НИЧЬЯ
8.
Придет февраль, когда ты решишься на путешествие. Поедешь, конечно, на поезде, чтобы, постепенно приближаясь, репетировать, как высадишься одиноким десантом в незнакомом городке, где зимой влажно и слякотно, как будешь бродить долго, рассматривая место ее обитания, кружить по ДОСам возле их дома - и ждать, ждать когда она выйдет - а кто тебе сказал, что она выйдет? - но вдруг... И тогда сердце заколотится как в первый раз, и ты пойдешь медленно наперерез, и скажешь, подходя, - ... И как она вздрогнет и остановится, как повернет голову, и что скажет она, - вот вопрос всего второго тысячелетия, всех гор и пропастей, рек и пустынь, которые ты избороздил...

Но прежде ты выйдешь в Ленинграде и совершишь вояж по «Березкам» - тебе нужен подарок, а чеки Внешпосылторга жгут твою ляжку и уже идут слухи, что сеть «Березок» закрывается, народ бегает, скупая все, спекулянты у дверей просят продать один к трем и злобно кричат в спину, - давай-давай, жмись, все, что нажито непосильным трудом, все пропадет! И где-то на самом краю города, на берегу залива в хмурый февральский полдень ты найдешь еще не до конца разграбленную «Березку», и на втором этаже в парфюмерном отделе, когда продавщица предложит тебе желтую Шанель и фиолетовый Пойзон - вот лучший подарок для девушки, молодой человек, - тебя вдруг знакомо жестко возьмут за локоть...

Если ситуация в жизни выстраивается так, словно это не жизнь, а рассказ, где все подогнано автором, то стоит ли удивляться художественной логике этой жизни? Но, тем не менее...
- Товарищ майор? - обернувшись, удивился бывший борттехник, и тут же поправился, взглянув на погоны: - Извините, товарищ подполковник, поздравляю...- А взгляд уже прыгнул через погон, забегал вокруг, ища...
- Да не дергайся, нет ее здесь, - усмехнулся подполковник, довольный произведенным впечатлением. - Пойдем в буфет, посидим, накатим. И кто мне теперь докажет, что судьбы нет? Я чувствовал, когда входил, чувствовал непонятно что, ознобом по хребту...
В буфете было пусто. Сели за столик.
- Молодец, - сказал подполковник, наливая. - Я знал, что ты появишься. Скажи, что не к нам пробирался, - не поверю. Да и какой бы ты мужик был, если бы все забыл, оставил в прошлом. А может, ты отложенную партию ехал доигрывать? Я ведь ее сотни раз анализировал и понял - если черные играют без ошибок, они выигрывают. Преимущество, конечно, мизерное, но ты же у нас никогда не ошибался, не так ли? А это значит, я сдаюсь, и выплачиваю тебе твою штуку чеков. Обменяешь сейчас у входа, вот тебе и три тысячи - «Запорожец» купишь, в сад ездить. А своих добавишь - так и целые «Жигули». Опять же в сад. Что еще нужно, чтобы спокойно встретить старость? - засмеялся подполковник.
Борттехник замотал головой, оттолкнул пачку, перетянутую резинкой:
- Без игры не принимаю. Если не хочешь доигрывать, предлагаю ничью.
- Не может у нас быть ничьей, разве ты еще не понял? Либо я, либо ты, и это притом, что я тебя нежно люблю, старший лейтенант. Настолько нежно, что сам тогда полетел тебя спасать, - очень уж у нее глаза безумные были. Но она не раскололась и по сей день. Да я и не пытал особенно, - люблю, понимаешь, по-честному играть. Только в тот день точно понял - а до этого просто чуял! - что ты мой партнер не только по шахматам. Нет, можешь даже не возражать, зря не врать, я не требую. Играли честно, каждый по своим правилам, просто заранее не договорились. И везде у нас ничья. Я ведь летел тогда и думал грешным делом - бог сейчас выберет. А кого - черт его знает, как-то под ложечкой щемило. А когда он не выбрал, - ох, и молилась она за нас, наверное! - то я взял командование на себя. Ну не удержался, извини: тебя - в профилакторий, а ее увез. Все равно так должно было быть, - чтобы без лишних мучений, без иллюзий... Бог теперь помог - столкнул нас здесь, остановил тебя на подступах. Здесь и останься, прошу тебя. Зачем ворошить? У нас все хорошо. Перевожусь на Камчатку, буду замкомполка. В академию через годик. А она уже на шестом месяце... Ну-ну-ну, вот только не надо необоснованных предположений - даже не думай. (Я и не думаю, - промямлил борттехник, волнуясь и краснея.) И не оправдывайся, мне от тебя покаяний не нужно. Ты только одно скажи - у вас до меня началось, или после?
- До, - быстро сказал борттехник еще тогда заготовленную ложь. И добавил: - А с тобой и закончилось.
Подполковник покачал головой, глядя насмешливо прямо в глаза:
- Вот и хорошо. С одной стороны - ты был первым. А с другой - я победил.

