ВЫ ТОЛЬКО НЕ ВОЛНУЙТЕСЬ...

- Зря они это сделали, - Толян вздохнул и опустился на четвереньки, чтобы прикурить от электрообогревателя. Проделывал он это, наверное, раз в двадцатый, и спираль обогревателя была уже почти сплошь покрыта аккуратными вонючими кучками прикипевшего табака. Спички в Мирной были дефицитом, стоимость десяти коробков доходила подчас до бараньей ноги, поэтому их берегли. А за электричество платить было не принято.
Я тоже считала, что зря. Совершенно зря «они» отправили Юрку обезвреживать устаревшие боеприпасы.

Утром я видела Хорошевского в Безречной - он мельтешил вокруг двух больших грузовиков и всячески мешал бойцам загружать в них какие-то большие ящики. Потом весь день из-за дальних сопок доносились глухие, почти беззвучные разрывы, но я не связала их с Юркой. Как-то не приходило в голову, что на станции еще осталось что-то, способное взорваться.
А пугающую новость мне сообщил Толян всего час назад, когда вдруг в неурочное время в квартире погас свет, и я вышла на площадку посмотреть, что случилось.
На площадке я обнаружила своего соседа, пытающегося со свечой в руке устранить неисправность в распределительном щите.
- На, подержи, - без предисловий он сунул мне свечку и полез на табуретку, - Это я все обесточил. Ванну грею.
Эта процедура у нас обычно выполнялась двумя-тремя большими кипятильниками, которые подвешивались на неструганые штакетины, уложенные поперек ванны. Для местных электрических сетей задача, конечно, почти непосильная.
- Щас поправлю. Давно все собираюсь сде...
В щите что-то хлопнуло, задымилось, в моей прихожей вспыхнул свет, а Толян с грохотом слетел на пол, подвывая и чертыхаясь. Из его левой ладони шел дым.
Тогда-то, сидя на полу и дуя на обожженную руку, он мне и сообщил:
- Лен, Юрка обещал к восьми вернуться, просил ванну нагреть... А его до сих пор нет. Я волнуюсь.

И вот уже второй час мы волновались вместе, сидя в их холостяцкой кухне. Разрывы в степи давно смолкли, ванна успела уже трижды нагреться, остыть и снова нагреться, из ванной комнаты несло подвалом и прорвавшейся теплотрассой, а Юрки все не было.
Меня всегда удивляло, как человек Юркиного склада мог выбрать делом своей жизни ремесло сапера. И не только выбрать, но и дослужиться до капитанских погон, не получив видимых увечий. Сам Юрка любил говорить:
- Сапер ошибается только один раз - когда становится сапером.
Говорил он это обычно после второго-третьего стакана, пригорюнившись и подперев щеку рукой. Когда его жена Валентина дезертировала из Забайкалья к родителям, в Юркин перечень добавилась еще одна ошибка:
- И второй раз - когда женится...
Но несмотря на такое неуважительное Юркино отношение к его героической профессии, я в глубине души всегда была готова ко всему. С Юркой могло стрястись все, что угодно. В лучшем случае он мог взорвать по ошибке не то, что нужно - железную дорогу, например, а в худшем... Мы с Толяном одновременно, - я видела это по его глазам, - подумали о худшем. Но, как оказалось, каждый о своем. Секунду посмотрев на меня диким взглядом, Толян сорвался с места и бросился в коридор, я заспешила за ним. Конечно, запах гари я чувствовала и раньше, но списывала его на истыканный сигаретами обогреватель или на обожженную ладонь своего соседа. В отличие от меня, Толик умел по запаху различать горящие предметы и безошибочно определил, что недавно собственноручно установленная им электророзетка, в которую мы подключили оба кипятильника, не справилась со своей задачей. Розетка располагалась рядом с вешалкой для одежды, и прозрачный голубоватый огонек уже с застенчивым шепотом поедал рукав единственной Юркиной цивильной куртки. Вешалку Толик тоже построил сам, ориентируясь по книге «Умелец в доме». Когда я впервые увидела эту книгу у него в руках, ее название вызвало у меня смутные ассоциации с агитплакатами, которые обычно вывешиваются в районных поликлиниках - вроде «Осторожно, холера!»
- Воду, быстро!!! - заорал Толян и рванул на себя вешалку вместе со всем, что на ней висело, прихватив заодно и кусок стены.
Даже если бы я знала, что Толян не успел выдернуть штепсель кипятильника из розетки, я все равно, наверное, зачерпывая воду железным ведром, оперлась бы свободной рукой на край ванны. Так изящнее, знаете ли...
Не помню точно всех сказанных мною слов, но когда я, треща и искрясь от испуга и бешенства, выскочила в прихожую, Толян, продолжая топтать сваленные на пол обгоревшие лохмотья, насмешливо заметил:
- А еще, я читал, одна баба, когда ее молния шарахнула, по-иностранному начала говорить...
Вместо ответа я вдохновенно выплеснула ведро воды на его тапочки. Толик взвился под потолок.
- Ты что, сдурела?! Кипятком!...
- Да какой кипяток, она еще не нагрелась толком... У тебя тапки горели!
- Тапки, тапки... А на службу я завтра в чем пойду, ты подумала? Оно ж не высохнет!
- Так что, лучше было бы если б оно сгорело?
- Да хрен с ним, я бы огонь сбил...
- А чего ж орал - «воду, воду»?
- Кто? Я орал?
- А кто? Я, что ли?
- Ты орала, когда тебя током долбануло...
- А про воду - ты!
- Да не п***и!
- Сам не п***и.

