Были «паркетного» крейсера-54 или «рожденные плавать»

Вновь назначенный заместитель главнокомандующего ВМФ, не желая отставать от всех своих предшественников, начал вступление в должность с инспекции флотов. Подобные вояжи при некотором размышлении наводят на мысль, что в командование флота адмиралы попадают не иначе, как прямиком спускаясь с небес сразу с шитыми погонами на плечах, минуя стадии не только лейтенантов-группманов, но и капразов-командиров кораблей. Чаще всего поведение таких начальников, наивно удивляющихся корабельным реалиям, только подтверждает данную версию. Но новый замглавкома, как быстро выяснилось при посещении им «паркетного» крейсера, к удивлению и великой радости корабельных офицеров оказался редким исключением из этого правила.
Отнюдь не чванливый, моложавый, энергичный и общительный адмирал не стеснялся в самых лестных выражениях комментировать царящие на крейсере порядки. Тем более, что показать ему действительно было что. Помимо выдраенных палуб и начищенной медяшки замглавкому с гордостью продемонстрировали и модернизированные за время заводского ремонта ракетные комплексы, и новую главную двигательную установку, и созданную вопреки штатному крейсерскому расписанию «Службу безопасности», не только не хуже профессиональных спасателей подготовленную к борьбе за живучесть корабля, но и способную организовать его охрану и оборону. Окончательно поразили воображение адмирала ничуть не уступающий по оформлению многим городским заведениям самый натуральный бар, в который силами тех же заводских работяг превратилась скромная штатная «корабельная лавка», и великолепно оснащенный спортзал, переоборудованный из кубрика.
Как-то само собой вышло, что по мере продвижения замглавкома по кораблю, представляющие свои заведования офицеры один за другим присоединялись к сопровождающим начальника, и в конце концов на шкафут адмирал вышел окруженный громадной свитой.
- Молодец, командир! Просто молодец! - продолжал восторгаться он, - А какие у тебя офицеры молодцы! Ведь я же понимаю, что всё это благодаря их усилиям сделано, а главное - и в порядке содержится. Это ж колоссальная работа. Отличные у тебя, командир, офицеры! - адмирал на мгновенье задумался, - А ведь мне таких людей так в штабе не хватает. Ну почему же никто ко мне в штаб служить не идёт?
Нестройная толпа корабельных офицеров зачарованно качнулась вперёд. Несмелые мечты начали обретать плоть и кровь - благодатный климат средней полосы..., личный кабинет с мягким кожаным креслом под портретом «гаранта»..., служебная «Волга», да что там «Волга»! - «Мерседес» с шофером..., просторная квартира на Ленинградском проспекте..., дети в университете..., и главное, главное! - их кропотливый ежедневный и еженощный ратный труд наконец-то по достоинству оценили и отметят по заслугам...
Но радужные фантазии офицеров были самым жестоким образом развеяны всего несколькими словами командира:
- Тащ адмирал! - громко заявил он, - Да они же не хотят!

Пикник на фарватере

Молодость - не радость. Молодость вопиюще зовет совершать маленькие глупости. К зрелости, попав под пресс опыта, маленькие глупости падают жертвой глупостей более серьезных. А уж если они соберутся хором!!!
Однажды мой шестилетний сын пришел ко мне, и спросила кроха:
- Пап, а как у вас на корабле офицеров наказывали?
Не ожидая такой «кровожадности» вопроса, я схватил его в охапку и стал шутливо теребить, но услышал:
- Как ты смеешь! Это нападение на свободную прессу! Так как?
- Как наказывали? А ты как думаешь?
- Ну-у-у, пороли и утопляли!
И тут я подумал:
- Точно! Пороли! Ежедневно и словесно! Но не топили - мы сами себя утопить могли.