Они еще долго говорили, - опустели две бутылки, стемнело за окном - и они смотрели друг на друга так же, как тогда, в первую свою партию, они вспоминали, вспоминали, - но уже мимо главной темы.
- Я напишу тебе с Камчатки, - напоследок сказал подполковник. - Приедешь, на рыбалку слетаем, ну и доиграем отложенную. А ей, ты уж извини, не скажу, что тебя видел, - пусть все идет, как идет. Повидаетесь, когда в гости приедешь. Учти, ошибку совершаю, сам не знаю, зачем. Кому от этого будет лучше? Но мне хочется, понимаешь, хочется, чтобы вы повидались. Вы оба у меня здесь существуете, - он постучал пальцем по голове. - Вместе. Мы там вместе, понимаешь? Я сам не понимаю... Короче, придет время, повидаетесь. Только не сейчас, ладно?
- Тогда подари ей это, - сказал борттехник, - как от себя.
- Пу-а-зон? - разглядывая и нюхая, сказал подполковник. - Яд, говоришь? Ладно, принято, пусть пахнет ядом.
Они вышли на улицу. Был поздний сырой февральский вечер. Когда пожимали руки и обнимались, глаза их слезились от ветра с залива.

(окончание следует)

Были «паркетного» крейсера N58 или «танкодром»

Осторожно рыская из стороны в сторону, корабль выбирался по извилистому фарватеру из Кольского залива. Предстоящая ракетная стрельба не была для моряков чем-то необычным. Тем не менее на постах царила заметная напряженность. Причину нервозности экипажа было нетрудно понять, заглянув в ходовую рубку. Привычный черно-кремовый фон флотской формы обитателей мостика «паркетного» крейсера на этот раз был изрядно разбавлен зелёными пятнами. Кое-где на зелёных погонах даже блестели вышитые звёзды. Нагрянувшая на Северный Флот грозная инспекция Министерства обороны по непонятной логике целиком состояла из сухопутных офицеров.
Возглавлявший проверку генерал-лейтенант, перед выходом успевший изрядно задергать экипаж, наконец-то несколько успокоился и теперь учился балансировать в такт качке в кресле флагмана. Но однообразный морской пейзаж в скором времени стал ему надоедать, и генерал заскучал:
- Командир! Что за дела? Мы уже три часа плаваем, а ещё ни разу не стреляли!
- Расчетное время прихода в квадрат стрельбы? - ринулся в штурманскую рубку застигнутый врасплох командир.
- В..., - заглянул в свои бумажки штурман, - шестнадцать двадцать, если средним ходом, а не на танке.

