Предисловие читателям.
Извините за длину, сам не люблю сериалы, постарался оформить это отдельными подглавками для облегчения восприятия. Все описанные события взяты из жизни, фамилии реальны, если я про человека не хотел что-либо сомнительное писать - фамилию не упоминал. Некоторые события ради красного словца сдвинуты по времени, некоторые взяты из рассказов старшекурсников и выданы за свои. Например, история как некий армянин забыл в полете свой позывной, реальна, но происходила не на нашем курсе, за что и прошу прощения (заранее) у Рафика Киракосяна. Надеюсь, что никого из своих однокашников и инструкторов не обижу своим опусом. Себя по мере сил тоже не щадил, курсантом я был весьма посредственным (и по учебе,и как летчик). Пусть эта самокритичность (если что) послужит мне оправданием. Спасибо за внимание!


Будни авиационного училища

АБИТУРА.

«На полеты меня мать провожала,
Тут и вся моя родня набежала.
Ой, куда ты, паренек, что ты, что ты
Не ходил бы ты, сынок, во пилоты».
(Из песни В.Захарова)

Мысль о поступлении в Балашовское высшее военное авиационное училище летчиков имени Главного маршала авиации А.А. Новикова родилась практически внезапно. Вообще-то я планировал поступать в Тамбовское ВВАУЛ им Марины Расковой, чтобы быть «дальником», как дед (только он штурманом летал). Но отец, посоветовавшись с пилотами со 120 площадки (аэродром Чойбалсан, МНР), сказал, что ВТА - «бог, а БВВАУЛ - пророк его». Поскольку истребителем я быть почти никогда не хотел, знаете, эти впитанные с детства предрассудки о том, что «настоящие мужики кверху жопой не летают...» и пр., то мысль о замене одного класса тяжелых самолетов другим не вызвала отторжения в воспаленном юношеском мозгу. Убедили, короче. И вот летом 88 года сразу после выпускного «бала» наш кагал (я и «группа поддержки») тронулся в путь. Расставание с «группой поддержки» произошло прямо на КПП училища. Началась «абитура».

***
Мрачная пыльная полупустая казарма сразу вызвала чувство неприязни и, впервые вырвавшись из-под родительской опеки, я ощутил не восторг, а страх. Какие-то мрачные нестриженные личности в вытянутых советских трениках жрали из банки тушенку, сидя на подоконнике. Другие читали, лежа на грязных матрасах, все время кто-то орал, забегал и выбегал, возле входа неприкаянно сидел на тумбочке «ботаник» с конспектом. Нет, я знал, что такое «дневальный» и «стоять на тумбочке», но соотнести «ботаника» и царящий бардак со словом «дневальный» поначалу не смог. Один из насыщавшихся тушенкой вытянул немытый палец в окно и загоготал: «Гляньте, младший прапорщик». Я подошел к открытому окну. Из казармы первого курсантского батальона выходил начальник училища, генерал-майор авиации (одна звезда на погоне без «полосок») Власинкевич со свитой. «Вы что, клоуны, это ж генерал, лампасов не видите?» Меня сразу зауважали, и даже предложили тушенки. Я, как дурак, побрезговал грязной вилкой и отказался, сославшись на сытость. Жизнь еще очень немногому меня научила.
К несчастью, я попал в эти чертоги сразу после обеда и подвернулся под руку старшине, загремев в первый в своей жизни наряд по кухне. Там и освоил первую в своей жизни курсантскую мудрость: «а небо начинается с лопаты». Лопату в моем случае представляли груды жирных тарелок и бачков. В небо уже совсем не хотелось.
А дальше обучение приемам выживания в армейской среде пошло со страшной силой. Мы учились избегать патрулей, просачиваться во все недоступные места (самоход, например) и выбираться обратно, не спорить со старшими, а уж если требуют отвечать правду - врать, не краснея, жрать в любое время суток и спать в любом положении, забывать зазубренное наизусть сразу после сдачи экзамена, списывать в условиях тотального контроля, шкерится от старшины, ищущего кандидатов в наряд и пр. График моей группы попался очень удачный: медкомиссия - профотбор - экзамены. Очень было обидно пацанам, сдавшим все экзамены на «отлично», профотбор по первой группе, а потом поехавшим домой из-за шумов в сердце или плоскостопия. Но обо всем по порядку.