Вот я - мужчина с папиросом. Я лежу в каюте и думаю - ехать ли на пикник. За бортом июнь, и египетской жары не ожидается. Скорее, пасмурно-дождливое начало приморского лета, поэтому наслаждения от романтической поездки и чувства братства с природой планировать не стоит. Но шторка, прикрывающая открытый иллюминатор, вдруг отодвинулась, и в нимбе небесного света появились лукавые усы Викентьича:
- Что, кабан, готов дышать чистой атмосферой? Поехали!
Стащив по пути за ногу с койки механенка Гошу, ссыпались на стенку, чем-то булькая и позвякивая при ходьбе. Уже на мосту, разделяющем 39 причал и 178 судоремонтный завод, нас догнал стук копыт по шпалам - Гоша был неотразим в своем новеньком белом костюме «Адидас», купленном у барыги за 200 советских баксов с надписью «In Lenin we trust». Он бежал и боялся споткнуться о рельсы, проложенные над бетонным каналом, соединяющим воду залива Золотой Рог с сухим доком завода. Дно этой каменной коробки было обнажено и покрыто толстой слизью мазута, густо посоленной бревнами и досками, оставшимися от разобранных стапелей.
Но вот мы и в заводе, на плавбазе подводных лодок «Какой-то комсомолец», у борта которой покачивается беленький и чистенький как Гошин «Адидас» баркас. Это Викентьич вложил в его ремонт немало жизненных сил - литров десять. Чих-пых, дизель застучал и поплыл нас к парадному причалу напротив штаба Тихого флота, где дожидалась основная масса «пикникского клуба». Сегодня мы будем отмечать поступление в академию нашего «бычка четыре», связиста Кольки. Вон он прыгает на причале, размахивая аквалангом. Погрузились и пошли, радуясь, что в бой идут одни самцы. Давайте посчитаемся: Викентьич - это раз, Гоша - это два, я - это три, бычок - это четыре, козленок - это... В общем, семь с половиной нас набралось. Половина - сын Кольки, двенадцатилетний шустрик со шкодливыми глазами козленка. Красота: чапаем шестью узлами, жизни радуемся, машем морякам эсминца, стоящего на Голдобине под прием топлива - им не весело - их море зовет, далекое и бурное. А у нас все штатно: дизелек, надежный как сам Викентьич, стучит весело, не обещая бесславный дрейф в Японском море; остров Русский по носу, в Босфоре Восточном чисто - проход свободен. Не успели выпить по третьей, а уж обогнули Елену и вошли в длинную змееобразную бухту Новик.
Гребешок! Мы ели его поджаренный на листе железа, мы чавкали кусочками чистого белка, подогретого на раковинах, мы поняли, наконец, что сырой он еще лучше и ели-ели-ели. Не забывая запивать шилом. А бычок Колька продолжал нырять с аквалангом и подтаскивать нам очередную сетку, набитую логотипами фирмы Shell. И если бы не неожиданно обрушившийся дождь, то по нашей эндокринной системе был бы нанесен непоправимый гормональный удар, подобный тому, который нанес нашему опорно-двигательному аппарату выпитый спирт. Икая и припадая в коленях, «пикникский клуб» залез на баркас и помахал на прощание ослиным ушам - двум скалам, обозначенным на карте как остров Уши, очень похожим на это утопленное животное. На обратном пути поднялись ветер и волнение, дождь начал уже не мочить, а сечь наши лица. Потихоньку в трюме собрались все, кто был на верхней палубе, и решили отметить успешный пикник. С трудом распираясь ногами и руками в качающейся скорлупе, разлили, выпили и окаменели, глазами пересчитывая друг-друга: раз - это Викентьич, два - это Гоша, три - это я, четыре - это бычок... А кто ж баркас ведет по Золотому Рогу?! Тут еще и тифон встречного парохода заревел: «Алле, на баркасе, сворачивайтыепта!» Выскакиваем - козленок стоит за рулем: глаза шкодливые, правит прямо в форштевень встречного танкера. В общем, протрезвели мы. Почти. Но до причала у штаба дошли успешно, хоть и окатило волной матерящегося танкера изрядно. Только Гоша - не дурак, «Адидас» свой заранее упаковал в брезентовую сумку, и теперь сладко спит, подложив ее под голову. Проследив глазами, что члены клуба, хоть с трудом, но передвигаются к трамваю, отвалили и пошли ставить баркас в «гараж»: Викентьич - за рулем, я - швартовая партия. С третьего раза ошвартовались и пошли... Но по дороге вспомнили, что в трюме оставили Гошу.
Будили механенка долго: водой окатывали, по морде били нежно, даже щекотали - аут и нокаут, пока Викентьич не вспомнил волшебное слово: «Гоша, тебя механик вызывает». Сила слова «механик» необыкновенна: механенок, падая и вставая, нацепил свою гордость - «Адидас», вылез из баркаса, поддерживаемый нами и побежал. Я же дал Викентьичу отмашку «Валер, иди домой - я справлюсь» и попытался догнать Гошу. Страшно, тут офицер недавно утоп, перепрыгивая в заводе со стенки на понтон. А механенок бежит... и ему под ноги вдруг попадается консервная банка. Пас мне - я отбиваю вперед, Гоша разбегается для удара, цепляется ногой за рельс и летит вниз, в сухой док. И зря я пил - осушился вмиг, даже похмелья не осталось! В ужасе бегу к мосту, с которого улетел механенок; с соседнего сторожевика вахтенный на юте несется и что-то орет. А у меня так и стоит перед глазами белое распятие на мазутном полу. Да фиг там! Док за время нашей прогулки заполнили, и этот «спортсмен» довольный плавает на спине среди бревен, фонтанчики мазута ртом пускает и мне орет: «Олега, прыгай сюда! Кайф!» Тут я и сел, и не знаю, что делать: плакать от счастья или материться. Матросик подбежал: «Что?! Жив! Слава Богу!». Молодец, снял ремень, конец Гоше кинул. Вытащили мы его, хотя он и не хотел, чувствуя себя прекрасно в агрегатной среде.
- Спасибо, братишка! - пожал руку матросу, взвалил обмякшего Гошу на плечо и побрел к кораблю, оставляя за спиной кляксы, падающие с черного «Адидаса».
Уже на юте подмигнул вахтенному «Молчок!» и услышал лукавое:
- Тащ, где Максимку-то нашли? Боцман рад будет.
Утром меня разбудил рев стиральной машины в соседней каюте. Захожу - Гоша «Адидас» стирает, руки и лицо уже не черные, но и не белые.
- Как дела, Максимка?
- Третий раз стираю... Может, оставить его черным? - вздохнул механенок.
Вот такой случился хор бурятского горлового пения по-флотски, рожденный под прессом безбашенной молодости, не успевшей набрать опыта. И ума...
Не пороли нас, а надо было.

