Могучий строй бойцов седоволосых...

«ст. 365. Все военнослужащие должны носить аккуратную прическу.
Солдатам, матросам, сержантам и старшинам срочной службы, а также
всем курсантам военных училищ разрешается ношение короткой
прически».
(Устав Внутренней службы ВС СССР (Утв. Указом Президиума ВС СССР ОТ 30.07.1975)

Третий курс начался для роты с очередной смены командира. Вообще частая смена начальников, где бы она ни происходит, ни к чему путному привести не может. Разброд, шатанья и наглое глумление над Уставом гарантированы. А уж когда это в третий раз предстоит коллективу из семидесяти пяти человек, только что, после двух лет ожидания, наконец получивших статус третьекурсников - «веселых ребят», и говорить нечего. Ощущение сопричастности к старшему курсу, дух вольницы с тремя курсовками на рукаве, и вдобавок расслабляющая донельзя чехарда с командирами, и вот уже на факультете из двух рот третьего курса одна образцовая, а другая - рассадник безобразий и венерическая болезнь всей системы. И вот уже не действия людей формируют репутацию, а репутация живописует любые их действия...
Из летнего отпуска Андрюха Друганов вернулся веселым, счастливым и довольным. Во-первых, его три гордых курсовки, брюки клеш и значок «За дальний поход» возымели действие и открыли дверцу к сердцу одноклассницы Веруни, благосклонности которой Андрюха добивался еще со школьной скамьи. Верочка, которую Друганов считал самой красивой девушкой на всей Херсонщине, неожиданно воспылала к нему нешуточными чувствами и устроила им практически медовый месяц, правда, без похода в ЗАГС и другие официальные органы. Андрей, уже в глубине души и не рассчитывавший на удачу, был до такой степени сражен случившейся с Веруней переменой, что в любовном угаре пообещал и ей и родителям с обоих сторон жениться уже зимой, после чего доступ к телу Веруни стал воистину неограниченным и вообще каким-то сумасшедшим. Во-вторых, в этом же отпуске Андрюхин отец, то ли воодушевленный успехами сына на ниве флотской учебы, то ли сраженный близким браком единственного чада, подарил ему свою старую «копейку», о которой Андрюха грезил уже много лет, каждый отпуск надраивая ее как медную бляху перед смотром. Ну и в-третьих, та же Веруня, готовясь к роли супруги, взяла и превратила форму Андрея из мешковатого уставного тряпья в отлично подогнанный щегольской наряд, в котором Андрей по его собственному мнению выглядел просто как отличник БП и ПП с картинки Главпура. Сам Андрюшка, обладавший врожденным скупердяйством щирого украинского крестьянина, никогда бы не стал тратить деньги на такую сущую ерунду, но теперь, когда будущая супруга взяла все эти хлопоты в свои руки, не мог наглядеться на себя в зеркало, вскользь подумывая о том, сколько же формы надо тащить с собой в зимний отпуск для дармовой подгонки.
На третий день после возвращения из отпуска роту отправили в баню. Надо сказать, что в те времена, заповедные и далекие, не было дефицита в хороших людях и человеческих отношения, но все-таки наблюдался кое-какой дефицит в сферах менее духовных, пусть и не особо влияющих на жизнь, но все же доставляющих некие неудобства. Так, по мелочам. Джинсы всякие, сигареты американские, крайне недоставало в киосках «Союзпечати» эротических журналов, да и жевательная резинка вот тоже в широкой продаже отсутствовала, ну и прочая ерунда. Так вот, военнослужащему, тому же курсанту, для помывки нормы устанавливали столько-то граммов мыла желтенького, яичного, натурального 10%, и для стирки такого же, но хозяйственного, темного как крымская ночь и с несколько специфическим запахом. Продукт то был исключительно натуральный, для организма абсолютно безвредный и даже, собственно, полезный, но не особо эстетичный. А трепетная душа флотских гардемаринов требовала чего-то дореволюционного, пахнущего далекими странами, ароматами Баден-Баденских водолечебниц и благовониями парижских будуаров. И если хорошего мыла в магазинах хватало, то вот с шампунем определенная проблема наблюдалась. В магазинах он имелся, но все больше такой, пролетарский. Тот же «Яичный», «Крапивный», ну и прочие. Голову-то они мыли вполне прилично, но вот ощущения свежести и шелковистости не оставляли. Так что даже приятно пахнувший собственно лечебный импортный шампунь «Себорин» имел большой успех, и если его счастливый обладатель не успевал в бане, намылив голову, запрятать