ТАЙМ-ЧАРТЕР И ПОЛОВАЯ ЖИЗНЬ

Пароход в этот раз был обычным сухогрузом-шеститысячником финской постройки, был прибит гвоздями к Черноморскому морскому пароходству, назывался «Дебальцево» и вот уже около двух лет висел на тайм-чартере - то есть загрузки ему Минмортранс через кучу легальных и не очень агентств искал и находил фактически по всему миру.
Когда шатаешься из порта в порт и точно не знаешь, каким будет следующий, сам себе напоминаешь кочевника: этакого легендарного краснокожего могиканина с трубкой дури и разделочным томагавком, или обычного цыгана с серьгой, нагайкой и пренебрежением к уму. И единственной силой, которая позволяла удержаться в здравом уме и относительно трезвой памяти, была реальность моря - реальность ветра, волнения, работы машин и размещения груза и оформления документов. А лоцмана бывают мудаками, а бывают и алконавтами, каких свет не видывал.
А еще - это очень немного времени в портах - при СССРе все было очень четко.
И был, естественно, помполит, который следил, чтобы граждане торговые моряки ни под каким видом не покупали себе любви.
- Это не любовь, - говорил помпа, отставной замполит-танкист, - Это просто капиталистический товар. «Заверните мне немножко поебстись» На политинформации я буду читать вам «Евгения Онегина» - вот это да, любовь. Представьте себе на секунду это лысоватое чудо родом из башни Т-34 - полтора метра ростом, раз и навсегда набитые какими-то там смотровыми щелями или перископами (ну что там в танках бывает) желваки а-ля шимпанзе вокруг глаз и командирский голос, от которого у стармеха седели и выпадали брови. Самое интересное - дураком помпа не был, и иной раз позволял себе принять подарки в виде дорогих итальянских туфлей или дешевого магнитофона - вернее, не подарки, а выкуп за мелкие шалости с валютой или джинсой. Но вот за баб - никогда.
Кончилось это, как оно обычно и бывает в жизни, весьма характерно: сицилийский порт Мессина, загрузка лимонами и чесноком. Чеснок, не помню, греческий или киприотский, лимоны - местные. Формально по документам отправителем является фирма итальянского (я извиняюсь, сицилийского) коммуниста. Это, говорят, простой коммунист-миллионер: замок родовой, Ван Гог, Ламборгини, все дела. Лимоны.
Но не все так просто. Если ты хоть чуть-чуть сицилиец, то, конечно, никак не можешь поведать на исповеди, что ни разу не мочил неугодных.
Реально лимонные плантации принадлежали одному благородному дону, который жил в Америке, имел тама паспорт и прописку, спецзаказ на изготовление сигар и некоторый запас тазиков и сухого цементного раствора в подвале. А его делами на Сицилии крутил его двоюродный племянник, человек большого ума и наполеоновых амбиций, абсолютно невидимые за совсем невзрачной и недоразвитой внешностью вечного студента-ихтиолога, за которую он и получил всеобъемлющий ник - Пино.
- Эй, Пино - орал шипшандлер, - Русским опять нужна сварка, так что подожди с апельсинами...
- Кончено, - застенчиво улыбался Пино и ждал.
- Пино, пролетариат в задницу, - тарахтел второй пом, - Я больше сегодня ничего не приму. Давай на понедельник.
- Конечно, конечно, - лопотал Пино и ждал.
- Пино, ёб твою мать, - басил крепко наевшийся дармового бальзама мастер, - Ну вот что у тебя за организация? Работают плохо, лимоны у тебя маленькие, чеснок ты закупил высохший, да и сам-то ты...
- Ах, что и говорить, - соглашался Пино, сокрушенно кивал, вздыхал и все чего-то ждал.
Помпа, пару раз разобравшись с Пино в общих вопросах отточенным танковым методом «упал-отжался», обычно с ним не сталкивался. Но вот однажды, получив по каким-то своим каналам какую-то секретную политинформацию, помпа отчего-то впал в задумчивость, бродил по пароходу и бормотал что-то типа «ах ты еб твою мать жеж, сука, а, нет, ну надо же?» и трижды поинтересовался у мастера, вахты и начрации, будет ли завтра Пино и когда.
Потом оказалось, что этот пинов родственничек, прозябающий под здоровенной рогатой девкой на берегу Атлантики, врезал дуба - и за неимением прямых наследников все его немеряное богатство свалилось на ходячую квинтэссенцию сицилийского лузера.
- А ведь это пиздец, - бубнил помпа. - Джузеппе, Джузеппе Ларетти...
- Ну так, ебать тебя некому, Пино!!! - заорал кэп поутру, - где твои блядские лимоны?
- Сию секунду-с, -ответствовал Пино, но что-то в нем уже поменялось...
Мастер что-то прогудел и выскочил из каюты, сказав - «Посиди пока, щас пом придет, у него к тебе вопросы про коммунизм в сердце капитализме в центре бандитизма и конрреволюции»
Помпа заскочил в каюту метрдотелем, нет официантом ресторана .
- Juzэппэ! - выдохнул он, - Джюзэппэ! Мы так признательны тебе за помощь, Джюзэппэ!
И Пино расцвел. Этот русский первым среди иностранцев отдал дань его новому статусу. Это должно быть вознаграждено...
Уж не знаю, чего именно хотел добиться помпа, но только вечером за ним пришел черный «каддилак». Джузеппе Ларетти, набиравший обороты мафиозный босс, приглашал помполита советского т/х «Дебальцево» провести время в его обществе...
- На волю, все на волю! - гнусавил помпа на утро, виновато пряча глаза. Он уже решил про себя, что раз этот рейс уже кончился, то и хрен с ним, а вот в следующем никаких препон команде он чинить не будет. Ох... Особенно вот эта, жгучая брюнетка... О-ля-ля.
Он, конечно, не знал, что вся машинная команда уже с горем пополам решила для себя этот вопрос, еще во время последнего захода в Лас-Пальмас, полтора месяца назад.
Когда старший и второй механики, подвергнутые длительному воздействию спермотоксикоза, пробрались окольными тропами в контрабандный канарский магазин «Одесса». На входе в магазин было написано по-русски - «Магазин «Одесса» - он не для балбеса» и еще пару стишат стиля «налетай торопись покупай живопись», сочиненную кенигсбергскими барыгами, для которых Канары давно стали этакой пиратской Тортугой мирного времени.
В магазине механики сверхдальнего плавания приобрели... да-да, не смейтесь - надувную резиновую тетку в откровенном бельишке «только что от Кардена, а сама она тоже из Франции».
Принеся сложенную в деловую папочку подругу на судно, мехкоманда, не мудрствуя лукаво, бросила на пальцах очередность освобождения организма от нагрузки в «условиях, приближенных к боевым». И понеслась...
Когда пароход бросает чалки в родном порту, на него тут же устремляются представители всяких проверок и комиссий - так было в советские времена. Не стал исключением приход «Дебальцево» и, увы, медики тоже были тут как тут.
А помпе было от чего прийти в полное недоумение - у всей мехкоманды в один прекрасный день закапало. То ли девицу им продали того, слегка б/у, то ли кто-то уже имел в организме прикормленного братца-трипачка и щедро поделился им с коллегами по суррогатной групповухе.
В общем, в день прихода, «я вам не скажу за всю Одессу», но ЧМП в полном составе было в курсе истории и мотылей, и расколовшегося от страха помполита, наделавшего, говорят, в приемной УКГБ огромную лужу из совершенно исправного, но подкошенного подлой командой организма.
Утром следующего дня стояла великолепная погода, море, солнце и рёв тёти Софы с Привоза радовал глаз и душу до неустранимой улыбки на всю морду. Моряки спешили к подъему флага и проходя мимо причала с ошвартованным под разгрузку теплоходом «Дебальцево», взрывались заразительным мужицким хохотом, в котором проскальзывали почти истерические нотки смеха женского.
Первая буква нанесенного на борту белым по черному названия павшего в сражениях за свободу половых отношений судна за ночь была искусно закрашена кузбасс-лаком.