Массачусетский тест.
Нашему курсу «повезло». Наши пять лет прошли в череде экспериментов и всяческих изменений условий курсантской службы, жизни и быта. Объектом экспериментов были и мы самоё. Но если от третей группы быстро отстали (их пытались обучать аутогенной тренировке и они должны были спать сидя и расслабившись в полутемной аудитории, в то время когда все смотрели программу «Время», все о нем и немного о погоде, вот уроды, это ведь надо, было догадаться, курсант, особенно первого курса, спит, как только ему представится возможность, без всякой там разной херни), от первой отстали где-то года через два, да и то не ото всей группы, а от части (были определены гипномобильные курсанты, которых потом при большом секрете пытались учить летать на тренажерах в состоянии гипнотического транса), то нашей, второй группе, повезло конкретно. Четыре года, вплоть до перехода на 5-ый курс, мы писали массачусетский тест. Тест содержал в себе толи 526, толи 556 вопросов, которые повторялись неоднократно, по группам, но в разных формулировках, и на которые надо было отвечать либо «да» либо «нет». При анализе ответов строили т.н. кривую правдивости и определяли психологический портрет испытуемого. Сколько раз каждый из нас отвечал на этот тест? Думаю от полусотни до сотни раз. Мы отвечали на него утром, после отбоя, посреди ночи, вместо зарядки, перед и после кросса, после тревоги, на самоподготовке, перед уходом в увольнение и по возвращению из него, до экзамена и после, в карауле и в наряде, перед и после них, перед и после зимнего/летнего отпуска, короче говоря, во всяких ситуациях, в которых могут представить подневольного курсанта, извращенные умы членов научного коллектива испытателей-истязателей. Кстати, лет через пять после выпуска, заехав в родную систему и случайно встретив одного из этих «вчёных» я с удивлением узнал, что я оказался самым правдивым из испытуемых и что на нас была защищена одна докторская и пяток другой кандидатских диссертаций. Потом как-то мне случайно попалась интересная статейка об этом тесте. Вроде все было, что называется, и прошло. Ан нет, жизнь оказалась такой занимательной штучкой! Минуло более 15 лет, после моего крайнего ответа на этот тест. Я решил оставить МО и послужить еще Родине, но уже в другом министерстве... Всякие разные процедуры...Медкомиссия... И в том числе психотбор... И в его числе...Опросник, пять с лишним сотен вопросов, да, нет, 35 минут на все про все, строгий психолог по гражданке, лет 28-30, расхаживающий между рядами... Ба! Да это он, тот же тест, старый знакомец! Из глубин подсознания услужливо выплыл давний опыт ответов на вопросы... Повеяло чем-то родным, из юности...Я ответил на все через 10 минут, встал и отдал листы психологу. Брови у него изумленно поползли вверх... Вы уверены, что все заполнили?...А Вы знаете, сколько раз я писал этот тест?... Брови поползли еще выше... И тут, на волне внезапно нахлынувшей эйфории, вызванной воспоминаниями о юности, я решил слегка созорничать. Дело в том, что примерно за неделю до описываемых событий я видел этого психолога в этом здании, тогда не зная кто он, но лицо запомнил, как и звездочки на погонах (он был в форме). И я добавил: товарищ капитан... К взлетевшим бровям добавилась отвисшая челюсть... Прошло дней 10. И вот последний этап психотбора. Заключительная беседа с психологом. Кандидаты на место в рядах защитников Родины выходят из кабинета минут через 15-20, взъерошенными с красными или наоборот бледными лицами. Мой черед. Захожу, присаживаюсь. Напротив сидит седой подпол с грубыми, обветренными чертами лица, по типу Бельмондо+Чак Норрис. Он уточнил мои анкетные данные, при этом листая медицинское дело и буравя меня своим пронзительным взглядом, под конец хмыкнул и поставил штамп: «ГОДЕН». 3 минуты. Вот так!

Сказ про то, как наш особист шпионскую закладку нашел
(1980-е, рассказ от имени Гены)
Особист заявил, что получил в наследство настоящий "Зауэр" и теперь будет с нами охотиться. Мы было приуныли, но потом все же придумали подходящий план.
И вот настал день охоты. Ружье и правда было хорошее, но зайцы оказались недисциплинированными и сами под выстрел не становились. И вдруг мой начальник указал на сидевшего неподалеку зайца (на самом деле, уже убитого и только что мной установленного), особист выстрелил и - о радость! - заяц упал.
Во время демонстрации трофея мой начальник пригляделся и задумчиво произнес: "Подозрительный какой-то. Говорят, их теперь ЦРУ вербует..."
"...и Моссад..." - встрял кто-то из мужиков.
"Вы у него в ж... проверьте. Вдруг шпионскую закладку найдете," - участливо добавил еще кто-то.
Проверили. Извлекли тюбик от валидола, в котором нашли записку: "Меня застрелил не особист. Он стрелять не умеет."
Придраться к охотничьей шутке - значит выставить себя в дураках перед всем управлением. Поэтому особист не стал дожидаться, что мы еще придумаем, подарил ружье кому-то из начальства и больше никуда с нами не ездил.
Потом, конечно, он тоже догадался, как отомстить, - но это уже совсем другая история.

(C) http://cholewa.livejournal.com/16190.html?view=53822#t53822