Раньше, в застойные так сказать, времена, большое внимание «рабочим династиям» уделяли. Вот и у нас в семье тоже «рабочая династия», только флотская получилась. Скоро век, как мои родственники морю служат. При этом, повторюсь, династия именно рабочая, так как в общем уж очень больших высот в службе никто особенно не достиг, но по полжизни отдавали морю почти все родственники, да и до сих пор отдают....
Мы как-то даже, смеясь, почти целый офицерский экипаж сформировали: и командир был, и помощник, и механик, и связист, и штурман (правда «минус политработник») и даже химик.
И не без того - на боевой в Средиземном встречались иногда.
Но история-то не об этом вовсе, а о КРБГ-5.
Это - корабельный бета-гамма радиометр. Хорошенький такой приборчик, и цена у него тоже хорошая. Вместе с серебряно-цинковыми аккумуляторами на стоимость «Волги» ГАЗ-24 тянул. Но про цену я потом узнал.
К каждому такому приборчику источник ионизирующего излучения прилагался, для тестирования. Ну источник, кто не знает - коробочка пластмассовая, в ней - капелька металла.
Радиоактивного.
Присказка кончилась.
Я обязанности старпома принимал далеко от родной базы.
Не знаю как другие, а для меня эта должность выстраданная и выслуженная была, и ощущал я себя ну прямо как тот молодой старшина из рассказа Конецкого - йогом высшей квалификации. Все могу. Все умею. И все время себя как бы со стороны наблюдаю.
Командиры боевых частей рапортами доложили, старшины отдельных команд - тоже. Вопросов нет. Осталась химия, которая на кораблях второго ранга прямо на старпома замыкается. Тут проблемы оказались. Какая-то там железяка разграбленной оказалась, что-то еще по мелочи. А в самом конце приема химии подходит командир отделения и тихонько так докладывает, что, мол, нету одного источника радиоактивного излучения.
Что? Источник? - А, ерунда. Придем в базу - новый получим (говорю же, йог!).
Принял я дела и обязанности, и закрутилось - задачи сдавать, времени на подготовку нет почти, а нигде конь не валялся, в общем, белка в колесе, задачи, конечно, посдавали, к межфлотскому переходу подготовились, проверки прошли - вышли.
Про этот источник что-то и не вспомнил никто из проверяющих. Ну, и я позабыл: не напоминают - конечно, забудешь.
Пришли в Город, опять отработки, задачи, док, ввод в первую линию - «не до грибов» - по меткому выражению.
Но, в конце концов, вышли на боевую. Служилось - без кривды скажу - в удовольствие. Вот уж сколько лет прошло, а такой радости от службы, причем не только у меня - что бы я смог один сделать - у всего экипажа, от командира до последнего молодого матроса - ни до ни после не было.
Служим. Постепенно, а корабль на эскадре лет шесть не был, привыкают к нам, и оценки нормальные пошли, и все по-хорошему.
Пока телега не пришла. А в ней - все честь по чести, мол, так и так, один незадачливый подчиненный, мечтая насолить начальнику, заправил под обивку стула последнего личнокраденый источник ионизирующего излучения. Вследствие чего начальник госпитализирован с раком простаты. Посему работникам ООКГБ проверить, а командованию допустить к проверке... и т.д.
Вызываю химика. И тут-то он мне и напомнил забытое обещание добыть новый источник... взамен отсутствующего....
Непохорошело слегка.
Как уж мы там решали и крутили, не упомню. Однако ушел от нас товарищ, удовлетворенный полностью. Все источники на месте, хранятся правильно... и т.п.
