Шинель. Не Гоголь!

В Отдельный арктический погранотряд он попал, нет, не случайно, просто ПОПАЛ. Родной мединститут и два года ординатуры сделали из него «молодого врача», теперь служба врачом должна была сделать из него ДОКТОРА. Причем военком и нач.военной кафедры, наставляя его на путь истинный перед дорогой дальней, поздравляли, говорили об оказанной чести служить в погранвойсках, настоящей работе и прочих прелестях, которые возможны только в этих войсках, (еще бы на первых полосах газет описывались события на Даманском), а Володя слушал и ... И соглашался. Героизм и мужество советских пограничников сомнений не вызывали, а самостоятельная практика врачу еще никогда не мешала. Он вернулся домой, а на следующий день тот же военком вручил ему предписание и проездные до Воркуты, где Володю ждала пограничная служба. В отряде он появился в полевой форме, которую получил еще в студенческие годы при сдаче гос.экзаменов на военной кафедре, с красными просветами на лейтенантских погонах и «тещами» в петлицах. Былая студенческая стройность за два года ординатуры уже слегка стала забываться, а потому форма отдельными складками немного намекала на былую, мягко говоря, элегантность владельца. Про представление начальнику погранотряда, которое началось с неуставного «Здравствуйте, боль..., э-э, товарищ полковник!», (сказалось волнение и длительный перелет), можно было бы и не упоминать. Тем более, что полковник поднялся навстречу и, улыбаясь, пожал руку и поздоровался не по Уставу: «Здравствуйте, доктор!» Потом была встреча с нач.медом, жилистым мужичком с майорскими погонами, острым взглядом и сухими сильными ладонями, он Вовке сразу понравился, этот хирург. В итоге, Вовку передали с рук на руки, и началась его пограничная служба. Служба началась со знакомства со старшиной отрядной санчасти, который, не смотря на свой почтенный возраст, отдышкой не страдал, носился как заведенный, да так, что Вовка еле поспевал за ним. Первым делом, Вовку накормили в столовой санчасти, чем привели в неописуемый восторг, т.к. желудок уже стал замещать разум. Потом все тот же неугомонный старшина потащил его на склады, заявив, что негоже по отряду в «армейских обносках шляться», т.к. «товарищ лейтенант теперь пограничник». Склад поверг Володю в шоковое состояние, там верховодил другой старшина, но судя по всему, давний друг «медицинского». Да, это тебе не скудное хозяйство сестры-хозяйки! Стеллажи под потолок, шинели, тулупы, валенки, шапки-фуражки и прочее армейское богатство! Деловито осмотрев Володю быстрым взглядом владелец этой пещеры Али-Бабы скрылся из виду и появлялся с какой-нибудь вещью в руках не спрашивая новоявленного пограничника ни о размере, ни о пожеланиях, а только произнося одну фразу: «Примерьте на всякий случай». Все подходило, все! Сидело как влитое! Когда принесли зимние комплекты нательного офицерского белья, Вовка как заведенный автомат собрался, уж было, и его примерять, но взгляд старшины из санчасти заставил его смутиться. Потому он ограничился изучением номера размера на фабричной бирке, и, «о, чудо!» размер оказался его. Потом начальник склада сел за стол и деловито стал отсчитывать погоны, петлицы, звездочки, какие-то пуговицы. Вовка стоял как завороженный. Внушительных размеров гора всякого имущества лежала перед ним, а складской начальник все подкладывал и подкладывал. Рубашки, фуражки, портупея... Господи, зачем мне столько, - думал Вовка. Тут его мысли были прерваны словами складского факира: «Товарищ лейтенант, тут, эта, дело такое. У меня двух эмблем медицинских не хватает. Вы уж не обессудьте!» Вовка виновато-недоуменно улыбнулся и повернулся к своему старшине. Медицинский старшина хмыкнул и деловито заявил: «Найдем». «Та-аак, - удовлетворенно протянул хозяин «пещеры» - Вот вам сукно на парадную шинель». Перед Вовкой появился отрез сукна серо-голубого цвета. Затем старшина оценивая еще раз глянул на Вовку и как бы в никуда заявил: «А вот повседневную шинельку бы пора бы уже и пошить, только Зинка на материк умотала, «запорят» материал». Вовка и так был в ступоре от перспектив шитья парадной шинели, а тут еще подобные тонкости: Зинка, материк, «запорят». Спас положение все тот же медицинский старшина: «Мефодич! Ты по сусекам-то поскреби, наверняка готовая-то есть!» «Это тебе, что? Солдатская? Шинель-то офицерская нужна! По размеру, а не так!»
«Не гундось, глянь, мне офицера одеть нужно» - упрямо заявил медицинский старшина.
Через полчаса кряхтений и невнятного бормотания из глубины пещеры появился «Али-Баба», который отдал Вовке офицерскую шинель с традиционной фразой «примерьте на всякий случай». Вовка примерил, шинель была впору, только погоны были капитанские.
