СКАЗ ПРО ТО,КАК ПРАПОРЩИК БОЙКО НОГУ СЛОМАЛ.
+++
В течение пяти последних лет, каждое утро, начальник столовой ст.прапорщик Бойко ездил по одной и той же дороге. Все эти пять лет, когда машина начинала трястись по дамбе меж двух заболоченных водоёмов, взгляд Бойко упирался в некий брошенный обьект, напоминающий цистерну, с загадочной надписью «мера» на борту.

Однажды его (Бойко) взор вдруг просветлел, формы лица обострились и шишига была остановлена истошным, почти стихотворной формы воплем «Стоять, твою мать!».

+++

Бойцы ремроты, конечно, удивились, когда у бокса номер один остановился ГАЗ-66 и несколько молодых с шумом вынули оттуда ЭТО. Удивиться - удивились, но углубляться не стали, потому что прапорщик Бойко - сам по себе существо в высшей мере загадочное и интеллектуально агрессивное.

Начальник столовой вызвал на разговор кого-то из сварщиков. Показывал на цилиндр, пальцем чертил на нём воображаемые линии, в пылу диспута заплёвывал собеседника и слегка подпрыгивал от перевозбуждения. Здесь мы оставим Бойко на время в покое, потому что сейчас читателю уже ясно, откуда на рампе кухни появился огромный, литров на триста бак.

+++

-Улугбеков! - строго сказал сержант-громила, главный по кухонному наряду.
Маленький Улугбеков оторвался от чистки картофеля, приподнялся и выглянул из-за горы мешков.
-Улугбеков, возьми, любезный, инструменты и отодрай, пожалуйста, этот бачок, чтобы он был пригоден для приготовления в нём пищи для личного состава, - сказал сержант Мочкин (вас что-то насмешило?).
-Есть, - сказал Улугбеков, схватил металлическую мочалку, белый порошок («акустическую» соду, по версии Улугбекова) и принялся отдирать бачок от многолетней ядрёной плесени.

Бачок был настолько большим, что маленький Улугбеков, несколько раз перегнувшись (верхний срез бачка доходил ему до пупка), потерял равновесие и, в поистине цирковой манере, сверзился вовнутрь.
Потом маленький Улугбеков проявил беспримерную смекалку и сунул вовнутрь лавочку, сидя на которой, незадолго до этого, чистил корнеплоды картофеля. Лавочка слегка не заходила, но маленький Улугбеков немного на ней попрыгал и всё образовалось лучшим образом.

Несмотря на все его старания, плесень и прочая органика всё ещё крепко цеплялись за место под солнцем и сержант-переросток стал закипать.
-Улугбеков, - сказал он. - Я, ведь, вьебу тебе сейчас, мой друг!
-Не сходыт, таварищ сыржант, - хмуро ответил солдат Улугбеков и добавил пару-тройку фраз на своём родном языке.
-Не сходыт? - передразнил его сержант Мочкин.
-Щас я тебе нэ сходыт! - продолжал он. Я сейчас возьму мочалку, проведу адын раз и она заблестит. Но тебе тогда песдесь! Понял!?
-Так тощна, таварыщ сыржант, - с испугом сказал маленький Улугбеков и в лихорадочной спешке выбрался из бака, уступая место старшему товарищу.

+++

Мочкин тёр с остервенением, желая не ударить в грязь лицом перед маленьким, смуглым, запуганным до смерти нацменом. Он тёр так, что бак уже начал раскаляться, а нижнее бельё промокло насвозь. Мочкин выкинул язык на плечо, подал центр тяжести тела чуть вперёд, даже чуть привстал на лавочке. Потом маленький Улугбеков услышал шорох и коротенький «бум». Над баком возвышалось только самоё темечко сержанта Мочкина. Темечко появлялось, исчезало, пыхтело, немного грубо выражалось, а затем тихо, вкрадчивым голоском позвало:
-Улугбек, брат, иди сюда!
Не будем косо смотреть на сержанта. В его положении любой позвал бы Улугбекова.

+++

Когда сержант привстал на лавочке и подался вперёд, предательская фауна на днища бачка взбрыкнула и сапоги сержанта потеряли сцепление с поверхностью. Таким образом обе нижние конечности сержанта Мочкина проскользнули под лавочку и сам сержант остался стоять на коленях. Он, конечно, пытался встать, но геометрия его тела и геометрия бака непримиримо конфликтовали друг с другом и
Могучий сержант оказался в ловушке.