Но проверка проверкой, а проблему-то надо решать.
А тут как раз по соседству, в точке на одном суденышке братец мой, химик, обретался. Были у нас такие группочки: отделение, командир отделения - офицер, сидели по разным пароходам в точках, для решения некоторых «спицифицких» задачек.
Прихожу к нему. Так, мол, и так, что посоветуешь? Он чуть не в истерику, что, мол, источник этот восстановить нипочем не получится, и вообще, мол, извини, брат - но жопа у тебя. То есть в полный рост.
Н-да. Посидели, чайку попили, и тут мысль военная, то есть по определению парадоксальная, мне в голову приходит. Ладно. Если нельзя восстановить, значит, надо уничтожить. Путем списания.
А можно ли, говорю, брат, к тебе официально обратиться за помощью в ремонте того же КРБГ?
Тот на меня посмотрел слегка недоуменно, в принципе, отвечает, можно. Старшина команды моей - техник по этим как раз приборам. Мастер военного, так сказать, дела. Но толку -.... Проще к сириякам обратиться. Да только кто же даст.
Ладно, говорю. Обращусь - а ты уж будь добр - не отказывай. На том и порешили.
Пришел я на родной пароход, вызвал к себе химика своего. Поговорили мы за жизнь и службу - и -...
Дней через восемь, на докладе по результатам проворачивания химик озвучивает, что, мол, КРБГ из кормовой аварийной партии не в строю.
Доложил я это дело Кэпу, и между прочим, что в группе химиков на соседнем пароходе мастер военного дела есть. В аккурат по этим самым приборам. Может помощи попросим? - Тот дал добро, телеграммой официальной запросили, от химиков тоже добро, привозите, мол, посмотрим.
Спустили барказ, химик мой с рожей серьезной прибор принес, к нему вся трихомудия прилажена в виде инструкций, формуляров, и т.д. и т.п.
Па-а-а-ехали.
Барказ до парохода дошел благополучно, постоял там минут несколько. Крики оттуда вдруг пошли. В основном матерные - пароход-то тот на ветру стоит, хорошо слышно.
Ладно.
Возвращается барказ - химик на трап подымается - в полной прострации.... Вот, мол, хотел как лучше, и не удержал... уронил. Утопил...
Ну, я его конечно, растоптал тут же, принародно. Слова всякие наговорил. И объяснительную писать отправил.
Потом от брата и его химиков тоже объяснительные взяли, акт составили, и - списали бедолагу КРБГ напрочь.
Пришли потом в базу, отдохнули, я химика в отдел отправляю, акты на списание у главного химика утвердить.
Является к вечеру - довольный.
Докладывает. Прибыл, по результатам боевой службы - доложил, сувенир - маску лично из пальмы вырезанную - вручил. Начали акты подписывать. Дошло до КРБГ - и тут начальник отдела - на дыбы. Да знаешь ли, сколько он стоит, да как новая «Волга», да то, да се.
Толку-то. Утоп, блин, на глубине 105 метров вместе с принадлежностями и формулярами. Вот акт. Вот объяснительные.
А начальник - мол, да не может быть, да не подпишу... - и тут химик мой паузу сделал - тут, за столом у него, у начальника - старлей сидел. Вроде - лицо знакомое. Вот этот старлей - и говорит вдруг:
- Товарищ капитан первого ранга. Все при мне было. Я сам видел, как прибор в воду упал... И вообще. Старпом этот - мой брат. Помогите?
Начальник на одного посмотрел, на другого, и подписал.
.........
Но что больше всего с годами меня интересует, куда ж этот самый источник делся.
И не найду ли я его когда-нибудь - по закону подлости и всей прочей диалектики в своем кресле. Ведь, говорят, эта зараза с громадным периодом полураспада...