«Ну, вот и порядок! Спасибо Мефодич!» - сказал Вовкин старшина, они откланялись и пошли в санчасть. Более, чем внушительную гору различного имущества пришлось разделить на двоих, иначе бы Вовке пришлось перетаскивать все в два приема. Ввалившись в санчасть, которая на некоторое время должна стать домом для молодого врача, старшина решил окончательно укомплектовать Вовку, на этот раз медицинскими причиндалами. Халаты, колпаки и остальные нужные вещи, включая «тревожный медицинский чемодан». Вовка просто ошалел от вала вещей и подписей, которые пришлось ставить за сегодняшний день в различных ведомостях. Наконец и этот «рог изобилия» иссяк. Но старшина не оставил его своей заботой. «Товарищ лейтенант, а теперь подшиваться», - по-отечески категорично заявил он. У Вовки просто ком в горле встал, нет, он знал о том, что «подшиваться» это не только аккуратно подшить подворотничок, где-то в глубинах памяти еще остались воспоминания об исколотых пальцах, но это было на военной кафедре института, точнее перед экзаменами, но тогда нужно было подшить только полевое «ХэБэ», а офицерское «ПэШа» к счастью уже выдали подшитым, нужно было только под портупею дырку подпороть, да диагональную нитку аккуратно оборвать, так это не проблема. Теперь же, наблюдая за грудой «имущества», Вовка был в явном смятении. Старшина, заметив это, тяжело вздохнул и начал инструктаж: «Товарищ лейтенант, все сразу подшивать не нужно, подшиваем только то, что должно соответствовать предметам первой необходимости». Уже только сама эта фраза повергла Вовку в шок. Что относится к предметам первой необходимости? Но старшина был мудр, и пояснения последовали незамедлительно.
- Значит так, «пэша» одно подошьем, китель, к рубашке погоны сообразим, шинельку подошьем, бушлат на всякий случай. Петлички и погоны оборудуются так и шьются следующим образом.
Дальше на Вовку обрушился вал сантиметров и миллиметров от швов, строчек, краев петлиц, обрезов погонов и еще каких-то чрезвычайно важных параметров, всего этого Вовка толком так и не запомнил. Старшина просто завалил его информацией, о которой Вовка даже не подозревал. Комок в горле достиг такого размера, что Вовка даже прекратил его судорожно сглатывать, осознав всю безнадежность этого мероприятия.
Старшина умолк, еще раз хотел было повторить, но потом махнул по-бабьи рукой и заявил: «Я сейчас образец сделаю, а вы уж там по образцу». Неизвестно откуда извлеченное шило без всякой линейки прокололо первую петлицу и в доли секунды вогнало в нее «тещу с мороженным». Следом был приведен в божеский вид погон.
- Ясно?
По выражению лица Вовки старшина понял, что до «ясно» еще далеко, старшина кинул взгляд на часы и пробурчал: «Ну, так и быть». Через пять минут этот волшебник «оборудовал» все погоны и петлицы.
«Ну, ладно, пойду я на хозяйство, а вы уж подшивайтесь» - заявил он и вручил Вовке катушку ниток с двумя иголками.
Последующие три часа Вовкиных мытарств, связанных с пришиванием, отпарыванием пришитого, обсасыванием исколотых пальцев, повторным пришиванием отпоротого возможно и заслуживают описания, но боюсь, что этот опус займет при прочтении те же три часа, а потому, эти страдания думаю можно пропустить.
Когда уже заметно стемнело, постучавшись в Вовкину палату, которая теперь была его «квартирой», старшина обнаружил лейтенанта в буквальном смысле этого слова зализывавшим раны. «Пойдемте, товарищ лейтенант, ужин уже, поесть надо» - категорично заявил он. Поели, а потом старшина решил проверить качество подшивки. Вовка добросовестно напяливал на себя то китель, то шинель, то бушлат. Старшина скептически хмыкал и делал замечания. Добросовестно пришитые к рубашке погоны от шинели пришлось отпороть, т.к. выяснилось, что для рубашки есть специальные погоны на пуговице, а петлицы на рубашку пришивать вообще не нужно. На бушлате, правда один погон придется перешить, т.к. он оказался «завален». На Вовку от всего этого навалилась просто вселенская тоска, а тут еще выяснилось, что по уставу полы шинели должны быть обрезаны на 32 сантиметра от уровня земли. После этого старшина исчез и появился через пять минут с ножницами, мелком и портняжьим сантиметром.
«Ну, вот, вроде все, аккуратненько отмерьте и подрежьте, а я пошел. До завтра» - попрощался он. Дверь тихо закрылась, и Вовка остался один, сжимая в руках сантиметр и ножницы. Тяжело вздохнув, он одел на себя шинель, застегнулся на все пуговицы, взял мелок и сантиметр, наклонился вперед, отмерил от пола ровно 32 сантиметра и отметил мелком на полах шинели две точки. Потом скинул ее, уложил на пол, взял чистовой размер от края до точки и отбил его вдоль всей шинели, провел линию и обрезал.
Когда Вовка одел шинель, полы ее чуть прикрывали колени. Вовка недоумевая все стоял и стоял пялясь на сапоги, которые даже и не пытались прикрыться жалкими остатками шинели. На утро старшина с круглыми глазами, что-то несвязно бормотал про «семь раз отмерь» и «как же вас так угораздило», потом держал в руках обрезки и просто молчал, потом сгинул часа на два на прощанье, наградив Вовку таким взглядом, что он готов был провалиться сквозь землю. Через два часа старшина вернулся с "Али-Бабой" и отрезом шинельного сукна. "Али-Баба" попросил еще раз надеть Вовку шинель, все еще не веря в свершившееся, увидел и сдавленно просипел: «Товарищ лейтенант, как же вы меряли?» «Вот так,» - сказал обречено Вовка, взял сантиметр, наклонился вперед и... Передний край полы куцей шинели совместно с сантиметром выдали положенные 32 сантиметра от уровня земли. «Да-аа!» - выдохнули оба старшины, и не в силах сдержать эмоций заржали в голос.