СКАУТЫ СЕЛУСА

Перевод Tiomkin

Необходимое предисловие, поясняющее кое-какие реалии: в 1965 бывшая британская колония Родезия в одностороннем порядке объявила о своей независимости. Британия отказалась признать этот факт, несмотря на то что родезийцы считали себя нацией. Причина была проста - правительство, возглавляемое наиболее уважаемым политиком Родезии Яном Дугласом Смитом, отказалось пойти на поводу у Лондона и ввести в республике правление черного большинства. Несмотря на то что в правительстве Смита работали черные африканцы, т.н. свободный мир и леволиберальная пресса немедленно заклеймили режим Смита «расистским», самого премьера - «палачом Родезии», и все 15 лет независимости страны (1965 - 1980) изощрялись в нагромождении лжи и нелепостей про Родезию. За исключением ЮАР и ещё нескольких стран, Родезию как страну не признал практически никто. Великобритания, совместно с СССР и США провела через ООН жесткие экономические и политические санкции против Родезии. Одновременно, т.н. «борцы за свободу», возглавляемые Робертом Мугабе и Джошуа Нкомо, развязали необъявленную партизанскую войну, заключавшуюся в убийствах белых и черных фермеров, разграблении ферм, минировании дорог и терроре местного населения. Родезийская армия, одна из самых боеспособных на всем континенте, как могла сопротивлялась этой вакханалии террора. Одним из самых грозных подразделений родезийских сил безопасности, был отряд «Скаутов Селуса» - контр-террористический батальон в 150 человек, за 9 лет своего существования уничтоживший более 70% ВСЕХ террористов, воевавших против Родезии. Скауты Селуса являлись экспертами по выживанию, были универсальными бойцами: снайперами, разведчиками, подрывниками и диверсантами. Скауты не признавали никаких правил ведения войны, и часто совершали рейды на территории сопредельных с Родезией государств: Замбии и Мозамбика, с целью уничтожения там лагерей подготовки террористов. Скаутов Селуса люто ненавидели и панически боялись по всей южной Африке.

