Радио-этюды

Недавно заглянул на вышку к диспетчерам, спасибо за работу их нелегкую сказать. Уютное это место. Смену они уже сворачивали, «дичи» в небе над KDTO не наблюдалось и нашлось время обменяться профессиональными байками (затертыми и не очень). Наиболее задушевные представляю вашему вниманию.

Равенство
В жаркий летний день на 10 тысячах футов бодро стучит маленьким движком «полетаный» Пайпер Эрроу. Набор такой «взрослой» высоты занял с полчаса, причем на последнюю «штуку» футов ушло минут двадцать. Пилотская нирвана была грубо прервана указанием диспетчера Центра немедленно набрать 11 тысяч во избежание «траффика». Далее диалог.
Пилот (П): Вы это серъезно? (а то как же...) Я ж 11 займу только через 10 - 20 минут.
Диспетчер (Д): (чешет репу) А сколько надо чтобы снизиться на 9, а потом обратно на 10?
П: А... примерно столько же.
Д: (!засада! и тяжелый вздох) Вас понял, попробуем план Б. (лениво) Пайпер 207, держите коридор на 10-ти. (далее привычной для профи скороговоркой) Юнайтед Эйрлайнз 123, смена курса, новый курс 020. Американ 456, набор высоты прекратить, оставайтесь на 9, встречный траффик на 12 часов 10 миль на 10 тысячах - Пайпер. Транс Уорлд 789, ваш запрошенный маршрут отменен, правый разворот на курс 250, снижение прекратить на 11-ти. Делта 431....

Братство
Диспетчер порта неспешно беседует с пацаном-пилотом только-что вымученно «кинутой» на бетонку Сессны.
Д: Что там у тебя, вывозной сегодня?
П: Ну да. (полушопотом) Экзаменатор - зверь...
Д: Сильно волнуешься и страшно боишься?
П: Всяко..
Д: И правильно делаешь. (сочуственно) Какого ж ты хера, родной, вместо полосы на рулежку то приземлился?

Пятница
Полосы большого порта одновременно пользуют авиалинии и Национальная Гвардия. Диспетчер «разруливает» отбывающие борта.
Д: Ф-15 «Рафрайдер», рулежку разрешаю, следуете вторым номером за 767-ым Боингом.
Пилот «пятнашки»: (с вялым интересом) А куда идет 767-ой?
Д: (мечтательно) На Гаваи.... (злорадно) Но ВЫ следуете за ним только до старта!

Настойчивость
В разгар Иракской войны пилот четырехместного «Мушкетера» нудно уламывает диспетчера Центра дать сквозной коридор через зону тренировок авиабазы Эдвардс. Диспетчер проявляет вежливость в работе с клиентом.
Д: Зона R2125 на настоящий момент закрыта, но специально для вас я попробую с ними сторговаться...
Д: (радостно, минуту спустя) Мушкетер 123, Вам добро на вход в зону. У них только что закончились низколетящие мишени. Вы уж там как-нибудь увернитесь по возможности.

Скромность
Авиа-шоу в Ошкош, Висконсин. Частные самолеты прибывают до начала шоу тучами, башня из-за перегрузки частот вынуждена по радио работать в «одну-сторону». Пилоты подтверждают получение указаний визуально, качнув крыльями.
Д: Сессна 456, вы номер 3 на посадку, начинайте снижение.
Сессна аккуратно «машет».
Д: Питтс 123, вы номер 4, подвердите отмашкой.
Пилотажный Питтс молниеносно крутит «бочку» сначала в одну, потом в другую сторону.
Д: Питтс 123, поправка, вам посадку отменяю, идите на второй круг. А эти ваши выебоны попробуйте на публике.