А то что-то не то последние годы...
То есть еще пока ничего, но...

ЕЩЕ РАЗ О ЛЮБВИ

Три существа нравились лейтенанту Ф. в замкнутом мире войны - хмурая презрительная официантка Света, пес Угрюмый, и собственный вертолет за номером 10. Все трое были красивы и независимы. Большой, с мускулистым львиным телом, Угрюмый ходил за Светой по пятам, лежал у ее ног, когда она сидела на крыльце женского модуля. Может, он привязался к ней потому, что она его кормила - но лейтенанту Ф. эта странная пара казалась героями древнего мифа - богиня войны и ее могучий верный слуга. А вертолет был драконом (судя по округлостям тела и глазастости - самкой), служившим борттехнику Ф. верой и правдой. «Она очень красива, - писал борттехник Ф. в одном из писем. - Ее полет нежен, от его изгибов все замирает внутри. В звуке ее двигателей собраны все гармоники мира, а значит, и вся его музыка - нужно только услышать ее. Керосин ее светло-желт и прозрачен, как (вымарано)... А ее гидравлическая жидкость (АМГ) имеет цвет и запах клюквенного морса. Именно эта машина - с ее выпуклыми задними створками, с закопченными, забрызганными смазкой капотами, с узкими гибкими лопастями, длинным хвостом, с ее ревущей скоростью и шквальным огнем - воплощает для меня и Эрос и Танатос моей войны».
При всем кажущемся родстве двух пар, лейтенант Ф. никогда не предпринимал попыток к сближению со Светой - только иногда утром говорил Угрюмому, ночевавшему в коридоре летного модуля (в женский на ночь его не пускали): «Передавай привет хозяйке». Может быть, он не хотел разрушать созданную воображением тайну, а, может, просто боялся, что его пошлют вслед за тем же лейтенантом С. Однако втайне фаталист Ф. надеялся на судьбу, и она, уже в конце его войны, свела дорожки борттехника Ф. и официантки Светы. Случилось это так.
Однажды утром, после снятия пробы свежей браги, борттехник Ф. пошел на стоянку через бассейн. Окунувшись и, тем самым, придав телу некоторую бодрость, он поднимался на аэродром по дороге, ведущей мимо крыльца женского модуля. Было раннее утро, небо только розовело, ночная прохлада еще лежала на дороге, и пыль была влажной от росы. Пахло свежестью.
На скамейке возле двери сидела Света. Она курила, накинув на плечи камуфляжную летную демисезонку (чья? - без ревности подумал борттехник). Проходя мимо, борттехник замедлил и без того медленный шаг. Он был еще слегка пьян, поэтому остановился и сказал:
- Доброе утро, Света!
- Доброе утро... - она посмотрела на него и, слегка улыбаясь, спросила: - А что у вас волосы мокрые? Под дождь попали?
И они засмеялись этому нереальному здесь дождю.
- Люблю купаться по утрам, - сказал он, окончательно смелея. - А знаете, я сейчас лечу в Фарах. Если вам нужно что-нибудь - ну там продать или купить, скажите.
- Если только телевизор, - сказала она просто. - Продадите мой маленький телевизор?
Он кивнул, и она вынесла в сумке из перкаля маленький «Электрон» - точно такой же стоял у борттехника Ф. в комнате, и борттехник собирался сбыть его перед самой заменой.
Он взял сумку из ее рук. Он даже коснулся ее пальцев своими - невзначай.
- Как получится, ладно? - сказала она. - Не торгуйтесь там.
И он пошел на стоянку.
Обернулся, помахал рукой. И она помахала ему.
Утро было прохладным, пустынным, и пахло почти как на Дальнем Востоке после дождя.
Борттехник шел к вертолету, улыбаясь, - он хотел, чтобы предстоящий полет был очень-очень долгим, - например, вокруг всего Афганистана, огибая войну где-нибудь на 5-6 тысячах метров, над снежными вершинами, с включенной печкой - теплая кабина и морозный салон - чтобы спокойно вспоминать это, такое уже далекое, утро...

...Когда прилетели в Фарах, горы плыли в жарком мареве. Пока ждали «тойоту» с советником, борттехник Ф. с праваком Милым продали подручным полковника Саттара (начальника Фарахского аэропорта, брат которого был в банде) десять банок югославского конфитюра, попили с Саттаром чай. Увидев телевизор, полковник предложил купить его за пять тысяч. Борттехник Ф. отказался - он знал, что в городе продаст его за шесть с половиной.
- Не продашь, - сказал Саттар.
- Посмотрим, - пожал плечами борттехник.
«Тойота» оставила борттехника Ф. и Милого на центральной улице Фараха и уехала.
- Сначала продадим мои конфеты, - сказал Милый, - а потом поторгуемся за твой телевизор.
Конфеты из огромной сумки у Милого забрали прямо на перекрестке. Пока покупатели перегружали товар из сумки в свою тележку, подошли двое мальчишек, покрутились, прося бакшиш, потом схватили с телевизора, который борттехник поставил у ног, полиэтиленовый пакет с документами, запасными предохранителями и шнуром питания, и бросились бежать.
- Их только пуля догонит, - сказал борттехник, глядя, как мальчишки исчезают вдали. Расстроившись, он даже понарошку прицелился из автомата. Покупатели заволновались, быстро заговорили, но никто не двинулся с места. «Кончай», - прошипел Милый, и, скорчив улыбку, сказал:
- Он шутит! Шу-тит! Ха-ха-ха, понимаете?
Потом они долго бродили по Фараху, предлагая телевизор без шнура. Его никто не хотел брать. Качали головами, махали руками. Уговоры найти бачат, укравших шнур, не действовали.
- Понимаешь, Милый, - грустно говорил борттехник Ф. - Меня попросили, а я все испортил - теперь этот телевизор только выбросить.
- Не ссы, прорвемся, - отвечал Милый, весь мокрый от жары. - Русские не сдаются!
Наконец, один дуканщик спросил, работает ли телевизор от автомобильного аккумулятора, и, получив от Милого горячий утвердительный ответ, купил его за четыре тысячи.
- И то дело, - сказал Милый. - Но теперь пора сматываться, пока этот автолюбитель не попробовал его включить.
И они торопливо пошли к резиденции советников, где их уже ждал экипаж ведомого.

