НЕЧАЯННАЯ РЫБАЛКА.

ЧАСТЬ I Героико-трагическая.

Не помню, в тот же год это случилось, что и «Обычный полет», или годом позже, но то, что в другой раз - точно. Экипаж другой был. Впрочем, все обычные полеты друг на друга похожи, а в те годы охрана границы была еще рутиной, а не редким праздником. Итак, сидели мы в Анадыре в «профилактории» гостиницы аэропорта, летали на экономзону, а тут внезапно приспели выходные...
Вяло проснулись, вяло позавтракали чаем с хлебом. Снова ложиться спать неохота, за «Досираком» бежать еще рано (в те годы корейцам еще никто не подсказал, что сочетание звуков «...сирак»» в русском языке совершенно конкретные ассоциации вызывает). Послонялись по номеру, задумчиво посмотрели в окно на стоянки Анадырского авиаотряда. Покурили.
- А, может, на самолет сходим? - радостно предложил Коля Цукерман (Сахаров по документам). Обвел нас взглядом и увидел 5 пар угрюмых глаз. От самолета уже тошнило. Еще бы, ежедневно по 4-5 часов в воздухе. ... проведаем нашу «ласточку», - вяло продолжил Коля. Нависла свинцовая тишина. ... там шило в канистре осталось, - тут наш радист окончательно потух. От шила с Досираком тоже тошнило, тем более что в Анадыре стояла пыльная жарища и «наша ласточка», небось, с утра уже нагрела канистру в своем чреве до 30-35 градусов.
- Может, пульку распишем, или «Кинга»? - не надеясь на успех, предложил Гена Царь (по документам Король, а за карточным столом еще и «Кинг». Поэтому фраза «расписать Кинга» часто заменялась на «расписать Царя»).
- А вечером что делать?
- Да-а...
Георгич (командир нашего славного экипажа) сел на кровать и стал деловито менять тапочки на ногах на ботинки. Встал, прицепил к ремню неразлучный охотничий нож. Экипаж с интересом следил за командиром. Георгич натянул куртку летного комбеза, повернулся и уткнулся в пять пар слегка заинтересованных глаз. «Пойду, погуляю», - буркнул он, почувствовав необходимость хоть как-то объясниться. «Я с тобой», - хором заявили Коля и Саня Парамоненко, наш бортач. Вслед за ними засобирались Царь и Эльдар Рахматуллин, механик. Мне было лениво. Пыльный и жаркий пейзаж за окном не располагал к прогулкам по тундре. К тому же у меня с собой была почти не начатая книжка. «Ну, и где вас искать, если что?» - спросил я исчезающую в дверях спину командира. «Проверю, как там погранзастава рыбачит», - обернулся Жора, - «если идти левее дальнего привода, а потом вдоль берега, то не промахнешься». И быстро испарился.
Из окна номера было видно пробирающийся через покосившуюся колючку и бодро топающий в бескрайние дали экипаж. Я взял пеленг на них и завалился на кровать. Через 40 минут понял, что книжка «не идет». Было скучно и хотелось жрать. Питье чая с остатками хлеба позволило убить еще минут 20. Надо было принимать решение, и я его принял. Через 15 минут я уже пробирался через колючие спирали на задах стоянки авиатехники.
Первые комары появились еще когда я вышел на крыльцо гостиницы, но я к этому был готов, плотно застегнув кожанку, натянув поглубже на уши камуфлированную кепку и сунув руки в карманы. Точнее, комары в больших количествах свободно парили и в коридорах гостиницы, но там они были рассеяны в пространстве и оглушены сигаретным дымом и перегаром московских экипажей, и потому легко ликвидировались перед сном. А здесь они были бодрые, сплоченные в звенья и эскадрильи, озверевшие от бескормицы. Они тянулись за мной назойливым серым гудящим шлейфом. Самые быстрокрылые залетали вперед и, пикируя, пытались сесть на выступающие части лица (нос и уши), но срывались с них набегающим потоком и, кувыркаясь в турбулентном потоке за ушами, снова занимали свое место в арьергарде.
Почему-то в поселке Провидения, где мы базировались постоянно, комаров практически не было. Тундра была, море было, вроде все, как в Анадыре. А комаров не было. Редкие партии, завозимые рейсовыми самолетами из Анадыря, тут же рассеивались с плотностью 0,5 комара на одного аэродромного жителя (включая вездесущих еврашек - чукотских сусликов). Партии комаров, прибывавшие на еще более редких кораблях, пытались атаковать жителей Провидения, но тоже быстро терялись в незнакомой обстановке.