Нашел еще одну историю о "славной Украинской армии". Снято сhttp://forum.pravda.com.ua/read.php?2,417789.

Кабы чего не вышло

Оказавшись в Ираке, мы получили оружие, которым пользовалась до этого пятая бригада. Разумеется, его нужно было пристрелять. Но как это ни парадоксально, такой первоочередной важности на войне вопрос оставался без внимания, - рассказывает автор. - Шли недели, а мы продолжали ездить на выезды с не пристрелянным оружием. Целыми днями вокруг нас стрельба. Каждый день зачитывают развединформацию о нарастающей активности боевиков, о нападениях на коалиционные силы и о растущих потерях среди солдат коалиции, а командование батальона по-прежнему ведет себя так, будто мы приехали на курорт. ДАЖЕ У СНАЙПЕРОВ винтовки остались не пристрелянными. Забегая вперед, скажу, что МЫ И В БОЙ ПОШЛИ С НЕПРИСТРЕЛЯННЫМ ОРУЖИЕМ. Позже я узнал причину этого. Наш комбат не любил и боялся стрельб, поскольку не доверял солдатам. Ему так было спокойнее. Спустя почти месяц нашего пребывания Дольфу (ротному) удалось «продавить» пристрелку. Мы взяли все необходимое, начиная от чистых мишеней и кончая мушководом. Но пристрелка под руководством комбата превратилась в цирк: во-первых, он нагнал кучу народу, решив, видимо, за раз покончить с этой неприятной процедурой. Повесить чистые мишени не дал. Выдал нам по 10 патронов, отстреляли мы их в темпе вальса одной серией, после чего подошли к мишеням. Смотрю я на свою - в мишени два десятка неотмеченных дыр, какие из них мои, остается только догадываться. У остальных примерно та же картина. Какие там серии по четыре выстрела, тщательное и однообразное прицеливание и другие постулаты пристрелки, известные каждому сержанту! Какое там определение СТП!

Психанув, я пристрелял свой автомат прямо на базе, поставив у забора ящик с водой. А дежурному доложил, что стреляли местные. К подобным «фокусам» мы вынужденно прибегали неоднократно.

