Эх , почитал вас.... мож и свою историю на пробу и для интересу закинуть......
Вопщем так.....

Затрещал ЗАС. Видимо, звонят из отряда . Даже лежа в кубрике, я его услышал.
Наверно, у кого-нибудь стрельнёт дембель. А может, у меня? Да ну на фиг,
гнать эти мысли надо, лучше постараться уснуть, через два часа в наряд...
Когда же придёт этот долбаный дембель... третий год уже "лужусь". Прошёл уже все мыслимые и немыслимые "звания" - дед, дембель, квартирант... что ещё?
Трое нас осталось: я, Вовка Велижанский и Стасик Фадеев. Блин-н-н, неужели третий Новый год на заставе придётся встречать?
Как же я всё-таки задолбался... Хватит! Надо постараться уснуть.
Всё-таки тяжело по ночам оставаться со своими мыслями наедине. Гонишь их прочь из головы, а они всё лезут и лезут, бередя душу...
- Игорь... Игорёха!!!
Дежурный по заставе теребил за плечо.
- Ну чё надо?
- Игорёха, тебя завтра в отряд с полным расчётом!!!

Блин, предчувствие не обмануло! ВСЁ! ОТСТРЕЛЯЛСЯ!!! В душе взлетела красная ракета. Мысли, которые до этого лежали на полочках каждая на своём месте, вдруг все вместе рухнули и перемешались в голове...

Это сейчас, бродя по закоулкам памяти и найдя что-то интересное, с удивлением разглядываешь, отряхнув от пыли. Но тогда... тогда на эти вещи смотрел иначе, думал не так, как сейчас, да и воспринималось всё это по-другому.

- Бля Мавр, ну вот как ты был фазан безмозглый, так ты им и останешся!
Ты чё, урод, не мог мне сказать перед нарядом?! Я ж теперь хрен усну!!!
- Фигня, в паровозе отоспишся! - уходя в дежурку и улыбаясь, парировал Мавр.

Всё... вот всё и закончилось... Прощай застава, прощай служба, прощайте все!!! Блин, надо успеть "курки" распаковать, парадка, вроде, готова... Так что ещё... Мысли, сметая одна другую, атаковали мозг, который перестал соображать... Всё, сон пропал, теперь точно. Пойду покурю. На улице морозяка, пойду на кухню...
- Поздравляю, Игорёха!
- Спасибо... погрей чайку.
Как всё-таки приятно посидеть, покурить возле печки, смотря на огонь. Огонь успокаивает. Ну, вот и моя очередь настала. Значит, Новый год встречу дома. Интересно, а как там сейчас, дома? Какая сейчас жизнь на гражданке? Ну, ничё-ничё... скоро сам увижу.

"Приказываю вам выступить на охрану Государственной Границы..."
Вот и последний наряд. Последний... да теперь всё последнее... теперь это слово можно лепить ко всему, что видишь и ощущаешь. Больше ничего этого не будет. И всё-таки, до чего погано себя чувствуешь: вроде бы и радоваться надо, но смотря на всё, понимашь что это уже не твоё, и ты ЭТОМУ уже не нужен, всё остальное будет продолжатся без тебя. Какой-то посторонний взгляд наблюдателя.
- Игорёха, следы!
- О-па! Точняк. Связь с заставой...
Проверка. Опять эта грёбаная проверка. Начальник, ну вот нахрена было последний день портить?! Решил себя показать? Ну, давай, я тоже покажу...
- Так, ФАСом сюда свети, вот этот след свежий, по нему идём.
- Да, так проверка никогда не ходила.
- Молчи, щегол, поучи, бля, деда погранвойск.
Рвём по следам, поскидав тулупы. Так проверка, действительно, никогда не бегала - из ЧГ следы вели к системе заставы, по периметру вокруг неё и потом заход в калитку...
Доклад. Проверка движения наряда. Наряд сработал на "отлично".
- Ну чё, салажата, как без нас-то служить будете?
- Да как... нормально.
- Нормально... учиться вам ещё да учиться, щеглы.