Эндрю Эдвардс

ПТИЦЫ МИРА

(из сборника «Лесной телефон и другие истории» / «Bush Telephone & other stories by Rhodesians. 1979, Salisbury, Rhodesia pp. 73-84»)

Мы пролетали над главным руслом водопада Виктория, когда по радио грохнул сигнал «Мэйдэй!»*. Я в это время рассеяно рассматривал зеленеющий вельд, облака водяного тумана, курившиеся над водопадом в жарких лучах солнца и самоё водопад, с его кремовой шапкой набегающего потока.
Сигнал прорывался сквозь помехи: «Отказал мотор...над Замбези...теряем высоту...»
Доктор Дэйл Андерс, чернокожий врач-бунду, сидевший за мной, схватил микрофон и выстрелил в эфир очередью вопросов. Парень на другом конце сохранял спокойствие. Его четкий голос - с характерным «рубленым» акцентом, выдающим принадлежность к британским высшим классам - спокойно ответил: «Попытаемся сесть на острове Бандара...»
Мы - Дэйл, Джим и я - невольно переглянулись. В здравом уме ни один человек не попытается посадить свой самолёт на остров Бандара, разве что совсем хана...
«Мне, между прочим, не улыбается утопить пташку в Замбези», - ответил спокойный уверенный голос. Затем в динамике раздался грохот, женский вскрик и после этого - молчание. Кроме тихого жужжания и потрескивания помех в эфире ничего не было слышно. Джим резко развернул наш «Пайпер Супер Каб» и направил его курсом вниз по течению, к острову Бандара.
Изначально, день обещал быть тихим и спокойным. Дэйл Андерс, доктор, направлялся с визитом в одну из миссионерских больниц в районе водопада Виктория. Его церковь поддерживает программу «Служба Летающего Доктора», база у них находится где-то в районе холмов Бикита. В их распоряжении пять самолётов и два чоппера - все выкрашенные в белый цвет и с американскими опознавательными знаками. Аборигены на своем наречии называют их «птицы мира».
А я так просто направлялся в Южную Африку, чтобы провести там рождественские каникулы и попросил Дока подбросить меня до водопада.
Дэйл снова взял микрофон - он связался с диспетчером в Виктория-Фоллз: «Следуем по направлению к острову Бандара, к месту вынужденной посадки неизвестного самолета. По прибытии на место сообщу подробности». Диспетчеры напомнили нам, что Бандара, вообще-то находится на замбийской стороне реки. Понятно, что от этого факта в восторг никто не пришел.
Я потуже затянул ремень безопасности, откинулся в кресле и задумчиво скрестил руки на груди. Следующие полчаса обещали быть весёлыми до ужаса - принимая во внимание замбийских солдат, с их привычкой стрелять, во что попало и по любому поводу, а также погоду. Над горизонтом клубились тяжелые грозовые облака - грязные вздымающиеся валы, местные называли их «cu-nim». Дождь уже поливал скалы. «Каб» начало трясти, как пробку на волнах. Рывки и тряска приводила к тому что самолет рыскал в разные стороны, как пьяный, но Джим, пилот из Техаса, только ухмылялся и корректировал курс - ему такое нравилось.
Остров Бандара не обозначен ни в одном туристическом проспекте. Это всего лишь узкая полоска земли, покрытая кустами, валунами, деревьями, лианами, от которых Тарзан пришел бы в восторг, а также пыльными финиковыми пальмами. На стороне, обращенной к Родезии, находится некое подобие пляжа, упирающегося в кучу камней и низкорослого кустарника.
Снизившись, мы увидели самолёт и следы его жесткого приземления. Пилот умудрился развернуть свой аппарат в сторону реки, еще до того как машина врезалась в камни, и в этом месте шасси оставили в грязи глубокую колею. Правая дверь была распахнута, мутная вода лениво била в крыло. Могло, в общем, быть и хуже... По крайней мере, самолёт не перевернулся. И не взорвался. Однако...
Джим снизился и тогда я увидел девушку. Она лежала навзничь на берегу, рядом с самолётом, в нескольких сантиметрах от воды. На ней были синие джинсы и футболка, длинные волосы в беспорядке разметались по её лицу.
Потом я заметил кровь. Она медленно вытекала из кабины пилота, потихоньку скапливаясь в розовую лужицу.