А шинель Вовке пошили спустя неделю, пусть не Зинка, а Таисия, запуганная до невозможности Мефодичем-"Али-Бабой", но пошила. Шинель была эталонная и отслужила Вовке верой и правдой все два года, которые он отслужил в погранвойсках доктором.

Довольно старая быль под таким вот названием:

"Песня ветра над морским побережьем"


"Вы слушали ветер? Люди очень давно говорили друг другу о нем, о его песне. Но для того, чтобы это услышать, надо остановиться. Надо, чтобы замер в пространстве и времени постоянный поток мыслей, дел, движений, звуков. И чтобы осталась тишина. Тогда можно услышать ветер.
Эта песня обо всем. О всех судьбах всех людей всех времен. О том, что ничего не кончается. О том, что все вернется. О том, что все пройдет. Обо всем сразу. Так может только ветер из открытых пространств. Люди еще иногда говорят о морях, о горах, о бескрайних степях. Люди так любят видеть то, что видно. Но ничего этого не существует без ветра. Без его тонкой бесконечной песни любая подстилающая поверхность - мираж. Давящий своей нереальностью.
Слушайте ветер - это все, что нужно. И это все, что дано."

Вот это утром 26 мая 1944 года написал на листке из полетного планшета бывший школьный учитель, 1й лейтенант морской пехоты США Адам Эллис, удобно сидя на изгибе чайкообразного крыла своего "Корсара" и болтая босыми ногами. Адам писал, а ветер шелестел вокруг высокой травой аэродрома Торокино-Филд, Бугенвилль, Соломоновы острова, юго-запад Тихого океана. Эллис видел справа от себя нарисованного на борту самолета маленького ангелочка (против обыкновения времени, на его машине не было никаких отметок о сбитых японцах), а слева - идущего к самолету военного корреспондента Алекса Мортона, за которым вился сизый дымок и который махал ему рукой.
Подойдя, Мортон пыхнул сигарой и сказал:
-- Здорово, Эд. Хрен тебя найдешь. Давно мечтаю, чтобы ты мне помог. Хочу объяснить читателям, почему некоторые опытные пилоты отказываются летать командирами звеньев, предпочитая оставаться ведомыми. Это что - какой-то хитрый трюк? Это тактика, да? Я сначала хочу просечь это сам.
-- Да нет никакого трюка, - ответил, улыбаясь, Эллис, - и потом, я не вижу ничего такого странного. Я лично летаю ведомым у зама командира эскадрильи, что ж тут такого хитрого?
Мортон поморщился, перекинул сигару в левый угол рта, сплюнул и растянуто произнес:
-- Вот и катитесь вы ко всем чертям! Не хочешь говорить - не надо. Не хочешь командовать - не командуй. У нас свободная страна. Вот только лапшу мне не вешай: "...я не знаю ничего такого..."
-- Ты, Алекс, спокойнее можешь? Расслабься. Помолчи минутку. Слушай...
-- ...??
-- Ветер. Слышишь?
-- Может, мне посоветовать комэску прислать к тебе доктора?
-- Э-эх.
-- Или ты все-таки боишься ответственности командира звена?
Эллис, вздохнув, махнул рукой и спрыгнул с крыла в аэродромную траву.
Было восемь часов утра, через час эскадрилья уходила на задание.
Вокруг был ветер.
Бывший школьный учитель Адам Эллис положил ладонь на ствол ближнего к фюзеляжу "кольт-браунинга", торчащего из левого крыла.
-- Вот смотри, Ал, и слушай - внимательно, я сейчас не думаю, что говорю. Видишь эти три ствола? Смотри - в другом крыле еще три. Четыреста патронов на каждый. Мощь, правда? Ты, наверное, знаешь, что для того, чтобы грохнуть этот вот самолет, хватило бы и одного. А здесь - шесть. Может быть, ты не знаешь, что они установлены под углом к фюзеляжу и трассы всех шести пулеметов сойдутся в точке, удаленной ровно на 300 футов прямо по курсу "корсара".
-- Ну?