Зато потом в начале апреля после ставшего знаменитым в ВС Украины боя 6 числа я стал свидетелем следующей ситуации. Выходим мы из столовой после ленча, и рядом с нами оказался генерал Собора - зам комдива Центр-Юг, по какой то причине решивший поговорить с солдатами. Естественно, собралась внушительного размера толпа, среди которой было много начальства, и наш комбат тут как тут. Смотрит на всех - глазами прожигает, чтобы никто ничего лишнего не сболтнул. В ходе разговора генерал бросает фразу «Убедитесь, что оружие у каждого пристреляно». И тут же повернувшись к нашему комбату: «342-ой, у тебя пристреляно оружие?» «Так точно, товарищ генерал, конечно пристреляно». У меня аж скулы от бешенства свело. В батальоне от силы два десятка автоматов пристреляно, послал людей в бой с не пристрелянным оружием, и хоть трава не расти. Вот в этом вся наша армия!

Бегство из Аль-Хая

Утром 5 апреля 2004 года я стоял на посту на Крыше-2. Часов в семь утра из машины, крутившейся по району, мы услышали голос, усиленный громкоговорителем. Из потока непрерывной арабской речи можно было разобрать только слово «Юкраниа». Стало ясно, что речь идет о нас. Напротив нас находилось две школы - мужская и женская, и я обратил внимание, что школьники не идут в школу в обычное для этого время. Это были явные признаки надвигающейся угрозы. Спустя полчаса после появления машины напротив базы начала собираться толпа, что-то гневно выкрикивающая. В сторону базы полетели первые камни. Зазвенели разбитые стекла. Мы не стреляли. Командование запретило что-либо предпринимать. Для поддержки нашего вывода с базы Дельта прибыло подкрепление во главе с замкомбрига полковником Хмелевым и несколькими офицерами штаба бригады. Разумеется, приехал наш комбат. Но даже прибытие многочисленного подкрепления не остудило рев толпы. Каменный град нарастал. Низкий забор не мог защитить от него. Спустя несколько минут на базе не осталось ни одного целого стекла. На 129-ом БТРе камень повредил прицел пулемета. Загрузив под каменным дождем свои вещи, мы начали готовиться к выезду. В толпе были явно видны лидеры, руководящие процессом. В конце улицы появились какие-то автобусы, судя по всему, собираясь перекрыть нам путь. Вообще, этот беспредел, показывающий нашу «никчемучность», сильно бил по самолюбию. Проходя мимо группы старших офицеров 6-й бригады, я услышал как один полковник сказал: «Сюда бы взвод ОМОНА». Но он забыл добавить, что такому взводу прежде всего понадобятся офицеры, способные отдать команду «Фас!», а там бы мы и без ОМОНа разобрались. Вместо этого они попытались направить парламентера с коробкой сухпаев, чтобы задобрить толпу. Консервные банки арабы презрительно вернули нам вместе с камнями.

Дальше стало еще интересней. Желая, видимо, блеснуть перед вышестоящим начальством дисциплиной и порядком в отряде, комбат объявил построение во дворе базы всего личного состава для инструктажа перед маршем. О том, что инструктаж можно было провести внутри здания со старшими машин, они даже не додумались. Напомню, что с крыш близлежащих зданий, до которых было где 100 где 200 метров, весь двор просматривался, как на ладони. Выстроили нас прямо как на расстрел. Духи, видимо, сами не ожидали от нас такой дури, а то бы перестреляли в этом дворике весь батальон. В общем, стоят пацаны под каменным дождем, наклонив головы в касках в сторону, откуда камни летят, и лишь тихо матерятся, когда по ним попадают, и слушают, как полковник Хмелев доводит порядок построения колонны, потом частоты для переговоров, скорость и дистанцию на марше, и т.д., в общем все строго и строго по Уставу. Досталось тогда стоявшим справа, но обошлось без серьезных травм. Когда эта канитель наконец закончилась, мы разбежались по машинам.

Мы покинули город под улюлюкание арабов, без стрельбы, а духи сняли этот сюжет на видео и показали потом по «Аль-Джазире» под названием «Как украинских миротворцев выгоняют из Аль-Хая».

Главное - не стрелять

Уже на следующий день после вышеописанной истории начался знаменитый «бой 6-7 апреля» - боевики повстанцы предприняли попытку захвата Аль-Кута. В центре города разгорелась ожесточенная перестрелка. В районе мэрии под огнем оказались украинские миротворцы. Им на помощь выдвинулся взвод автора повествования...

