Эпизод
Серега встал первым, прошлепал босыми ногами по полу до распахнутого окна, выглянул наружу, после чего с хрустом потянулся и выдал фразу, от которой у двоих его соседей по комнате разом слетела утренняя дремота:
- Дааа! Если бы я родился женщиной, то был бы блядью! - Серега повернулся и, увидев наши отпавшие челюсти, смутился и пояснил, - Ну..., это я... в фигуральном смысле...
Сам вид смущенного Сереги впечатляет, поскольку еще с училища абсолютное большинство однокашников и сто процентов преподавателей небезосновательно считали, что совести и стыда он лишен полностью. Циник и бабник под сто кило весом со своеобразным чувством юмора - а вот, поди ж ты, наш вид его смутил. А когда мы с Константином расхохотались, вконец засмущавшийся Серега схватил чайник и ретировался.
Нас троих сдернули с главного Кавказского хребта и на перекладных, попутными бортами отправили, и сделали это так быстро, что мы очухаться не успели, как нас уже разместили в отдельной комнате то ли гостиницы, то ли ДОСа. Три кровати, три тумбочки, стол, стулья, шкаф и поднос с графином и тремя стаканами на холодильнике. Но есть ряд отличий от обычной гарнизонной гостиницы: мебель вся отличается качеством и удобством, я таких в гостиницах не видел даже в люксах, на полу в коридоре ковровые дорожки, пол блестит паркетом, а когда я увидел местный санузел, то подумал, что нас ненароком подселили к космонавтам. Нет, биде там не было, но все остальное было и даже работало! Что, улыбаетесь? Вы просто не видели ванной комнаты в гостинице славного города Нальчик, где из всех аксессуаров наличествуют слив в коричневом кафельном полу и торчащий из зелено-масляной стены смеситель с направленным вверх обрубком трубы; остальное - в конце коридора.
Но самое главное - вид из окна; дорога, поле, рощица в трехстах метрах от нашего четырехэтажного здания, и все это - Подмосковье!
В первый же вечер Константин ушел в «самоволку». Нам, конечно, никто не запрещал покидать номер. Провожатый в звании старлея, уходя, сказал: «Располагайтесь и ждите». Но у Кости особый случай, его отец учится в Академии, сейчас должен быть в столице, мать тоже - а когда приведется в следующий раз повидаться - черт знает!
Под утро он вернулся нагруженный снедью на десятерых (мама постаралась) и с двумя бутылками настойки на кедровых орешках от отца (спасибо Вам, тащщ подполковник!). Серега тоже вышел «покурить» часов в девять вечера и вернулся только с Константином. Хорошо, что нас поселили на втором этаже.
О букете и вкусовых качествах той настойки следует писать отдельный рассказ, сейчас я этого делать не буду, скажу только, что по ощущениям - чистая амброзия! А под закуску, которой снабдили Константина - это просто неописуемо! Но зло употреблять всю имеющуюся драгоценную жидкость мы не стали, закуску положили в холодильник, а содержимое бутылок перелили в имевшуюся у Константина фляжку из-под спирта. Недолго думали - куда девать спирт, которого во фляжке было под закраину - и перелили его в пустой графин. Получилось почти треть графина. Переглянувшись с Серегой, достали свои фляжки и тоже опорожнили в графин. Наполненный спиртом почти полностью он более соответствовал нашим эстетическим вкусам на тот момент времени - не в последнюю очередь благодаря выпитой настойке, я думаю.
Легли спать уже на заре. В девятом часу в дверь постучали и вчерашний провожатый, старлей, возник в дверном проеме. Мы как раз приканчивали завтрак и предложили старлею присоединиться. Отразившаяся на его лице смена чувств нас насторожила и мы вопросили, в чем дело. Старлей прикрыл за собой дверь, кивком поблагодарил за поданный ему бутерброд и выдал военную тайну:
- Проверка. Оттуда, - указал пальцем на третий этаж и запихнул бутерброд в рот целиком. Уходя, он обернулся, - Приберите тут.
Дык, делов-то, прибраться. Остатки завтрака запихнули в холодильник, оправили постели, посмотрелись в зеркало - сойдет пока, но нынче надо купить новые лезвия.
Проверку осуществлял не кто-нибудь, а целый генерал-майор. При нем находились бравый полковник и просто майор настолько прощелыжно-интендантского вида, что никаких сомнений в его должности не оставалось. При всем при том из сей живописной группы он выделялся округлостями в талии и красным цветом лица.