-- В этой самой точке у любого живого организма шансов выжить будет ровно столько, сколько ему отмерит Господь - это его единственная надежда. И я предпочитаю видеть в этой точке только джапов, пытающихся зайти в хвост моему ведущему. Они - вояки опытные, они знают, чем это для них может кончиться. Они сами выбирают этот путь - что ж... Но я не желаю видеть в этом прицеле кого-то еще. Вот так. Это - что касается меня. У других спрашивай сам.
-- Ладно, ладно. Спрошу. И не волнуйся, это - не для печати. Во всяком случае, без упоминаний и ссылок.
-- Да все равно. Здесь война. И никто не знает, кто "правее" или "левее". Будь здоров, Ал. Мне еще кучу дел надо сделать.
И пошагал к вышке управления.
А через час эскадрилья VMF-215 привычно ушла в воздух, чтобы встретить над Велла-Лавелла здоровенные армейские бомберы B-24 и довести их до Рабаула, и наблюдать такие неестественные, черные цветы разрывов бомб, и отбивать атаки вездесущих юрких "Зеро", и бешено вертеться в каруселях воздушного боя, и стрелять, и падать, перечеркивая копотью изумрудные пейзажи островов в океане, и - вернуться домой.
1й лейтенант Адам Эллис сбил в этом вылете два "Зеро", сняв одного с хвоста комэска, второго - из нижней полусферы идущего на двух моторах пылающего "Либерейтора". А потом - так бывает на войне - командир 762-го кокутая Сигецу Моринага прошил из правой крыльевой пушки фонарь кабины бело-голубого "Корсара" с ангелочком на борту. Джек Лауренс и Юс Элмор провожали кувыркающийся самолет до самой воды, дико крича по радио. И замолчали, только когда осел белый гейзер водяной пыли. "Корсар" был тяжелым самолетом - он тонул очень быстро...
А когда на идиллические картинки островов упала сверху темнота, яркие тропические звезды обнаружили напившегося и трезвого военного корреспондента, капитана морской пехоты А. Мортона, который брел вдоль шепчущего прибоя и плакал. Потому что знал, что все это, до последней буквы, Эллис написал на неровном обрывке бумаги, который ветром забросило ему на складной стол.
Все, что было, и все, что будет.
1й лейтенант Адам Эллис стал частью песни этого ветра.
Которую, плача, слушал в ночном одиночестве военный корреспондент на Торокино, и эти слезы - тоже становились частью ветра, который, проносясь через континент, проливал их дождями на аэродромы Южной Франции. И завязшие в грязи "Фокке-Вульфы" ничего не могли поделать с гудящим высоко в небе фоторазведчиком "Лайтнинг", которым управлял Маленький Принц.
Мортон улетел в Штаты в конце июня. И на Торокино больше никто не слушал ветер, не дарил ему надежды и слезы.
Во Франции высохли аэродромы, и однажды Маленький Принц не вернулся из полета.
Он тоже стал частью песни ветра.
Война всегда жалит очень больно, даже если она совсем далеко от тебя.
Что осталось?
Песня ветра.
Так и звучит над открытыми просторами эта песня. Обо всем и обо всех.
Что же изменилось с тех пор?
Немного.
Каждый день на берег Великого океана выходит старый японец. Ему тяжело даются эти триста метров от одинокой квартирки, с блеклой фотографией молодого улыбающегося пилота в кабине истребителя, до узкой полоски пляжа.
Каждый день, в любую погоду, он сидит на вылизанной морем коряге и беззвучно шевелит губами. Только так он может говорить с пилотами сбитых им самолетов, и со своими погибшими друзьями. С некоторых пор Сигецу-сан предпочитает такое общение. В Японии это никого особо не удивляет.
Вечером он встает и, сутулясь, медленно возвращается домой.
Над полоской прибоя остается лишь ветер, бережно несущий голоса его собеседников. И кто-нибудь, где-нибудь, когда-нибудь вдруг останавливается и замирает, начиная слышать ветер. И тогда - эта, конкретная жизнь, становится чище.
А ветер поет.
Вечным напоминанием о бессмертии душ и чистоте сердец.
Неизбывным гимном Жизни.