Выезд машины в шесть утра, значит, на всё-про-всё у меня осталось два часа.
Ладно, надо успеть затопить баньку, не париться, конечно, но хоть помыться на дорожку. Парадку Стасик погладил. Шинель взлохмачена. Обзвонить наряды, попрощаться...
- Ну всё, до связи... МОЧИ, ГРАНИЦА!!!
- Прощайте, пацаны...
УАЗик на старте, вся застава возле него... И вы, пацаны, прощайте... прощай, граница... прощай, застава...
В путь! Умри, тоска!
- Сейчас сначала на Краевскую заставу заедем , а потом уже в отряд.
- Товарищ прапорщик, а может ну её нах, на обратном пути заедете?
- Ага, боец, поучи меня ещё, что делать.
- Ну а там чё, надолго, нет?
- Да не долго не боись, мне там кое-что отдать надо.
Ну вот и "Краевская"... В УАЗике я, Кабан за рулём и Чижик.
Откуда-то слева выныривает какая-то гражданско-небритая рожа и говорит:
- Водитель, поезжай за здание заставы к гаражу. Там машину надо "дёрнуть".
Лесник, что ли, какой? А почему так нагло командует? Да пошёл он...
- Кабан, сиди, не дёргайся. Не дай Бог, машину сломаешь.
Димка Кукоба и сам не хотел никуда дёргаться. Сидим, ждём прапора...
- Алё, бойцы!!! Я сказал, подъехать к гаражу!!! - снова заорала эта подбежавшая небритая рожа.
- У нас есть свой командир, поэтому гуляй, Вася...
Подбежавший прапорщик всё-таки приказал ехать до гаража...
- Ты чё, охренел? Это ж подполковник отрядской!
Блин-н-н, опять вляпался. У него ж на лбу не написано, что он подполковник.... да и откуда я их должен знать, я ж всю службу на заставе тащил...
- Всё, писец тебе. Он пообещал тебя на губу посадить по прибытию в отряд.

Не, ну почему вот так бывает? То заморочки с последним нарядом, то теперь кича светит. Почему на мою бедную бошку сыпятся эти неприятности? СУДЬБА!!! Я ЧЁ, РОЖЕЙ НЕ ВЫШЕЛ??!!

Отрядской Урал с кунгом пытались вытащить с обочины...
- А ну, вылазь и помогай толкать! - заорал подпол-лесник... Ага, щас я за этих раздолбайский духов буду тут кожилиться... Да пошли вы...

УАЗик натужно пёр в гору, многокилометровый подъём и монотонный гул движка усыпил всех... Я и сам уже начал кемарить, когда заметил, что Кабан начал падать на руль, машину повело вправо в сторону обрыва...
- Алё, боец!!! Ты чё, ахринел!!! Ты, бля, дембеля везёшь!!! - долбанув его по шапке, заорал я. Все проснулись...
Сейчас, конечно, понимаешь, что все были с ночи, с нарядов, устали... но это сейчас. А тогда...
- Вот сейчас приедем в отряд, и вместо приежки я тебя сдам на кичу - радовался прапор. - Как ты, ссука, меня задрал, как я устал с тобой ругаться, заткнись, мне и без тебя тошно...
Я молчал. Чё за радость у людей, наплевать напоследок в душу. Не понимаю.

Ну вот и отряд. Никто не позвонил, значит, вместо кичмана всё-таки пойду в приежку...
- Игорь, ну не забудь заехать ко мне домой...
- Кабан... Димка, конечно зайду, успокою родителей. Всё будет нормально. А ты, когда дембельнёшся, не забудь ко мне заехать. Давай, щегол, - Мочи граница!!!
- Чижик... Ваня, ну и давай с тобой хоп в ладоши хлоп! Поди уж, не увидимся...

Приежка... Партия потихоньку прибывала с застав. Были пройдены "бегунки", народ на шконарях травил свои пограничные истории, пацаны, приехавшие с Афгана, рассказывали свои истории... Дни стали резиновыми. Утро, развод...
- Часть! На вынос знамя - смирно!!!
Как же они медленно шли... А может, не медленно... просто этот поганый приморский ветер, который нам дул в лица...
Рядом стояла колонна новобранцев, молодые поглядывали на нас: "Они едут ДОМОЙ! Они ОТСЛУЖИЛИ!!! "Херня, пацаны, два года - как один день, поверьте нам.
Боец! Не надо на меня смотреть, была команда - смирно! Смотри вперёд! А слеза... слеза, пацан, это от ветра, а не то, что ты подумал...