Размышляя об этом капризе природы, я заметил, что от жары и солнца, раскалившего спину через коричневую летную кожанку, изрядно взмок. Притормозил, извлек руки из карманов, расстегнул кожанку и куртку комбеза. Комары за спиной взвизгнули от радости и перешли в массированную атаку. Я чертыхнулся и ускорил шаг, скидывая самых настырных с физиономии руками. Обернулся назад и слегка обалдел: сильно уменьшившийся в размерах параллелепипед гостиницы был с трудом различим через колышущееся серое комариное облако. Теперь уж я взвизгнул и кинулся вперед удвоенными темпами. Тундра под ногами постепенно менялась. Из почти ровного каменисто-травяного покрытия, перевитого плетями шикши (такая чукотская ягода), она становилась все более сырой и кочковатой. Пришлось сбавить шаг под облегченный вздох комаров за спиной. Навстречу мне с сырых кочек взлетали все новые эскадрильи, полки, авиадивизии и воздушные армии злых полосатых тварей. Они немедленно занимали место в «карусели» над моей головой, откуда с переворотом через крыло с воем пикировали на голову, стукались об козырек кепки и оттуда строем шли к незащищенным частям тела пешком. Вентиляторное размахивание рукам не помогало, поскольку комары ухитрялись вцепляться в машущие руки зубами. Пришлось убрать руки обратно в карманы, а комаров с лица устранять лошадиным встряхиванием головой и интенсивным обдувом.
Вскоре я уже чуть ли не наощупь пробирался между кочками, раздвигая впалой грудью плотное комариное облако. Комары запутывались в волосах, пробирались под воротник, истерически зудели, запутавшись в волосатых ушах, стукались об глазные яблоки, присаживались на ресницы. С каждым вздохом в рот втягивало пару десятков комаров, а на выдох выносило только полтора десятка. Оставшиеся пятеро, видимо, зудели уже в желудке. Попытка дышать носом... гм... ну, вы поняли. Учитывая, что у комаров кусаются только самки, я ни до ни после таким вниманием у женщин не пользовался. Попробовал снова бежать, прыгая с кочки на кочку. Комары с гиканьем кинулись следом. Бежал, орал, матерился. Споткнулся, чуть не упал, такая масса в спину с разгона врезалась. Выдохшись, прекратил истерику, побрел дальше, тяжело дыша и почти равнодушно сдувая комаров со щек и носа. Гостиница скрылась вдали. Высоко над горизонтом жарило солнце. Я устало брел по макушку в комарах, пытаясь выдержать пеленг, периодически сплевывая комарами же.
Но все заканчивается, закончилась и эта пытка. Впереди блеснуло море, и я решительно свернул к берегу.

ЧАСТЬ II Промыслово-повествовательная.

Пройдя вдоль берега с полчаса и миновав пару подозрительно осмотревших меня рыболовецких «бригад» (на «рыбнадзора» похож, видать), я начал сомневаться, не слишком ли влево я взял от привода, и не пора ли мне возвращаться назад. Но взгляды рыбаков подталкивали в спину, от комариной стаи прибрежным ветерком оставило лишь рваные ошметки, шагать стало легко и приятно. Я даже позволил себе надеть темные очки, о стекла которых изредка стукались влекомые ветерком отдельные комарихи. Сначала из-за угла берега показался знакомый густой и затейливый мат, а затем и часть честнОй компании, тянувших сеть под бодрое «... твою мать» вместо заунывно-классического «Эх, дубинушка, ухнем». Пришел.
Первым делом я под недоуменные взгляды бойца, присматривавшего за костром, напал на баллончик диметилфталата, обильно полив им открытые части лица и края одежды. Остатки комариной армии отлетели подальше и там разочарованно и оскорблено попискивали, принюхиваясь. Только потом мой взгляд обратился к тихо шкворчащей сковороде на которой алели большие коричневато-красные аппетитные и душистые крупные куски горбуши вперемешку с жареными коричневато-кремовыми молоками. Я запустил пальцы в сковороду...
- Эй, правачина, хорош жрать, давай работать, - Георгич был говорлив и оживлен, его раскрасневшееся лицо гармонировало по цвету с зажатым в моей пятерне куском горбуши.