тюбик под голую задницу, то до конца помывки тюбик не доживал. Его до состояния блина выдавливали на свои головы боевые товарищи, справедливо считая, что «в бане все общее, все в бане колхозное». А вот после отпуска народ в бане щеголяли привезенными из дома тюбиками, флакончиками и пузырьками, особо не задумываясь об их сбережении и бездумно раскидывая их по лавкам. Вот и Друганов, никогда особо не переживавший по поводу того, чем намылить голову, тоже нес с собой в баню заграничный шампунь в ужасающе огромном и красивом тюбике с непонятным иностранным названием «Лондестон». Его он позаимствовал из ванной комнаты Веруни, когда последний раз ночевал у нее в ранге официального жениха. Там в шкафчике, висящем над раковиной, таких тюбиков было штук пятнадцать, не меньше, и познаний Андрюхи в иностранных языках вполне хватило, чтобы понять одно единственное слово «Shampoo». Справедливо посчитав, что они с Веруней уже практически одна семья, и какой-то тюбик не разрушит их высокую духовную и телесную связь, Андрей забрал один себе. Тюбики были немного разные, и Друганов выбрал один из тех, которых было в наличие более всего. Веруня пропажу не заметила, скорее даже внимания не обратила, и теперь Андрей тащил в баню завернутым в полотенце не только стандартный кусок военного мыла с мочалкой, но и внушающий своим размером невольное уважение серый с отливом тюбик шампуня.
Банно-прачечный комбинат Севастопольского Высшего Военно-морского инженерного училища располагался за забором в квадрате между казарменным городком, овощехранилищем, жилыми домами и учебным корпусом, и являлся практически единственным местом в самой бухте Голландия, куда курсанты могли ходить с нарушениями в форме одежды, в робе, полураздетыми, и это не считалось самоходом, хотя и не приветствовалось. Строили ее очень давно, еще в первые годы становления училища, и хотя, по мнению командования, баня давно уже морально устарела, была она по своему мила и как-то по-домашнему уютна. Сам процесс проходил вполне демократично. Рота, обвешанная полотенцами и разным тряпьем, пытаясь изобразить подобие строя, растянувшись метров на тридцать, сначала брела вдоль казарм к Северным воротам. Пересекала их и поднималась вверх по узкой тропинке к самой бане, где по готовности втекала в помывочные помещения, а после потихоньку скапливалась там же на скамейках, распаренная, полураздетая и дымя сигаретами.
В те времена в неискушенной парфюмерными заморочками курсантской среде существовало устойчивое мнение, что волосы моются быстро, а вот чтобы они красиво выглядели и вкусно пахли, их надо намылить и не смывать пену с головы до самого конца. Поэтому свои короткие уставные стрижки типа «бокс» и «полубокс» кадеты быстренько мыли таким же уставным мылом, затем взбивая пену на голове при помощи шампуня, и продолжая тереть чресла, смывали благоухающую пену с волос только перед самым уходом. Рота резво рассосалась по двум помывочным залам, разложилась, разобрала тазы и шайки, и когда потекла вода и заклубился пар, военное подразделение превратилось в простое сборище голых молодых людей, неторопливо переговаривающихся и трущих друг друга мочалками. Несмотря на послеотпускное изобилие самых разнообразных моющих средств, могучий тюбик, лежавший на лавке рядом с Андрюхой, заметно выделялся своими размерами и какой-то неотечественной солидностью. Сначала один, потом еще один, потом еще, раз за разом подходили к Андрюхе боевые товарищи с просьбой плескануть шампуня в ладонь, и обычно довольно прижимистый Друганов с невероятной щедростью раздавал эти порции, в глубине души ругая себя за несвойственную доброту и покладистость. Его шампунь и правда замечательно пах, и когда Андрюха отправился в душ, опрометчиво оставив его на лавке, паломничество к тюбику стало массовым...
Когда пофыркивая от удовольствия, Андрей вернулся к лавке, где оставил мочалку и все остальные банные причиндалы, все уже было закончено. Красавец тюбик был выжат и раскатан до состояния ватмана.
- Cуукии... - все благодушное настроение Друганова испарилось в один миг. Он со всей своей крестьянской прижимистой смекалкой рассчитывал растянуть тюбик-гигант минимум месяца на полтора, и тут неожиданно так прокололся со своей не вовремя выползшей откуда-то щедростью.
- Ты-то на что глядел, зараза?- толканул он своего лучшего друга Серегу Кулакова, старательно трущего мочалкой шею.