Построение возле приежки. Колонна дембелей.
- Шагом марш!
Последний проход по аллее... последний раз здесь.
Ворота КПП... Молодой боец, выскочивший открывать ворота, замешкался с ключами, то ли от волнения не мог попасть в замок, то ли не те ключи вставлял...
Всё... "Прощай, Граница" - сказал, теперь скажу: "Прощай, отряд", потом скажу: "Прощай, Приморье", потом - "Прощай, Дальний Восток"... потом, а потом всё будет хорошо, потом будет другая жизнь... потом всё будет по-другому...
Мы все об этом знали.
- Э!!! Алё, бля!!! Открывай ворота!!!

«Летучие Голландцы o или опять про ПТН»

Лето 1990 года! Стоит прекрасная летняя погода. Я заступил старшим в наряд на Пост Технического Наблюдения (ПТН) "Грифельный". Со мной не очень адекватный "дух", которому надо показать, что такое РадиоЛокационная Станция (в просторечии РЛС)? и как ею управлять. Засветка, а это масштабное мерцание на экране, стилизованное под рябь, составляет 30 кабельтовых... В Польше снуют рыбачки... Вроде всё, как всегда...
Здесь остановлюсь поподробнее!
-"Грифельный" - пост технического наблюдения, находящийся в 2 км от cухопутной границы. Дело в том, что наша застава была несколько необычной в том плане, что имела участок морской (водной) и сухопутной границы. Это те места, где западные рубежи нашей Родины выходят к Балтийскому морю. В связи с этим, нам приходилось посматривать и за территорией сопредельного государства, а именно Польши. И в данном случае 30 кабельтовая засветка уходила своим левым краем на территорию всё той же Польши. (для справки - 30 кабельтовых = 3 морским милям = 5556 метрам).
И вот сижу я за большим планшетом, на котором мы простыми карандашиками рисуем курсы корабликов, предварительно отправив все периодические сведения об обстановке на участке на Боевой Информационный Пост (сокращённо БИП), и
балдею... Время около 2 часов ночи. Поворачиваю голову к младшему и вижу, как он клюёт носом люминесцентный слой экрана радиолокационной станции... С пояснениями на русском устном языке отправляю его делать "гимнастику", а сам сажусь за станцию и вижу.у.у.у.., сквозь засветку, что практически напротив поста, в море появилась цель, которая движется вдоль береговой линии, прямиком из соседнего государства. Расстояние до неё всего каких-то метров 300-400... У меня секундная паника... Тяжко одному следить за целью на экране, рисовать маршрут на планшете, рассчитывать показатели, записывать их в журнал и каждые две минуты долбить всё рассчитанное БИПу... Ох, уж мне эти эксперименты нашего начальника...
Подсунул младшего...!!!
Деваться некуда и я декларирую на весь честной мир, а именно на весь отряд, начиная от дежурных по заставам и заканчивая ответственным дежурным по отряду, а следовательно и по участку Государственной Границы заветные слова, применимые к данной ситуации:
- цель море, цель море, цель море! Я Грифельный...
...БИП в шоке! Все, кто общались до этого по громкой связи - затихли!
Сообщаю координаты, курс цели и слышу от Димона - оператора БИПа (вместе в отряд приехали из школы СС Багратионовска) резонное замечание: "А как это у тебя засветка 30 кабельтовых, а до цели 0,3-0,5 кабельтовых?" Отвечаю ему, что трудно поверить, как бьётся на экране цель, на все 6 баллов по 5 балльной шкале, аж засветка меркнет (правда после того, как я её слегка убрал).
Пытаюсь связаться с целью по радиостанции для связи с гражданскими судами, под названием "Сейнер". Однако результат нулевой. Эпопея продолжается! Пограничный Сторожевой Корабль (ПСКР, а в простонародии «Пескарь») не дождаться - слишком далеко он. А уже на телефонном проводе начальник заставы висит и требует доклада... Уже и Тревожная Группа в
булькующе-тарахтящей шишиге (ГАЗ-66) ждёт отправления!
Соображаю, что цель как раз напротив нас... Сажаю пробудившегося младшего за станцию, а сам на вышку к большому пограничному биноклю!
- хм... Никого!!!
Звоню на "Сушку" (вышка, как пост наблюдения у самого моря) - они тоже ничего не видят! Посоветовали связаться с нарядом, идущим им на смену, который как раз сейчас идёт вдоль моря, параллельным курсом с целью. И по расчётам находится в непосредственной близости от неё.
Связываюсь с нарядом. Старшим наряда там Мишка Терентьев. И в ответ на свой вопрос слышу от него:
"Чёй-та я там ничего не вижу". Говорю: «Смотри внимательнее! От тебя метрах в 100 в море цель - должен видеть!» А в ответ - "Чёй-та я её не вижу". Тем временем этот "Летучий голландец" продолжал двигаться медленно вдоль береговой линии. А тревожная группа на шишиге и с биноклями в руках также медленно ползла по песочку параллельным курсом. С участка 8 заставы (а дело было на 10-й) уже летел к нам «Пескарь» (ПСКР). Опережая события, скажу, что он не успел.
И вот цель достигла зоны ответственности поста технического наблюдения под названием "Фирман". Я передал цель на "Фирман" и сразу стал сторонним наблюдателем. На "Фирмане" был прожектор, но и его не смогли сразу использовать для определения цели. Мешала дюна. И лишь когда цель вышла из-за прикрытия дюны, в луче прожектора высветился силуэт яхты.
Впоследствии выяснилось, что это наша поломавшаяся яхта возвращалась с ежегодной Балтийской регаты. На борту было 9 человек. Потрепало их в Балтике хорошо. И света у них не было, поэтому и радиостанция не работала, и течь в корпусе, потому вдоль береговой кромки и ползли.
А по поводу Мишки Терентьева, так с его помощью на заставе появилась новая крылатая фраза - "Чёй-та я её не вижу".
Спрашиваешь у кого-нибудь: "Видал яхту, на борту которой нагрудный знак «Отличник погранвойск» II степени плыл?" А в ответ:
- "Чёй-та я её не видел"!!!