МЕДКОМИССИЯ.

Прошел я ее, хотя и не без проблем. Ибо основными местами отсева при конкурсе 11 человек на место были медкомиссия и профотбор, «ибо голова, предмет темный и исследованию не подлежит» (близко к тексту к/ф «Формула любви»). Резали нещадно. У меня нашли/придумали плоскостопие и картавость, которые при помощи найденных «группой поддержки» «спонсоров» волшебным образом дематериализовались. Но на дороге к заключению «годен» такого насмотрелся... Естественно, главными героями всех баек про медкомиссию всегда были хирург и невропатолог. Вот и у нас...
Непременным условием хирургического осмотра является проверка ануса, когда проверяемый становится спиной к доктору, приспускает штаны и наклоняется, широко раздвинув ягодицы. Шутники, пускавшие в этот момент ветры в сторону хирурга, медкомиссию, как правило, не проходили. Но и без того клоунов хватало.
- Повернитесь... наклонитесь... раздвиньте... О-о-о, вы хоть газетой пользуетесь?
- (Опешив от неожиданности и глядя на перевернутое лицо хирурга между ног) Нет, я радио слушаю, телек смотрю...
У другого после наклона выпадает из нагрудного кармана рубашки пачка сигарет.
- Раздвиньте... Курите?
- (Пытаясь обернуться) А что, пахнет?
Отдельной статьей приколов были курсанты Казанского УАЦ ДОСААФ. Их «гражданка» представляла собой синее совдеповское трико с сильно вытянутыми коленями и локтями и кеды на босу ногу. Своими ухватками (ночные прокрадывания в самоход вдоль стен, всеядность, стайность) они напоминали шкодливых котов, слегка драных, но неизменно жизнерадостных.
Стоит очередь к невропатологу, травят в ней байки, анекдоты, главным героем которых является предстоящий доктор. Хихикают, шикают, наконец, заходят в кабинет, через 5-10 минут выскакивают оттуда пришибленные и, не оглядываясь, молча бегут на выход. Что-то там за дверью не так. Очередной - курсант-досаафовец, через 30 секунд после входа вылетает под рев «Во-о-о-он!!!» из-за двери, хлопает ей, задумчиво произносит «Идиот!» и удаляется. Все быстро выяснилось. Оказывается «нервопатолог» на каждого входящего наставлял оттопыренный в виде пистолета палец и возглашал: "Пу!!". Потом, склонив голову набок и слегка высунув язык, наблюдал за реакцией. Досаафовец, не будь дурак, после «контрольного выстрела» схватил воображаемый автомат и заорал: «Тра-та-та!!». После чего и был изгнан ревом оскорбленного (в лучших чувствах?) доктора. Вообще, по моим наблюдениям, доктора себя лечить не умеют, или болезни пациентов волшебным образом аккумулируются в них самих. Так окулист у нас смотрел на мир через толстенные иллюминаторы очков (+ 15 единиц, не меньше) собранными в кучку глазами, про невропатолога вы уже слышали, отоларинголог шепелявил и не слышал моего шепота, у дерматолога была легкая экзема. Страшно подумать, чем могут болеть венерологи... А мужики - гинекологи?
Самая приятная часть медкомиссии - качели Хилова. Два кресла с Л-29 поставленные спинками друг к другу на платформу. Механизм качелей таков, что платформа все время остается параллельной земле, качают минут 10. Хорошо, солнышко сквозь листву мелькает, ветерком обдувает, я слегка задремал. А ребята из следующей группы по дороге (качели были возле стационара за территорией училища) напились кваса и пива и качели не прошли, загадив листву и окрестную травку.

