Ездил 9 мая поздравить отца моего друга, замечательного человека, прошедшего всю войну в РККА и Войске Польском. "Звезда", "Отечественная Война" 1 степени и медали за бои в составе РККА; два ордена и две медали польские за службу в Войске Польском; академия Дзержинского, орден Ленина, "Трудовое Красное Знамя" и "За Службу Родине в Вооруженных Силах СССР" III степени в послевоенное время.

Он рассказал, за что получил второй польский орден - Серебряный Крест "Заслуги". Далее от первого лица:

В июне 1945-го войны уже не было, служил я еще в Войске Польском, поручник, то есть старший лейтенант, стояли на юго-западе тогдашней Польши.

Вызывают в штаб, и ставят задачу: около деревни в пяти километрах от расположения части обнаружен склад боеприпасов, провести рекогносцировку и представить план, что дальше делать. Поехали. Местный житель, Михась что ли его звали, проводил до места. Пошел, увидел, посчитал. Авиабомбы, немецкие, по 500 кг каждая, 70 штук, на грунте. Свежие, не на виду, ржавчиной не тронутые. Снаряженные, взрыватели незнакомые. Вокруг мин ловушек вроде нет, противопехотных тоже. Вернулись, доложил. Пару недель назад один ловкий со ста метров из винтовки по такой бомбе прямо во взрыватель стрелял, это он таким образом разминировал ее. Убило осколками, яма два метра глубиной и диаметром около десяти. А тут их сразу семьдесят, и до деревни триста метров. Взорвется - камня на камне не останется. Заезжий саперный подполковник из штаба фронта на пальцах рассказал, как взрыватель извлекать - тут нажать, здесь повернуть, туда потянуть, и уехал.

Собрал инструменты, дали машину, водителя и помощника. Наутро, часов около семи, приехали на место, метров за двести вылез, машину с помощником отправил за пару километров с приказом самостоятельно ко мне не приезжать, ждать на опушке. Иду к складу, вокруг красота, все зелено, птицы поют, солнце. Пришел, разложил инструменты, осмотрелся, сердце упало: головок взрывателей не по одной на бомбу, а по три, треугольником под 120 градусов. Годится ли рассказ подполковника, хорошо, а если нет? Взял пилку, нанес риску на поверхность бомбы и головку взрывателя, чтобы понимать, куда крутанул, осторожно, чтобы не случилось чего. Нервы на пределе, страшно. Ключом головку взрывателя легонечко пробую повернуть куда подполковник говорил, кажется, что хорошо силу приложил, давлю еще сильнее... Сдвинулся! Пробую вторую головку, в ту же сторону, пошла. Третью, тоже сдвинулась. Дальше по полоборота каждую головку кручу, ничего вокруг не вижу, не слышу. Открутил все три до конца, покачал взрыватель из стороны в сторону, повернул и потянул куда сказано было. Внутри чувство, что меня уже и нету совсем, а может, и не было никогда. Вынул взрыватель, ничего не происходит. Отнес подальше, ноги не держат, присел. Жарко, ничего лишнего с собой не брал, воды нет, пить хочется, пот высох мигом. Посмотрел на часы - целый час на один взрыватель ушел.

Пошел ко второй бомбе, уже легче пошла, понятно что делать и как. Потом третья, четвертая, пятая. Кручу, вынимаю, отношу взрыватели. Кладу на обочину тропинки, по метру примерно друг от друга, по обе стороны. Солнце все выше, все жарче. Руки и глаза уже все сами, голова не участвует, вокруг себя ничего не вижу, только взрыватели и бомбы. Со счета сбился, да и зачем, пока все не разряжу, все равно не прерваться, мало ли что. Последняя. Посмотрел на часы - скоро восемь, солнце садится уже. Два километра до машины еле дошел. Вернулись, доложил командиру, солдат отпустил, умылся у колодца и спать ушел.

Наутро втроем взрыватели собрали, в ящики уложили и на склад сдали. Потом бомбы по две штуки на полуторке увозили еще две недели. Еще через неделю награждение перед строем, мне крест, водителю и помощнику по медали.