Джим поднял наш «Каб» повыше, чтобы избежать столкновения со скалой. Раскаты грома били как артиллерия. Я повернулся в кресле и, схватив Дока, за плечо прокричал ему: «Надо как-то высадиться на пляж. Посадочная скорость у «Каба» невелика - так ведь? Если Джим сумеет сесть на пляж, замедлить скорость и прокатиться немного по песку, а потом снова взлететь, то я пожалуй что сумею выпрыгнуть...ну, я надеюсь. Джим, ты способен на такой трюк?»
Техасец ухмыльнулся и поднял большой палец: «Легко! Как скажешь так и сделаю.»
Дэйл с сомнением покачал головой: «Майк, мне это не нравится...»
Я иронически хмыкнул. После Вьетнама, после службы коммандос в английской САС, и полутора лет в отряде «Скаутов Селуса» я считал, что подобные вещи мне по силам. Но, с другой стороны - не сказать, чтобы я стремился к подобным приключениям.
Джим начал разворачивать самолёт. Дэйл поспешно предупредил: «Майк, помни: если замбийцы пошлют лодку на остров - это американский самолёт с миссией доброй воли, а ты - новозеландский гражданин».
Правда чистая. Если я не шляюсь по миру и не ввязываюсь в чужие войны, то у меня есть даже дом родной - несколько акров на склоне горы Тасман. Что же касается замбийской армии, то насколько я знаю, они сначала стреляют, а вопросы предпочитают не задавать вообще.
«В общем, тебе повезло, что ты в штатском», - жизнерадостно протянул Джим.
Мы снизились к пляжу. Самолёт затрясло сильнее. Крылья начали выписывать черт-те какие фигуры, и Джим прикладывал все силы, чтобы держать «Каб» на нужном курсе.
Первый раз за день я поблагодарил Бога, что у нашего самолетика нет дверей. Как правило, наш «Каб» использовался для небольших полётов. Самолет был специально переделан, так чтобы в нём могло поместиться три человека вместо двух - правую дверь сняли, чтобы врач в случае необходимости мог моментально выпрыгнуть из самолёта. Конечно, сейчас кабину насквозь пробивал ветер...но, по крайней мере, у меня не будет проблем с тем, что дверь заело.
Девушка всё еще лежала на песке. Но теперь в этом пейзаже появилась еще одна деталь - это нечто было похожее на серо-коричневое бревно, наполовину затонувшее. Бревно пошевелилось... Я заорал: «Крок!» и присел в дверном проёме, приготовившись к прыжку.
Самолет коснулся земли, мне казалось, что она проносится мимо с ужасающей скоростью. Я выпрыгнул из проема, перевернувшись при этом, как нас учили в парашютистах. Рядом со мной в песок впилось несколько пуль, подняв небольшие фонтанчики. Стрельба велась с замбийского берега.
Прежде чем я успел придать этому факту значение, я уже был на ногах и бежал зигзагами по песку - всё как учили. Добежав до валунов, я распластался на земле.
Рептилия медленно подбиралась к девушке, все еще лежавшей без сознания. За этим пакостным крокодилом в тине оставался чёткий след, до жертвы было около трех метров. Я уже ясно различал чешуйки на его спине, маленькие блестящие глаза и пасть с желтыми зубами.
Я потянул к себе какой-то сук, валявшийся рядом, и, изготовившись, что есть сил, обрушил его на голову крокодила. Раздался негромкий шлепок, и сук разлетелся на крошево - он был гнилой насквозь. Но «плоской собаке» этого хватило - от испуга крокодил дёрнулся и, извернувшись, резво пополз назад в реку. Он плюхнулся в Замбези, подняв тучу брызг, и моментально скрылся под водой.
И тогда я услышал вопль. Оказывается, девушка успела очнуться и сейчас распахнутыми от ужаса глазами наблюдала мои игрища с этой тварью. До меня дошло, что родезийский скаут, покрытый грязью, дубасящий крокодила и матерящийся от души - возможно, не самое приятное зрелище. Я отшвырнул сук, и, присев с ней рядом, сказал: «Спокойно, леди. Всё в порядке».
Понятно, что фраза была банальнейшей, но, по крайней мере, это её успокоило. Когда я поставил её на ноги, она просто прижалась ко мне, как плющ к садовой стене. Внезапно она издала непонятный звук - полу-стон, полу-всхлип - и обмякла в моих руках. На лбу у нее красовалась ссадина, и я предположил, что, ко всему прочему, её могло слегка контузить. Я аккуратно уложил её в нишу меж двумя валунами, а сам поспешил к самолёту.