Этот вечер мог стать последним вечером нашей дружбы, но тут в дверь постучали. Три четких размеренных удара. Толян выронил из рук свою насквозь промокшую парадную шинель, я - ведро. Юрка так не стучал никогда.

За дверью стоял человек в военном бушлате, таком же, как у Юрки. Но это был не Хорошевский.
Шапка с завязанными под подбородком ушами была покрыта густым слоем инея, что делало человека похожим на печального Деда Мороза. Иней таял и сползал по его щекам. Дед Мороз медленно, с очень ответственным выражением на лице, развязал тесемки, стащил шапку с головы и аккуратно возложил ее на согнутую в локте руку. Нашим поздним гостем оказался капитан Шабров, замполит Юркиного батальона, и что-то в этом его жесте меня испугало. Толян тихонько охнул.
Стоя очень прямо и глядя поверх наших голов, Шабров поднял палец и отчетливо произнес:
- Вы только не волнуйтесь. Юра...
Губы замполита продолжали шевелиться, но я уже не слышала, что он говорил, да и говорил ли вообще - не уверена.

Теперь я точно знаю - когда захочу сжить кого-нибудь со света, я явлюсь к этому человеку поздним вечером с непокрытой головой, подниму кверху палец и скажу:
- Вы только не волнуйтесь.


Я почувствовала себя марионеткой, у которой вдруг оборвались все ниточки. Толян побелел:
- Что с ним?
- Сейчас - точно не знаю, - медленно ответил замполит.
- А где он? - Толик зашарил глазами по прихожей в поисках бушлата, явно собираясь бежать к Юрке, где бы он ни был.
- Там... Хотя точно уже не знаю.
- Ну что хоть произошло?
Замполит пожал плечами. Отчаявшись получить хоть один внятный ответ, Толян поставил вопрос глобально:
- Но он хоть живой?!!
Замполит сосредоточенно нахмурился, вспоминая, но Толикова хитрость не удалась.
- Не знаю, - был ответ, - Вообще после такого мало кто выживает.
- Черт побери, - заметался Толян, - Где же его искать? Ладно, я сейчас...
- Не надо, - все так же медленно произнес Шабров, - Там уже управились без вас.
- Ну вам что, трудно сказать?! - Толян почти визжал, - Хоть что-то вы знаете?!
- Ничего... Меня просили сказать, чтобы вы не волновались. Я сказал. Ждите.
С этими словами Шабров развернулся, словно исполняя команду «кругом» в замедленном темпе, и, тщательно переставляя ноги, двинулся к лестнице. Только тут до нас дошло, что замполит глубоко, прочно и безнадежно пьян. Впрочем, нашу тревогу это только усугубило.