Сны


Так получилось, родной, что с некоторых пор твои сны стали приходить ко мне...

На будильнике яркой зеленью горят цифры - три часа ночи. В нашей спальне темно и по-ночному тихо - это значит, что все звуки, на которые днем не обращаешь внимания, в сумрачном мареве приобретают особую отчетливость и значение... чуть шелестит легкая занавеска над приоткрытой форточкой, скользят по потолку, призрачно шурша шинами, быстрые тени от проезжающих по нашей улице запоздалых машин... слышно даже, как в соседней комнате уютно посапывает в кроватке набегавшийся за день сынишка... Ночные звуки умиротворяют. успокаивают, уговаривают неспящих, словно в детской колыбельной: «ну что это вы, в самом деле, непокойные такие: все спят, и кошки, и собачки, и птицы на соседней березе еще не проснулись, и вам еще целых три, а то и три с половиной часа осталось до заливистого электрического звонка, когда подъем-подъем-марш, всем встать, долой кровать... Это все потом, это все утром, сейчас - всем спать... Шшш...»

Я не сплю. Я только что видела твои сны.

Я помню, когда это началось. В тот студеный, насквозь продутый промозглым западным ветром и пахнущий гарью от жженой листвы осенний день - бывают такие дни, когда все валится из рук и надо выплеснуть накопившееся раздражение... А, вот и ты с работы пришел, вот и есть на кого... И пошло, поехало, слово за слово, обвинения, обиды, горечь, а, тебе еще мало, так я сейчас добавлю; вот, помнишь? пару дней назад было, я тогда смолчала, а сейчас не стану молчать, хватит; а еще...

Ничего не сказал, молча схватил сигарету и ушел курить в коридор, оттуда скрипнула дверь на кухню; бутылку рывком из морозилки (не видела, но услышала - всегда это слышу!), и тихо. Ну и сиди, я сама к тебе ни за что не подойду, хоть и понимаю уже, что виновата, что неправа, но сделать первый шаг? - не, мы гордые! Может, повезет, хоть посуду помоет, зараза. Повезло - вон, тарелками загремел. Полчаса еще тупо пялилась в телевизор в тайной надежде - вернется, попросит прощения (уже непонятно, правда, за что, но ведь так положено), обнимет, и все будет как надо... Не дождалась. Уложила сына, расстелила кровать, завернулась в одеяло, обиженно подставив спину непривычно пустому месту справа... Придешь, не сейчас, так попозже, никуда ты не денешься... никуда...