Единственный плюс этого скопления валунов и деревьев заключался в том, что они защищали данный кусок пляжа и, соответственно, самолёт, от обстрела со стороны Замбии. Взобравшись на крыло, я явственно услышал близкие хлопки выстрелов.
При посадке, самолёт пропахал в прибрежной грязи изрядный след, уперевшись в итоге в полузатопленные валуны. Кабина превратилась черт знает во что. Приборную доску вышибло, а сам пилот был зажат в кресле за рулевой колонкой. В плече у него торчал острый кусок металла. Он промокал рану комком ваты, уже изрядно напитавшимся кровью.
Повернув голову, он уставился на меня. Я отметил, что у него были точь-в-точь такие же глаза как у девушки. И такие же медно-рыжие волосы. Внезапно его голова откинулась набок - он потерял сознание; комочек ваты выпал из его руки.
Кровь начала литься, как вода из пробитого шланга. Я начал действовать автоматически - сначала обнаружил перебитый кровеносный сосуд и пережал его, остановив кровоток. Я был прав в своей оценке этого человека - пилот был крутым парнем. Он не запаниковал, а сохранял спокойствие. Не пытайся он оказать себе первую помощь - давно бы уже был покойником.
Но его проблемы, по крайней мере, были наполовину решены. А у меня их было более чем. Еще в самолете я взял у Дэйла несколько пакетов первой помощи в целлофановых оболочках и засунул их себе в карман. Сейчас же я пытался их открыть одной рукой. Начало неплохое, скажем так.
Любой здравомыслящий человек, прежде всего, попытается сначала выбраться из потерпевшего крушение самолета и уж потом только начать оказывать первую помощь. Но чтобы вытащить пилота мне понадобились бы две руки свободными. А если я отпущу свою ладонь, пережимающую ему артерию, он просто истечет кровью. Тот еще выбор. Самолёт, похоже, не собирался взрываться через три секунды - хотя с момента аварии прошло уже достаточно времени - но в воздухе был стойкий запах горючего.
Когда я наконец ухитрился наложить на рану повязку с гнётом, я был вымотан, вспотел и тихо ругался. В воздухе кабины плавали еще те ароматы - керосин, кровь, гниль прибрежного ила; по запекшимся пятнам ползали мухи. Ну и чтобы я не забывал что за пределами самолета тоже не сахар, вдали слышались спорадические очереди пулемета.
Это случилось, когда я тащил пилота на себе, бредя по колено в илистой прибрежной полосе. Самолёт взорвался с жутким грохотом, и в спину мне хорошо стукнуло ударной волной. Я оглянулся - на месте самолёта в небо гейзером поднимался язык оранжево-черного пламени.
Пилота я уложил на тенистый пятачок земли среди камней. Его лицо блестело от пота, и в глаза бросалась резкая бледность - нехороший серо-желтый цвет лица и побелевшие губы. Я такое уже видел во время войны в буше. Запястье на ощупь было холодное и вялое, а пульс слабый. Он, конечно, был крепким парнем, но, судя по всему, ему было около пятидесяти, и, к тому же, он потерял чертовски много крови. В общем, если его не доставить в госпиталь как можно скорее...
«Каб» с рёвом пролетел над нашими головами, в каких-нибудь пяти метрах над валуном. Я глянул на пляж. Недалеко от меня лежал медицинский чемоданчик. А чуть дальше, на песке, распластался Дэйл.
Я, признаться, и не предполагал, что Дэйл способен прыгнуть с низколетящего самолета на приличной скорости. Единственное что я мог сделать - это рвануть к нем как спринтер, с тем, чтобы вызвать на себя огонь замбийских солдат. Армейские рефлексы меня не подвели, но к несчастью, я зацепился ногой за какой-то корень и кубарем полетел на землю, крепко приложившись головой о камень. В глазах мгновенно потемнело...
Я был без сознания минуту-другую, не больше. Когда я наконец поднялся, опершись на колено, и мотая головой, чтобы прийти в себя то увиденное заставило меня замереть. Стрельба прекратилась.
Дэйл даже не пытался найти убежище. Он стоял, прямой и неподвижный, и смотрел на замбийский берег, прямо в лицо пулемётам.
