Каждый Новый год наряду с надеждами на будущее и приятными хлопотами приносит воспоминания о встречах этого светлого праздника в разные годы. Почему-то, чем старше становишься, память устремляется всё глубже и глубже. Свято веря, что это ещё не корсаковский синдром, снова переживаешь те события с улыбкой и лёгкой завистью к себе такому юному, безукоризненному и бестолковому.

Всех с наступающим Новым годом! Будьте счастливы!

ПОДСТАВА.

Встретиться с однокашником на ухабистых флотских дорогах всегда было радостно и волнительно. Так как пришлось служить на всех флотах, приходя в каждую новую базу, я в первую очередь искал на кораблях и в частях своих училищных друзей, и вскоре "бойцы вспоминали прошедшие дни..."
Но бывало, чего греха таить, что через несколько лет с кем-то из однокашников уже и не было о чём говорить.

А вот с Сашей Шевченко мы встречались везде и с восторгом, бережно сохраняя идеалы курсантской дружбы, вселившиеся в наши души под знаком великого имени Павла Степановича Нахимова. Приехать на пару часов ко мне из Севастополя в Харьков или Николаев, выхлопотать неблагодарную командировку на Дальний Восток - всё это у него получалось легко и непринуждённо.
В училище Шеф, как мы его звали, был хрупким домашним мальчиком с нежной душой, и ему особенно трудно было воспринимать жесточайшие ритмы системной жизни и учебного процесса. Чудом пережив переломный третий курс и непонятно как оставшись в училище, он понемногу начал "матереть", продолжая оставаться интеллигентным очкариком, дамским угодником и болельщиком фигурного катания, в то время как остальных всех нас интересовало только противостояние футбольных киевского "Динамо" и московского "Спартака". Заместитель начальника факультета по политчасти Иван Кириллович Петров искренне возмущался:
- Ну нэ понимаю я, почэму ты, Шэвчэнко - руськый, а я, Пэтров - хохол рэпаный!
Саша был единственным сыном в семье авиационного бортового радиста-фронтовика. Их дом стоял рядом с училищным забором. Мама, Валентина Михайловна, подкармливала почти весь наш класс домашними блинами и пирожками, а отец, Сергей Никитович, снабжал бесчисленным множеством фотографий наших курсантских будней и праздников. А ещё многие из нас у них в квартире переодевались "по гражданке", доставляя много хлопот при возвращении в позднее время. Низкий поклон - через годы!

Новый 1972 год мне и Саше встречать оказалось негде, так как распались наши компании. Сашина мама уговорила нас пойти к её коллеге-учительнице, где в частном доме оторвавшиеся от родителей десятиклассники собирались встречать светлый праздник. На нас, курсантов четвёртого курса, по всей видимости, негласно возлагалась задача обеспечения порядка и нравственности на этой экстремальной тусовке.
Мы старались, как могли. Вначале я спас половину хозяйского набора хрустальных фужеров, которые под бой московских курантов начали бить "на счастье" продвинутые школьники, успевшие достойно проводить Старый год. Надеюсь, многие ещё не забыли, а кто не знает - поверьте, что значило иметь в квартире хрусталь в те годы, и как он доставался. Затем, с чувством высокой ответственности за порученное дело, я поочерёдно разносил по окрестным домам уставших школяров. Может быть, наша миссия и имела бы многопроцентно успешный финал, но случилось непредвиденное.
- Господа! "Кальвадос" - французское яблочное вино! - школьник в белых перчатках торжественно внёс в комнату мельхиоровый поднос с тремя полными хрустальными фужерами, ранее героически спасёнными мной.
Он, я и Саша выпили. Как потом оказалось, это был действительно "Кальвадос", но только - "Украинский...", и эта бурда цвета детской мочи имела крепость сорок градусов. Такой грамм-градус в то время был совершенно неподъёмным для моего друга, и он куда-то надолго исчез. После долгих поисков его тело было обнаружено мной в каком-то тёмном чулане на кушетке, где, не замечая его и не ощущая никаких неудобств, творили блуд романтические отроки.

