Вагон прыгает и летает из стороны в сторону. До Одессы ещё трое суток. Но греет мысль, что приближаюсь к дому. Время тянется, и как говорится в песне Макаревича, тянет поговорить. Впрочем, не только мне. С подполковником-артиллеристом мы познакомились в тамбуре, где скучая курили сигарету за сигаретой.
- Дембель?
Киваю головой. Майор жмёт мне руку.
-Счастливо тебе, сынок.
-Спасибо!
Расплываюсь в блаженной улыбке, начиная понимать, что армия позади. Слово - за - слово. Познакомились поближе. Зашёл разговор о службе, об умении армии использовать потенциал призывника, о системе распределения новобранцев в войска и т.д. Я уже не вспомню всех тонкостей, но до сих пор перед глазами стоит картинка, коряво нарисованная обломком простого карандаша на обратной стороне листика с расписанием поездов.
Горка. Трое идут в подъём. Позади них, несколько поотстав ещё один, поменьше росточком, тоже идёт в подъём, но не сам. Его подгоняет огромный круглый камень, норовящий раздавить. Из рисуночка было понятно, что он упирается, сопротивляется. Ещё один тип, замыкающий шествие толкает этот самый огромный камень. Он не видит дороги, он её угадывает, потому что камень, как уже сказано - огромный.
-Вот смотри, сказал артиллерист. - Вот эти трое - это наше руководство страны. Они куда-то идут. Вот это (указывая на маленького упирающегося) - солдаты срочной службы. А вот это - армия (указывает на камень). Солдатам начихать, куда идёт руководство и чего оно хочет. Солдат идёт потому что армия наступает на пятки. А толкает эту армию не разбирая пути, преодалевая сопротивление срочников кадровый офицер, герой нашего времени.

Конечно, был какой-то скрытый смысл в той картинке. Но я предпочёл спросить другое.
- А что будет, когда руководство поднимется на вершину, идея строя достигнет апогея своего развития, потопчется там и начнёт спускаться с другой стороны?
Офицер расхохотался.
- Хм, камень покатится под откос, сначала раздавит солдатика, потом разотрёт в порошёк руководство. И только кадровый офицер останется целым и невредимым. Без армии, без солдата и без руководства. И уже не офицером.

Май-Июнь 1991.
Много воды утекло...

Рок-н-ролл

(некоторые имена и обстоятельства изменены)

Вы не ходили на Усиленную Охрану Госграницы втроём? Да Вы что!! Да не может быть!! А когда по штату положено пять офицеров, плюс один штабист и пять мичманов!!! Ну это совсем нереально, давайте будем реалистами, давайте смотреть жизни в лицо и не щуриться от ветра, выдавливая из глаз слезинки, не от грусти а от раздражения слизистой. Вот Вас трое и идёт!! Трое и ни-ни, а мех? Ну хотя бы мех, ну пожалуйста, плииизз. А вот он, опытный старшина команды, целый старший мичман с допуском. Допуском к чему?!!! К двум ДГ и трём М 504 машинам и ко всем забортным отверстиям!!! Не издевайтесь, ну не надо, ну мы же вас просим...Мы стоим: один старый каплей, а другой старый старлей и молим Начштаба войти в положение, но он не входит. Он даже и не желает входить, он только что с академии, он гад, созерцатель-академик, оторвавшийся от жизни и наслаждающийся своим царским статусом—он ИО пока комбриг в госпитале.

7 Ноября и чтоб у них сволочей там на 65...ом всё попереотсохло. Мы представляем их гадов бурное торжество там на борту сейчас, их ехидные сладострастные улыбки в предвкушении праздников дома с семьями а потом док. А что, сальник среднего вала—это вам не шутка и под пайолами у них уже плещется и они уже 15 узловым под бортовыми идут домой. Мы переглядываемся с Валеркой, мы уже всё поняли, мы уже всё знаем и мы уходим в ночь, бросая жён и детей и кляня судьбу. Сдача границы на переходе и мы идём на Астару.

Каспий не зря седым зовут. Больше Балтики или Чёрного почти на треть и шторма. Под Ленкоранью 10-ти метровые волны обычное дело, когда задувает проклятый Каспийский Норд, вдувая всю удаль калмыцких степей в огромную ванну, которая седеет и наотмашь бъёт по лицу, по скулам корабля...