Дэйл сам по себе парень большой. Но тогда он показался мне просто огромным, гигантом, колоссом, стоящим на фоне бескрайнего неба. Ветер трепал его одежду и длинные волосы, и на какое-то мгновение я сравнил его с Моисеем, ведущим свой народ через Красное море в землю обетованную. Угу, вот до чего способен человека довести удар головой о камень...
И эта тишина...странная и необычная...как будто чья-то огромная невидимая рука заглушила грозу и треск пальбы. На небе клубились черно-лиловые облака, постепенно пожирая солнце, били серебряно-желтые молнии. Я видел, как на фоне тяжелых темных туч летел наш белый «Каб». Мне вспомнилась легенда о белых голубях, и какое-то неведомое чувство умиротворения накрыло меня.
Дэйл подошел ко мне, держа в руке свой чемоданчик. Никакой это был не ангел с пламенеющим мечом, упаси Господь, просто усталый, вымотанный медик-бунду в мятом белом халате. Он сильно хромал - я вспомнил, что у него есть старая травма колена, дающая о себе знать в сырую погоду; именно поэтому он сегодня отказался сесть за штурвал «Каба». И прыгнуть с самолета для него - мягко скажем, не самое приятное занятие.
«С тобой всё хорошо?» - спросил он, положив мне руку на плечо. Я кивнул и Дэйл похромал к пилоту. Мир постепенно возвращался к нормальному состоянию.
Девушку я обнаружил среди этих чертовых валунов. На вид ей было не больше двадцати, а ростом она не доставала мне до плеча. Она стояла с потерянным видом и плакала. Я усадил её на невысокий камень и аккуратно приобнял, подспудно ожидая, что она может опять сорваться в истерику.
Вообще-то не всякая девушка согласится на то, чтобы ее обнимал огромный бородатый незнакомец, покрытый грязью и засохшей кровью. Но что касается незнакомки, то она, похоже, не придавала значения таким деталям. Она прекратила плакать и спросила: «А отец...с ним всё в порядке?» Голос у неё был нежный, и немного сдавленный от слёз.
«Эшли, с ним всё будет хорошо», - заверил я её. Услышав своё имя, девушка воззрилась на меня в непритворном удивлении. А я просто успел прочитать её имя на золотой цепочке, что висела на шее. Модная ныне вещица. Эшли. Надо сказать, имя ей вполне подходило.
Она внимательно оглядела меня: «Откуда вы?»
«Ну, можно сказать, что из Новой Зеландии, транзитом через Родезию. Долгая история, в общем».
Эшли устроилась поуютнее в моей руке: «А расскажите побольше?» С её лица постепенно сходила бледность, а на щеках проступили ямочки. Её глаза были и голубыми и зелёными одновременно - в зависимости от того под каким углом на них смотреть. Даже сейчас, со следами слёз, ссадинами и грязными пятнами на лице она показалась мне красивейшем созданием.
Я начал её рассказывать о моей спокойной прохладной зеленой стране, о горах со снеговыми шапками, о гейзерах, деревьях каури и музыке аборигенов-маори, о яблонях, цветущих на острове Тасмания, о радужных рыбах у побережья Квинсленда. Я продолжал говорить, когда появился замбийский катер.
Я встал, приготовившись к самому худшему. Но, к моему удивлению, ни солдат, ни пулеметов на нем не было. Только полицейские, санитары и врач-замбиец в белом халате, по братски обнявшийся с Дэйлом.
Полицейские не задали нам ни одного вопроса. Они подозвали Дэйла, о чём-то с ним поговорили, а нас заботливо укрыли плащ-палаткой. Санитары аккуратно положили пилота на носилки и укрыли его водонепроницаемым плащом. Тихо накрапывал дождик, но это был спокойный и мягкий дождь, какие обычно идут в Вестлэнде, а не грозный ливень. После жаркого солнца, после стрельбы, после крушения - это всё смотрелось как прохладный рай.
Носилки с пилотом унесли в катер. Дэйл и врач-замбиец шли рядом, негромко переговариваясь друг с другом на своем медицинском жаргоне - впечатление такое что они были где-то далеко-далеко.
Я закутал Эшли в плащ-палатку и поднял её на руки. Она улыбнулась и ухватила руками меня за шею, ну а я медленно пошёл по песку, следуя за Дэйлом. Она была как пушинка в моих объятиях, её волосы щекотали мне лицо, а дождь всё шёл не переставая.
Смешно. Оказывается можно просто идти по пляжу и со знанием того, что в тебя никто не собирается стрелять. Как будто в другом мире, ей-Богу.