+++

Сначала пострадавшего обступили со всех сторон сослуживцы и стали радовать полезными мыслями.
-Надо его мыльной водой полить!
Полили.
-Надо его за плечи потянуть!
Потянули. Вместе с баком.
-Надо бак на плиту поставить, - жить захочет - сам вылезет!
Сержант не согласился.
-Надо пойти в мастерские, взять полотно и распилить скамейку!
Мысль была признана наиболее эффективной и, водрузив бак на тачку, процессия двинулась в путь. Сам сержант, будучи персоной скромной от рождения, предпочитал прибыть в парк огородами, но сослуживцы рассудили иначе и тачка торжественно прогремела колёсами по главной аллее. Потихонечку хвост болельщиков увеличивался и колонна стала похожа на погребальную процессию, только очень весёлую. Сержант Мочкин сначала шибко ругался, потом перешёл на мольбы, а в конце попросил сигарету и сидел тихо, слегка поскуливая.

У парка зеваки были разогнаны начальником автослужбы, который терпеливо и не без умиления выслушал рассказ. Затем тачку закатили в бокс и плотно прикрыли ворота.

+++

Маслопупы имели своё мнение относительно процедур освобождения и мыльная вода была заменена обильной порцией солидола.
Затем было предложено взять автоген и срезать дно. Сержант Мочкин бурно протестовал. Потом его попытались перевернуть и просто-напросто вытряхнуть. Мочкин повис вниз головой и стал материться пуще прежнего (справа налево, однако). Домкрат под лавочку не влезал, ход полотна ножовки был страшно короток и за полчаса продвинулись на один сантиметр.

Вдруг старший механик посерьёзнел и взглядом, полным смысла, глянул на кран-балку.

Концы завели под лавочку и дёрнули. Бак с лёгкостью оторвался от бетона и повис. Тогда на бак налегли четверо присутствующих. Но кран без особого огорчения поднял всех.

-Надо ещё людей позвать - сказал кто-то, но сержант Мочкин, трясущийся от холода и стыда, через сдавленное горло сказал «нет!».

В этот момент из каптёрки появился ещё один активный герой нашей байки. На манер терминатора он держал в руке устройство по стрельбе дюбелями и хищно клацая спусковым крючком устройства приближался к кастрюле. Присутствующие не успели сказать «ьля», когда бак был прочно прих...ну да, прибит к бетонному полу.

Люди только пожали плечами.
-С богом! - сказал кто-то и нажал на кнопку. Раздался отчаянный скрип и лавочка пошла наверх в тот самый момент, когда калитка бокса, открываемая ногой, разверзлась и показалось лицо разъярённого ст.прапорщика Бойко (начальника столовой).
-ЧТО ВЫ ЗДЕСЬ ДЕЛАЕТЕ? - в стремительном поступательном движении успел спросить он.
-На качелях катаемся, - спокойно и уверенно ответил освобождённый Мочкин с высоты двух метров, покачивая ножкой.
Бойко был зол и стремительного поступательного движения погасить не смог. Бак был атакован с правой ноги и операция по вызволению сержанта Мочкина плавно перешла в операцию по эвакуации прапорщика Бойко в медсанчасть.