Человеческое
В «отстойнике» на 8 тысячах десятки бортов крутятся подолгу в ожидании разрешения на посадку. В порту блокирована аварией одна из полос. Пилот «Бонанзы» с заметным раздражением в голосе запрашивает оценочную длительность задержки. Диспетчер немедленно парирует.
Д: Бонанза 123, у вас какие-то претензии?
Пилот начинает что-то говорить в микрофон, его прерывает отчетливый детский голос с вечным «папа, я хочу писать».
Д: Бонанза 123, ваша ситуация мне кристально ясна, начинаете снижение немедленно, идете вне очереди...

Пинг-понг
Иду по маршруту глухой ночью на границе двух центров УВД. При пересечении такой «границы» обычно происходит передача борта, причем дублируется это действо между центрами по телефону.
Центр А (приятный женский голос): Сессна 123, новый курс 195, свяжитесь с центром Б, частота 123.1.
Кручу ручку автопилота, меняю курс, отмечаюсь с центром Б. Через пару минут Б заворачивает меня обратно на курс 170. Голос мужской и очень усталый. Проблем нет, снова отмечаюсь с А. Вскоре ситуация повторяется, А ставит мою Сессну на 195, пересекаю «бордер», заново рапортую на 123.1. Б, недолго думая, отфутболивает меня обратно в зону ответственности А. Когда слышу ставший почти родным голос, стреляю на упреждение:
- А сейчас я, как дисциплинированный участник воздушного движения, сменю курс на 170 и частоту на 123.1, и оставлю Вас, сударыня, ненадолго в покое.
Центр А: (смущенно) Сессна 123, нет необходимости, со третьего раза я его (диспетчера центра Б) на поход в кино и пиццу уболтала. Сохраняйте прежний курс и спасибо за помощь...

Камчатка. Рыбачий. 1995год. Экипаж АПЛ. Лодочку сдали, готовимся к отпуску. Лето.Август. И как на грех, тянется очередная комиссия из Москвы, с целью проявить внимание к нам, несчастным, осчастивить нас своим вниманием, а заодно, загрузиться икоркой, побухать и всё в лучших традициях флотского гостеприимства.
Ну, естественно, казарма нашего экипажа попала в план проверки и народ неделю убивался, всё крася, маркируя и т.д.
Я, целый страшный лейтенант, стою дежурным по части. Мичман - помощник дежурного и дневальные тоже на стрёме. С контрольной проверкой перед визитом высоких гостей должен прийти наш доблетный командир дивизии, целый контр-адмирал, Костя Сиденко. Уникальный кадр.
Ну я за дежурство спокоен, как мамонт в леднике. В казарме всё что можно пометить, промаркировать, привести в порядок и т.д. - в норме. Старпом лично влез в каждую шхеру и сказал, что все нормально. Но за что я получил замечание и оно было внесено комдивом в книгу журнал, не поверит в здравом уме никто.
Наши матросы, вдохновленные бездельем и инициативой зама, на подоконниках поставили горшки для цветов и навтыкали туда красивых искуственных цветов. С расстояния - как настоящие, и пахнут приятно.
Комдив лазит по казарме, ищет, к чему пристебаться. Я лазю за ним, а еще свора штабных идиотов, в которую, зачем то, затесался даже флагманский мускул, интеллектом ничем не отличавшийся от табуретки. Естественно, замечаний нет и быть не может, но надо... Флагманский мускул что-то почтительно шепчет комдиву на ухо. мне не слышно. Потом подходит строевым шагом к подоконнику, берет горшок с цветком и несет его к комдиву. В итоге записано замечание, от которого ржал весь экипаж: "На цветах остутствует бирка с датой поледнего полива!"