Домой мы вернулись под утро, где Сашин отец предложил по "пять капель" за Новый год. Лицо моего друга имело цвет и запах пальмы, выросшей в винном погребе, и молящее выражение: не надо, Вова! Но как я мог отказать фронтовику?!
Запах коньяка из открытой бутылки и наполняемых бокалов бросил страдающий организм по направлению к заведению с двумя нулями, и одновременно с ударом захлопнувшейся двери раздались характерные раскаты извержения гейзера средней величины.
- Как тебе не совестно! С кого ты пример берёшь?! Ты посмотри на Володю, как он прекрасно выглядит и умеет себя вести! - причитала у закрытой двери мама, не в силах помочь умирающему за дверью чаду.
Наконец-то дверь распахнулась. Сашины глаза были мокрыми от перенесённых страданий, а голос - громкий, жёсткий и мстительный:
- Как вы мне все надоели с этим вашим Володей! Да если бы я брал с него пример и хотя бы раз выпил столько, сколько этот ваш Володя, у вас бы уже давно не было вашего единственного сына!..

Через много лет на квартире у однокашника в Одинцове, переполнившись воспоминаниями и впечатлениями, я уснул за полночь прямо в кресле после банкета по случаю двадцатипятилетия выпуска. Оттолкнув всех, моё соответствующее ныне супертяжёлой весовой категории тело, натужно упираясь и с гневом отвергая любую помощь, транспортировал к дивану в гордом одиночестве мой друг.
- Извините, господа. Я этого случая двадцать пять лет ждал!

цельнотянуто с арт оф вар автор Горец-02 Андрей Загорцев

Поймай меня, способы борьбы с самовольщиками.