Серенька

Почему-то все его ласково величали Серенькой. Хотя понятно почему. Был он невелик ростом - где-то метра полтора вместе с каблуками и фуражкой, не более. Миниатюрность доставляла ему и вещевой службе полка массу неудобств. Попробуй найди 35 размер ботинок... Не знаю, как так получилось, что Серенька прорвался через медицинские заградительные кордоны, обошел все ограничения и оказался в боевой авиации, наверное, очень ему хотелось самоутвердиться в этой жизни.
Серенька был человеком добродушным, его большие карие глаза, прикрытые мохнатыми ресницами, смотрели на мир открыто и дружелюбно. Взгляд напоминал взгляд доброй коровы или скорее теленка. Но за малым габаритным калибром этого человечка скрывалась большая тонкая ранимая душа... Попали мы как-то вместе на одну электричку. Дорога была неблизкая, Серенька чуть пригубил, чакры открылись, и он, вдруг начал читать мне стихи... свои белые стихи про все что рядом... Они струились в наш вагон откуда-то из космоса и формировали вокруг неосязаемое поле, Серенька улавливал его каким-то сверхчувствительным приемником и воспроизводил с мастерством акына. Все, что окружало нас, приобретало поэтическую форму и мягкими мазками ложилось на холст «параллельного» восприятия. Потерялось время, пространство раздвинулось новым измерением. Особенно врезался в память опус про муху, которая попала в «межстеколье» и никак не могла найти выход. Серенька, казалось, растворился в ее внутреннем мирке, улавливая тончайшие вибрации хрупкой души. Трагедия мятущегося в заточении насекомого была поднята из микрокосмоса до сознания человеческого бытия и поражала глубиной внутреннего анализа. В истории этой мухи были и переживания от непонимания окружающими, и некая фатальная предопределенность ситуации, безысходность и желание изменить этот несправедливый жестокий миропорядок... и грусть... Сознание постепенно заполнялось пронзительной жалостью, в глазах пощипывало... Слова удивительно точно попадали в болевые точки, отвечающие за пробуждение сочувствия и сострадания. Великие Шекспир, Толстой и Достоевский незримо стояли где-то рядом, благословляя скупой слезой талант импровизатора. Я был растерян и потрясен, потому что мне вдруг показалось, что муха эта была проводником, через который выливались в мир его собственные, Серенькины мысли, эмоции и переживания... Невольно пробуждались отцовские чувства, хотелось взять его на руки, покачать, успокоить и защитить от невзгод и неурядиц...
Несмотря на тонкую душевную организацию, Серенька сумел встроиться в сермяжное безобразие полкового бытия и вел очень даже полноценную и насыщенную жизнь, сопровождаемую разнообразными кульбитами, казусами и приключениями...
Как-то погожим летним деньком залетел к нам «неплановый» борт с главным инженером армии. Что-то там случилось: трассу ли не дали, отказ ли техники. Ну раз такой случай, почему бы не «отшлифовать» подчиненных?
Полетов не было, народ расслаблялся кто как мог, предупредить о грядущей экзекуции не успели. В самый разгар разноса из близлежащей рощицы бодрой походочкой вышел человечек с лукошком подосиновиков и с прекрасным настроением. Встреча была внезапной и запоминающейся. Генерал, сверкающий лампасами и золотом погон, пузатый и непреклонный, и Серенька в комбезе, щедро пропитанном самолетными «соками», в технических тапочках минимального найденного на складе 39 размера, заштопанных контровкой, и носками, загнутыми вверх как у героя древних восточных сказок, худосочный и благодушный.
Они как два противоположных полюса тянулись друг к другу сквозь пространство и время. Вероятно, именно эта встреча и была той путеводной звездой судьбы, которая привела непрошеного гостя на наш аэродром, чтобы «мимолетно» продемонстрировать некую абсурдность возможных «межличностных контактов» людей, разделенных пропастью...
Надо отметить, что генерал отличался весьма вздорным характером, брызжущим надменностью, харизмой и самомнением. Окружающая свита, хорошо его знающая, замерла в предвкушении неизбежности. Немая сцена несколько затянулась...
- Ты кто такой...? - прошипел наконец генерал.
- А ты кто такой...? - вдруг «приземлил» его с испугу Серенька, стыдливо пряча в траве свои туфли-скороходы. Его мохнатые ресницы хлопали с возрастающей скоростью, словно пытаясь поднять своего хозяина в воздух и поскорее унести от надвигающихся неприятностей.
Внутри генерала лихорадочно защелкали триггеры, отстраивающие выход на режим закипания, одна за другой стали срываться предохранительные чеки, а в воздухе повисла предгрозовая искрящая напряженность...