Мы уходим в ночь уже с вечерним трёхдневным прогнозом на руках: сегодня уже плохо, обещают до 18 метров в секунду с усилением до 25. Ну что поделаешь, Каспийская Осень а Баку в переводе с Азербайджанского—Город Ветров. Мы идём под 12 узлами, нам идти 12 часов так. Валерка заперся у себя в каюте, я согнувшись в командирском кресле на тёмном ГКП смотрю в экран Рангоута. И только ОН сидит в кают-компании и читает книгу—Киса, наш Замполит. Он пыхтит недовольно, потому что ему подселили мичмана, пускай даже старшего, в каюту и ему пришлось убирать свалку своих конспектов и отчётов с койки командира БЧ-5. Киса безобиден и наивен—он уже три года не может сдать на несение ходовой вахты, он может быть вахтенным офицером только на якоре. Нас трое? Не шутите—мы остались вдвоём и это нам считать ночные галсы на патрулировании, пытаясь днём урвать часы сна, чтобы опять ночью рухать в кресло у Рангоута. Но экипаж молодцы, как чувствуют, сосредоточены и даже радисты не трепятся в открытом по УКВ, нет обычной перебранки с береговыми постами а ШРД бы Ты в ПЗД или НХ, я только слышу деловой говор через динамик на ГКП. Остров? Да, Остров—это мы, Гараж, это берег а на экране РЛС пусто, за исключением ярких жирных точек буровых оснований и справа жирная зелёная полоса берега. Нам грустно, нам больно а Киса уже пишет план ППР на усиленную, вот же чтоб тебя....

В движении, без объявления тревоги, я принимаю Границу у 65..го и уже в ЗАСе их командир извиняющимся тоном желает удачи и хорошей погоды. Я вижу их на РЛС на 10 мильной шкале, спешаших во всю оставшуюся мошь своих машин домой. Сигнальщик заглядывает на ГКП с мостика и я слышу гул лееров, а это уже знак—задувает и задувает по серьёзному и нас уже начинает валять. Через час ещё раздувается совсем и начинается мордотык. Но есть, есть один маленький секрет у меня и этот секрет устанавливается на Прибор Торпедной Стрельбы Ленинград рядом с Рейдом—УКВ станцией. Секрет этот--маленький автомобильный Панасоник с двумя колоночками. Мы имеем право, моральное, человеческое, какое угодно—мы выброшенны в лицо стихии и это наша ночь....Та-та-та, эти три аккорда на ГКП и рулевой у Самшита начинает притопывать, качая в такт головой.

Пропади оно всё пропадом сегодня, гори оно с Пёрпловским Дымом над Водой--я был дома один день после двадцати в море и опять обратно, на сколько? Мы идём в штормовом море в три ночи под музыку Дип Пёрпл, под Лед Зеппелин и под Свитовский Into The Night. Мы идём под рок-н-ролл в таком же рокнролльном море. Валерка не спит—не может, тоже поднимается на ГКП и усевшись на меховское кресло перед Орионом, начинает качать головой в такт музыке. И на минуту, на мгновенье, тёплый и тёмный ГКП, освещаемый только зелёным экраном Рангоута и индикатором Самшита и Орионовскими лампочками, превращается в волшебное место под звуки Лестницы в Небо и нам совсем не хочется спать—мы одни в этом море темноты и звука гитары Джимми Пейджа, маленького волшебства сливающим, звук, световое мигание индикаторов и качку в одно странное, нереальное ощущение и от этого ощущения опять хочется жить. Киса как киса, неслышно, поднимается на ГКП и почуяв атмосферу, тихо присаживается на вахтенный диван и сидит закинув голову, слушая музыку....мы люди, слышите, мы человеки!!! Мы живые и под 20 метров в секунду и ревущее море, оторванные от дома мы ими остаёмся и мы идём охранять границу, идём под рок-н-ролл...

СТРОЕВЫЕ ЗАНЯТИЯ НА ФЛОТЕ
ИЛИ ИСТОРИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ

В своей малоизвестной книге “Воинские ритуалы” А. Н. Толстой писал: “Будили барабаном, гнали натощак на истоптанное поле. Ставили в ряд по четыре. Первое учили - разбирать руки: какая левая, какая правая...Память вгоняли тростью. Появлялся офицер, по большей части не русский, и часто с полупьяну. Став перед рядом, пучил мутные глаза, начинал орать по-иноземному. Требовал, чтобы понимали, замахивался тростью... После завтрака опять в поле. Пообедали - в третий раз шагать с палками или мушкетами. Учили неразрывному строю... ровному шагу, дружной стрельбе, натиску с примкнутыми багинетами. Виновных тут же перед строем, заголив штаны на снегу, секли без пощады...” Прямо-таки садизм какой-то.