- Угу, прам шешасс... От ваботы хони вохнут, - я быстро запихал рыбу в рот и теперь говорил с сильным акцентом.
- О-о-о, мон шер, извольте к нам, а то можно и канделябром по загривку получить, - балагур Гена тоже не мог упустить случая разогнуть спину и поупражнять язык.
Пришлось спускаться, на ходу доедая кусок и сплевывая мелкие кости.
- Ну, что, ничего без правака сделать не можете? Говорите, что делать, только учтите, что я в ботинках.
На берегу валялись: несколько досок, резиновая лодка с веслами и камнем вместо якоря, куча потрохов, парочка местами драных сетей, прибрежный мусор из чешуи, водорослей, выбеленных морем деревяшек, ломаных ракушек, сухих крабьих панцирей, ржавых банок, драных сапог, обломков пенопластовых поплавков, стоял с десяток бочек и несколько 3-литровых банок с икрой. Часть из бочек была наполнена потрошеной рыбой.
- Давай, Влад, меняй Эльдара, будешь рыбу потрошить. Икру - в банки, рыбу в бочки, кету отдельно, горбушу отдельно, кишки чайкам, - Георгича обуревала жажда деятельности.
- Кишки тоже отдельно кетовые и горбушечьи?
- Чево? - опешил прерванный на полуслове Георгич.
- Ну, вдруг чайки претензии предъявят, что мы все в одну кучу валим...
- Остряк... Ножик есть?
- Командир, обижаешь, я же чей воспитанник? Правда до командирского размера мой перочинный еще не дорос, - я критически сравнил свой туристский складной с охотничьим тесаком, висевшим на Жорином боку, - но зато острый.
Командир заулыбался и пошел к берегу руководить пополненной Эльдаром бригадой. Коля уже затащил в море лодку и теперь пытался залезть в нее, не опрокинув и не набрав в сапоги воды. Я присел на корточки на брошенную поперек прибрежного ручейка доску. Та-а-ак, разрезать значит? Начинаю резать, стараясь прижимать нож на всю длину к рыбьему брюху. Нож скользит, рыба тоже, еще и хвостом махать начала з-зараза. Как бы по пальцам себе не угодить. Есть! Выдергиваю из рыбы два мешочка с икрой. Красная, горбушечья, значит в правую банку (кетовая побледнее с оранжевым оттенком). Так, где тут внутренности прикрепляются? Начинаю отрезать. Не прошло и пяти минут, как рыба заняла свое место в бочке. Беру следующую. Она выскальзывает из рук, обильно покрытых слизью предыдущей рыбины. Прислоняю сволочь к большому камню, плашмя кладу нож на выпуклость брюха, начинаю резать...
- Ай, паравачина, зачем ананизм делаешь?
- Тьфу на тебя, Эльдар, испугал то...
- Ты чито, первый раз рыбалка?
- На севере- да. На материке карасей ловил, но не разделывал.
- Саматри суда, вот берешь нозжик, рыба в попа пихаешь, потом вжи-и-ик... и все. Икра рвешь - и в банка, кишки рвешь - и в чайка. 5 секунд - и висё.
- Понял, учту. А если банка закончится, куда икру девать?
- Берешь все банка - и вон в тот маленький, 50 литров бочка виливаешь. Снова наполняешь, снова виливаешь.
- А-а-а, а если самец попадется, молоки куда девать?
- Вибрассивай нахрен.
- Я те выброшу, Эльдар, ты чему правака учишь? - у Георгича слух как у мыши летучей, - ишь, зажрался, молоку выбрасывать.
- Георгич, да иди ты нафиг, кроме тебя эти сопли больше никто не ест. Вон их целая сковородка, - Гена отвлекся на секундочку от выпутывания из сети здоровенного самца горбуши - «горбыля».
- Ладно, Эльдар, спасибо, я понял.
- Ага, и рыба не забывай солить, вон мешок.