Были «паркетного» крейсера N61 или «знаток порока»

Обещанное высоким командованием повышение обороноспособности России путем комплектации Вооруженных Сил на контрактной основе, споткнулось о такую никем неучтенную мелочь, как менталитет солдат и матросов. С удивлением и ужасом офицеры «паркетного» крейсера обнаружили, что заключившие контракт матросы и старшины после первой же зарплаты массово ушли в запой. Корабль обезлюдел. К счастью через несколько дней деньги у контрактников закончились, но через месяц ситуация с пугающим постоянством повторилась. Вырвавшиеся из-под родительской опеки вчерашние школьники не задумываясь о последствиях стремились вкусить того, что они считали «радостями взрослой жизни».
Спрос моментально родил предложение. Город расцвел настоящими притонами, где за деньги девицы не первой свежести готовы были предоставить контрактникам кров, стол с низкопробной выпивкой и отнюдь не материнские ласки. Надо отдать должное, большинство матросов и старшин в первые месяцы отведав запретных плодов, успокаивались, проникались ответственностью и начинали исправно нести службу. Но всё равно ежемесячно на следующий день после зарплаты нескольких контрактников на построении экипаж постоянно недосчитывался. Их непосредственные командиры, кляня судьбу, были вынуждены тащиться по всем городским вертепам, в одном из которых обязательно обнаруживали своих нерадивых подчиненных в непотребном виде и конвоировали их на корабль.
Командование крейсера ничего не могло поделать с этой проблемой, несмотря на все старания:
- И в очередной раз обращаюсь к контрактникам! - зам командира по работе с личным составом не терял надежды на силу убеждения. - Прекратите, прекратите это блядство. Захотели отдохнуть, развеяться - пошли бы в город, познакомились с хорошей девушкой, сводили в ресторан. Ну что хорошего может быть в этих ваших блат-хатах? Натуральные публичные дома. Все мы прекрасно знаем их адреса...
- Мы-то - ладно. А вы - откуда? - немедленно откликнулся из задних старшинских рядов задорный мальчишеский голос.

ПРО БАЛТИЙСКУЮ ЧАЙКУ

-Ну ёп, ну ты чего это делаешь, а, рыжий? - в раздражении спросил я.
-Искусство, брат! Понимать надо! - не поворачивая головы и не вынимая сигареты изо рта ответил Антошка.
-У нас ещё во-о-о-он сколько тут (я ленинским жестом указал на колонну грузовиков), а ты херню какую-то малюешь.
-Это не херня, это - чайка, ....наша балтийская чайка, - с налётом грусти в голосе сказал Антон.
-Самэц! - с характерным акцентом из анекдотов уточнил тот из нас, которого звали Георгием Хеладзе.
Антошка сделал последний мазок на двери Захара, отступил на метр, как заправский живописец, поцокал языком и полез одевать дворники.

На этом представлении мы уже бывали. Прошло полгода, но тут ничего не изменилось. Как и в прошлый раз, начальник командировочной партии, прапорщик Дранков, застрадал от зубной боли на станции и пообещал вскорости догнать. Как и в прошлй раз нас никто не ждал, не хотел видеть и слышать. Тот-же суховей гонял останки той-же скудной растительности той-же самой степи. Подросшие псы слегка заматерели, поумнели и гавкнув, для протокола, продолжали лежать в пыльных лужах, тяжело переживая раннюю жару. Сержант на КПП уже, наверное, уволился и его место занял другой боец. Пагубная привычка спать на телефоне переходила здесь из поколения в поколение, - у бойца на щеке виднелись точно такие же круглые следы от номеронабирателя.

В прошлый раз нас разместили в огромной заброшенной казарме и тут-же обокрали. Мы привезли лампочки для Захаров, километры электропроводки и толстого мл. сержанта Гошкодерю. У Гошкодери было много недостатков, - он много ел, он много пил, в учебке его ничему путному не научили, он был ленив, как полковой санинструктор, но одно его преимущество с лихвой покрывало всё остальное. В нём было много живого веса, у него были огромные красные кулаки и совсем чуть-чуть терпимости к чужакам.