А вот на современном флоте строевые занятия сродни, как видно, мазохизму или, иначе говоря, самоистязанию. Представьте себе июльский полдень - жарища невыносимая! Построение на юте экипажа. Развод на строевые занятия. На лицах всех: офицеров, мичманов, личного состава - скорбная печать. Словно очередного генсека хоронят. Скукотища невыносимая. Строевые занятия это ведь что: “Ать-два”. Примитив на уровне каменного века. Да еще и форма совсем не по погоде: застегнутые на верхние пуговицы и крючки кителя с портупеями - у офицеров и мичманов, теплые фланелевки с не менее теплыми тельняшками - у моряков. Старпом, нарочно растягивая слова, объявляет: “Сейчас... ваши люби-мые ... строевые занятия. Сегодня мы отработаем... строевой шаг... 130 шагов в минуту. Место - причал. Время на занятие 50 минут!” Затем, еще сонный после адмиральского часа, молча проходя вдоль строя, словно встрепенувшись, добавляет:

- Как говорил великий классик марксизма-ленинизма Фридрих Энгельс в работе “Ротное строевое учение”: “Все недочеты могут быть устранены только систематическими строевыми занятиями”. А недочетов у нас еще хватает...

- Вот! - поднимает вверх палец старший помощник, и ехидно улыбаясь, добавляет, - история!

Завершает старпом свою речь обыденно просто:

- К месту занятий... Ша-гом марш!..

Медленно проворачиваются жернова полусонного строя. Все разошлись на позиции. Определились начальники взводов, отделений... И закружилось колесо строевого экстаза! Пять лет училища не проходят даром для офицера. Строй для него - второй дом, а звук барабанов - легкий наркотик.

- Рр-рота, рр-равняйсь! Смир-рр-на! - уже раздаются здесь и там громкие команды.

Дрему сняло как рукой. Привитые с “военного детства” навыки увлекают сразу и с головой. И вот уже где-то командуют: “Р-раз-два, р-раз-два... Тверже шаг. Равнение в шеренгах”. Пот градом течет с раскрасневшихся лиц подчиненных и начальников. Но экстаз лишь нарастает.

- Петров, что ты тянешься как беременный таракан. Иванов, у тебя не строевой шаг, а поступь пьяной проститутки! - делает заботливые замечания по ходу занятия своим подчиненным грубоватый минер.

Скрипят зубы, блестят глаза, хрустит асфальт... Строевые занятия достигают апогея! И при этом... ни одной лишней команды старпома. Колесо вращается само по себе. Великая это вещь: историческая память.

Разрешите представить кавторанга КОЗЛОВА АЛЕКСАНДРА ВАСИЛЬЕВИЧА, автора книг «Флотский юмор» и «Флотский юмор в квадрате"
http://navyhumor.narod.ru/Site/Index_1.htm

«Тревога»