Закрыв за Шабровым дверь, Толян медленно двинулся в кухню. Я суетилась позади, пытаясь забежать то с одного бока, то с другого, но в узком коридоре это было невозможно.
- Толь, а Толь, что делать-то будем?
Толян пнул ногой груду тряпья, в которую превратились их с Юркой шинели и куртки.
- А что мы можем?... Раньше утра в любом случае - ничего. У тебя хоть адрес-то Валькин есть?
- Да нет... Откуда?
- Черт, говорил я им...
Никогда раньше я не видела Толика таким притихшим и испуганным.
- Как ты думаешь, в батальоне знают? Может, туда сходить?
- Давай сходим, - согласился Толян и добавил без всякого перехода, - Сто грамм хочешь?
- Хочу.
Но идти нам никуда не пришлось. Не знаю, как обстояло дело в батальоне, но в нашем подъезде, оказывается, знали все. Правда, не больше нашего.
Уже через полчаса в Толиковой кухне, привлеченный запахом ста грамм, образовался прапорщик с третьего этажа с банкой самогонки, майор из двадцать первой квартиры с женой и дивизионный начвещ из соседнего подъезда. Все знали, что с Юркой что-то случилось, но что именно - каждый выдвигал свою версию. Практичный начвещ предположил, что Юрка, побабахав для виду несколько снарядов поплоше, поехал в Китай продавать остальные. Жена майора из двадцать первой квартиры вспоминала все известные ей похоронные обряды, приметы и традиции и пыталась продиктовать мне меню для поминок. Прапорщик с третьего этажа подсчитывал, какую компенсацию получит Валентина в связи с потерей кормильца.
- Погодите, - просветлел вдруг Толик, - Шабров же не сказал, что он погиб! То есть он не был уверен. Может, он в госпитале?
- Точно! - воскликнул начвещ, - Пшли...
- Во! - обрадовался прапорщик, - Вперед! Щас я только еще за одной сбегаю.
- А мне не в чем идти, - расстроился Толян, - Что не сгорело, то промокло.
- Толик, я дам тебе одеяло, - от чистой души пообещала я.
- Правильно! - поддержал начвещ, - Сегодня обойдешься одеялом, а завтра я тебе три шинели дам. На Хорошевского пока можно одну-две оформить.
- Валяй, тащи одеяло!
С небывалым энтузиазмом вся наша компания засобиралась в госпиталь. Нас не остановило даже то, что время давно перевалило за полночь, и что госпиталь находился в Безречной, в тринадцати километрах от нашей станции. И мы туда пошли бы.
Но не успела я вскочить, чтобы бежать в свою квартиру за одеялом для Толяна, в коридоре послышался какой-то шум, и в дверях кухни возник Хорошевский, черный и блестящий, как злобный мавр. И, судя по глазам, дьявольски голодный.