ПРОФОТБОР

В мою бытность занимал два дня: письменные тесты и практическая часть. Особо смешного не было, но для интересующихся расскажу. Письменные тесты состояли из нескольких частей: «часы», «компаса», «вольтметры», а также два опросника: первый традиционный (Курите ли вы? Употребляете ли спиртное? Были ли в вашем роду сумасшедшие? И т.п.), второй «заковыристый» (какое прилагательное ассоциируется у Вас со словом «корова»: вкусный, зеленый, вонючий, опасный).
Тесты «часы, компаса и вольтметры» представляли собой решаемые на время задачки. На бумаге рисуются соответствующие приборы, на их шкале проставляется одна из цифр, причем циферблат повернут на произвольный угол (например, север справа или цифра 3 в часах на месте 11). Нужно определить соответственно время, курс и показания вольтметра (определив по цифре цену деления).
Второй день давался тяжелее. Он состоял из ЧКТ и «пыточного кресла». ЧКТ (черно-красная таблица) состояла из беспорядочно разбросанных по ватманскому листу квадратов двух цветов с цифрами от 1 до 49 (вроде). Задания были типа «покажи все четные цифры через одну» или «покажи все черные квадраты в порядке от 49 к 1». Вот и тыкаешь пальцем на время. А потом (после проверки давления и пульса) сажают болезного кандидата в кресло от списанного Л-29 (куда ж без него), перед которым торчат ручка и педали, а также оптический прицел. На ухо цепляют датчик пульса, на левую руку - мокрую манжету с электродами. Ставят задачу при помощи прицела отследить бегущий по установленной невдалеке доске огонек. При этом через манжету периодически пропускается электроток, а за заголовником кресла взревывает сирена. Датчик пульса фиксирует все твои треволнения. Все бы ничего, но я проявил идиотскую инициативу (второй урок: «инициатива в армии наказуема») и вызвался быть «стартовым доктором», проверяя давление и пульс. Насмотрелся на дергающиеся под током тела, наслушался сирены и сел в кресло последним в полуобморочном состоянии. Но прошел по группе «2-б» (первая группа - потенциальные суперлетчики, 2-а - пойдет, 2-б - так себе, остальные - негодны).
На этом фоне собственно экзамены как-то и не запомнились. Сдавали физо, математику, физику и русский язык в виде сочинения. У меня получилось что-то вроде 4-5-5-4. Потом мандатная комиссия, где строгие дядьки и немножко тетьки допрашивали нас о твердости сделанного выбора и тягостная неделя ожидания пока последние группы закончат, и будет написан итоговый приказ о зачислении в училище. Каждый день на дверях казармы появлялись скорбные листки с фамилиями отчисленных абитуриентов. Многие завалились на экзаменах и профотборах - медкомиссиях, а некоторые на самоходах, драках с патрулями и прочих нарушениях. Некоторых из отчисленных забрали «покупатели» из других военных училищ (в т.ч. из моего ранее любимого Тамбовского - там с отсевом переусердствовали, получился недобор).

***
И вот, наконец, торжественный день. Раннее июльское утро, роса в умытой траве и на деревьях, тишина и прохлада. Широкий и длинный плац перед старым УЛО (учебно-летным отделом) с одной стороны заполнен неровным строем кандидатов с вещичками. С другой стороны, перед водруженным на постамент Ил-14 (http://www.bvai.narod.ru/) - кучка старших офицеров и микрофон. В спину абитуре нервно дышат «группы поддержки». Конечно, в строю лишних остаться не должно было, но вдруг... «Внимание, слушай приказ начальника Балашовского высшего военного авиационного...». Фамилии в алфавитном порядке. По мере приближения к моей букве сердце колотится все сильнее, по спине ползет противный пот. «... Корнеев Владислав Викторович...». Деревянными ногами переступаю на другую сторону плаца, символически обрывая пуповину, связывающую меня с семьей, и вступая в когорту летчиков ВТА. Оборачиваюсь, вижу глаза деда. Он не плачет, но глаза нездорово блестят. Постепенно все кандидаты переходят на «летческую» сторону, «Кузнечиков» не осталось. Все, обратной дороги нет.

