ДВЕ КОПЕЙКИ

Самовольная отлучка для курсанта - всегда волнующее событие;
широко распахнутые ноздри самовольщика вдыхают не воздух,
они вдыхают огромный объем информации;
мозг его работает на пределе, чувства все обострены,
пропасть отделяет его от остального некрадущегося человечества,
и только эта пропасть позволяет оценить жизнь во всей ее неповторимой сладости...
Александр Покровский

В начале лета восемьдесят третьего года на территории Полтавского Зенитного Ракетного Училища (в простонародье «артучилище») появились две новеньких телефонных будки с новенькими телефонами-автоматами. Неожиданное появление общедоступной телефонной связи на территории режимного военного объекта стало событием. Во-первых, телефонизация облегчила жизнь курсантов, кардинально повлияв на такое явление, как самовольная отлучка.

Сколько существует армия, столько существует и самоволка. Тема самоволок неисчерпаема. Она никем глубоко не изучена и ещё ждёт своего исследователя. С самоволками велась и ведётся безжалостная борьба. Дисциплинарная ответственность за этот проступок суровая. Статья, предусматривающая наказание самовольщикам, есть даже в Уголовном Кодексе. Но никакие наказания и никакие суровые статьи Закона не могут одолеть душу курсанта, окрылённую идеей. Идея может быть разной. От примитивного желания напиться, до высокого-превысокого чувства.

Молодые и неопытные первокурсники к проблеме самовольного ухода подходили банально, примитивно, неорганизованно и без фантазии. Прыг через забор - и бегом по центру города. Редко кому удавалось сбегать в самоход незаметно. Обычно свободный полёт курсантской души длился до первого патруля. А дальше комендатура - комендант майор Курочка -гарнизонная гауптвахта. После отдыха в уютной камере начинались круги дисциплинарного и общественного ада: построение Училища, долгое позорище пред огромным строем, взыскание от генерала, комсомольское собрание и прочая, прочая, прочая. Понятно, что курсант-залётчик попадал в категорию «политических». Ему ещё очень долго икалось его малодушие. Мало того, этот «подвиг» влиял на показатели всего подразделения в учёбе и дисциплине. Какому командиру понравится такое? Никакому. Зная это, первокурсники бегали в самоволку ну в самых исключительных случаях.

С приходом опыта, развивалась курсантская смекалка. Ближе к выпуску число самовольщиков росло, а число «залётов» уменьшалось. Мы искали и находили разные способы незаконно выйти «за забор», развивали тактику встречи с патрулями и методы ухода от них. Комендант выявлял и тщательно изучал эти новые тактические приёмы, придумывая эффективные меры противодействия. Борьба умов шла с переменным успехом и закончилась в день расформирования Училище с ничейным счётом.

Появление общедоступного телефона на порядок увеличило процент успешных самоходов. В повседневную жизнь успешно внедрялась любимая нашим комбатом «научная организация труда». Горит душа, просится на волю, а до выходного жить и жить? Берёшь карандаш, пишешь записку с номером городского телефона, кладёшь записку в мыльницу, что лежит в прикроватной тумбочке, туда же прячешь две копейки, говоришь товарищам (ещё лучше командиру отделения) куда бежишь и свободен. Главное вернуться в казарму минут за двадцать до подъёма. Отработанная методика сбоев не давала.

Сработала она и в ту декабрьскую ночь, когда мне срочно понадобилось увидеть свою невесту. Записка в тумбочке, дежурная монета в мыльнице. Подошёл к своему командиру сержанту Давыдову:
- Саша, я после отбоя отлучусь? К подъёму буду на месте.
- Записка с монетой на месте?
- Конечно!
- Давай! Только без приключений.

Мы пожали руки, я надел шинель, вышел из казармы, перемахнул через трёхметровый забор, поймал такси и минут через пятнадцать звонил в заветные двери. Жила моя Татьяна на противоположном конце города. Небольшая квартирка в спальном районе с романтическим названием «Алмазный». В одной комнате будущие тесть и тёща, во второй - мы с любимой. Негромкая музыка, обычные в такой обстановке разговоры, объятия, поцелуйчики.