Наш «рейс милосердия» на территорию Замбии едва не вызвал международный скандал.
С тем, чтобы этот инцидент не просочился в прессу, правительство Замбии отрядило с этой целью самоё Френсиса Ксавье Мандала. Небольшой человечек с серебряным языком во рту, в хорошем костюме от Сэвил-Роу славился редкостным талантом находить выход из любой ситуации. Американцы в спешном порядке послали в Ливингстон кого-то из старших секретарей посольства.
Дипломаты урегулировали ситуацию в рекордно короткий срок - всего лишь за два дня. Всё это время Дэйл и я, как почетные гости правительства Замбии, отдыхали в отеле «Музи-о-Таниа», всего лишь в трехстах метрах от водопада Виктория. Вообще Замбия мне понравилась - такой же зеленеющий буш и деревья в цвету. Ну, прямо как в Родезии.
«Моё правительство выражает Вам искреннюю благодарность, мистер Хендерсон», - сказал мне Мандала. - «Мисс Эшли Гейнор особо подчеркнула, что вы спасли ей жизнь. Ей и её отцу. Он является одним из виднейших бизнесменов... это была бы огромная потеря...Мисс Гейнор приглашает Вас провести Рождество вместе с ее семьёй в Лусаке. Но если у Вас есть иные планы...»
«Ничего такого, чтобы я не мог отложить», - поспешно сказал я. - «Вообще-то, после Виктории я собирался направиться в Кейптаун, так что мой паспорт, дорожные чеки, медицинские справки ну и всё-что-там-необходимо - всё находится в моей летной сумке. Другой берег Замбези...»
«Когда доктор Андерс вернется в Родезию, ваш багаж доставят Вам сюда в целости и сохранности», - сказал Мандала таким тоном, как будто пересечение наглухо запечатанных границ для него, высокопоставленного дипломата, было рутинной и скучной работой. Впрочем, кто знает...
Через двое суток после крушения самолёта, Эшли и я стояли на замбийском берегу и наблюдали за дипломатическими куртуазностями.
Со стороны это выглядело как встреча старинных друзей. На мосту через Замбези стояло полдюжины людей, четко соблюдавших невидимую границу, однако вежливо улыбавшихся друг другу и беседовавших с самым любезным видом. Со своего места я различал Мандалу, Дэйла и американского дипломата, в розовой рубашке и чудовищно безвкусном галстуке. Там также находилось трое родезийцев в штатском, один из которых держал в руках мою сумку. Они могли быть откуда угодно - начиная от МИДа и заканчивая Службой внешней разведки.
Я украдкой взглянул на Эшли. Этим утром её выписали из больницы. На ней была модная долгополая африканская роба, с сине-зелеными узорами - что напомнило мне океан. Ветер лениво шевелил её рыжие волосы.
Она смотрела на замбийских солдат и внезапно сказала, обращаясь в никуда: «Они говорят про Дэйла Андерса и птиц мира...белых голубей...»
Я кивнул: «Тебе знакома эта история про голубей, нет? Это всё началось в Родезии. Дэйл в течении нескольких лет в одиночку воплощал в жизнь программу «Летающий доктор», Как я потом узнал, примерно году в 1970, какие-то американские бизнесмены решили инвестировать туда большие деньги - больше самолётов, летчиков и врачей. Ну и естественно программа разрослась.
Но этот миссионерский самолётик летал всегда, в любую погоду, в любое место - если необходима была помощь - всё в традициях Дэйла Андерса. Аборигены начали рассказывать друг другу, что «птицы мира» находились под защитой каких-то загадочных сил и ничто не способно им повредить - ни буря, ни пуля - ничего. Если необходимо, то они летают и за границы Родезии, подобно циклонам из Мозамбика.
И постепенно эта легенда распространялась там и сям. В неё верят повсеместно в Центральной и Южной Африке, как христиане, так и язычники. Я подозреваю, что именно это и остановило замбийских солдат от того чтобы подстрелить нас на Бандаре.»
«Ты знаешь», - медленно сказала Эшли, - «представители армии Замбии категорически настаивали, что в нас не было произведено ни одного выстрела. Солдаты видели крушение самолёта и опознали самолёт, который поспешил на помощь - с американскими опознавательными знаками. Мистер Мандала занимается расследованием этого инцидента. Он полагает, что это были отбившиеся от своей части солдаты - они стреляли до тех пор пока не опознали Дэйва в своих биноклях».
«Я склоняюсь к тому, что у них просто кончились патроны», - задумчиво произнёс я. Хотя, я прекрасно помнил, какое непонятное чувство охватило меня в тот момент, когда стрельба прекратилась.
В вечерних сумерках река казалась расплавленным золотом. Вечерний бриз окатил нас прохладой и полетел дальше к мосту.
Эти костюмы наконец-то закончили свои переговоры и я услышал, как кто-то воскликнул: «Счастливого Рождества!» Дэйл и родезийцы направились к дальнему от нас концу моста.
«Подумать только, ведь в следующий раз мне придется лететь через Йо-Бург** и Малави», - произнёс я.
«То есть ты планируешь приехать в Замбию ещё раз?» - спросила Эшли с кротостью, которая могла бы обмануть кого угодно, только не меня.
Я взял её за руку: «Ну, если это не встретит особых возражений - то, несомненно. В следующий раз, когда будет увольнение».
Эшли прижалась к моей руке: «Я тебя очень прошу, не произноси слово «увольнение» в присутствии мистера Мандала. Я сказала ему, что ты мирный новозеландский фермер, киви, изучающий как обстоят дела с овцеводством в Родезии. И во имя всего святого, упаси тебя Бог просто упомянуть скаутов Селуса в его присутствии». Её прохладные пальцы обвились вокруг моей ладони.
Естественно, мистер Мандала и дипломат-американец подошли к нам именно в этот момент. Мистер Мандала лично передал мне мою потрёпанную сине-зеленую полетную сумку с логотипом Авиалиний Новой Зеландии.
Кашлянув, он произнёс: «Я надеюсь, что Лусака произведет на Вас самое благоприятное впечатление, мистер Хендерсон. Это замечательный город и, в конце концов, это ли не награда для геройского скаута Селуса - понежиться немного в роскоши после суровой жизни в буше? Вот, возьмите, это выпало из бокового кармана Вашей сумки».
Он вручил мне мятую вырезку из газеты. На ней была моя фотография: я стоял в камуфляже, обнимая за плечи двух самых красивых «кошечек» в Солсбери, на полковой вечеринке скаутов Селуса.
Моя челюсть беззвучно рухнула вниз. Придя в себя, я предложил: «Э...как, допустим, насчёт пива в Муси-о-Тания?»
Френсис Ксавье Мандала расцвёл: «Ну, так это было бы просто замечательно, не так ли, Элмер?»
«Понятное дело», - ответил американец. - «Скауты Селуса...это что-то вроде американских морпехов, да?»
Над Замбези стояла тишина. И не было слышно ни одного выстрела.