Жена майора на полуслове оборвала свой рассказ о том, как положено обряжать покойников. Сам майор несколько раз часто поморгал и сказал:
- Не понял..., - в его голосе сквозило явное разочарование от того, что кто-то испортил нам такой дивный вечер.
Прапорщик перекрестился и поспешно спрятал банку с самогоном за занавеску.
Юрка обвел нашу компанию недобрым взглядом и мгновенно сориентировался в обстановке:
- Все сожрали?
- Нет, полбутылки еще осталось, - прошептала я.
- Ясно... Ванну хоть приготовили?
Прочитав ответ на наших лицах, Юрка рассердился.
- Ну я же просил! Пьете тут... А человек приходит грязный, как собака, и что ему делать?
- Юр, а Юр, - Толян попытался все объяснить, - Мы тут... ты... разминирование... Шабров... «не волнуйтесь»... в госпиталь, короче...
- Какое, на хрен, разминирование?! Вы что, с ума все посходили? Я уголь разгружал!
Юрка долго еще бушевал, рассеивая по квартире облака угольной пыли.
- Как идиот! Целый вагон! Один! С тремя бойцами!
Толян сидел, испуганно вжавшись в стену:
- Юр, но ты же сам сказал...
- Ну говорил, говорил, что я поеду, потому что Малахов болеет. А он вышел сегодня. Он и поехал. А я... Как идиот! Один! Целый вагон! А Шаброва попросил зайти, сказать, что задерживаюсь и чтобы про ванну не забыли. А вы... Вот как я теперь спать буду? А?
Юрка хлопнул себя по бокам, и в кухне на несколько минут потемнело.
К счастью для нас, сердиться всерьез Хорошевский не умел. Узнав о странном визите Шаброва, он рассмеялся, и по его черному лицу разбежались белые трещинки.
- Ладно, черт с вами. Ленка, я тогда свою постель к тебе в машинку принесу стирать. Наливайте.


Разошлись мы уже под утро.

Вновь я встретилась со своими друзьями за ужином на следующий день. От Юркиного оптимизма не осталось и следа. Намахавшись накануне лопатой, он заработал себе радикулит, насморк и потерял меховую рукавицу. Кроме того, у него явно были какие-то неприятности на службе.
Мы с Толяном наперебой пересказывали Хорошевскому события предшествующего дня, пытаясь вызвать у него хотя бы подобие улыбки, но все было напрасно.
После того, как Толян в шестой раз рассказал о своем поединке с распределительным щитом, постепенно доведя силу удара до двух тысяч вольт, Юрка вздохнул и печально произнес:
- Лучше бы я и в самом деле умер.
Толик поперхнулся.
- Юр, ты чё? Ты чё несешь-то?
Юрка вздохнул еще печальнее.
- Да я уголь вывалил у нашей кочегарки. Дверь входную завалил. А там смена - два бойчишки... Комбат меня..., - Юрка сделал красноречивый жест.
Толян заржал.
- Юр, да они тебе спасибо скажут! Там же тепло! А еду будете им в форточку просовывать.
- Ну да, - поддержала я, - А печки будете топить, и за зиму их потихоньку откопаете... Да что за зиму - за месяц управитесь!
- За зиму! - с горьким упреком воскликнул Хорошевский, - Уголь вааще был для штаба дивизии. Ванюшин звонил сегодня. Комбат меня опять..., - Юрка повторил свой красноречивый жест и вздохнул так, будто хотел выдохнуть душу:
- Если б за зиму!! Завтра буду обратно загружать.

Дело было в Балашовском ВВАУЛ, аэродром "217-й" в 1989 году.
Заходит на посадку Ан-26 из Левашово. Погода - ночь, 100х1, реально даже меньше, что-то вроде туманчика. Дальний привод в Балашове находится на 80 метров в стороне от оси ВПП, поэтому при заходе вся надежда на визуальный контакт с полосой. Да, так вот, заходит Ан-26... Экипаж то ли уставший был, то ли просто лопухнулись от перенапряжения, но приняли огни подхода за огни полосы и сели в аккурат возле ближнего привода.

Когда увидели, что под ними не бетонка, а чистое поле, было уже поздно. Самолет разложен как в присказке: "Приземлились, мягко сели, высылайте запчастЯ - фюзеляж и плоскостЯ". Экипаж, на счастье, отделался ушибами и синяками. Ну, на вышке, естественно, шухер, как же - борт разбился! Пока нашли дежурную машину, пока разбудили водилу, пока тот понял, куда ехать... Короче, экипаж сидит возле самолета в районе привода, а командир пошел пешком на вышку.