Товарищ генерал смотрел милостиво, увидев наши загорелые физиономии поинтересовался, откуда мы прибыли, завел разговор о ЗакВО, начал расспрашивать про своих знакомцев оттуда. Мы, несколько смутясь, отвечали и строго по уставу ели начальство глазами. Надеюсь, что это именно так и выглядело для генерала, ибо на самом деле все наше внимание было приковано к движениям за его спиной. Майор, выглядевший не самым лучшим образом, вследствие утреннего сушняка, быть может, обратил внимание на наполненный графин. Схватив его, он налил себе полный стакан его прозрачного, высшей очистки (вследствие чего не имеющего почти запаха) содержимого и опрокинул в себя. По мере того, как жидкость вливалась, его лицо начало приобретать более насыщенный цвет, глаза заслезились и заметно округлились. Когда он допил, на его вспотевшем лице вдруг мелькнуло испуганное выражение, ибо организм требовал выдохнуть воздух, он рвался наружу, но позиция майора была такова, что сделать это он мог только в спину приезжего генерала, или в лицо местного полковника, стоящего рядом. В какую-то минуту эта борьба читалась на его страдающем лице, после чего он предпочел офицера ниже рангом. Когда выхлоп майора достиг ноздрей полковника, тот встрепенулся как боевой конь! Казалось, только присутствие генерала не дало ему начать бить копытом, причем по этой красной лоснящейся морде! А мы втроем, стоя навытяжку перед генералом, молча наблюдали эту пантомиму за его спиной - с игрой бровями, показыванием кулака и характерной артикуляцией губами.
Генерал удовлетворил свое любопытство, пожелал нам успехов и отбыл восвояси, сопровождаемый двумя старшими офицерами. Стоило двери сомкнуться за их спинами, как Серега одним прыжком достиг холодильника, схватил графин со стаканом и рванул в ванную, откуда мы услышали плеск и рев открытого в полную силу крана.
Минут через пять без стука в дверь вошел давешний полковник, молча взял графин, открыл, понюхал, и так же молча поставил на место. Осмотрел нас, покачал головой и ушел, козырнув.
Минут через двадцать пришел майор, налил из графина полстакана, понюхал воду, попробовал, печально посмотрел на нас, тяжко вздохнул и вышел.
P.S. - Серега, а ты весь спирт вылил?
- Да ни капли!
- ???
- Я в чайник перелил.

Ключи от неба. Собачья жизнь.

Вначале было Слово, уже потом ПВО страны. Между этими событиями до войны существовал ВНОС (воздушное наблюдение, оповещение и связь). На посту ВНОС стоял мужик, который, обнаружив самолёт, смотрел на него в бинокль и докладывал, куда следует. В смысле, куда следует самолёт и чей он. На Дальнем Востоке служба имела местный колорит. У меня патрульный обоссался однажды, не смог расстегнуть на 50-ти градусном морозе ватные штаны - руки у него от холода не слушались. Чтобы таких вещей не было, службу, так сказать, доработали. Т.е. модернизировали её так, чтобы было лучше. На каждом посту держали свору собак, им на морозе штаны расстёгивать не надо. Сам расчёт поста сидел в тёплой избе и пил водку. А когда самолёт летел, собаки выли, мужик выходил из избы и делал всё, что ему положено. Но не всякую собаку поставишь нести боевое дежурство. Их ставили только после всесторонней подготовки. А именно, когда самолёт летел, мужики сами поначалу выходили из избы и пиздили собак смертным боем. После пары - другой таких приключений свора начинала выть во всю глотку, как только слышала звук.
Надо сказать, что методы боевой подготовки, которые я застал, мало чем отличались от довоенных. На КП армии на дежурство заступал генерал, поднимал в воздух контрольный самолёт и дальше всё получалось, как с теми собаками.
Готовность - прибегаем, включаемся. По громкой с полка: "Контрольный самолёт, с востока на запад, высота 1500". Больше ничего. Целеуказания АСУ нет, квадрата нет, вообще оборзели. Батя кряхтит. Он всегда кряхтит, когда бздит. Офицер наведения докладывает: "Есть цель, высота 1500, азимут, дальность" Уходит уже цель, пропустили, но ещё в зоне. Ну что, на безрыбье будем вдогон стрелять, Батя сразу даёт пуск, электронный выстрел, ух... успели обстрелять и даже сфотографировать успели на объективный фотоконтроль. Батя оживляется, докладывает в полк азимут, дальность квадрат, перестаёт кряхтеть и по всему видно, ждёт, когда ему дадут кусочек сахара.
По громкой слышно, как работает второй дивизион. Батя с ихним командиром на ножах, они канистру спирта зажали, этого Батя в жизни не простит. Они тоже докладывают, у них, понятно, азимут, дальность другие, но квадрат тот же. Батя немного огорчается. Они сбили на встречном курсе, значит им больше сахару дадут, ещё и за ухом потреплют.
Через день итоги в полку подводит какой-то подпол с дивизии по принципу коленвала, называют подразделение - командир встаёт. Первый дивизион! Батя распахивает пасть в ожидании сахара. "Первый дивизион сбил самолёт военно-транспортной авиации, который заходил на посадку на родной аэродром. Единственная его вина была в том, что он летел на высоте 1500 метров". Второй дивизион! Командир второго поднимает уши, хвост пистолетом. Уели они нас. "Второй дивизион сбил рейс Хабаровск - Москва, который летел высоко, но это его не спасло, летел он с востока на запад". А контрольный самолёт, который 1500 и с востока на запад прошёл южнее, РТВ его потеряло при передаче из зоны в зону и его пропустили вообще все.