Обычный день. Жизнь в бригаде идет по расписанию. Нам выпало счастье. Нам - это артиллерийскому дивизиону. Нам, но не всем. Наряд по части выпал на нашу долю, разные там караулы - внутренний и гарнизонный, патрули, столовая, автопарк, да и ещё что-то - долюшка армейская всех запряжет, кого поймает. Но отдельным личностям, вернее военным, повезло - офицерских нарядов на всех не хватило и мы, офицеры, не охваченные дежурствами, с радостью вступили в новый день. Причина радости - практически полное отсутствие личного состава, возможность отмазываться от различных мероприятий, одним словом - свобода!!!
Утро прошло за самообразованием путем повышением навыков быстрого счета и прививания аккуратности при обращении с материальными средствами, а именно за игрой в карты на деньги. Естественно, в долг. Потом пошли на обед . Ранний. В 11.00. И в 15.00 уставшие, но довольные и немножко пьяные (понятие «немножко» лишь в малой степени отражает наше реальное состояние «нестояния») направились в родную часть, дабы лично убедиться в боеготовности оной, а заодно и поприкалываться над запряженными сотоварищами.
Мы не смогли пройти мимо штаба, тем более что в самый разгар обеденного времени не найдешь в части более тихого и безлюдного места. В штабе сидел наш лейтенант-запасник, из последних сил выполняющий обязанности помдежа по части. Дежурный, наш начштаба, организовывал кормежку в солдатской столовой, поэтому защитить молодого офицера от происков пьяных, а потому распоясавшихся, военных никто не мог. А ведь многие забывают, но военные тоже люди, и поэтому шутки у них дурацкие. Сначала помдеж долго возвращал свой головной убор, потом пытался воспрепятствовать появлению нецензурных надписей в книге приема-сдачи наряда, а потом... потом к пульту подошел я.. Видя все эти издевательства над другом, я никак не мог остаться в стороне и поэтому решил вложить и свою лепту в процесс становления молодого офицера.
Лирическое отступление - в дежурке недавно был проведен косметический ремонт, ну краску разбрызгали по стенам и мебели, поэтому панель с кнопками быстрой связи, телефонными дисками и тревожным переключателем была девственно черна. Никаких тебе ярких надписей, красного шрифта. Просто один тумблер в правом верхнем углу, тоненький такой, загадочный, непонятно зафиксированный. Тумблер это включает тревогу, вернее ревун, который расположен довольно далеко от штаба и работает по непонятной мне схеме. В других частях я с такими ревунами не сталкивался, а здесь было вот что - после щелчка тумблером ревун начинал раскручиваться, а потом и шуметь, уровень громкости нарастал постепенно, набирая полную мощность секунд через 40. В случае щелчка тумблером в обратную сторону ревун успокаивался ещё столько же. Причём, до штаба звук ревуна доходил только в полную силу, поэтому подавая сигнал тревоги дежурные засекали время - если прошло 40 секунд, а звука нет, значит аппарат не работает, кранты связистам. Конец лирического отступления.
Подошел я к пульту. Помдежа в это время слегка пинали, по-дружески, но за мной краем глаза он следил, чувствуя, что ничем хорошим моё приближение к пульту не кончится. Я протянул руку к тревожному тумблеру, сделал пассы над ним, но не тронул, потом несоклько раз нажал кнопку вызова коммутатора в узле связи, затем пришел лесник и всех прогнал, вернее, помдеж сумел нанести легкие побои алкоголикам в военных мундирах и вырвался, дабы спасти пульт от моих поползновений. Выдворив агрессора в моём лице за пределы дежурки, он уставился на тревожный тумблер. Чисто физически видна была напряженная работа мысли - включена ли тревога или нет, ибо включенное положение тумблера в памяти помдежа было погребено под кучей формуляров и инструкций, которые он зубрил бессонной ночью, а звука не должно было быть в любом случае. Рука молодого офицера протянулась к тумблеру и застыла в нерешительности. Коммутатор, получивший в своё время несколько вызовов с пульта дежурного, наконец, проснулся и решил узнать, что же от него хотели. Раздался ответный звонок. Помдеж дернулся и щелкнул тумблером. Схватил трубку, обменялся любезностями с дежурным по связи и решил взорваться. По милому выражению его лица, причём особую пикантность ситуации добавляло полное отсутствие мысли на нём, мы поняли, что мы немножко переборщили и «пора удирать - пора, брат, пора» Ругая нас на нескольких языках, помдеж мчался за нами, пытаясь причинить нам тяжелые увечья, по возможности несовместимые с жизнью, коря себя в том, что пользоваться пистолетом он так и не научился. Но военный - всегда военным и останется. Даже горячка погони, азарт преследования и жажда крови не смогли оставить не услышанным чувство долга, которое среагировало на сирену, привольно резвящуюся на просторах обедающей части и прилегающего к ней военного городка. Сирену, которую уже почти минуту извергал из своих таинственных недр раскочегарившийся ревун. Сирену, за которую потом долго (кокетливо опустим интимные подробности и глаголы, их характеризующие, намекнув при этом на неоднократные обвинения в инцесте, плавно переходящем в геронтофилию, зоофилии, как активной, так и пассивной, некрофилии, только пассивной) помдежа вышестоящее начальство. Спасибо тебе, помдеж! Не сдал ты меня! Взял всю вину на себя, вернее её на тебя положили! Отомстил, правда, страшно, но на то она и есть крепкая мужская дружба в офицерских погонах!!!!