- Я, мать твою... главный инженер воздушной армии! - взвизгнул он, пройдя «предварительный старт».
- А я ... я... техник борта... А че те нада...?... испуг не отпускал... отклик шел на уровне безусловных рефлексов...
В грозной машине что-то хрустнуло, брякнуло, тренькнуло и ... заглохло.
Генерал посмотрел на зама по ИАС, на Сереньку, опять на зама, махнул рукой и удалился к уазику.... Механизм взбадривания подчиненных был намертво заклинен.
Когда Серенька вырывался из «душной» полковой атмосферы, воздух свободы опьянял в прямом и переносном смысле, в нем просыпалось неуемное творческое начало, он с радостью и вожделением бросался в стихию новых ощущений и фонтанировал, фонтанировал, фонтанировал...
Забавный случай произошел на периферии армейской службы в городе расквартирования родной авиационной дивизии. На базе ТЭЧ одного из полков производился комплекс доработок, дошла очередь и до Серенькиного борта. Поселили его в местной гостинице, где-то через пару дней к Сереньке подселили авиационного майора из какой-то придворной столичной части. Тогда была практика посылать штабных на войсковую стажировку для поддержания воинского тонуса. Дослужившись до майора, столичный гость вдруг понял, что праздник жизни кипит где-то в стороне, а он видит лишь его жалкие отблески. Необузданное желание наконец узнать, что есть такое настоящая армия, толкало на «подвиги». «Контракт» на ознакомление был «подписан» в тот же день. Серенька брал на себя обязательство ничего не утаивать, за майором осталось материальное обеспечение...
Серенька свое обещание сдержал сполна... В ходе непрекращающихся «маневров» были освоены: ночные тревоги, подвески спецбоеприпасов, внезапные перебазирования, химические атаки, посадки на запасных аэродромах и т.д. и т.п., не забыты были также и фоновые факторы боевой учебы, предусматривающие развитие навыков аморального поведения...
Близился конец стажировки, и Серенька решил отметить примерное поведение дотошного ученика «отдыхом на базе МО в Красной Поляне с катанием на лыжах». Предварительно было закуплено внушительное количество реквизита - поваренной соли, Серенька где-то раздобыл беговые лыжи (горных достать не смог). Режиссерская задумка закинула несчастного майора (а впрочем, почему несчастного... может, это были самые счастливые дни в его жизни...), экипированного в костюм военного лыжника (полевая форма при лыжах и портупее) на шкаф. Серенька бегал по комнате, посвистывая и завывая «то как зверь..., то как дитя...», изображая метель, разметывал соль-снег и регулярно выстреливал репликами-вводными из сценария «праздника»:
- Лавина сзади...!!!
- Быстрей давай...!!!
- Шевели помидорами...!!!
- Палками, палками работай...!!!
- Прыгай, а то накроет, не ссы, снегу много - не расшибешься...
Что ни говори, а режиссер он был что надо...
Чем бы все закончилось, не появись комендант гостиницы, одному богу известно.
Майор тоже не оплошал: свою часть «контракта» по матобеспечению мероприятий исполнял исправно: когда улетучились командировочные, в столицу полетели телеграммы, подрывающие семейный бюджет: «Родная, мол, ужасная провинция, все страшно дорого, порядочная еда только в ресторане, вышли срочно...» Попытка заначить немного на обратный билет в СВ и дорогой подарок сыну была своевременно пресечена: «неправильные» билеты были сданы, подарок возвращен в магазин. Обратно он поехал в общем вагоне с красным пластмассовым крокодилом и с обновленным взглядом на жизнь. А на сдачу была организована отвальная, которая также входила в план переучивания.
Думается, майор получил все, что хотел, и, наконец, приблизился к источнику сакральной тайны, скрываемой от него в бюрократических тенетах штабной конуры.
Еще один забавный эпизод, имевший поворотное значение в жизни нашего героя, произошел в Пушкино, что под Питером. Самолеты, несмотря на старания техсостава максимально снизить вероятность этого события (кто отправлял аэропланы в ремонт, знает о чем я...), успешно таки долетели до ремзавода, и вся наземная команда повышала культурный уровень, попивая пиво на фоне историко-культурного наследия. Где-то в глубине Екатерининского парка «туристическая группа» наткнулась на статую обнаженной женщины. Серенька превратился вдруг в соляной столб и потерял дар речи, он ведь остро чувствовал прекрасное... Уговоры товарищей последовать дальше по маршруту результатов не возымели. Серенька был ошеломлен, сражен и повержен... Немного очухавшись, он стал делиться с прохожими впечатлениями о красоте линии и великолепной пластике, которую сумел уловить древний мастер, сопровождая свой монолог эмоциональными всплесками:
- Граждане! Как можно пройти мимо такой красоты...!
Прохожие относились к его комментариям как-то настороженно... и старались пройти побыстрее. Коллеги-спутники, поняв безрезультатность попыток оторвать Сереньку от монументальной женской прелести и чувствуя некую несуразность ситуации, стыдливо ретировались, предоставив событиям развиваться своим чередом, за последствия они не переживали: Серенька никогда не скандалил, органично вписываясь в окружающий мир.
Появился он только под утро в сопровождении почетного эскорта веселых стражей порядка, еще не остывший от впечатлений, немного растерянный и явно что-то задумавший...
Месяца через три Серенька женился...
Его избранницу можно было с успехом использовать при игре в прятки в качестве естественного укрытия. Превосходя своего суженного на несколько весовых категорий, она являла собой образец рационализма и хозяйственности, была строга и решительна в поступках. Отстраивая семейный быт, «хранительница очага» постепенно занимала господствующие позиции, не оставляя ни малейшего «люфта» бесконтрольности. Серенька сопротивлялся надвигающейся диктатуре как-то вяло, без энтузиазма, по-видимому осознавая для себя полную бесперспективность генерального сражения, а скорее он и не хотел его выигрывать...
Может, наконец-то и реализовалась его мечта...