- Да я и не заметил... ты бы хоть предупредил, я бы убрал куда-нибудь... -Кулаков, чувствуя себя виноватым, опустил глаза. Они как-то сдружились еще на первом курсе, держась друг друга, чуть отстраненно от других, правда, не отдаляясь до той степени, чтобы их считали отщепенцами. Сошлись они, как ни странно, на неуемной страсти к сладкому. Они всегда ходили в увольнение вдвоем, практически не посещая те места, куда традиционно в итоге стекались к вечеру курсанты. Все открылось случайно. Оказалось, что Андрюха с Сергеем, уходя в увольнение, скидывались, покупали торт, пирожные, мороженое еще что-то и уходил и куда-нибудь подальше, чтобы не спеша и в одиночестве, сидя на скамейке и обсуждая прошедшую неделю, поглощать эти кондитерские изделия. Естественно, на младших курсах после такого денег уже больше ни на что не хватало, и «сладкая парочка» после пиршества какое-то время еще бродила по улицам, затем уезжая обратно в училище, чтобы отоспаться и посмотреть кино в клубе училища.
Разобиженный Друганов еще долго и нудно бубнил, пока они с Серегой одевались, подгоняемые старшиной роты. Мытье в бане было мероприятием все же военным, и, естественно, регламентированным, и положенные сорок минут, выделенные для роты, истекали уже минут через пять. Когда друзья вышли на улицу, почти вся рота сидела на скамейках, курила и лениво трепала языком. Было начало сентября, время для Крыма еще по-настоящему летнее и очень теплое, как раз такое, когда не хочется ничего делать, а хочется просто валяться под солнцем, мусоля сигарету в зубах.
- В колонну по три становись!!! Вставайте! Приводите себя в порядок... Мужики, там внизу, где-то у казармы «пятаков», начальник строевого отдела гуляет... Твою мать!!! Становись!!! Вы что, под Коня попасть хотите?!
Упоминание Коня заставило народ подняться. Капитана 2 ранга Браславского, начальника строевого отдела, более известного как «Конь», побаивались все, включая, кажется, даже офицеров.
Рота построилась, более или менее привела себя в порядок и двинулась в казарму. «Конь» на дороге не попался, до казармы добрались без происшествий, и до построения на ужин народ разбрелся по кубрику приводить себя и форму в порядок.
А вот когда новоиспеченный командир роты, дожидавшийся личный состав в своем кабинете, дал команду личному составу выйти вниз и построиться для перехода на ужин, обнаружилось нечто невероятное. В строю насчитывающем почти семьдесят человек, чуть больше сорока были в буквальном смысле слова седыми. У одних голова чуть серебрилась, у других наоборот была какого-то яркого платинового цвета с отливом, а у третьих, особо решительных по части выбривания головы серебром отдавала даже кожа.
- Твою ж мать...!!! П...ц какой-то... Старшина!!! Что ЭТО?!!!!
Капитан 3 ранга Задворко прибыл с флота всего неделю назад, через три дня был представлен личному составу своей гардемаринской роты, и теперь никак не мог прийти в себя от обилия эмоций и новых впечатлений, полученных им за эти первые трое суток службы в храме флотских наук. За это время Задворко раз пять был отчитан заместителем начальника факультета каперангом Плитнем непонятно за что, но очень строго и почти торжественно. Еще его два раза вызывал к себе на кукан начальник факультета, и забавно тряся своей шкиперской бородой, негодовал по поводу позавчерашнего гарнизонного патруля, который вообще готовили к службе еще до его появления в роте. А всего три часа назад заместитель начальника училища целый контр-адмирал Сидоров имел его на ступенях парадного входа учебного корпуса за переход через плац третьего класса его роты. По правде сказать, класс и правда напоминал не воинское подразделение, а банду махровых анархистов времен самого безудержного разгула контрреволюции. Но то количество матерных эпитетов, какими наградил его адмирал, явно превышали уровень содеянного его третьекурсниками. И вот теперь перед ним стояла «седая» рота...
Голова подбежавшего на крик старшины роты тоже была благородно покрыта сединой. Задворко, еще не успевший отойти от реалий действующего флота, но уже успевший вкусить реалии «потешного флота», понял, что все еще впереди, и его ждет как минимум оргпериод роты с запретом не только увольнений личного состава в город, но и якорного режима ему лично.
- Старшина... откуда это у вас на голове? Ведите строй, а то еще на построение опоздаем!!! И докладывайте на ходу...