НИЧЬЯ
6.
...Они возвращались. Борттехник, сидя на скамейке в чужом салоне, пытался прогнать навязчивые сцены собственной смерти в вероятном прошлом получасовой давности. Смерти шли чередой, одна страшнее другой, - вплоть до отрезания головы, - этот вариант, уже булькая и задыхаясь, он пытался предупредить, подорвавшись на гранате, но никак не решался разжать руку.
В пылу борьбы он даже не заметил, что навстречу им пролетела пара с техбригадой и экипажем. Бригада заменила пробитый хвостовой редуктор, и когда солнце, красное как клюква, сидело на западных горах, хромой вертолет приземлился на базе.
Где в это время был его борттехник, автор точно не помнит. Он вообще не видит борттехника в первый час после прилета - его как бы не было на земле. Дальше понемногу проясняется. Кажется, быстро смеркалось - да, уже было темно, потому что костер за баней в окопе был ярок. Пили тут же, в ожидании закуски. Банщик пожарил мясо козы, подстреленной «мессерами» на обратном пути, - автор помнит, как ее разделывали в том же окопе. Он помнит, как потекла в пустое ведро вялая, прерывисто-густая струйка крови; отломилась с сухим треском козья нога, и ее выбросили на поверхность. Из мрака появились собаки и набросились на обломок с копытцем. Им выбросили еще ноги и голову. Ее тут же подобрал солдат с ножовкой, аккуратно отпилил крышку черепа с прямыми, кручеными винтом рожками, и боком, по-крабьи заскользил в сторону. Его остановил майор:
- Куда понес, шустрый? Это - моя добыча. - И, обращаясь к борттехнику: - Как, пулеметчик, головка бо-бо? Пойдем-ка, я тебя полечу, у меня средство есть.
Он завел борттехника в предбанник, жестко держа за локоть, развернул к себе.
- Ты после прилета сходил, отметился?
- Куда?
- Куда, куда! К ней. Показался бы, вот, мол, жив, почти здоров. Друг все-таки... Иди, иди, пусть она тебе башку хоть продезинфицирует и заклеит - вон как рассадил, - а у нее БФ медицинский есть. Потом потихоньку двигайте ко мне в балок. Я сейчас попарюсь и приду. И вот еще - рога мои захвати, не пойду же я с ними по городку. А хочешь, себе возьми. Не простая коза-то!
- А какая? - тупо спросил борттехник, глядя на зазубренный срез кости..
- Семен Семеныч!.. Ведь на ее месте должен был быть ты... - майор ткнул его твердым пальцем в грудь. - Если бы не я, - и он холодно засмеялся.

...В комнате, в полумраке, ветер от кондиционера шевелит цветы, высаженные в длинном цинке.
- Тебе сейчас нельзя напрягаться, давай я посмотрю голову. Надо промыть перекисью. Положи вот так, не дергайся. Ну что за блудливые руки, я же...
Пока ее пальцы осторожно перебирают его волосы, он сонно думает в ее колени: не хочу засыпать, после сна все уйдет, этот день кончится - а эта ночь должна быть бесконечна как новогодняя, и все должны веселиться и ходить друг к другу в гости с бутылками, но я очень устал, так жалко пропустить этот праздник, этот карнавал жизни - и в общем веселье всегда найдется темный уголок, куда можно спрятаться с ней...
- Щиплет? - она дует, склонившись, но он уже не отвечает.
Он будет спать пятнадцать минут - головой на ее коленях, окружив руками. Пока автор не постучит по его голове - ей неудобно, да и подозрительно долго вы отсутствуете, друзья. Майор уже выходит из бани и думает - где вы сейчас и чем занимаетесь?
...Сейчас они идут по темному городку, взявшись за руки. Они шарахаются от теней, выныривающих из-за углов, от скрипа песка под чужими ногами, - руки испуганно разлетаются, потом снова находят друг друга. Возле майорского балка, в темноте у лестницы он останавливает ее, поворачивает к себе, обнимает и шепчет на ухо...А она улыбается, она улыбается, закрывая глаза... Не торопитесь, думает автор, постойте еще минутку так, вы же не знаете, что будет дальше. Майор подождет...