Я смотрю на Батю и командира второго. Если бы они умели выть, они бы завыли.

М е с т ь
/Вендетта по-флотски/
Предпраздничный летний день. Корабли, соблюдая субординацию в рангах, выстроились на рейде Ахтиарской бухты.
Корабельные флаги подхватывает набегающий южный ветер, пытаясь развернуть их во всю длину полотнищ, но, не доведя начатую работу и до половины, бросает ее, обессилив. С набережной Приморского бульвара корабли выглядят нарядными и ухоженными. По бухте беспрерывно снуют катера, баркасы и самоходные баржи...
К борту большого противолодочного корабля "Азов" выруливает крейсерский катер. Вахтенный офицер на юте "Азова" заметил маневр катера, без суеты расставил вахту для встречи должностного лица. За сегодняшний день он сбился со счета в приеме плавсредств к борту с офицерами, в основном командирами и замполитам кораблей, с поздравлениями командира и экипажа "Азова" с праздником.
Офицер встал на верхней площадке трапа, выжидающе отслеживая завершения подворота катера к борту.
В катерном кокпите, слегка расставив ноги для устойчивости на волне, вырисовывается плотно сбитая фигура главного боцмана крейсера "Жданов" старшего мичмана Петрова.
Он в белой тужурке, перетянутой в поясе парадным желтым ремнем с кортиком, в белых перчатках, со всеми регалиями на груди за 21 год корабельной службы. Медали, как цыганское монисто, позвенькивают и играют лучами отраженного солнца. Оглядывая корабль, Петров про себя беседует с ним:
- Всем "Азов" ты хорош! И маневренность и вооружение! Что же тебя дальше черноморской лужи не выпускают? Все химичат, экспериментируют. А старичок "Жданов" - то в Атлантике, то в Средиземке по 8 месяцев, не вынимая. И в этом году, в августе, опять на кудыкины горы...
Толчок катера в привальник трапа прервал боцманские рассуждения. Мысли его переключились в иное русло:
- Ну, Козюля! Берегись! - схватившись за поручни трапа и быстро поднимаясь на борт, шепчет себе под нос боцман, - Что жена моя гуляет - факт! Зачем же об этом орать на весь кабак!
Вахтенный офицер, увидев вместо офицерских погон погоны старшего мичмана, отпустил вахту, и когда Петров поднялся на борт, сухо представившись, спросил цель его визита...
- Товарищ старший лейтенант! Главный боцман крейсера "Жданов" Петров. По неотложному делу хотел переговорить с вашим коком Козюлиным!
Заметив, что офицер колеблется, добавил:
- Дело не терпит отлагательства!
Дав распоряжение матросу-рассыльному найти Козюлина, вахтенный офицер отошел от трапа на другой борт, потеряв всякий интерес к гостю.
Петров в нетерпеливом ожидании начал прохаживаться по палубе юта взад и вперед, отмерив себе четыре шага до разворота.
Наконец, задраивающее устройство двери тамбура коридора провернулось, дверь открылась и, через комингс навстречу боцману перешагнул Козюлин. Негромко мурлыча мелодию песенки "Про жука" из кинофильма "Золушка", "объект неотложного дела" нес на голове, лихо накрененный на правую сторону, белый накрахмаленный поварской колпак.
Под колпаком две широкие щеки горели и лоснились еще не остывшим камбузным жаром, делая и без того его маленький курносый нос совсем незаметным...
- Кто к Козюлину пришел?! Кто пришел? Кто пришел? - по-кротиному крутя головой и подслеповато щурясь от яркого солнца, пропел в ключе напеваемой мелодии кок.
Петров сделал шаг навстречу Козюлину...
- Я, Козюля! Я - Петров! Ты в "Приморском" орал, что жена моя - блядь! Что я тебя не достану!
На!!! Кулак Петрова, обтянутый белой перчаткой, коротким прямым впечатывается в подбородок Козюлина, медали на груди боцмана одобрительно звякают...
Кок от неожиданного удара падает спиной на палубу, белоснежный колпак по дуге катиться к ногам боцмана. Петров неспеша вытирает об него ноги.....
Боцман с чувством выполненного долга всходит на площадку трапа, как на подиум, прикладывает руку к фуражке, отдавая честь флагу, быстро спускается по трапу и запрыгивает в катер.
Катер медленно отходит от борта "Азова"....
Вахтенный офицер растерянно подбегает к Козюлину, зачем-то поднимает растерзанный коковский колпак и с ним в руках подходит к борту, трясет сжатым кулаком и что-то кричит в адрес Петрова.
Из-за работающего катерного двигателя, слова Петров не слышит, но, заметив выразительные жесты офицера, снова прикладывает руку к фуражке.
Катер заканчивает маневр разворота в сторону города и дает полный ход.....