Немножко о еде на природе.

Полигоны, полигоны... Сколько их было, самых разных? Вы в детстве много ходили в походы? Ночевки у костра? Еда черт знает какая? Вода питьевая в 12 километрах от вашего привала? Вот у Саши, например, в детстве этой романтики было столь ничтожно мало, что судьба решила немножко разнообразить городское воспитание армейскими полигонами.
После того, как очередной танк был поставлен на ноги (нет, не на чьи-то бедные ноги, это просто оборот речи такой), командир ремонтников лейтенант Дергунов отдал приказ сматываться как можно дальше и выпасть из-под колпака хоть на сутки. Летучка удрала на несолько километров в сторону от танкистов и съехала с дороги в чистое поле. Было темно и лейтенанта не заботил пейзаж. Где-то взрыкивали танковые двигатели, но это было достаточно далеко, чтобы не обращать внимания. Ночь была относительно теплая, поэтому решили поужинать не в кунге, а у костра. Кашеварить было поздно, повар Костя (числившийся в рембригаде специалистом по ремонту артвооружения) выдал ремонтникам по банке консервов. Бойцы расселись вокруг костра, разведенного в нескольких метрах от машины. Некоторые, наиболее голодные, стали есть свои консервы холодными. Младший сержант Саша вскрыл свою банку и поставил с краю костра. Лейтенант покровительственно похлопал Сашу по плечу и сказал:
- Эх ты, сразу видно городского. Будешь свою кашу лопать попалам с углями и золой. Я же буду есть кашу чистенькую и горячую. Вот как надо!
И с этими словами лейтенант кинул свою запечатанную банку в середину костра. Саша несколько секунд смотрел на лейтенанта, потом перевел взгляд на костер. Затем он взял свою еще не нагревшуюся банку, сдул с нее пепел под насмешливым лейтенантским взглядом, отошел в сторонку и молча начал есть.
Раздался громкий БАБАХ. Костер разметало в стороны. Ошеломленные бойцы рассматривали лейтенантскую кашу, равномерно размазанную по борту летучки. Лейтенант на негнущихся ногах подошел к машине, поковырял ложкой кунг и посмотрел на содержимое ложки. Увиденное его не удовлетворило и он задумчиво сказал, ни к кому не обращаясь:
- А ведь он знал. Он, гад, все знал заранее. Знал и молчал... А?
Саша спрятал ложку и, не выпуская из рук своей недоеденной каши, начал отступление задним ходом к лесу. Лейтенант испустил индейский боевой клич и метнул в Сашу свою ложку, но промахнулся. Саша с шумом ломанулся сквозь кусты и исчез в темноте. Лейтенант бросился в погоню. Водитель Олег вздохнул, достал малую саперную лопатку и начал соскабливать лейтенантскую кашу с борта. Каша прилипла хорошо и отскабливалась вместе с краской. Остальные бойцы снова развели костер, сели вокруг и стали прислушиваться к крикам, доносившимся из леса и заглушавшим звук танков, гадая, догонит ли командир Сашу и если нет, то как отомстит.
Первым вернулся к костру лейтенант, дышавшый как бегемот-спринтер. За ним появился Саша и сел с другой стороны костра. Лейтенант закурил и приказал Косте выдать две банки "Завтрака Туриста". На недоумевающий костин взгяд он пояснил:
- Вторую банку дай этому голодающему, - лейтенант кивнул на Сашу.
Бережливый Костя хотел сказать, что сашина банка с кашей не взорвалась, но промолчал. Проходя мимо Саши, он оглянулся. На сашином комбезе между лопатками белело пятно. Приглядевшись, Костя узнал в пятне кашу рисовую с говядиной.
Через пять минут пикник пришлось прервать. У танкистов были ночные стрельбы и, увидев в ночи огонек костра, они на всякий случай долбанули туда болванкой. Не попали, но ремонтники решили, что осторожность не трусость и удрали, бросив остатки ужина и не включая фар.

ИЗ РАССКАЗОВ МОЕГО КОМАНДИРА.

Гуня.