Майор лежал на кровати и тренькал на гитаре.
- Ну, наконец-то, - сказал он. - Вы там спали, что ли? А тебя точно, только за смертью посылать. Я тут мяса принес, полкозы заныкал, отдельно пожарили, и водка уже остыла. Слушай, почему до сих пор подругу не завел - здесь много девушек красивых. Сейчас было бы кому за тобой поухаживать, второй день рождения отпраздновать. А так - опять втроем... Ладно, будем считать, семейный праздник.
Сидели, выпивали, ели сухое и пористое как пенопласт мясо козы. Майор рассказывал историю спасения, все время подливая в стакан борттехника.
- Наверное, ему нельзя так много, - сказала она. - Вдруг сотрясение мозга...
- Какого, нахрен, мозга? - горлышком бутылки отодвигая ее руку, сказал майор. - У военных нет мозгов. Один мозжечок, блин! Я, например полный идиот, несмотря на целого майора! А он вообще студент! Давай пей, студент, это лучшее лекарство от страха, который приходит ночью. Останешься сегодня один, закроешь глаза, и будешь кино смотреть про сегодня, - то падаешь не так удачно, - ты же не раз представлял это хряссь!? - то пулю ловишь, то взрываешься и горишь, - вертишься, мокрые простыни накручиваешь, - нет, без водки не уснуть. Если, конечно, один спишь, - и он подмигнул ему. - Мне вот бояться нечего, а ты давай, пей.
Вдруг он встал, взял сигареты, гитару, и со словами: «Пойду, подышу», - вышел.
Борттехник тут же распустил руки и губы, но она уклонилась:
- Мне надо выйти за ним. Ты не видишь, а он пьян и зол. Не знаю, чем все это закончится...
Борттехник остался один. Он положил гудящую голову на руки и закрыл глаза. Но задремать он не успел. Она вернулась:
- Он тебя зовет. Что-то мне не нравится это. Ни в чем не признавайся. А еще лучше, попробуй уйти, скажи, что голова болит. О, господи, какая я дура...
Борттехник вышел в темноту. Майор сидел на высоком крыльце, склонив голову на гитару. Не глядя на присевшего рядом борттехника, протянул ему плоскую фляжку с коньяком, пробежал пальцами по струнам. Вдруг задушил струны ладонью, сказал:
- А здорово мы сегодня повоевали! Понравилось тебе? Посыпался ты сегодня впервые, потом чуть не грохнули, - чувствуешь эту дрожь? Она сразу не проходит. Это излишек силы в тебе бродит - пренеприятнейшее ощущение - тело только зарядилось по полной, а уже все и кончилось... На земле-то успели сцепиться? Или мы раньше?
- Немножко, - сказал борттехник. - Когда за пулеметом на борт вернулся, там один уже был. Я весь магазин в него выпустил.
- Завалил?
- Не знаю, - сказал борттехник. - Я убежал.
- Да и хуй с ним. Все равно здорово. Наложить в штаны и с полными штанами продолжать воевать - тоже кайф... Но лучше не бояться. Война как Вий - увидит испуганного и скажет пулям - вот он! Нужно всегда быть быстрее самой войны, - а это значит, никогда не думать, прежде чем нажать на спуск. И никогда не жалеть после... Ты просто должен стать частью ее организма, и тогда она не тронет тебя.
Через каждую минуту он прикладывался к фляжке. Речь его уже заметно покривела, но, даже извилистая, текла свободно.
- А особенно мне спасать нравится. Когда у них уже надежды нет, а тут ты, как Чапай, - летишь и рубаешь, рубаешь... - глаза майора блеснули. Он пригнул голову, тронул струну. - Вот и песня есть хорошая, ты ее знаешь, - сказал он, и, подыгрывая на трех струнах, тихонько напел:
- Там, у самой кромки бортов, друга прикроет друг...
Сейчас начнется, - читая в памяти продолжение песни, заволновался борттехник.
Майор отложил гитару, затянулся, щелчком послал окурок в темноту искристой дугой, вдруг обнял борттехника за плечи, зашептал ему в ухо коньяком и дымом:
- Эта война, брат, моя третья война, - она самая лучшая в моем гербарии. Признаюсь, никогда у меня не было таких шахмат, никогда у меня не было такой женщины, никогда я еще не летал с таким удовольствием и так свободно, и никогда еще, - никогда! - я не попадал в такую дурацкую ситуацию... Она дикая, как и я, мы с ней как две собаки, жадные до жизни - умные собаки, но безумные, потому что собаки все же. Знаешь, я ношусь над этой землей, над пустынями и горами, как пес, выпущенный ненадолго на волю, во мне столько силы... И в ней тоже. А ты не собака, нет... Ты другой крови... Страх меня стал посещать - так хорошо долго не бывает. Сегодня вот думал - завалят стопроцентно... В общем решил я - если все нормально закончится, возьму ее с собой. Ты не возражаешь? - засмеялся майор, прижимаясь лбом к виску борттехника, который сидел кроликом в удавьем кольце, и ему, загипнотизированному этим странным шепотом, хотелось расколоться, - казалось, майор сейчас же простит, и станет, наконец, легко...