(продолжение следует)

Прочитал рассказ о танке 483...
И вырвалась наружу вещь о «железе». После ее опубликования сидели с Бородиным и пили.
- Слушай, Игорюха, можно вопрос?
- Конечно, Борода! Давай!
- Вот после твоих снов - ты можешь простить... власть... да нет, при чем тут власть - социалистическая, капиталистическая...
Ты можешь простить ЧЕЛОВЕЧЕСТВО?
И тут вдруг душа рванулась наружу. Я знаю, что мне потом станет стыдно за все сказанное, но переваривать в себе сил не осталось, у котла сорвало крышку...
- Братух...
А что мне остается - ненавидеть человечество?
Так я - частичка именно этого человечества. Мы - такие как есть. Хочется, чтобы было все замечательно, чтобы жили мы "одной, дружной семьей". Но это, к сожалению, утопия.
Я был романтиком, начитавшимся Дюма, Жюль Верна, Владимира Санина и укрепленного суровой мужской дружбой в Клубе Спортивного Альпинизма (так это тогда называлось, а до этого - Секция Спортивного Альпинизма... просто альпинизм - не входил в планы)))). Я мечтал попасть на БАМ и героическим трудом строить светлое будущее. Но БАМ построили без меня. И мы с другом Юркой решили пойти в Афган. Написали заявления в военкомате. От военкомата направили нас в парашютный клуб, где мы совершили три прыжка - необходимый минимум. Потом я попал в Афган, в разведроту, а Юрка в Ригу - в спецсвязь. Три года назад сидели у него, с женами, мать Юркина присутствовала. И вот тетя Шура (Юркина мать) говорит моей жене - представляешь, идиоты были, заявы написали в Афган. Я денег заплатила чтобы Юру отмазать - новую машину по тем временам на эти деньги купить можно было. Юрку как бревном по голове огрели. Потом, когда мы вышли на площадку на перекур, он бросился объяснять мне, клялся что не знал, что вот только сейчас об этом услышал - а на самого было больно смотреть. По щекам его текли слезы, а руки тряслись так, что он не мог попасть сигаретой в рот. Я обнял его и сказал - и хорошо, брат! Хорошо, что ты не попал туда.
Я сам выбрал свой путь. (Я родителям писал, что служу в Венгрии - спасибо моему дядьке, который там служил и много мне чего рассказал))))
Прощать человечество? За что?
За то, что в детстве в Белоруссии я играл немецкими "рогатыми" касками и ржавым оружием времен ВОВ?
За горы, по которым лазал, страхуемый друзьями? За Афган, в который рвался сам от "великого" ума?
Знаешь... Всю жизнь меня окружают ЛЮДИ. Те, которые страховали меня в горах. Те, которые прикрывали мне спину в Афгане, которые под шквальным огнем вынесли меня с поля (правильно ли про горы говорить - поле...) боя. Те, которые вытаскивали меня с того света, тянули из тьмы и безнадеги контузии. Те, которые сейчас дарят мне свою дружбу - совершенно безвозмездно, просто за то что я - это я, ничего не требуя взамен.
Мне часто снятся сны, в которых я разговариваю с людьми, которых уже нет. И все это настолько реально, что проснувшись первое время я даже не могу понять, что это сон. А потом вспоминаю, что этих людей уже нет. И становится грустно. Но это грусть не темная. Ведь, уйдя, они дали нам, тем кто их знал, еще небольшую частичку веры в ЛЮДЕЙ.
Так за что мне прощать человечество?
Я его люблю.

ДЕЛА ЧЕРНОБЫЛЬСКИЕ - 1986
ПРИЗЫВ
Призывали с избытком. Насколько я понял, заявки на бойцов делались войсковой частью с запасцем, да и военкомат повестки рассылал с лишком против заявленного количества. Поэтому бывало и так, что часть привезенных в часть бойцов в тот же день, к вящему их удовольствию, отвозилась по домам.
Занятно, кстати, было отметить, что из России преимущественно приезжали по призыву солидные мужики, остепененные не то чтобы детьми, но порой, даже и внуками. Наши же военкоматы предпочитали посылать молодежь до 30 лет. Собственно, первый удар на себя приняли и вовсе солдаты срочной службы. Только потом их постепенно выводили, заменяя на запасников, почти завершив эту замену в начале 1987 года. Уезжали они печально. Работа в Зоне воспринималась ими как отдых с исключительно хорошими условиями жизни сравнительно со службой в казармах.