В ту ночь я не почувствовала, как ты пришел. Обычно, как бы крепко я ни спала, мягкое такое, осторожное проседание кровати справа подсказывает во сне: нет, совсем просыпаться не надо, только повернись, обними, прижмись, может, он замерз, может, ему просто будет приятно, вот мы и вместе, вот теперь ночь-полночь настала, можно и покрепче заснуть. Тогда - не сработало. Проспала.

Проснулась позже, резко, рывком, как всегда просыпалась, если тебе снились кошмары. Это уже вошло в привычку - редкая ночь обходилась без стона, вскрика, шепота, то «я прикрою, Леху вытаскивайте, давайте, ну быстрее же... », то «уходим... к зеленке... два двухсотых»... Сколько лет прошло, а война все не отпускала тебя, держала цепкими стальными когтями, жадными, воровскими глотками пила твою кровь - все ей мало, все никак не напьется, сволочь, гадина! Как сейчас помню врача из реабилитационного центра, к которому записалась на прием скоро, очень скоро после того, как стала твоей женой. «Понимаете, вроде как неплохо со всем справляемся, но спать он совсем не может. Снотворное пачками глотать - это же не выход! Да и сами знаете, какое у них снотворное - пол-литра на нос и свободен. И так почти каждый вечер. Я же не могу сидеть сложа руки, доктор, подскажите, что я могу сделать, ведь что-то делать надо?..»

Пожилой психотерапевт выписал пару рецептов (пить ты эти таблетки все равно не стал, как я тебя ни уговаривала - они исключали выпивку), долго рассуждал о контузиях, о перенесенном шоке, о «чеченском синдроме», о «компенсационной терапии», потом вдруг как-то сгорбился, помолчал, устало махнул рукой, перешел на «ты»...

- Все это фигня, что я тебе сейчас наговорил. Ничего тут особо не сделаешь, девочка. Чуть смягчить можно, но это не лечится, даже у самых приспособленных. А с его спецификой... подумай хорошенько, оно тебе надо? Легкой жизни тебе не будет, это точно...

Не очень-то и хотелось.

Вот и тогда - привычно стряхнула с себя сон, повернулась - осторожно, чтобы не разбудить, а то ведь до утра не заснешь, знаю я тебя; просто погладить, пошептать ласково на ушко, повернуть, и они отступают, все эти дурные страхи-ужасы, растворяются в легком ночном воздухе. Не первый год вместе - притерпелась, привыкла, знаю, что и как делать - но я оказалась совершенно не готова к тому, что я увидела. Потому что ты - плакал.

Господи, какое же у тебя было лицо! Мне всегда казалось, что ты не умеешь плакать, что все твои слезы остались там, в босоногом детстве, над первой разбитой коленкой, а потом тебе стало стыдно, потому что мужчины не плачут, и ты заставил себя забыть - на всю будущую боль, раз и навсегда - как это делается. И вот - лицо твое было напряженным, беспомощным и жалким, на подушке около щеки расплывалось влажное пятно, а ты шептал, не просыпаясь: не надо, этого не может быть, не надо; и смотреть на это было невозможно, невыносимо, немыслимо. И я вспомнила, как кричала на тебя несколько часов назад, и меня захлестнула волна - стыда, любви, раскаянья, жалости, потому что я не могла даже представить себе, насколько ужасным должно было быть то, что заставило тебя плакать, пусть во сне, пусть ты не вспомнишь об этом наутро, неважно, но это больше не может продолжаться, это хуже любой пытки, ты слышишь?!

И тогда из глубины, из самого нутра своего, отчаянной молитвой неверующей я взмолилась - слушай, кто там есть, а там точно кто-то есть, наверху, над нами, ты можешь, я верю - сделай так, чтобы эти сны приходили ко мне! Уж если совсем без них нельзя, пусть и мне тоже достанется! Не мучай его больше; за столько лет редко когда выдастся спокойная ночь, еще реже светлое утро - а я сильная, я смогу, я вообще не люблю спать - ну можно я возьму на себя хотя бы половину, чтобы было хоть чуточку полегче? Мы еще посмотрим, кто сильнее - я или эти призраки; я не боюсь крови, господи, я перестану бояться смерти, если нужно, да и нагрешила в жизни порядком, так что поделом мне, если все-таки будет очень страшно... Пожалуйста! Есть там кто? Господи!!

И сделалось по слову моему.