- Слушай, - вдруг сказал майор, отстраняясь, - слушай мою мысль, только что пришедшую. Она гениальна! - он поднял палец. - А давай останемся здесь - я могу организовать. Ты напиши рапорт, командира уломаем. Останемся? Пусть они все заменяются, хер с ними. А мы втроем останемся. Придет другая эскадрилья, мы будем летать, будем жить, играть в шахматы... У меня уже запах этой земли - как запах родины. Березки-хуезки! Это отсюда они такие березовые! Пойми, там нечего делать таким как мы, я в этом уже убедился - такая тоска, господи, какая там тоска! Две недели не выдерживаю. А здесь... Хочешь, я тебя научу летать на «крокодиле»? - вас же Степаныч натаскал немножко, за ручку держаться можете, - а я тебя асом сделаю, бля буду! Своим оператором посажу! Что ты там со своим пулеметом понял? Ни хрена ты не понял. Ты узнаешь, каково быть огненным богом, хозяином управляемых и неуправляемых молний, я научу тебя крутить мертвые петли, ты увидишь небо под ногами и землю над головой, выше которой не прыгнешь - это страшно и весело! Ну, отвечай, согласен?
- Согласен, - сказал борттехник, понимая, что майор пьян, и завтра он не вспомнит о своем бреде. И самым странным для него было то, что он действительно был согласен сейчас.
- Договорились! - майор хлопнул его по плечу и, опираясь на это плечо, тяжело поднялся. - А теперь пошли пить, петь и танцевать...
Но в балке майора вдруг совсем развезло. Отстранив протянутую кружку с чаем, он прошел к кровати и упал лицом вниз.
- Что будем делать? - сказала она шепотом.
- Чай пить, - сказал борттехник тоже шепотом, и, взяв ее за руку, потянул за перегородку на кухню.
Здесь, вместо того, чтобы подглядывать, - несколько строк из тех, что борттехник напишет в несохранившийся тетради. Но это будет через три дня, и совсем в других условиях. Дверь на лоджию открыта, ночной ветер колышет штору, шумит в кронах больших влажных деревьев, светит настольная лампа. Расписывая засохшее перо, он выводит на белом листе: «Рапорт, рапорт, рапорт. Товарищ майор, товарищ майор, товарищ майор». И с красной строки: «Мне страшно, - зашептала она ему на ухо, - кажется, сегодня я чересчур испугалась за тебя, и он это увидел. Мне еще страшней, сказал я, прислушиваясь к скрипу кровати за перегородкой, отодвигая эти звуки на самый горизонт своего сознания, чтобы не мешали мне слышать ее аромат - горько-сладкий, терпкий, осенний; чтобы я мог длить это остро-нежное мгновение, чтобы ее холодные пальцы могли скользить по моему дрожащему животу, и нерешительно-просяще, как кошка - одеяло, трогать мой ремень - и я уже не думаю о том, как буду выглядеть, - со свисающим до колен ремнем, стоя над вашим сокровищем и запуская пальцы в ее растрепанные волосы... О, только бы вы не проснулись, только бы не услышать командорские шаги... - удар в хрупкую челюсть негодяя будет сокрушителен! - но я не хочу думать об этом, потому что, преклоняя колени, забираю в горсть легкую теплую, влажную уже ткань, отодвигаю ее, раздваивая и раздваиваясь, освобождая теплый плод, и...».
...И майор проснулся (да и спал ли он?). Проклятье, ну почему пьяный никогда не спит мертвым сном, какого хрена ему все время нужно в мире бодрствующих, которые надеялись, что он угомонился до утра! Они метнулись, заправляясь, присели на лавку за стол, схватились за кружки с холодным чаем, лица их горели, зубы стучали. Майор заглянул, обвел их неожиданно трезвым взглядом, сказал:
- Спать пора, давай, дуй домой. Примолкли тут, мадонна с младенцем, блин.
И борттехник ушел. Он был пьян и счастлив, но в мякоти счастья таилась косточка стыда, - он обсасывал ее горечь, бродя по городку до утра и пугая сонных часовых.