=============================================
* Мэйдэй! - общепринятый сигнал, означающий что подающий его терпит бедствие
** Йо-Бург - Йоханнесбург, один из крупнейших городов ЮАР

Для поднятия настроения.

Все-таки дело идет к Празднику...
Совершенно восхитительная комбинация строчек из песен. Это ж сколько стихов (песен) написано этим ямбом (хореем), бес их разберет!

Автора не знаю, найдено разбирая завалы.
tiomkin


По полю танки гpохотали
В Казань доpогой столбовой,
И все биндюжники вставали -
И лейтенант, и pядовой.

Вот кто-то с гоpочки спyстился
Hа ловлю счастья и чинов:
Hаш Костя, кажется, влюбился
И в смеpтный бой вести готов.

Течет шампанское pекою,
Забыв, что здесь идyт бои.
"Hе yходи, побyдь со мною,
Хоть поyтpy, да на свои!"

Тепеpь и сам не pад, что встpетил
Атаки яpостные те:
Стаpик Деpжавин нас заметил
Hа безымянной высоте.

По танкy вдаpила болванка.
Hе покачнyло б шаp земной!
Пpиятно дyмать y лежанки,
Как бyдто в бypях есть покой.

Машина пламенем объята.
"Вставай кpасавица, пpоснись!
Вpаги сожгли pоднyю хатy..."
И pаздается женский визг:

"Вставай, пpоклятьем заклейменный!
Вот-вот pванет боекомплект!"
Hа почве, зноем pаскаленной,
Любить иных - тяжелый кpест.

И молвил он, свеpкнyв очами:
"Пpощай, pодимый экипаж!"
"Вставай, вставай, однополчанин!
Ты не один? Какой пассаж!"

Тpyбач изpаненный пpивстанет:
"Дай, Джим, на счастье лапy мне.
Любовь нечаянно нагpянет,
Я знаю - истина в вине".

И полетят тyт телегpаммы:
"Я шел к вам столько долгих лет,
Я так давно не видел мамy,
Hо сожалений гоpьких нет".

Тепеpь зима и те же ели.
Во свете pадyжных надежд
Hа свадьбy гpyзчики надели
Медаль за гоpод Бyдапешт.

Миp полон pадости и счастья,
И славил сладостный певец
(Хоть это тpyд и стыд напpасный),
Какой y паpня был конец...