Тяжелый атомный ракетный крейсер вернулся с 1,5 месячного патрулирования, но к пирсу не встал. Встал на рейде. До дома - 400 метров, но никого не спускают, штаб собрался и уехал баркасом. Остальные сидят, ждут инспекцию по ядерной безопасности которая должна приехать через 2-3 дня, обстановка крайне нервная.
В посту дистанционного управления ядерным реактором (ПДУ-2)сидит оператор -капитан-лейтенант Андрюха, давно сидит, 1,5 месяца 5 человек на 2 эшелона, конца-края не видно, достало все. Сидит, готовится к инспекции, обложен формулярами, инструкциями, наставлениями. Промеж делов рулит реактором.
В это время возвращается баркас, отвозивший штабных, и на нем на борт
прибывает мичман Серега, техник-турбинист вернувшийся из отпуска, штатный весельчак электромеханической боевой части.
Серегу ловят и тут же засовывают на вахту в ПДУ-2, поскольку техников тоже только 5 человек на 2 эшелона. Приняв вахту, собрав доклады и освоившись с обстановкой, он замечает Андрюху и нездоровую атмосферу в ПДУ. Последовавший диалог наводит на мысль о хорошей шутке, и Серега выдает:
- Слышь, Андрюха! Ты формуляры-то быстрей заполняй, какие на хрен 3 дня, вон инспекция на пирсе стоит, чуть-чуть на наш баркас не успели, приедут следующим.
Последнее перышко сломало спину верблюда.
Андрюха хватает микрофон громкой связи и кричит в каюту комдива:
- Товарищ капитан 3 ранга!! НУ какого, какого х@я!!! Ну почему, почему меня опять не предупредили!!!!
- ЧТО????
- ИНСПЕКЦИЯ НА ПИРСЕ!!!!!!
- ИНСПЕКЦИЯ?!!!!!!
Комдив не отключая ПДУ связывается с механиком:
- Товарищ капитан 2 ранга!! НУ какого, какого х@я!!! Ну почему, почему, почему....
Механик, не отключая ПДУ и комдива, связывается с флагманским механиком, который пока еще на борту:
- Товарищ капитан 1 ранга!! НУ какого, какого х@я!!! Ну почему....
Флагманский механик бросает все дела и бежит в оперативную рубку, где по радио связывается с оперативным дежурным по флоту, его однокласником:
-Коля! Какого Х@Я?! Я же просил!!!
- ЧТО???...... ... Подожди разберусь, пока задержу все катера на рейде, пара часов у вас есть. - Оперативный схватился за телефон.
В оставшиеся два часа все встает на уши, стремительно заполняются незаполненные формуляры, комдив поливает реакторные помещения спиртом чтобы пахло, опечатываются неопечатанные клапана, не наученные за предыдущие 1,5 месяца лейтенанты срочно готовяться к экзамену, химики гоняются по реакторному отсеку за грязными механическими матросами и одевают их в новую спецодежду РБ и ТАПОЧКИ!!!
... Через 2 часа выяснилось, что комиссия еще даже не вылетела из Москвы.
Мичман сутки прятался в глубинах машинного отделения, две недели готовились документы на его увольнение в запас по дискредитации, потом корабль опять ушел в море, и все закончилось 10 сутками ареста с отбытием их в ПДУ-2.

Взято с анекдот.ру:

- Может ли военный быть умным?
- Военный может всё.

на anekdot.ru нарыл в архивах:

"Разрешите обратиться?" - я спросил у командира,
"Разрешаю. Обращайтесь" - мне ответил командир.
И тогда я обратился в голубую птицу мира,
И взлетел ему на плечи, и склевал его мундир.