(Продолжение следует).

Отбой полетам
Аэродром близ г.Купино. Идет 1994 год, дождь, служба и я со своим дружком и земелей Ильдаром Ибрагимовым. Мы бредем на РСП для принятия очередной пайки в наши ненасытные солдатские чрева - на нашем родном СКП готовить не разрешают, дабы крысы не повредили кабеля связи, ВИСПа и других приборов, в великом множестве располагающихся в этом черно-белом домике. Даже дождь не подгоняет наши монотонно передвигающиеся ноги - у меня полсрока позади, полсрока впереди, Ильдар свежеиспеченный контрактник на казарменном положении, на нас плащи от ОЗК и смазанные салом кирзачи, которыми мы со вкусом шлепаем по нумерованным плитам магистральной дорожки. Ревущие неподалеку от маршрута нашего передвижения самолеты не привлекают уже ни малейшего внимания - так кошка проходит мимо разрывающейся от лая цепной собаки в пяти сантиметрах от клацающей пасти, не ведя даже ухом. Только прерывая наш неспешный и в общем то никчемный разговор во время пробегающего на взлет МиГаря. В таком то вот минорном настроении мы и подошли к дверям РСП (небольшая казарма для солдат обслуживающих РСП, РСДП и еще какие то радиолокационные станции наведения, расположенная между магистральной дорожкой и ВПП). Навстречу вылетает оператор РСП наш годок и корешман Сашка Котельников, по погонялу Котел.
-Ты куда земеля?
- Да Кузя на РСПешке, он меня на время обеда подменил, всего дал 10 минут, я даже покурить не успел, а вы почему вдвоем сразу?
Дело было в том, что во время полетов мы питаться ходили по очереди, один из нас сидел на бинокле наблюдателем, а второй обедал, потом менялись, а сегодня дежурная по связи Патрина отпустила нас обоих, сев за бинокль сама.
Решение пришло мгновенно - прапорщика Кузяева (фамилия изменена) у нас не любили, за жадность и сволочной характер. Прапорщики - ответственные на объектах, да и просто контрактники, которые каждый день или посменно находились на аэродроме и приводах питались из одного котла с солдатами, хотя конечно никто из них на довольствие не состоял, но было принято приносить к общему столу, что нибудь из дома, сала там или пирожков - солдату любая домашняя еда деликатес. Кузя не приносил ничего никогда, мало того пользуясь тем, что он непосредственный начальник, требовал у пацанов тушенку себе на закуску когда употреблял водочку (причем в одно лицо), возмущался если ему оставили мало или приготовлено невкусно. Еще у него была неукратимая тяга в нетрезвом виде «строить» бойцов, особенно молодых, раньше бил, но получив один раз в ответ, бить стал бояться, но издевался над салагами хуже иного деда. Его так же не уважали офицеры, прапорщики, контрактники и вольнонаемные. Прапорщика Кузю дружно не любили все. Мы же были бойцы не его подчинения, уже немного тертые калачи и в батальонной субординации потихоньку начинали разбираться
И так на улице дождь, пацаны на объекте хоть и нашего призыва, но только недавно из учебки и для них полеты одни из первых, Кузя в РСПешке и еще не обедал.
- Так Котел, ты что, полеты то отменили, не видишь дождь на улице.
Лицо Санька посветлело, идти и сидеть ему одному в кунге не очень хотелось.
- А почему самолеты ревут?
- Так они теперь до вечера будут по взлетке кататься, горючку вырабатывать!
Продолжаю я импровизируя на ходу.
- Ты что не знал, что ли что у самолетов нет слива из баков?
Включается Ильдар.
- Да, говорю, только устройство аварийного сброса, но на земле нельзя, может загореться, ставим последнюю точку над сомнениями Сашка, пошли обратно, Кузя счас аппаратуру отключит и сам придет.