Приходит, поднимается, происходит примерно следующий диалог:
- Извините, мне можно позвонить?
- Иди на х., не до тебя сейчас!
Скромно и тихонечко отходит в сторонку, молчит. Через пару минут снова:
- Да мне всего один звоночек сделать...
- Да пошел ты! Не до тебя и твоих звонков! У нас тут борт гробанулся!!!
Снова тихонечко отходит в сторонку, молчит. Группа приема лихорадочно куда-то названивает, подчищает документацию, короче, предпрокурорская суета.
Наконец, примерно через полчаса кто-то догадался спросить:
- А ты, собственно, кто такой и откуда?
- Да как вам сказать... Командир разбившегося борта...

Вначале было слово. И это слово было матерным. Потом были еще слова, по большей части тоже матерные. И произнес их ЗАМКОМПОПИЗДЕ, т.е. Заместитель Командующего по Полиграфии и Издательским Делам (настоящая его должность именовалась конечно иначе, но эта прозвище как-то сразу к нему прилипло). Он произнес все эти слова и лейтенанту-двухгодичнику стало грустно, ибо он понял что расслабиться сегодня не удастся. Почему? А вот почему: просто был конец года, и нежданно-негаданно обнаружились неизрасходованные средства, которые нужно было срочно израсходовать, и решено было на на эту сумму напечатать несколько тысяч календариков патриотического содержания. Что с этими календариками собирались делать было неизвестно, то-ли раздать солдатам, что-бы они в них прокалывали иголками прошедшие дни, то-ли дарить допризывникам, что бы возбуждать в них патриотические чуства, но макет рисунка нужно было сделать сегодня, и никак не позднее. Лейтенант ответил «Есть!» лишь слегка разомкнув губы, и побрел в свой кабинет, в котором, кроме него, сидело еще два «Эй, полковника!».

Кабинет этот находился в здании Большого Штаба, куда лейтенант попал благодаря стечению двух обстоятельств, как то: папа-генерал и незаурядные способности дизайнера, позволявшие ему просто творить чудеса в CorelDraw что, как известно, для политико-воспитателей очень насущно. Посему ему выделили стол с компьютером в углу одного из кабинетов, и он набирал, рисовал, составлял, распечатывал и сканировал, т.е. занимался тем-же чем и на гражданке, но с военно-воспитательным уклоном. Он открыл Corel, но так как вчера была получка, и они с другом, который служил в этом же штабе, завалили к старым корешам в студенческую общагу и славно погудели, то иссушеные абсистентным синдромом мозговые клетки упорно отказывались что-либо выдумывать. В тупой безысходности он написал поперек будущего рисунка толстыми черными буквами: «АРМИЯ - ЗАЕБАЛА!», но далее этого дело не шло.

Внезапно зазвонил телефон. Он был один на весь кабинет, и стоял на столе у одного из полковников. Тот поднял трубку, молодецки-астматически представился, послушал немного и сказал лейтенанту: «Это тебя, иди получай тонер для принтера». Это была условная фраза которой его кореш обычно вызывал к себе. Тяжко выдохнув струю перегара такой мощности, что на мониторе наполовину поблекли краски, лейтенант извлек из ящика стола пустой картридж, который хранился там для таких случаев, и сказав что скоро вернется, вышел. Если бы в кабинете был кто нибудь, кто соображет в компьютерах немного лучше чем свинья в апельсинах, он бы давно уже что-нибудь заподозрил. Ибо если бы лейтенант каждый раз приносил полный картридж и расходовал его полностью, распечатку можно было-бы протянуть по меньшей мере до Луны, но так как познания полковников не простирались далее шариковой ручки и печати, риск был мизерный. Его кореш заведовал выдачей чего-то секретного, то-ли карт, то-ли еще чего, да это и не важно, а важно то что он имел свою комнату с железной дверью, вход в которую был строго ограничен. Когда дверь была закрыта на замок, кореш извлек из портфеля две бутылки Балтики и процесс пошел.