ПРОЖИВАНИЕ
До середины октября - в обыкновенных полевых палатках. В конце лета - начале осени большим напряжением сил были построены домики барачного типа - для офицеров, а рядовой и сержантский состав был размещен в палатках из прорезиненного брезента, натянутых на дощатые каркасы. Офицеры жили до 6 человек в комнате. Солдаты - по нескольку десятков в каждой палатке, на стандартных двухэтажных казарменных койках. Отапливались офицерские бараки централизованно - возле столовой находилась котельная, работавшая на мазуте. Солдатские палатки обогревались от дурно сложенных кирпичных печурок. Еще хорошо, что дрова подвозились, так как зима 1986-87 года выдалась суровой, металл в технике рвался, как стекло.

ПИТАНИЕ
Исходя из большого значения всей чернобыльской операции кормежка личного состава отличалась от таковой, принятой в целом по армии. Поначалу я был приятно удивлен подающимися к столу исключительно качественно приготовленными борщами, ухой, супами - и везде было достаточно мяса, да и жирок, которым все это приправлялось, был весьма и весьма качественным. А чудесные каши - на выбор полдесятка наименований. А крепкий ароматный чай - огромный дефицит в те времена. Сахар - неограниченное количество. Кофе - тогда в магазинах его попросту не было. Вдобавок ко всему этому полагался сухой паек - импортные австрийские тушенки, отечественные консервированные сомы, щуки и осетровые. Всего не перечислить. Старожилы, участвовавшие в работах с мая-июня, утверждали, что это лишь бледная тень того, что было в первые недели начала работ.
Но постепенно, к декабрю 1986 года, то ли острота момента прошла и снабжение ухудшилось, то ли снабженцы и продуктовики нашли возможность, и все пришло к привычному уровню. На первое - вода, в которой варилась тухловатая капуста, мерзлая картошка, щепотка непонятной крупы и скелетики от килек. На второе - перловка, без подлив, но с хлебной котлетой. Третье - жиденький компотик.
Поэтому приходилось питаться за свой счет. Благо, платили по тем временам пристойно.

НАГРАДЫ
Ударный труд в тяжелых условиях да еще в армии должен поощряться наградами. Но инициатива, как ни странно, принадлежала верхам - именно свыше спускались разнарядки на количество орденов и медалей, которые наша часть удостоена за трудовые успехи. А уже под награды создавались описания подвигов. Благо, если подворачивался случай, позволявший проявить героизм. А нет, так писалось - за «ударный труд» и тому подобное. Имели место и неприятные разговоры между замполитами на тему - а почему это ты себя подал на «Красную звезду», а меня всего лишь на «Знак почета»? А что делать, если по разнарядке спущена лишь одна «звездочка», но целых полдесятка «почетов»... До "низов" же доходили практически одни медали, слабо котировавшиеся в "верхах"..

РАБОТА
Работать доводилось много. На сон оставалось часов 4-5 ночью, да днем удавалось перехватить час-другой сна, между выездами на очистки и замеры. Уже сейчас видно, что много тогда делалось явно лишнего, а много необходимого не делалось вовсе. Толковая организация работ явно позволила бы обойтись меньшими силами. Да, впрочем, кому она нужна была, толковая организация работ?
Видимо, от избытка рабочих рук, а, возможно, и по иным причинам народнохозяйственного значения, часть ликвидаторов была брошена на строительство небольших, на несколько уютных квартирок, двухэтажных домиков. Причем строительство велось тут же, в потенциальной зоне отселения. Мотивировка - «так надо», «важная задача». Как и на прочих стройках тех времен, даже тут не была организована своевременная доставка строительных материалов. Бойцы, в общем-то простаивали.