Утром мы проснулись, сделали вид, будто ничего не произошло, выпили кофе, чмокнули по очереди сынулю в макушку и разбежались по делам. Все как всегда. Но с той ночи твои сны стали попадать не по адресу. Сначала изредка, потом все чаще и чаще.

Иногда я думаю: как бы мы жили с тобой дальше, если бы этого не произошло? Как могла я все это время думать, что знаю тебя, не зная - этого? Не видя механика-водителя твоего БМП, с которым ты только что поделился крайней сигаретой, с разбитой вдребезги прямым попаданием головой? Не ощущая всем телом промокший и уже примерзающий к коже бушлат? Не испытав, как это - в первый раз всадить нож в живого человека, пусть врага, пусть последнюю сволочь - но - живого? Не почувствовав, как медленно расплывается перед глазами мир вместе с пятном на спине друга? Нет, я не имела понятия о том, через что тебе пришлось пройти - догадывалась кое о чем, но не более того - и я благодарна за дарованное мне свыше чудо и открывшееся мне горькое знание.

Я видела, как умирают у меня на руках близкие - тебе, а значит, и мне - люди. Я пыталась разглядеть цель сквозь плотный, молочный туман, а потом вдруг лицо чеха оказывалось прямо перед моим и я отчаянно жала на спуск, но выстрела не было, и руки не поднять, и бородатое лицо продолжало висеть в воздухе, и я просыпалась в холодном поту, потому что никогда и никто не смотрел на меня с такой ненавистью... Я видела твоих друзей, которых уже никто не помнит, кроме их матерей и тебя; Леху, которого так и не смогли дотащить до санчасти, и Сашку, и Серегу-Зайца, и второго Серегу - Серого, и еще того, скуластого, с раскосыми глазами, по нелепейшей случайности попавшего к чехам, где с ним творили такое, что невозможно выговорить, а не смотреть нам с тобой было нельзя - но не убивали, потому что хотели взять всю вашу группу, а он не сдал, и не назвал даже своего имени, и не хочет называть его до сих пор, приходя в твои - нет, в наши сны - и улыбаясь странной, словно вымороженной улыбкой... Я лежала вместо тебя, тяжело раненая, возле подорванной машины и гадала, успеют ли подобрать и довезти так, чтобы спасти руку. Я видела ребенка, симпатичного черноволосого мальчугана лет десяти, разорванного почти напополам автоматной очередью - твоей очередью! - с невыносимо взрослыми глазами, в которых застыло сожаление, что не успел добежать, не успел сделать все, как велел старший, и теперь Аллах ни за что не пустит его в свой рай... То, о чем я читала только в книжках про войну, врывается теперь в мои ночи, ночи девочки-отличницы с домашним московским воспитанием, врывается властно и неотвратимо, и я взрослею, догоняя тебя - своего ровесника - по возрасту, и понимаю, что значит быть женой не по паспорту, а так, как это должно быть, и нет выше награды для меня, чем твой спокойный сон.

А еще я увидела его - тот самый страшный сон, с которого все и началось. Я узнала его, когда и он, в свой черед, пришел ко мне, ошибившись адресом по велению свыше, и - ты потом говорил - я никак не могла проснуться, и кричала, и всхлипывала, и не получалось вздохнуть, чтобы набрать воздуха - ты испугался, и стал гладить меня по голове, приговаривая: ну что ты, девочка, это ведь всего лишь сон, ты-то что плачешь, маленький мой, светлая моя... А я все смотрела, твоими глазами, на мутно-серую от дыма улицу уже хорошо - по твоим снам - знакомого мне города с черными провалами домов и как по этой самой улице от меня уходит жена, взяв на руки маленького сына, уходит навсегда, а я все пытаюсь позвать ее и покаяться во всем, в чем был виноват, и даже в чем не был; но слова застревают, как пуля в перекошенном стволе, и они отодвигаются все дальше и дальше, исчезая в густом тумане, таком же, как на том перевале, на котором мы потеряли Леху. И я остаюсь - один на один с моей чертовой памятью, с болью, безнадегой и призраками в темноте и гари; и нет больше для меня ничего ни в этом мире, ни во всех прочих, ради чего бы стоило жить. Потому что ей я верил, как никому, как не верил ни друзьям, ни стране, ни оружию, и мне страшно, как никогда в жизни, страшно, страшно...


Я постараюсь, родной, чтобы ты больше никогда не увидел этого сна.