Мы начали выдвижение двумя БТРами. И тут началось то, чего все так боялись, но что должно было неизбежно случится под командованием нашего командира «Ястреба». Он засунул всех внутрь БТРа и приказал закрыть все люки. К счастью, этот приказ никто не стал выполнять, поскольку мы знали, что сделает с нами избыточное давление кумулятивной струи в случае попадания из РПГ. Мы отъехали метров на триста от базы и уже подъезжали к въезду на первую дамбу, когда сквозь бойницу я увидел вспышки на крыше одного из зданий, во дворе которого росло большое разлапистое дерево. Несколько пуль взбили фонтаны песка у нашего БТРа, следующие звонко ударили о броню. С мешков, которыми был экранирован борт, полетела земля.

По нам ведут огонь! - крикнул я - Огневая точка - Третий дом по улице, с крыши рядом с большим деревом! Лучше бы я этого не делал, но сработал рефлекс. Огонь стрелкового оружия не мог нам повредить. Нет, чтобы увеличить скорость, БТР встал, как вкопанный на совершенно открытом месте. Дальше - хуже. Вместо того, чтобы скомандовать «Огонь!», взводный прикипев к командирскому прибору наблюдения, спросил: «Где?» Этот чертов КПН сроду никто не чистил, и он был забит иракской пылью. После боя я посмотрел: В НЕГО НИХРЕНА НЕ БЫЛО ВИДНО!!!. К тому же БТР стоял под таким углом, что прибор просто не поворачивался туда, куда нужно. Нас продолжали обстреливать. На этот раз это увидели все, кто сидел по правому борту. Теперь стреляли еще и с крыши углового здания, а также из-под стоящего бензовоза.

Когда по броне звякнуло еще несколько раз, взводный сделал то, за что потом его возненавидел весь взвод. Вместо того, чтобы принять решение самому, вопреки здравому смыслу и всем инструкциям по применению силы, согласно которым он был обязан сразу же дать команду на открытие огня, он начал вызывать оперативного дежурного по батальйону:

695...

На приеме...

695, я Ястреб, попал под обстрел, разрешите открыть огонь?

Но 695-й, видимо, или не услышал из-за галдежа в эфире, либо не захотел отвечать, здраво рассудив, что командиру на месте должно быть виднее...

695, Прием? 695, я Ястреб, прием, 695, огонь разрешаешь? - продолжал надрываться в рацию КВ. И нам: Миша (наш пулеметчик КПВТ), ты видишь? Я ни хрена не вижу!

Но мы-то видим!!! Разве этого недостаточно? Тут нас выручили американцы. Два Хаммера, стоявших правее нас, видимо, увидев, что мы попали в переплет и при этом сами ни хрена не стреляем, врезали из своих крупнокалиберных пулеметов. Возле углового дома земля взорвалась фонтанами песка. Миша, увидев куда лупят американцы, и, видимо, поняв, что если сейчас же не переломить ситуацию, это может кончиться плачевно для всех заорал: Вижу!

Только после этого Ястреб родил команду.

Мы влупили с правого борта по всем местам, откуда велся огонь. Стрелять было неудобно, мы мешали друг другу. В этот момент я поблагодарил Бога за то, что рискнул втайне от начальства пристрелять автомат. Что-то черное свалилось с крыши с того места, где я в первый раз увидел огневую точку. Кого-то, похоже, завалили. Огонь в нашу сторону на время затих.

Прямо напротив нас по подразделениям, находившимся в городе, били духовские гранатометчики. Самих стрелков не было видно, но их позиции были четко видны по поднимавшимся облакам пыли и белого дыма. Если уж взводный решил тут стоять, то следовало хотя бы съехать с дороги, пока кто-то из них не развернулся и не влупил по нам. Это позволяло прикрыться насыпью и немного уменьшить силуэт нашего БТРа. За насыпью можно было бы высадить и пехоту.

Но взводного, видимо, перемкнуло, и происходящее далее вообще не лезло ни в какие ворота. В ответ на это предложение он заявил: Нельзя, брат, мы там застрянем. (Был у нас в роте случай, когда преследуя какую-то машину, БТР слетел с дороги в сторону реки у увяз практически до половины. У взводного видимо развилась фобия на это счет). Не веря собственным ушам, я распахнул люк и уставился на землю рядом с дорогой. Обычный твердый грунт, в пыли видны следы колес БТРов и БРДМов, Более того, в ста метрах правее, спрятавшись за насыпью, стоят два американских джипа, хоть бы на сантиметр просели. Об увиденном я немедленно доложил командиру, но тот продолжал настаивать на своем. Застрянем и все!