Семенящий около командира старшина смог доложить только то, что эффект «седины» начал появляться после прихода из бани в процессе высыхания волос, и кроме смеха пока еще никаких последствий не имел. А вот причина произошедшего пока не ясна. Видимо, вода в бане была плохая... Хотя вот изрядно «поседевшие» дагестанцы Ахмад и Махмуд уже злостно ругались на местном и родном наречии, обещая найдя виновника их позора, лишить его девственности перед строем сокурсников.
Удивительно, но построение на ужин прошло гладко. То ли сыграли свою роль пилотки, надвинутые на головы по «самое нехочу», то ли еще что, но никто и ничего вроде не заметил. Из начальства факультета присутствовал только Плитень, увлеченно распекавший каких-то «пятаков» и даже не подходивший близко к строю факультета. На камбузе масть роты стала более заметной, но и тут она вызвала в основном смешки только курсантов других рот и удивленные взгляды немногочисленных офицеров. Вечером в казарме рота была выстроена на центральном проходе и было произведено массовое дознание по произошедшему. Естественно, через пять минут всем стало понятно, что всему виною злополучный шампунь Друганова. Он оказался исключительно женского предназначения, красящий и придающий цвету волос устойчивый платиновый оттенок. Это выяснилось при помощи ротных полиглотов, разобравших иноземные письмена на тюбике, не выброшенным в мусор бережливым Другановым. Линчевания не произошло. Хохотала и веселилась вся рота, включая даже командира, озабоченного завтрашним строевым смотром училища. Сразу же был организован телефонный опрос курсантских подруг, из которого выяснилось, что такая краска долго не держится и смывается за пару раз. Не найдя никаких других вариантов, Задворко отдал приказание всем «крашенным» отмывать вечером голову всеми доступными для военнослужащего способами. Народ потянулся в умывальник. Но в казармах училища изначально не присутствовала горячая вода. Удивительно, но при этом душевые присутствовали. Видимо душ при проектировании был заложен исключительно для закаливания молодых курсантских организмов. Но как бы там ни было, весь вечер почти четыре десятка кадетов усиленно полоскали под холодной водой свои светлые головы, пытаясь яичным и земляничным мылом вытравить иноземную краску. Но вражья химия оказалась на высоте. Седина сразу не уходила. И когда утром командир, приехавший из дома, увидел стоящую в строю все такую же «крашеную» роту, у него закружилась голова от нехороших предчувствий.
Смотр был после обеда. Училище строилось поротно, и пока подразделения занимали свои места, факультетское начальство приметило какую-то странность во внешнем виде роты, но среагировать не успело, так как с трибуны могучим голосом полковника Гаглоева было возвещено начало смотра. После выполнения положенных строевых процедур и действий все училище разошлось по шеренгам, где первыми были старшины рот, за ними старшины классов, и за ними все остальные. И когда проводивший смотр контр-адмирал Сидоров с начальником строевого отдела и всей свитой приблизился к первому факультету и начал осмотр внешнего вида, стрижки и всего остального, началось сущее светопреставление...
Первым пал старшина роты. Его седину адмирал оценил коротко и просто.
- Командир! Кто командир? Это что за перекись водорода тут в строю старшин затесалась? Как тебя там... Задворко? Ты... бл... не с того службу бл... в училище начинаешь, командир... А ты что, старшина, бл... молчишь? В неформалы записался? Так... привести в норму, доложить и показать мне лично!!! Пишите, Браславский...
В строю старшин классов факультета заметно выделялись все три старшины класса «крашеной» роты. На свою беду они с лихвой вылили на головы Другановского зелья, отчего казались гораздо старше своего возраста и вообще оставляли впечатление людей, прошедших сквозь множество бед и невзгод. Естественно, вся делегация автоматически направилась к ним. Через минуту напротив старшин было выстроено все начальство факультета, начиная от начфака, заканчивая выдернутым из своего строя старшиной роты.
- Что ЭТО? Начальнички хреновы... отвечайте! Снять нахер всех этих старшин!!! Снять!!! Крашенные словно последние бл...и!!! Что под козырьком прячетесь, товарищ капитан 1 ранга? Слава богу, бл... губы не красите!!! Или мне самому вам бровь подвести, а? Так я могу....