Заходим на кухню, разливаем по братски на двоих оставшийся супешник, на робкие протесты Котла, что мол надо бы и Кузе оставить резонно замечаем, он что-нибудь к столу принес? Или его на довольствие поставили? И вооще Сань не грузись, видишь он с РСП не возвращается, значит там сало в одиночку жрет! (Ловили Кузю как то за этим занятием). Поели, по случаю дождя закурили на кухне, хорошо так закурили, прочно, почти как деды! (Вы обращали внимание как курят духи и деды? Духи курят быстро, зыркая глазами по сторонам, что бы кто не увидел, не припахал, или не дай бог не отнял заветную сигаретку. Деды же напротив курят демонстративно, со смаком, развалившись, закинув ногу за ногу, всем своим видом демонстрируя, что хоть атомная война вокруг, а его, уважаемого дедушку ничего не е..т, он отдыхает, курит и ждет дембеля!). Сидим курим, попутно объясняя Саньку на его вопрос почему по ВПП, самолеты прожигающие горючее ездят быстро, а по магистральной дорожке медленно - на магистральной ограничение скорости, там полоса не так укреплена как на взлетке, и ездить они теперь будут до полуночи, так как дол...бы из ОБАТО заправили почти все самолеты полка, хотя положено заправлять не более 30%, на случай отмены полетов. В общем несем всякую чушь, и ждем развязки закрученного нами карамболя, то бишь появления прапорщика Кузяева. А дождь на улице крепчал......
И вот он нам явился, маленький, рыжий, с мокрыми торчащими из под огромной фуражки усами, увиденная картина повергла его в шок - бойцы неспешно курили полулежа на лавках, да еще в помещении, да это то в то время когда он, прапорщик Кузяев грудью стоит на страже воздушных рубежей нашей Родины, причем голодный совсем стоит. Эмоции в нем не просто заклокотали, нет они даже не забили из него мелкими Камчатовскими гейзерами, они в нем завулканировали. Картина художника Айвазовского «Гибель Помпеи», детские разукрашки по сравнению с выражением своих чувств этим монстром. На его львиный, идущий от куда то из под селезенки рык, какого мужского полового члена боец сидит здесь, а не меняет своего командира на боевом посту, Котел ответил честно, слегка дрогнувшем голосом, что полеты отменили, и он думал, что товарищ прапорщик знает об этом. О, извержение вулкана достигло своего апогея, тонкие стены домика сотрясались от рева старшины и взлетающих самолетов
- Какой идиот тебе сказал, что полеты кончились, ты что совсем глухой или ( в этом месте в телепередаче делают пик, в данном случае это был бы пятиминутный пик)? На что Санек увядающим голосом выдал
- Я думал они горючее жгут!
- Это мы пошутили товарищ прапорщик, начал прикрывать я товарища, мы б вот счас покурили и он бы Вас сменил, продолжаю я самым кротким голосом.
- Шутники (ПИИИИИИК), начинает остывать прапор, бегом в РСП, а я обедать буду.
Котел вынесся с объекта со скоростью производимых его аппаратурой электромагнитных излучений, мы же остались в ожидании продолжения спектакля. Еще шага за три до кастрюли Кузя заподозрил неладное, наверное уж очень у нас были с товарищем хитрые и довольные морды, почти физически я ощутил как в его голову полезли смутные воспоминания о наших неоднократных намеках по поводу совести некоторых командиров, которые самым бессовестным образом объедают солдат Российской Армии. И его самые страшные опасения подтвердились - кастрюля была пуста. Подняв на нас недумевающие, почти по детски обиженные глаза, он неожиданно спокойным голосом спросил
- А мне почему не оставили?
На что Ильдар на правах контрактника объяснил
- А я вчера на продскладе узнавал, Вы на нашем объекте в довольствии не числитесь, и подумав добавил, а банки с тушенкой я пересчитал......
На конопатом лице старшины его желания читались с поразительной ясностью - первым и единственным желанием было набить столь наглые морды, и он даже сделал шаг в нашем направлении, но тяжелый взгляд и такие же кулаки молодого контрактника остановили его попытку перехода на неуставные взаимоотношения, да и я шагнув немного в сторону и чуть вперед дал понять, что в стороне не останусь. После чего он немного сник, развернулся и ушел в кубрик, где долго и негромко бурчал, что не таких он на колени ставил, но мы его уже не слышали - полеты то продолжались.
С тех пор Кузя заявлялся на объект всегда с неизменным куском сала, которое он гордо доставал перед обедом, и не выпускал из поля зрения пока оно не было полностью нарезано и выложено на стол. Причем поглощал он его с такой скоростью, что даже наша молодежь не могла с ним сравниться, хотя может потому, что они были башкирами?
P.S Рядовой Котляров, а так же безопасное проведение полетов от наших действий не пострадали...........