Эльдар отходит к берегу и живо включается в дискуссию, временами перекрикивая Георгича и чаек, я потихоньку принимаю решение с молоками не связываться, а незаметно скармливать чайкам. Пусть Георгич потом с них спрашивает. Дело пошло веселее. Хватаю рыбину, втыкаю нож ей в жопу, вжи-и-ик. Внутренности, икра и рыбина почти одновременно летят в разные стороны. Вжи-и-ик, летят... Вжик - летят... Хвать, вжик - летят... Хвать, вжик - икра улетает чайкам, немедленно устроившим вокруг нее безобразную драку, а внутренности шлепаются в банку. Тьфу ты ну ты! Разгибаюсь, скармливаю чайкам внутренности, руки ломит от ледяной воды. Складываю потрошеную рыбную поленницу в бочку, пересыпая солью, затем иду наверх погреть лапы об костер. Там в котелке уже вовсю кипит уха, жарится свежая порция рыбы, боец на здоровенной доске освобождает икру от пленки, готовя «пятиминутку». Грею руки об большую кружку чая, потом снова спрыскиваю тыльную сторону ладоней «антикомарином». Из-за плеча доносится разочарованное комариное подвывание.
«Правачи-и-ина-а, ты опять жрешь?». Спускаюсь вниз, там снова груда непотрошеной рыбы. На рыбалке 4 сети. Их при помощи длинной доски, сбитой из нескольких более коротких, затаскивают перпендикулярно берегу на всю длину с интервалом метров 30-50 между соседними сетями. Рыба гуляет параллельно берегу, попадая в сети, размер ячеи которых пропускает сквозь себя мелочь, а подходящая застревает, просунув в ячею хотя бы голову до жабер. Когда в сеть попадает рыба, поплавки начинают дергаться и слегка тонуть. Как 2-3 погрузились - можно вытягивать. Пока последнюю сеть ставят, первую пора вытаскивать. Самая нудная работа - вытаскивать из сети запутавшуюся рыбу. Главное, сеть не повредить. Одна сеть метров 20 длиной, её Коля затягивает в море на резиновой лодке-бобике. Глубина небольшая, максимум по пояс, да и не так холодно - градусов 14 в воде. В ручейке, текущем с сопок из ледника, вода гораздо холоднее, градусов 5. Эльдар с Парамоном затаскивают/вытаскивают сети, Георгич с Царем выпутывают из них рыбу, я порю наловленное, Цукерман в свободном плавании: сам сеть ставит, сам ее и проверяет, не вытаскивая из воды. Все сопят, тихо матерятся, греют замерзшие руки дыханием, периодически стирают со лба комаров. Поток поставляемой мне на разделку рыбы постепенно редеет.
- Шабаш, мужики, днем уже хода не будет. Давайте пожрем, - Георгич, кряхтя, разгибается и бредет ко мне с двумя последними хвостами горбуши в руках. Все охотно отрываются от склизкой работы, Коля хватается за весла. Моем руки и, демонстративно кряхтя, ползем на крутой бережок к костру. Закуриваем, оглядывая плоды трудов. Бочонок с икрой заполнен почти наполовину, здоровенные деревянные бочки - почти все битком.
- Боец, на заставу не выходил? - Коля ползет вверх по склону, - когда они там приедут с бочками и солью?
- Нет, тащпращик, - нет станции.
- А «Айва» на пеньке - это что?
- Батареи сели.
- Дай сюда, - Коля отстегивает тяжелый аккумулятор и сует подмышку.
- Ну что, - вспоминаю я бородатую училищную байку, озирая уху, икру и рыбную жареху, - на первое - капуста с водой, на второе - капуста без воды, на третье - вода без капусты?
- Не нравится, не ешь. Чехов. Читайте классику, - оживает Царь.
- Боец, тебя как зовут? - интересуется командир
- Саша.
- Саша, ты с нами есть будешь, или уже напробовался, пока готовил?
- Да пока не ел... Не хочется.
- Тогда садись. Где Парамон?
- Уже иду, - Саня Парамоненко поднимается от ручья, держа запотевшую пластиковую бутылку.
- Развел?
- Командир, обижаешь... Догадался. Чай, не до церемоний.
Вообще-то в пограничной авиации, да и вообще на северах, принято ставить на стол спирт и воду отдельно, а каждый сам смешивает по вкусу. Но сейчас не тот случай: стол маленький, бутылок свободных мало, а рук и суеты при розливе - много. Так что Парамон проявил разумную инициативу.
Саша-повар разливает всем по мискам вкусную, с дымком и угольком, уху из 2 сортов красной рыбы и нескольких видов крупы. С овощами на Чукотке напряженка, но луковица в котелке плавает. Молча хлебаем, заедая душистым, с пригоревшей корочкой, заставским белым хлебом. Жора первым опустошает миску: «Сколько вас ждать можно? Шило греется и киснет». Дохлебываю уху через край, отдаю повару миску, в которой вскоре появляется несколько кусков рыбы и пара молок.