Более того, он почему-то приказал развернуться и ехать обратно. Мы проехали метров тридцать и снова встали посреди дороги. Увидев наши непонятные маневры, духи снова открыли огонь в нашу сторону. И снова непростительно долго командир не разрешал стрелять. Наконец, сосредоточенным огнем двух КПВТ и стрелкового оружия мы снова заставили духов заткнуться. В этот момент Миша срезал огнем гранатометчика, некстати выскочившего из-за укрытия. После того, как на него начал орать весь десантный отсек, командир наконец согласился, что лучше все-таки съехать с дороги.

Немного прикрывшись насыпью, мы почувствовали себя увереннее. Среднее расстояние до ближайших домов, из которых по нам велся огонь, было метров 350-400, то есть достижимое для гранатометного огня. Тем не менее, взводный продолжал мариновать нас в машине, что снижало нашу огневую мощь, поскольку стрелять мог только борт, обращенный в данный момент к противнику. Особенно хреново было Максу с его СВД - он просто не мог развернуться внутри. К тому же мы плохо контролировали обстановку вокруг себя.

БТР второго отделения в этот момент оказался левее. Правый фланг прикрывали первый блокпост и два американских Хаммера «Дельты». У американцев было несколько стрелков, два тяжелых пулемета и снайперская пара. Этих огневых средств было более чем достаточно. Нам тут в принципе было делать уже нечего. Подавив обстрелявшие нас огневые точки, мы должны были выполнять приказ и ехать дальше, но у командира было другое мнение этот счет.

Судя по интенсивности стрельбы и радиопереговоров, бой в городе вступал в самую яростную фазу. Разрывы РПГ звучали один за другим. Духовские гранатометчики обстреливали наших, стоявших между второй и большой дамбой через Тигр. Самих стрелков не было видно, (они находились в небольшой яме) но их позиции отчетливо демаскировались облаками белого дыма и тучей пыли, поднимавшейся от выстрелов. Не видеть их мог только слепой. Они работали от углового дома, возле которого торчал заметный ориентир - три высоких пальмы, и из небольшого сада правее здания школы. Из эфира тоже постоянно слышались целеуказания в этот район. Мы предложили обстрелять их из РПГ и ГП-25, поскольку стрелковым оружием их было не достать. В этот момент взводный заорал то, от чего у меня волосы встали дыбом: Куда ты собрался стрелять? Ты в тюрьму сесть захотел?

На секунду повисла пауза. Между строк это воспринималось как «Ты хочешь, чтобы я из-за тебя в тюрьму сел?». Эти слова ясно показали, что командир до сих пор отказывался понимать очевидное - игры в «миротворчество» закончились, началась война, и действовать надлежит соответственно.

«Не спросят ли с меня потом за это?» - эта мысль читалась во всех его поступках. Стало ясно, что ни в какой город мы дальше не поедем, и ни приказ командования, ни чувство ответственности, ни даже то, что в городе вел бой его друг Дольф, не заставят нашего командира продвигаться дальше. Более того, опасаясь, как бы кто-то не услышал в эфире его позывной, он перестал выходить на связь со второй машиной, не говоря уже о связи с вышестоящим командованием. Напрасно пытался докричаться до него Сашка, командир второго отделения, стремясь получить хоть какую-то команду. Словно приклеившись к ПНу, он делал вид, что не слышит ни рации: «Ястреб», я «Ястреб-2», что мне делать?», ни наших издевок: «Какого хрена мы тут стоим?».

Что должен в первую очередь сделать командир, чтобы принять решение? Он должен оценить обстановку. Для того, чтобы ее оценить, нужно было как минимум осмотреться, а как же ее оценишь, если нет сил высунуть голову из БТРа, а изнутри ни фига не видать? Мы намекали ему, что нужно хотя бы связаться с теми, кто вел бой в городе, чтобы они хоть примерно сориентировали его, где стоят они, где противник, с какого направления ведется обстрел. И куда нам лучше подъехать, чтобы им помочь. На фоне этого бардака меня поразило, как грамотно и спокойно работал командир второго отделения.

Этот 20 летний пацан, подписавший контракт сразу со срочки, мог бы дать фору многим офицерам. По крайней мере, было видно, что башка у него варит в пять раз быстрее, и командовать он не боится. Не дождавшись вразумительных команд от взводного, он высунулся из люка, осмотрелся, нашел в ста метрах левее нас пустующий капонир, загнал туда БТР, почти до половины спрятав его за насыпью, высадил пацанов, смотрю я, как они укрылись - милое дело. Справа БТР, слева и спереди насыпь капонира, ну натуральный окоп.