Вечером, борттехник Ф. прибавив к вырученным четырем тысячам свои три, пошел отдавать деньги. Волнуясь, постучал в дверь комнаты. Открыла Света, улыбнулась, пригласила войти.
Она была в белом кимоно с журавлями. Комната на двоих, занавески перед кроватями, столик, накрытый скатертью, мягкий свет двух настенных бра - и головокружительный запах чистого жилья, в котором обитает женщина.
Борттехник был поражен контрастом между этой комнатой и той семиместной казармой, в которой он пребывал уже год. Совсем другой мир хлынул в душу, размягчая ее, и борттехник понял, что, живя здесь, он не смог бы воевать.
Отдал деньги. Света поблагодарила, не глядя, положила их на тумбочку, и сказала:
- Попьете с нами чаю? Мы как раз собирались...
Из-за перегородки, отделяющей кухню от комнаты, вышла ее соседка по комнате - тоже официантка - с чашками в руках, лукаво поздоровалась с гостем.
- Спасибо, - сказал он, собираясь согласиться, и неожиданно для себя проговорил: - Как-нибудь в следующий раз. - И тут же соврал: - Я сейчас в наряде, нужно стоянку сдавать караулу...
Они тепло попрощались. «Будем ждать», - сказали женщины, и он обещал прямо завтра...
Он очень боялся этого завтра, и, видимо почуяв испарения его трусливой души, бог назавтра прислал борт на Ташкент, на котором старший лейтенант Ф. убыл в свой второй профилакторий. Когда прилетел обратно, Светы в столовой не было - вчера улетела в отпуск, сообщила ее соседка.
А еще через неделю старший лейтенант Ф. заменился.
Так, едва начавшись, закончилась эта история. И все ее вероятные продолжения навсегда остались тайной для борттехника Ф. Что, в общем, его до сих пор радует.

Боевому танку номер 483 посвящается...

Где же ты теперь мой боевой товарищ?
Все также заклеен газетой твой башенный номер?
Все также в твоем ЗИПе двадцать банок с тушенкой и двадцать гранат?
Все также у тебя нет маскировочной сетки в комплекте, сгоревшей на дивизионном складе?
А помнишь, мы с тобой форсировали Одер на подводном вождении, кромсали шпорами чешские платформы на погрузке, давали газу на городской брусчатке чтобы выбить глину из траков после учений.
А на стрельбах успевали воткнуть 6-ю между дорожками.
А помнишь, как вытаскивали тебя из оврага тремя другими танками и порвали два троса?
А как разбили нос командиру на ночной кочке, а как лихо развернулись в чешском огороде, когда свернули не на ту дорогу, нацепив грушу на бочку.
Как я копал тебе ломом окоп в скалистых Татрах.
И по заледеневшему Чертову мосту ты бесстрашно прополз, едва не сорвавшись юзом в пропасть... до сих пор наверно, в твоей башне звенит крик командира.
И капитан Готишан из рембата звонил твой БСП московским прибором, когда ты не завелся по учебной тревоге.
Прости, что гнул твои траки о надолбы и заставлял нырять в холодную маслянистую жижу при охоте на дельфинов.
Прости и прапорщика из взвода химзащиты, что подкладывал под тебя имитаторы ИМ-100.
Мы благодарно вспоминаем друг друга, за то что ты меня грел своим подогревателем долгими зимними ночами, а я тебя не перегрел на марше и не забывал влаго-масло отделять.
На какой же свалке ты сейчас ржавеешь, мой боевой друг, или с новым орудием на 32-0 ты стоишь теперь в боксе в боевом полку и тебя выводит на вождение и стрельбы какой-нибудь молодой джигит.

483-й