Командир батальона морской пехоты майор Перегудов ходил по своему кабинету и звучно самовыражался. Дневальный, стоявший неподалеку от комбатовского кабинета, услышав звучные и сочные выражения комбата, прямо стоя на тумбочке, впал в кому.
Алексей Николаевичу Перегудову, заместителю командира десантно-штурмового батальона, недавно сказочно повезло, его назначили на вышестоящую должность в соседний полк, в самый разнузданный и беспредельный батальон, приносящий "чипок" за "чипком" всей дивизии, а в совокупности и всему флоту. Алексей Николаевич попытался найти своего комбата-предшественника, однако тот сгинул в небытие, и не оставил за собой абсолютно никаких разведпризнаков. Перегудов в уныние не впал, выпил по своей давней привычке, почесал огромную голову и взялся за дело. С помощью шантажа и угроз майор перетянул в свой новый батальон на должность замполита батальона своего давнего воспитанника капитана Четкина, служившего когда-то у Перегудова в роте так же замполитом. Больше никого Алексей Николаевичу захапать не удалось, и он принялся потихоньку сколачивать офицерский костяк взамен старого, насквозь прогнившего и с потрохами продавшегося частному бизнесу и своим мелким делишкам... Худо-бедно костяк состоялся. Самым примечательным офицером был некий лейтенант Булыга. Ростом данный лейтенант превышал на целых семь сантиметров Перегудова, у которого было как по штату, так и по санитарной книжке ровно 200 см. Кулачищи лейтенант имел размером с тридцатидвухкиллограмовую гирю, напрочь был лишен сентиментальности, и был изгнан с позором за два дня своей службы из трех подразделений, куда его отправляли служить сердобольные флотские кадровики. На него махнули рукой и отправили служить в залетный батальон замполитом роты. Булыга явился ранним утром в батальон, застал без дела шатающихся моряков, разузнал, где находится хоть кто-нибудь из начальства. Из командования в ротной баталерке (каптерке), обнаружился только старшина в предпохмельном состоянии. Прапорщику на роту было глубоко по барабану, он уже третий год увольнялся, и поэтому регулярно "ударял по бездорожью". Узрев громадного лейтенанта в ладно подогнанной черной форме, прапор оживился, затараторил:
- Товарищ лейтенант, проведите развод тут у моряков, я быстренько сгоняю в штаб полка!
Сказав фразу, прапор испарился, только не в направлении, штаба а в направлении КПП и далее в сторону пивного ларька. Как раз тогда в батальоне впервые и появился новый комбат. Не успел Перегудов осмотреть свой новый кабинет, как к нему постучались, и доблестный Булыга, сияя во всю пасть, ввалился и вылупился на комбата.
- Что, лейтенант, хочешь? - вопросил Алексей Николаевич.
- Да вот не знаю, деньги кому сдавать, - ответил счастливый летёха.
- Какие деньги? - удивился комбат.
- Дык я тут на деньги развел моряков!
- Чего ты мелешь, как развел?
- Да как обычно, по одному выхватывал, отводил в сторонку, и тряс бабло с них!
Комбат уставился на здоровенного лейтенанта.
- Ты че мелешь, зачарованный, ты вообще кто?
- Да пацан я по жизни, - ответил Булыга и смутился, потом добавил: - мне прапорщик с каптерки сказал моряков развести, ну а я как мог, так и сделал, - потом в голове у лейтенанта что-то перемкнуло, он кинул руку к берету и представился: - лейтенант Булыга!
- Ух, ты! С какой дурки ты, лейтенант, выплыл?
- С института я, с физкультурного, сказал Булыга и скуксился. Он представил, что его и отсюда прогонят.
- Ясненько,- резюмировал комбат, - ну ниче, сделаем из тебя что-нибудь, не переживай, малыш!
"Малыш" снова заулыбался. Из Булыги вскоре, действительно, стало что-то получатся, правда, с визгом и пробуксовкой лица без подачи мысли, но дело пошло. Иногда он, конечно, поражал комбата своим неистощимым оптимизмом и желанием чему-нибудь научится. Майор Перегудов вытаскивал Булыгу из-за рычагов плавающего танка в тот момент, когда лейтенант бешено дергал за рычаги управления и орал сидящему неподалеку механику:
- Ну как там, солярка пошла?
Оказывалось, лейтенанту зачем-то понадобилось ведро дизтоплива, и он поплелся за ним к танкистам. Танкисты, долго не думая, закинули ведро под танк, посадили лейтенанта за рычаги и предложили накачать соляры столько, сколько душа пожелает.
Потом Булыга жаловался комбату, что в первой роте кто-то украл всю компрессию с бтровских движков. Писал конспекты на проведение рукопашного боя в воздухе при совершении прыжка с парашютом, причем писал он по памяти, так как наставление по "РБ ВДП" какой-то негодяй из библиотеки ДСП умыкнул и не возвращает (со слов библиотекарши). Вот такой подчиненный достался майору Перегудову.
...Алексей Николаевич проматерился еще раз и громко крикнул:
- МАААТРОС!
Матрос явился сразу же, не успел даже комбат вздохнуть.
- Замполит батальона, через пять минут у меня!!!
Матрос, пытавшийся упасть в обморок, опомнился, пулей вылетел из казармы и сразу же лоб в лоб столкнулся с капитаном Четкиным. Четкин для проформы дал матросу в фанеру и поспешил к комбату. В батальон через месяц прибывала флотская комиссия по проверке личного состава. Кадровики, как их не ублажай, все равно нагадят, особенно если за принятым батальоном числятся двадцать самовольщиков. "Сочинцы" в батальоне были матерые, кто по паре месяцев в бегах, а кто и по паре лет. Стараниями замполита батальона, комбата и двух свежеиспеченных ротных, семеро из двадцати были отловлены по всему необъятному Дальнему Востоку, на тринадцать "скокарей-лыжников" заведены розыскные дела, но баллов это не прибавляло. Никого не волнует, что майор Перегудов принял батальон с двадцатью "сочинцами", а через две недели командования их поубавилось. Так вот у нас принято.
Алексей Николаевич посовещался с замполитом, обматерил кого-то по телефону и полон грустных дум отправился к командиру полка на разбор вчерашних полетов незабвенного лейтенанта Булыги, который, обидевшись на начфина, накостылял заодно и начпроду, а полкового НОКиСа (начальник отделения кадров и строевой части, т.е. по сути канцелярии части - КБ), не представившего во время какую-то выписку на Булыгу, со всей пролетарской ненавистью засунул в шкаф для личных дел, вследствие чего многие личные дела были безнадежно испоганены.
Через полторы недели случилось событие, не вписывавшееся ни в какие рамки, попросту говоря, чудо. Все тринадцать самовольщиков из батальона майора Перегудова один за одним начали прибывать на КПП и предъявлять документы, удостоверяющие личность. После предъявления документов самовольщики попадали в руки лейтенанта Булыги и подленько улыбающегося капитана Четкина. Прямо с КПП возмущенно вопящих "лыжников" вели в батальон, где их приковывали наручниками к кроватям и решеткам на оружейных комнатах. По расположению батальона бегали прокурорские работники и полковой строевик, и не знали, куда деваться от свалившегося счастья. Прокуроры пытались допросить самовольщиков, что же заставило их сдаться? "Лыжники" молчали как партизаны на допросе и с дрожью вспоминали встречавшего их на КПП Булыгу и его нехитрые полные "нежности" наставления. Полковая общественность прочувствовала, что майор Перегудов не так прост, как казался. Прибывшая позже комиссия с суеверным ужасом обнаружила, что в батальоне самовольщиков нет!!! А один из сухопутчиков, бывший в составе комиссии, этакий матерый политический работник в чине полковника, увидев Алексея Николаевича, прослезился от счастья и сказал:
- Здравствуй, барин!!!
Члены комиссии открыли рты и пробыли в этом состоянии до вечера, а вечером была баня и небольшая попойка, так ящика на три.