От огня нашего пулемета загорелся бензовоз, припаркованный в начале улицы. В небо устремился столб черного дыма. В самом доме тоже начался пожар. Видимость сильно ухудшилась, чем не преминули воспользоваться духи. Огонь их гранатометов усилился.

В нашем БТРе назревал бунт. Макс решил вылезти наверх и, спрятавшись за открытым люком, начал вести наблюдение. Должен сказать, что нам повезло с оптикой. Помимо Макса со своей СВД и Михи с его пулеметом, было еще два бинокля - один командирский, и мой личный. Это позволяло нам существенно увеличить эффективность наблюдения за полем боя. Вскоре Макс наконец увидел свою цель и доложил об этом, но пока командир «думал», цель скрылась. Макс сделал выводы и в следующий раз сразу заорал «Огонь!!!» и начал стрелять. Пораженный им боевик упал, но по его целеуказанию открыли огонь и остальные. Добавили жару и американцы. Три крупнокалиберных пулемета и несколько автоматов, бьющие в одну точку... Короче, когда пыль осела, от боевика ничего не осталось. Но командир команды так и не дал. Лишь когда стрельба прекратилась, он спросил: Парамон, ты стрелял? Молодец.

Это был последний результат, который дал наш взвод в этом бою. В дальнейшем мы еще несколько раз открывали огонь, но в целом наши последующие действия были мало эффективны.

Лампасы, прикрытые трупом

В первые минуты апрельского боя погиб пулеметчик разведроты Руслан Андрощук. По бригаде ходили устойчивые слухи, что его смерть была вызвана тем, что командование непростительно долго тянуло с разрешением на открытие огня. Эта информация перестала быть «слухом», когда подтвердилась в официальной газете 6-бригады «Миротворец». Во избежание кривотолков цитирую дословно рассказ командира разведроты, напечатанный в газете: «Непосредственно же все началось в 11:45 с того, что из зеленого бусика, который выскочил с улицы и мгновенно повернул в противоположном от нас направлении, дали автоматную очередь. Стало понятно, что нападение заранее спланировано. Когда машина почти исчезла, слева по ее движению по нам начали бить уже конкретно. В ОТВЕТ МЫ ОТКРЫЛИ ПРЕДУПРЕДИТЕЛЬНЫЙ ОГОНЬ ВВЕРХ. (Это важно). Однако приблизительно через полчаса по нам начал работать вражеский гранатометчик. Наблюдатель Владимир Литвинчук его засек. Вторым выстрелом попали в левый бок бронетранспортера старшего лейтенанта Павла Кашпировского, вследствие чего смертельное ранение получил пулеметчик КПВТ рядовой Руслан Андрощук. Мы получили команду стрелять на поражение и под прикрытием других машин сразу отправили в тыл поврежденный БТР...» 2 ст. «Миротворец» N7 10.04.2004.

Из этого явно следует, что несмотря на то, что все признаки угрозы были налицо, командование «ждало трупа», чтобы потом, прикрываясь им, объяснять свои действия. Мол, «нас обстреляли, убили нашего, мы вступили в бой...». Это притом, что мы имели четкую «Инструкцию по применению силы многонациональной дивизии Центр-Юг», которая давала право на мгновенное открытие огня на поражение из всех огневых средств при малейшей угрозе жизни и здоровью личного состава. Более того, пункт 3 этой инструкции гласил: Сила, включая огонь на физическое уничтожение, применяется в следующих случаях:... 3) Против лиц, которые совершают или могут совершить действия, которые могут привести к потерям среди личного состава своих военнослужащих, или военнослужащих сил коалиции...»

Этот пункт вообще сильно расширял наши полномочия, позволяя открывать огонь по любому человеку с оружием, не одетому в форму коалиционных сил или правоохранительных органов Ирака, поскольку такой человек «мог совершить действия». Следовательно, стрелять на поражение можно было сразу же после того, как «из зеленого бусика, который выскочил с улицы и мгновенно повернул в противоположном от нас направлении, дали автоматную очередь...» Но командование предпочло перестраховаться - в результате гроб, прикрытый желто-голубым украинским флагом.