ЗАЩИТА ОТ ОБЛУЧЕНИЯ.
Не знаю, что там списывалось, но обмундирование выдавалось хоть и не ношеное, но старенькое, со складов, 20-30-летней давности. Сапоги же были ношеные, из ремонта, с гвоздями, торчавшими в самых неожиданных местах. Носить их было невозможно. Приходилось покупать что получше в окрестных магазинах.
Оказалось, что армия готовилась к тяжелой ядерной войне. Поэтому в избытке имевшиеся средства учета уровня радиоактивного облучения не были рассчитаны на низкие уровни излучения. Те индикаторы, которые имел каждый боец, практически не проверялись, а ежедневно полученная доза излучения записывалась в соответствии с приказами - был такого-то там-то, следовательно в этот день получил такую-то дозу. А вот что ты там делал - рубил ли топором кусты, все усеянные радиоактивной пылью, вручную снимал слой радиоактивной почвы или издали надзирал за производством работ - это никого не интересовало. Доза она и есть доза. Поэтому, бывало, некоторые руководители вписывали себя в приказ на работу в нужном месте, забывая при этом выехать туда, или, в лучшем случае, таки доезжали до нужной отметки, некоторое время глядели на работу своих подчиненных и, удовлетворенные, с чувством выполненного долга, отправлялись назад.
Основным средством защиты был войсковой респиратор, кстати сказать, исключительно качественная штука. До сих пор на базарах продаются из старых запасов. Защита от пыли практически 100%-ная. Однако в эдаком наморднике не совсем удобно ходить, и большая часть несознательных бойцов предпочитала их не носить. Вполне резонными были меры так сказать "административного" воздействия, направленные на то, чтобы таки да заставить всех не заниматься мелким самоубийством - выговор перед строем, запрет выезда в Зону, перевод на хозработы по части. А подавляющая часть людей стремилась попасть именно в зону. Там, в соответствии с приказами, происходило наиболее быстрое накопление полученной дозы, что автоматически вело к скорому "дембелю".
В самых неприятных местах, например на пунктах дезактивации техники, уже имелись ОЗК. Ведь там постоянно приходилось стоять в воде, даже если стоял тридцатиградусный мороз. Самые удобные костюмы Л-1 на складах, безусловно, имелись и даже развозились приближенными к складам товарищами по домам - на рыбалку, но в деле мне не удалось увидеть ни одного.
Весьма слабо влияли жизненные реалии на сложившиеся нормы обмена обмундирования. Как и при обычном течении службы еженедельно производился обмен нижнего белья. И точно так же никто вовсе не стремился постирать или заменить верхнее х/б, которое в наибольшей степени пропитывалось радиоактивной пылью. Самые продвинутые ходили выбивать пыль из одежды в ближайший лесок. Требования сменить пропыленную верхнюю одежду встречались с подозрением - а не хочет ли спихнуть требователь полученное новье в обмен на самогон? Худо-бедно, удавалось раздобыть второй комплект и простирывать его в баньке.
А вот с наступлением холодов стало хуже. Бушлатики были выданы и вовсе никудышные, по тем морозам которые установились. И менять их - ни-ни.
И все одно находилось достаточное число придурков, способных, скажем, захватить в качестве сувенира домой кулечек с радиоактивным песком. Приходилось чуть ли не с дракой убеждать, что это не совсем умная идея.

ОСОБЫЙ ОТДЕЛ.
Ну как же без него? Меня лично полковник-особист, внешне до чрезвычайности похожий на Николае Чаушеску, запугивал всякими карами за то, что я позволил себе сообщить местным жителям истинный уровень радиоактивного излучения в районе их жилья и проинформировать их об основных мерах противорадиационной защиты. Такое ощущение, что негласно проводился глобальный эксперимент по воздействию малых доз радиации на население. Приятного мало.

Немного об осени.

Кто служил в Одессе в 80-х годах и бывал в 18-й бригаде ПСКР, то, может быть, видели командира этой бригады. Колоритная личность - невысокий полный человек с охрипшим голосом. Сейчас уже не помню, как его зовут. В то время о нем ходила такая легенда. Не знаю, правда это или нет, но слышал ее от многих. Идет как-то по бригаде один годок, которому до приказа оставалось совсем немного. Навстречу ему тот самый комбриг. Годок одет в ушитую до нельзя робу, берет у него на затылке. Прошел мимо, честь комбригу, капитану 1-го ранга, не отдал. Останавливает его комбриг и спрашивает своим хриплым голосом:
- Сынок, тебе когда на дембель?.
- Осенью, товарищ командир.
- Поздней осенью, сынок, поздней.