198... год. 23 февраля. В клубе собрание посвященное очередной годовщине нашей доблестной и непобедимой. Зал полон. Товарищи офицеры и прапорщики мужественно готовятся не заснуть. На трибуне генерал. Вещает. Голос поставлен. Текст написан. Не им, но кого это волнует. И как раз когда доходит до ... - партии и правительства. В абсолютной тишине посередине сцены открывается люк. Генерал, видя повышенное внимание к своей персоне, наивный, переходит насовсем уже выверенный и чеканный ритм речи. Из люка появляется масксеть. Много. Очень много. Она как по волшебству извергается из люка, как будто там открыли кран, и она из него полилась. Зал не просто заинтригован, он жаждет продолжения. Гора из сети заканчивает расти и из-за нее, как из пены морской, появляется. Нет не Афродита. РЯДОВОЙ Гуняев. Он же Гуня. Метр девяносто худющий, как скелет, в подменке - штанах образца 1943 года, тельнике и босиком. На штанах ярко красной краской нарисованы генеральские лампасы. В ушах наушники от плеера, а сама «коробочка», вспомните, какого размера тогда плеера были, болтается на поясе. И это чудо еще и дергается, как припадочный, в так музыки. Из зала раздается, то ли песня, то ли стон - Гуняяяяяяяяя. Этот непонятный звук издал непосредственный Гунин начальник, хозяин клуба, товарищ старший лейтенант П. Гуня же ничего не замечет, он в нирване - музыка звучит, Гуня танцует спиной к залу. Генерал, понимает, что что-то происходит, т.к. в зале возникло непонятное волнение. Он замолкает и оглядывается. Видит эту картину и произносит фразу: «Это еще ЧТО такое???» Динамики послушно усиливают ее, и она пробивается через наушники к Гуне. Он оборачивается и видит рядом с собой настоящего генерала и зал полный офицеров бригады. Наступает паралич. «Ты КТО?!?!» В голосе звучит не прикрытая угроза. Паралич проходит. Гуня произносит только одно слово «БЛЯ!!!!» звучащее из динамиков по всему залу. Одним прыжком, спиной назад, с места, входит в люк. Сеть как по мановению волшебной палочки и сильным шуршанием исчезает в люке. Люк закрывается - «БУМ»!!!! Занавес. Аплодисменты.

К вопросу о солдатских пьянках.

Олежек вернулся из командировки чернее тучи.
- Мудак, он... Точно, он и есть мудак, налей ещё.
На войне это называется "сопровождать груз "двести". Так мы ж не на войне, глубоко в тылу. И погиб боец не на посту, за самогоном пошел в ближайшее село, да в ручей провалился... замерз, дурень. Ему б обратно в часть, и жил бы еще. Нельзя с Севером шутить, ой, нельзя!
Герман хлопнул еще стакан, поднялся, поправил китель.
- Так, Димыч, завтра я КДС. Я же за дизельную останусь. На разводе подстрахуешь меня?
- Дык, лады!
День прошел по плану. Прощально прогудел тепловоз, увозивший офицеров домой. Одновременно всхрипнул старенький телефон в дежурке: "Докладывает 3 КПП, командир уехал."
Всё! До утра мы хозяева этого участка земли под названием войсковая часть, Гера поправил кобуру и неспешно поднялся: пора контролировать главный закон вечерней части: Его Светлость Распорядок Дня.
- Аллё! Дима. Ушли. Двое. Со смены ушли. Я по тропинке. Скажи Сереге, чтоб троих отправил по рельсам и сам в обход. Может, там ломанулись? Командиру позвони.
- Хорошо. Я поднимаю еще и "дизелей", они по участкам пошарят...
Провалился. В тот же ручей. Гера притащил его на себе. Восемь километров по сугробам, с бесчувственным телом на плечах.
Начмеда уже предупредили. Машина-город-хирургия.
Командир начислил в стакан спирта пополам с горячим чаем. Кивнул Гере.
- Пей!
- Не хочу.
- Я приказываю, пей! Потом спать! Утром подробно доложишься.
Ноги спасли. Мужиком, правда, боец не будет никогда. Зато ноги целы.
- Мудак он... Налей еще. Неделю назад ведь похоронили! Когда думать научатся...
Действительно, когда?

Однажды в студёную зимнюю пору
Затёрло во льдах один караван или
БЛАГОЧЕСТИВАЯ КНОПКА.