Ну а после того, как адмирал, в процессе речи мельком взглянув на простых курсантов роты, узрел, что они почти все как один тоже «платиновые блондины», у него сорвал «крышу». Строевой смотр училища был завершен в рекордно короткие сроки, причем 1 факультет получил неудовлетворительную оценку и был приговорен к повторному смотру через три дня. Затем всех с плаца разогнали, а «серебряную» роту выстроили отдельно и спустили на нее всех собак... Никакие объяснения про вражескую диверсию в виде шампуня не принимались, и минут тридцать Сидоров и компания «втаптывали» в асфальт плаца командование факультета и личный состав роты при помощи классических флотских выражений и поговорок. Когда начальство устало метать бисер, начальником строевого отдела был подведен итог. Вся рота не стрижена, у всех присутствуют нарушения формы одежды, и, собственно, все выглядят совсем не как военнослужащие. Такого нарушения внешнего вида как крашенные волосы в Уставах ВС СССР предусмотрено не было, поэтому это было оценено как массовое отсутствие нормальных воинских причесок у всего личного состава.
В казарму рота спускалась молча. Командир остался на плацу выслушивать мнение начальника факультета о себе и своих подчиненных, а народу говорить было собственно и нечего. Все уже поняли, что теперь их просто возьмут за цугундер и не отпустят, пока не выжмут до конца. В казарме народ рассосался, начались разговоры, пересуды, и вот тут кто-то до сих пор не установленный кинул клич.
- Мужики, а ну их всех... Я налысо постригусь... Тогда уж точно никто не придерется... Мы ж «веселые ребята»!!!!
Старшина роты, обдумывающий в старшинской свои дальнейшие действия и служебные перспективы, появился, когда уже было поздно. Рота, от безысходности подхватившая идею об облысении, уже увлеченно работала машинками, ножницами и бритвами. Весь умывальник, душевая, бытовка и коридор были усеянный серебряными кудрями и заставлены баночками, на которых восседали курсанты, с неподдельным энтузиазмом соскабливающие со своих голов остатки шевелюр. Старшина обреченно взялся за голову и вернулся в свою комнату. Остановить это массовое безумство он был не в силах. Когда где-то через час вконец изнасилованный командир спустился вниз в казарму, его ждал второй за последние сутки моральный удар. Рота, бывшая всего пару часов назад «платиновой», превратилась в лысую. Причем за компанию и из чувства солидарности с подкрашенными бойцами наголо постриглось еще с десяток кадетов, к Драгановскому тюбику даже не прикасавшихся...
Утром командир шел с ротой наверх на завтрак как на Голгофу, сжимая в кармане упаковку валидола. Но в то утро плац был пустынен, и даже ворчливый матерщинник Сидоров не стоял на своем любимом месте у центрального входа, обозревая все живое, передвигающееся по плацу. На занятиях преподаватели с веселым изумлением смотрели на роту третьего курса, почти на две трети блестевшую гладко выбритыми черепами. А вот на обеденном построении рота, которую и так считали рассадником безобразий и правонарушений на факультете, произвела, не побоюсь сказать этого слова, фурор. Еще долгих минут пятнадцать после того, как все училище уже покинуло плац и постепенно втекало в здание курсантской столовой, рота стояла навытяжку на плацу и слушала громовые речи начальников. Те рвали и метали. Само удивительное, что адмирал, подойдя посмотреть, что же там происходит и увидев лысое подразделение, отреагировал очень спокойно, даже как-то рассеяно, бросив всего одну емкую фразу.
- Вот мудаки-то... Вчера неформалы крашеные... Сегодня уже уголовнички... Куда всё катится...
И спокойно поковылял в столовую обедать.
Из смешной да и по-детски нелепой в принципе ситуации начальство факультета сделало свои далеко идущие выводы. Массовая покраска роты, а потом ее же поголовное облысение было признано массовой, чуть ли не политической и заранее спланированной акцией, бросающей вызов самой сути флотского порядка. Виновными в произошедшем были назначены командир и старшина роты, создавшие предпосылки для развития и возникновения этой вызывающей много вопросов ситуации. Командира, естественно, не разжаловали и не выгнали с флота взашей, а вот старшину роты с должности сняли, заменив старшиной с четвертого курса, чему отставленный неожиданно для себя страшно обрадовался и еле сдержался от того, чтобы и самому не выбрить черепушку до синевы. Роту посадили на длительный оргпериод, мобилизовав на перевоспитание еще незрелую парторганизацию и встряхнув вечно бездействующий комсомол. Лысых же начали отпускать в город только после появления первых заметных волос на голове. Собственно, на этом вся история и канула в Лету, оставив только веселые воспоминания в памяти будущих подводников и пример того, что может вырасти из самого простого тюбика с шампунем, если ты и твои товарищи на хронически плохом счету у начальства...