Через пятнадцать минут лейтенант в поправленом состоянии духа шел обратно в свой кабинет, уже зная что он нарисует. Сев за компьютер он бросил фон сверху надписи, и начал творить. Получалось действительно здорово, настолько призывно-патриотично, что глядя на это хотелось тут-же сотворить что-то героическое, например отдать жизнь за Родину или украсть чего-нибудь. Вскоре макет был закончен и, после одобрения ЗАМКОМПОПИЗДЕ отправлен полиграфистам.

А прикол в чем?

А в том что при подготовке макета на современной технике есть такая фишка: черная краска ставится «оверпринтом», т.е. поверх всех других красок. Теперь представьте реакцию начальников, когда они эти календарики увидели...

В армии все должно быть подписано, пронумеровано и учтено.
В том числе и личный состав.
Открываешь военный билет или удостоверение личности офицера - пожалуйста, все сразу знаешь!
Кроме основных данных- - ФИО, дата рождения и все прочее, как в паспорте - можно узнать вид и номер табельного оружия, сделаные прививки, гражданскую специальность, количество полученных ( причем абсолютно бесплатно!) доз облучения, группу крови, занимаемую в настоящее время воинскую должность и т.д.

Последнее очень удобно. А то останавливают, например милиционеры пьяного на улице, такого, что и говорить не может, и в сомнениях думают - а может это академик какой по случаю получения Нобелевской премии так нажрался? Может его на хранение в Академию Наук везти надо, а не в обезьяник?
Стоят, думают, дубинками помахивают...
Национальность-то они уже давно научились без документов определять, а вот должность пока нет...
А так бы паспорт открыли - ну, понятно, ЖЭК N 12, слесарь-сантехник Иванов, Спиридон Иваныч, ну-ка быстро, скотина, в машину лезь, пока по почкам не получил!!!
Нету порядка у гражданских...

Правда, у военных с этими должностями тоже бардака много. РодОв и видов войск вона сколько, а там еще всякие подвиды, полки отдельные, батальоны хитрые и роты секретные. А в них - генералы да полковники, офицеры с прапорщиками, старшие матросы и старшины, не говоря уже про солдат. И ведь для каждого служивого - своя должность с номером и названием. Охренеть можно! А уж запутаться - тем более.

Есть должности простые, как угол дома: механик, заряжающий, телефонист, сигнальщик, радист.
А есть должности, уже ставшие легендарными: начпрод, зампотех, комбат, старпом.
Есть дюже заковыристые - комрораз (командир роты разведки), стархинаб (старший химнаблюдатель), начперас (начальник передового расчета).
А есть и диковинные: старший наездник, водитель собаки, младший саксофонист, смотритель ядерного заряда.
Чего только в армии не придумают. Говорят, что была даже такая должность, как ЗАМКОМпоМОРДЕ, что расшифровывается как «замкомандира по морскому десантированию». Врут, наверное...

В авиации на самолете АН-12 было два командира! Два! Кроме пилота-командира, был еще и командир огневых установок, а, проще говоря, бортовой стрелок. Один майор, другой - прапор, один командует экипажем, другой... пушками, что-ли? Равняйсь, смирно, по противнику огонь!?

Развал СССР внес некоторое разнообразие в штатное расписание войск. Мой приятель, будучи майором, служил на Украине в должности... «Старшего народознавця»! Приходил на службу к девяти - и давай народ познавать изо всех сил! А шо - должность такая!

Недаром дядька усатый совсем не про кино говорил: "Кадры решают все!"
Как должность называется - так служится!

Это предистория. Но продолжение будет. А пока иду спать. Всем приятных воспоминаний!

Виктор Хорошилов