Ледокол был срочно отправлен на выполнение секретной стратегической задачи обратным курсом и осиротевшие кораблики остались в тихом безмолвии. Безмолвие продлится неделю. На гражданских судах - праздники морального разложения, сон по 30 часов в сутки, видики, бары и прочие погремушки. А у нас был боцман. И фамилия его была Лупан. Мы шли порожняком, бесстыдно сверкая ватерлинией в двух метрах над северными льдами. Боцман - существо утончённого вкуса и свирепого нрава (в любом флоте). Наша лоханка, несмотря на гражданское обличье была глубоко законсперированным военным танкером. А потому боцман решил , что глубоко законсперированный танкер должен выгодно отличаться экстерьером от гражданских собратьев.
Качеством покраски, конечно же. Краска густая и неподатливая, на палубе её отмораживают в воде, отогревая корыто паяльными лампами. Операция длительная и безнадёжная, потому что вода то и дело норовит покрыться коркой льда. Но боцману до сраки. Нам тем-более, только холодно. Особенно когда болтаемся в люльке снаружи. Ветерок хоть и несильный но пронизывает до последней косточки. Перерывы в обеспечении тёплой краской сводят с ума. А вот семейство белых медведей. Далеко зашли, шельмы. Медведица с двумя малышами. Это была моя первая встреча с белым медведем в природе. До этого я их видел только в мультфильме "Умка ищет друга", поэтому мне ужасно интересно. Вот мамашка нырнула в случайную лужу. Что-то достала. Два бело-жёлтых комочка тут-же прикатили, рычат, мнут что-то лапами. Мамашка между тем приближается к нам. Жду. Вот она совсем близко. Поднимаемся до уровня иллюминаторов санчасти. ПРОКЛЯТАЯ КНОПКА временами залипает, проехали, ещё пара-тройка попыток, объясняю фельдшеру - медведь, мол, дай что-нить съестного. Получаю несколько печенек "Юбилейного". Ей богу, сам бы слопал, но дикая природа пока дороже. Спускаемся. Цокаю языком, причмокиваю, выпрастав руку с печеньем за ограждение подзываю медведицу. Она тут как тут. Уже слишком близко. Отбрасываю печенюшку подальше. Скармливаю и остальные. Лупан выглядывает сверху, надзирает. Вот, извращенец, нет что-бы запереться где-нибудь в тепле, он вместе с нами гениталии морозит. Боцману интересно, наблюдает за нами. Даёт команду подняться, загружает свою тушу в люлю и едет вниз. По пути останавливается у того-же иллюминатора, получает целую пачку "Юбилейного".
Ты, говорит, ёрзай, ёрзай, (это ко мне), а я зверушку покормлю. Дык, говорю, красить то выше начал. Лупан отвечает кривой усмешкой, промолвив "Аль не знаешь поговорку - чем бы матрос ни занимался, лишь бы заебался?". "Чтоб тебя белые медведи сожрали", - мысленно благословляю его. Давай, - говорю, отвези меня вверх, в сортир хочу. А, ссы здесь, небрежно отвечает говнюк. По-большому хочу - продолжаю.
Ну чё? потерпеть не можешь? Не было команды срать. Но едем наверх, я перелезаю на палубу и неспеша иду отогреваться. Вот, жизнь то собачья - думаю, сидя на гальюне. Промёрз я весь, занимаюсь неизвестно чем, а служить Родине ещё долго-долго.
И ещё этот гад ещё, как будто нЕлюди мы, матросики. Самый злой и жестокий тип из всего комсостава на корабле (может и на всём СФ). Накурил я, открываю малюсенький иллюминатор, и слышу душераздирающий рёв, покрывающий деловитый гул машины. Ей богу, чуть сигарету не проглотил от неожиданности, да сдержался, дефицит, всё же. Кое-как заправившись бегу наверх. Какие то смутные догадки крутятся у меня в голове, мне кажется, что я знаю, кто так кричал.
Вот и корыто. Братики-матросики столпившись у борта смотрят вниз. На льду стоит люлька. В странной позе свернувшись гадюкой на дне её лежит Лупан в луже крови, медведица тащит что-то в зубах, оставляя на снегу тёмные точки змеиной крови. Так и есть, кнопка опять залипла, боцман не смог остановиться на безопасной высоте. "Животное - не матрос срочной службы, нехер дразнить её было", - мелькает в голове. Я потом ещё не раз возвращался мыслями к этому эпизоду. Порой корил себя за малодушие, мне было очень стыдно за себя и свои мысли, порой отбрасывал всё под лозунгом "Собаке - собачья смерть". Я до сих пор, пятнадцать лет спустя думаю об этом эпизоде. Точно я знаю лишь одно - человек без правой кисти руки не нужен и не должен быть на флоте точно так же как человек без сердца. Дослуживать мне и моим братикам по несчастью было гораздо спокойнее. А ту кнопку так никто и не починил...