Августовский позор

В 20-х числах августа подразделение 61 батальона под командованием майора Михайлюты гнало конвой из Вавилона в Аль-Кут. В составе колонны было 4 БТР-80, «чайка» и один конвоируемый грузовик. Навстречу нашей колонне шел довольно длинный польский конвой. Должен сказать, что поляки вообще гоняют колонны с довольно слабым сопровождением. Их основная боевая единица - открытый джип с четырьмя стрелками, водителем и пулеметом ПКМ на турели. Тяжелого вооружения нет. В этом районе дорога на Вавилон представляла собой извилистую трассу, вдоль которой растут довольно густые и большие по площади пальмовые рощи. В глубине этих рощ прячутся одинокие строения. Такие места в Ираке встречаются очень часто, и разумеется, используются для организации засад.

И вот хвост польского конвоя попал под раздачу по стандартной схеме. Подрыв фугаса и последующий обстрел из стрелкового и РПГ. Задняя машина приняла бой, давая возможность конвою покинуть зону обстрела. Им приходилось очень тяжело. Духи их обстреливали, находясь в глинобитном здании метрах в 200 от дороги. Наши услышали взрыв и стрельбу и встали в метрах трехста за очередным изгибом дороги. Первая машина поляков выскочила из-за поворота. Поляки, увидев наших, бросились к ним за помощью. Но майор Михайлюта вовсе не горел желанием ввязываться в бой. Он был типичным представителем поколения офицеров, воспитанных не на тактических учениях и полевых занятиях, а на евроремонтах казарм и рисовании плакатов. В Ираке он занимал одну из штабных должностей, на выезды практически не ездил, короче, необстрелянный. В Вавилон он ломанулся за дешевой техникой на рынке и тут такая ж...

Несмотря на то, что весь личный состав конвоя во главе с Уокером (командиром второго взвода, обычно командовавшим конвоем) потребовал немедленно оказать помощь союзникам, он повел себя как последний к... Для начала он в течение пяти минут пытался связаться со штабом. Видимо, рассчитывал, что штаб не даст разрешения на вмешательство. Поляки, увидев, что вяжется такая каша, а счет в бою идет на секунды, рванули на помощь к своим. Связи, как водится по закону подлости, нет. Но когда он все же дозвонился, к его большому огорчению штаб дал «добро». Тогда он сказал: «По х-й мне твое «добро». Ты там, а я здесь. И отвечать придется мне...»

Бой кончился без наших. Поляки потеряли двоих убитыми и еще двоих ранеными. Досталось местным арабам, угодившим под разрыв фугаса. Когда наши проезжали через это место, они видели, как тела убитых грузили на машины. Вдогонку нашим поляки показывали средний палец. Этим жестом в Вавилоне еще долго встречали наши конвои. Вернувшись на базу, Уокер рыдал как ребенок. А Михайлюта пытался меня строить, что я ему честь не отдаю...

Это был последний гвоздь в гроб, в котором похоронили репутацию 6 бригады в Ираке, которую одни завоевывали кровью, потом и отвагой, а другие, которых было меньшинство, безжалостно топтали, боясь рискнуть не столько жизнью, сколько звездами и карьерой.

....прокол по причине незнания угонщиком матчасти...

18 ноября 1982 года группа тбилисской "золотой молодежи" во главе с дочерью секретаря ЦК КП Грузии Тамарой Патиашвили пыталась угнать в Турцию Ту-134,
вылетавший рейсом на Киев. Ворвавшись в кабину, они не заметили сидевшего внизу штурмана Владимира Гасояна, который, спокойно прицелившись, выстрелами из табельного ПМ убил двоих угонщиков. Эти выстрелы и предопределили неудачный для них исход дела, но здесь есть еще обстоятельство. За несколько лет до угона был снят учебный художественный фильм "Набат" (он демонстрировался в учебных
подразделениях "Аэрофлота"), в котором предводительницу угонщиков сыграла Наталья Варлей. Фильм изображал почти точно такую же ситуацию, и в летной среде до сегодняшнего дня бытует версия, что компания пошла на дело, вдохновленная фильмом, который удалось посмотреть по праву избранных. Если это так, то кино сыграло с молодыми людьми злую шутку:
действие фильма происходило на борту Ту-134 с РЛС "Гроза", в котором кабины штурмана не было...

(фрагмент статьи В. Мартианова "...а нужен мне берег турецкий". Угоны
самолетов 241-го летного отряда (г. Краснодар)", "Мир Авиации",
N2-2005)