ИЗ РАБОЧЕЙ ТЕТРАДИ КАПИТАНА ЧЕТКИНА

"отправить по всем адресам проживания самовольщиков телеграмму следующего содержания: Ваш сын (брат,)(отец),(дед), (сват), (кум), ранее проходивший службу в рядах морской пехоты в\ч такая то, за время прохождения службы получил тяжелейшую морально-психологическую травму, вследствие чего совершил самовольное оставление части, на основании Федерального закона.. номер (от балды) и рассмотрении дела вашего сына на заседании военной прокуратуры Тихоокеанского Флота принято решение уголовное дело в отношении Ф.И.О по факту самовольного оставления части прекратить, зачесть срок службы, выдать все документы на руки, также выплатить денежную компенсацию за причиненный моральный ущерб в сумме (как можно больше). За получением денег и документов обращаться в финчасть в\ч такой-то. Деньги выдаются в случае появления предъявителя Ф.И.О немедленно при наличии документов, предъявляющих личность, перечислением на сберкнижку в течении трех-четырех лет.
Приписка :(может эта бодяга и прокатит?)

Пуська, имить!

Четвертый курс, организационный период после летнего отпуска, который тянется уже третью неделю.
Прошел слух, что старшие курсы будут сегодня в субботу уволены, но время построения на увольнение уже прошло. А построение не объявляют.
Народ собирается в кучки, митингует, а толку никакого.
И в это время по центральной алее, что идет от памятника Ленину к Центральным воротам, идет начальник училища со своей собачкой, болонкой Пуськой.
Адмирал наш жил рядом с училищем и любил вечерком прогулять Пуську по территории, а заодно посмотреть, как, мол и что происходит в Системе.
Начальник училища был замечательный человек, блестящий офицер, Герой Советского Союза. Честно говоря, мы в нем души не чаяли. Золотой дядька!
И вот наблюдается такая картина.
По аллее, руки за спину идет Адмирал, за ним с истерическим лаем мечется Пуська, в некотором отдалении от нее подковой толпа курсантов в гробовом молчании.
Процессия подходит к клубу. И раздается сдавленный голос: «Берем его около клуба».
Около клуба курсантское кольцо смыкается вокруг Адмирала. Пуська в полной истерике!
Адмирал: «Пуська, имить! Тихо!». Потом пауза и вопрос: «Что надо?»
Толпа со стоном: «Увольнение!!!»
Адмирал: «Скажите начальникам факультетов, что я разрешил».
Кольцо немедленно размыкается и Адмирал с Пуськой шествуют на выход.
Кто донес эту информацию до Начфаков - неведомо. Но через пять минут роты уже стояли на плацу и получали увольнительные билеты.

В качестве постскриптума:
У входа в курсантскую столовую стоял памятник Нахимову в его коронной позе: чуть ссутулившись и слегка опустив голову.
А напротив него посреди клумбы стоял Ленин, тоже в коронной позе со вздернутой вперед рукой.
Нахимов смотрел вроде бы как в пол, Ильич смотрел на центральную аллею, которая упиралась в ворота.
Курсанты выходят из столовки и спрашивают: «Пал Степаныч! Что ж так кормят-то хреново?»
«Это не ко мне, а вот к нему» - отвечает Пал Степанович и показывает на Ленина.
А тот, показывая ручкой на ворота, говорит: «Не нааавится? Пожалуйста!»