Дом давно спал. Как вдруг проснулся стоявший в прихожей телефон.
- Алё! - сонно сказала в трубку тёща.
Через мгновение она показалась в дверях нашей комнаты и испуганно произнесла:
- Війна, Андрюха!

Разбираться с вопросом какая вражина среди ночи объявила нам войну, я даже не подумал. Привычно мотаю портянки, на ходу накидываю шинель и мысленно просчитываю, как буду добираться ночью в Училище. Десять километров в спящем советском городе - это расстояние.

Голова соображает, ноги несут к ближайшей остановке.

Миную заснеженный двор, вот улица Калинина - главная улица района. Остановка. Когда бежал, надеялся увидеть там такси. Но не судьба. В восемьдесят третьем после одиннадцати вечера улицы пустели: погасшие витрины, редкие прохожие и случайные такси, которые никогда не останавливались. Все-таки социализм - дневной общественный строй, в отличие от капитализма - строя ночного.

Ноги в руки - бегу. Десять километров для курсанта выпускного курса - это тридцать минуть бега. Может, и успею на ту войну.

Бежать в темноте по нечищеному тротуару неудобно. Сворачиваю на пустынную проезжую часть и беру максимальный темп. Пробежав больше километра, слышу шум догоняющей машины.
- Частник! - радуется душа самовольщика.
Одна рука голосует, вторая нащупывает бумажный рубль, который при прощании сунула в карман шинели милая. В те времена за рубль можно было проехать через весь город!

Машина остановилась. Открываю дверь и на одном дыхании:
- Шеф! К артучилищу подкинешь?
- Садись, военный!

И вот я в тёплом салоне. Мотор мягко зарычал, свежие сугробы вдоль дороги понеслись всё быстрее. Отдышавшись, осмотрелся. Как оказалось, я ехал в «Волге». Машина чёрного цвета, салон красный, из колонок негромко напевают про вечную любовь модные тогда итальянцы. Ого! «Волги» такого типа в гаражах простых советских граждан не стояли. На таких обычно ездило крупное начальство. Но когда заметил трубку радиотелефона, сердце ёкнуло. Спецсвязь в машине - это, скорее всего, КГБ.

- Влип, очкарик! - сказал я сам себе, - Щас тебя доставят по назначению!

Машина ехала в сторону Училища. В том же направлении находилось и здание областного управления КГБ. Оно занимало самый красивый особняк города.

Водитель молчал. Он, казалось, наслаждался пустыми улицами Полтавы. В темноте дымилась хорошая сигарета. Товарищ вёл машину молча. Молчал и я. Внутреннее напряжение нарастало.

Проехали рынок, Корпусный парк, свернули на Октябрьскую - вот и Управление КГБ. Машина, не снижая скорости, проехала мимо особняка. Ещё метров пятьсот и «Волга» остановилась у порога родного КПП.

Выхожу, протягиваю спасителю дежурный рубль, но в ответ добрая такая улыбка и прощальное:
- Будь здоров, военный!

Мотор заурчал, огоньки машины удалялись.

Взяв себя в руки, вхожу на КПП. Делаю, как у нас говорили, морду «кирпичом». Только дежурному не до меня. По тревоге у него иные заботы.

За КПП толпились курсанты. Все в полном снаряжении и вооружены. Это мой четвёртый дивизион. Офицеров не видно. Захожу с тылу. Вот моя батарея, вот и родной взвод. С ходу занимаю своё место сразу за командиром отделения и тут же шёпотом:
- Давыд, я на месте!
Саша, в ответ, молча, кивнул.

Сзади на плечи уже сыпалось нехитрое армейское снаряжение: автомат, вещмешок, противогаз и полевая сумка. Это товарищи, проявив смекалку, захватили из казармы всё моё имущество. Даже засунули в вещмешок полотенце и зубную щётку.

А минут через двадцать начали прибывать офицеры, вызванные по тревоге. В числе первых появился капитан Чегликов. Видно было, что комбат долго бежал. При его появлении я усмехнулся. Ведь окна квартиры комбата смотрели на окна моей будущей тёщи. Они жили в одном дворе. Этой ночью мы с Чегликовым проделали один путь. Только я гораздо быстрее.

Заветные две копейки сработали!

Кривой Рог
26. 03. 2017