- Саша, поел? С нами по стопарику дернешь? Только, чтоб без залетов.
Солдат сглатывает слюну, глядя на истекающую слезой бутылку, долго борется с собой, потом кивает. Вскакивает, смотрит вдоль колеи прибрежной дороги в сторону заставы, садится и снова кивает.
- Не бойся, мой экипаж не сдаст, ты, главное, закусывай и лишнего не пей, чтоб не развезло.
- Да-а, 100 грамм не стоп-кран. Дернешь - не остановисси, - Гена так и сыплет сегодня цитатами.
- Ну, давайте, за работу. И заставе помогли, и сами порадовались.
Сдвигаем кружки, чокаясь. Глотаю холодную влагу, на лицо выступают слезы, в носу щиплет. Вгрызаюсь в душистый хлеб, потом занюхиваю куском рыбы. Осипшим голосом: «Ну Саня, ну Парамон, воды пожалел, что ли?»
- А шило я тебе куда дену, на землю вылью, чтоб воды по твоему вкусу долить?
- П-предупреждать надо.
- Привыкай.
- Я то что, вы на нашего повара гляньте, уб-бийцы.
Солдат Саша пучит глаза, пытается кашлять, дышать и нюхать хлеб одновременно. Я решительно отбираю у Парамона пузырь, беру свою кружку и иду к ручью. Сзади слышны могучие шлепки Жориной длани по хилой солдатской спине. «Последний дух ведь выбьет», - думаю про себя, сбегая по склону. На Чукотке в тундре можно пить прямо из ручьев, бегущих по камням, покрытым извечной буро-рыжей железистой коркой. Поэтому просто поднимаюсь по течению выше места разделки и пополняю пузырь до приемлемой градусности. Выпиваем еще по маленькой за мастерство повара, после чего Жора решительно наливает ему в кружку чай: «Ладно, хватит, ни тебе, ни нам скандал не нужен». Коля достает из подмышки раскаленный аккумулятор, подсоединяет к «Айве», связывается с заставой.
- Минут через 30 будут, с бочками.
Не торопясь, пьем чай с хлебом, густо намазанным свежей икрой (масла нет, естественно), курим, мимоходом подкалываем друг друга, снимаем куртки, снова наливаем чай. Пьем, щурясь на солнце, как коты. Комары почему-то не замечаются. На душе сыто, спокойно и лениво.
В той же неге и легком трансе разгружаем пришедшую заставскую шишигу, закатываем в нее полные бочки, забираем хлеб, сахар, соль, свежие аккумуляторы. Шишига, надрывно завывая и покачиваясь на кочках, исчезает в тундре.
Далее второй акт. Ловим, порем, солим, курим. Часам к семи - восьми вечера выдыхаемся. Рождается здравое предположение: «по стопарю». Закусываем холодной рыбой. После третьего стопаря рождается не столь здравое предложение: «а давайте искупнемся». И вскоре шумная ватага скатывается вниз по склону, на ходу теряя одежду, после чего прямо в трусах (Жора в необъятных семейниках, у Парамона фасон тот же, размер поскромнее) кидается в море. Оказывается, профиль дна в Анадыре похож на прибалтийский. Заходишь по пояс, потом выходишь по колено, снова заходишь по грудь, выходишь по пояс... Я просек фишку на первом повышении дна и, быстро и с воем окунувшись, кинулся на берег. Группа более толстож... кожих моржей гордо удалялась в лучах заходящего солнца, повизгивая и брызгая друг на друга водой. Потом было много смеха и радости при отжиме трусов, когда раздухарившийся экипаж принялся... э-э-э... меряться пиписьками. Замерзшими. Так что разницу в размерах могли заметить только сами владельцы хозяйства. Я, гордо покуривавший в сторонке уже в штанах, майке и берцах, остался несравнённым и, в каком-то смысле, несравнЕнным. Вечереет. По берегу разгуливают, переваливаясь и рыгая, сытые чайки
- Ну что, Георгич, - нахально заявил Царь, - неплохо бы после моржевания и погреться.
- Завтра вылет, - командир посмотрел на часы, - да и машина скоро придет.
- Ну, Георгич, холодно же, - взмолился Парамон, - а машина подождет, на крайняк, пешком дойдем, не заблудимся. Ночью, вон, как днем светло.
- Ладно, - сжалился командир, - наливай. Гена, не забудь завтра вылет на час перенести. Разок можно.