Гошкодеря был оставлен на хозяйстве, а мы отправились в город духов - в город законсервированной техники. Слева и справа тянулись ряды открытых и закрытых боксов. Тут и там стройными, но мёртвыми коробочками были разбросаны грузовики, пушечные лафеты, гусеничные шасси, полевые кухни и прочая, иногда совсем незнакомая, пугающая своей уродливостью, военная техника. Время от времени в репродукторах, развешанных на столбах, раздавались отрывистые, нечленораздельные, словно выдранные из предложений слова. Они долетали до нас с разных направлений, превращаясь в акустическую мешанину. По пути мы видели двух офицеров, майоров. Один куда-то спешил, держа под мышкой футляр из-под скрипки, а второй молча сидел прямо на земле около цистерны с водой и смотрел в небо.

На маневровом тепловозе добрались по указанному нам «адресу». Машинист был военным, но был отчаянно пьян и на все вопросы улыбался и указывал пальцем вдаль.

Какой-то военный в комбинезоне, со следами пожарища на спине, долго пялился в наши бумаги, сверял какие-то номера, шевеля губами переписывал в свои бумажки номера наших военников и, в конце-концов указал на десяток Захаров.
-Начинайте с этих, - хорошо поставленным командным голосом сказал он и,забрав с собой парочку типов в таких же обгорелых комбезах растворился.

Часть Захаров была уже оттёрта от консервантов, а кое-где виднелась даже новая электропроводка, поэтому дело пошло споро. Сиденья, правда, как всегда, пришлось искать в опечатанных собратьях. Кронштейны зеркал пришли оттуда же. Лампочки мы вкручивали свои, привезённые. Военный в подгорелом комбезе появился потом ещё раз, ненадолго, и доброжелательно объяснил, где находится баня. Затем на небе повисли первые звёзды, и мы, уставшие, но довольные (с), отправились в своё жилище.

Наш «дневальный» удивил, - казарма была подметена, картошка почищена, и, неизвестно откуда взялась электрическая плитка.
Сам Гошкодеря сидел на подоконнике с каким-то хлопцем.
-Зёма мой, Миша, целый старшина, - представил он его нам. - Они ночью уезжают, - вот, плитку нам оставляют.
-Есть шило, - после паузы сказал Гошкодеря и общество оживилось. - На тушёнку выменял, - один хер у нас много.
Пили из горла странного вида пластмассового сосуда. Пили без страха отравиться, не закусывая. Потом долго обнюхивали правый рукав и говорили «б-р-р-р».

Искупались в бане, смыли пыль и тяжёлые фракции нефти. Выпили ещё немного, закурили и вернувшись в казарму, расселись на ступенях с отчаянно расстроенной гитарой рыжего Антона. Гошкодеря и его земляк, старшина Миша, были заметно пьяны и, обнявшись, раскачивались из стороны в сторону, пытаясь подпевать в тему.

Скоро на крыльце остались только мы с Антоном и Мишей.
-Мы щас уже грузимся и уезжаем! - заявил нам Миша. - В родную Белорусию.
-А нам тут ещё пару деньков придётся потрахаться. Ещё двадцать штук Захаров одевать надо, - пожаловался Антон.
-Да вы чо, как неродные, хлопцы, - сквозь пьяный умат и всё время пытаясь обняться говорил Миша.
-Тут жеж, блять, бардак. Народу разного херова туча, - рожу кирпичом и припахали кого-нибудь, - мы так всегда делаем.
-Как припахали? - спросил Антон.

Миша что-то говорил, жестикулировал, с трудом удерживая равновесие, но колонна Захаров, ставшая около соседней казармы заглушила его речь. Старшина поднялся, горячо пожал нам руки и отправился к машинам.

Мы с Антоном закурили и молча наблюдали, как соседи грузятся. Братья-«белорусы» лихо закидали манатки в кузова, загрузились следом и кавалькада шумно пыхтя восставшими из пепла двигателями медленно двинулась в сторону железнодорожных платформ. Из кабины последнего Захара кто-то махал нам пилоткой. Это был Миша. На двери машины отчётливо белел рисунок «балтийской» чайки. Мы помахали в ответ и глупо уставились друг на друга.