Интеллигентная история

Саша толкнул дверь в кабинет Вадика.
- Вы знаете, Вадим, тем, кто замечен в чтении устава скуки ради, предписано проходить диспансеризацию 2 раза в год. Вышло распоряжение.
- Что вы говорите? - Вадик закрыл устав и запустил ластиком в муху, долбящуюся в стекло.
Ластик резво срикошетил Саше в голову. Саша пригнулся:
- А вы головорез. Я пугаюсь сам себя - почему я вас ещё не бью?
- Потому что вы доброй души человек. Чем вызвано ваше обращение ко мне на ВЫ? А, кака в тельняшке? - Вадик потянулся.
- А знаете ли, - Саша придал взору печали, - Надоела грубая повседневность военных буден, хочется всем говорить ВЫ, общаться с интеллигентными людьми, и хочется... хочется чего-нибудь для души!
- И можно поинтересоваться чего?
- Можно. Мне хочется... выпить... Не смотрите на меня как Мать Тереза. Да! Мне банально хочется выпить, но...
- Но?
- Именно НО! Мне хочется, что бы все это происходило в необычной обстановке, за интеллигентной беседой... Слюну подберите.
- Шизофренический бред, осложненный маниакально-депрессивным психозом и сумеречным состоянием души, - Вадик закинул ноги на стол.
- А причём здесь бабушкины трусики? - обиделся Саша.
- Что вы подразумеваете под «необычной обстановкой» в нашей отдалённой дырке? У тебя на кухне, у меня на кухне? Три дома - пять частей. Не смешите мои ботинки.
- Внимание! Сегодня пятница? Лето? Полярный день? Жены на Большой земле? Ничего не пропустил? Предлагаю провести этот день под знаком интеллигентного общения и завершить его дегустацией спиртосодержащей продукции у костра, на вершине близлежащей сопки. А? Как вам? - Саша умел быть убедительным.
Вадик заинтересованно снял ноги со стола.
- На самом верху сопки?
- Именно. Вы там бывали?
- Нет, - должен был признать Вадик.
- Чем вам не необычная обстановка? Да не раздумывайте, поручик, чего вам делать дома? Жена уехала...
- Разве я похож на человека, у которого одна жена? Но всё же, почему не встретиться у вас или у меня? - Вадика ломало лезть на сопку.
- Не будьте так низменны. Мне нужна смена обстановки. Я категорически устал!
- Да?
- Да! Мне надоела однообразная военная суета. Мне надоели построения по утрам, а ещё больше мне надоели построения после обеда. У меня от них изжога.
- Вы государственный преступник! - обрадовался Вадик.
- Что вы говорите? - удивился Саша.
- Точно. Глядя на вас, мне категорически не хочется служить.
- Не давите мне на железу совести. Мне её вырезали. Так да или нет?
- А что мы будем пить? - сдался Вадик.
- Выбор небогат. Есть шило, а есть... шило. А у вас?
- Шило.
- Вы предсказуемы. Но усвойте главное,... - Саша сделал паузу, - Главное не ЧТО а КАК! Пить надо правильно!
- Вы извращенец, - догадался Вадик.
- Пить правильно - это хрустальная мечта моего детства, и не лезьте в нее в своей ортопедической обуви.
- Ну, можно и шило, тоже ничего, - понял по-своему Вадик, - Тогда шило с вас, с меня закуска.
- Вы пошлый человек.
- Почему?
- Вы бескорыстно любите шило.
- Это взаимно. Из закусок могу предложить... ммм... консервированные голубцы! Как вам?
- О! Голубцы! Должен с прискорбием констатировать, вы встали на путь чревоугодия. Не боитесь закончить своё белковое существование ожирением?
- Боюсь, финансовые органы мне этого не позволят, - вздохнул Вадик.
Саша посмотрел на часы.
- Работе криньдец, - он поправил на груди Вадика знак «за дальний поход», - Да вы орденоносец!... Вперёд, заре навстречу!
- Сами вы... О! Я возьму фотоаппарат. Жена должна знать, что я в её отсутствие отдыхал культурно...
Они топали из части, а Саша декламировал в полный голос: «Ищут пожарные ищет милиция, ищут матроса из Западной Лицы. Знак за ДП на груди у него, больше не знали о нём ни чего».

- Блядь, Саша ... - захрипел Вадик, больно приложившись коленкой о валун на середине восхождения, - Я уже горько сожалею, что проявил мягкотелость и податливость...
- Вы уже второй раз говорите «блядь»,... я стараюсь не замечать... - хрипел впереди взмокший Саша, - Но уже... начинаю подозревать вас... в неинтеллигентности.
- Боюсь,... мне уже фиолетово, - Вадик остановился, тяжело дыша, и оглянулся назад.
- Над вами... будут смеяться потомки, - Саша оперся на палку, восстанавливая дыхание, - Выкиньте эти пораженческие мысли из головы,... осталось совсем чуть-чуть... Ничто так не приносит наслаждения, как фрикция последнего движения!
- Не разжижайте мне мозг... - никак не мог отдышаться Вадик.

Макушка сопки оказалась небольшим пятачком, на который они в изнеможении и повалились.
- Я никуда отсюда уже не пойду... - стонал в мох Вадик, - Я останусь здесь... передайте там нашим...
Саша перевернулся на спину:
- Спокойно, лейтенант, сейчас начнётся самое главное... Посмотрите, как мы близки к небесам... Красотень... Ну, давайте, голубчик, искать дровишки, нам же нужно разогреть ваши замечательные голубцы...

Дров было до обидного мало, но насобирали с грехом пополам..
- Чего вы алчете под сенью кривеньких берёз? - подходя, пригляделся Саша.
- Да это... я тут... - Вадик как-то неуверенно озирался.
На расстеленной газете стояла бутылка разведенного шила, две рюмки, большая жестяная банка с голубцами и пачка печенья.
- Натюрморт понятен и печален... Печенье с голубцами... А позвольте задать нескромный вопрос - где хлеб?
- Хлеба не было... Да ладно, с печеньем пойдёт... Тут другое... - Вадик продолжал озираться.
- Вы хотите меня испугать? - озабочено спросил Саша.
- А?... Да нет... Ладно, сейчас решим... Вы это, давайте костерок мастрячьте...
- Ну-ну...
Скоро заплясали оживлённые языки огня. Саша потирал руки:
- Ну что, коллега? А жизнь-то налаживается!... Предлагаю по первой под печенюшку...
Вадик встряхнул бутылку и постучал по дну. Саша поморщился:
- Ну что вы долбите? Не долбите да не долбимы будете! Это же хрупкий продукт, своими заскорузлыми граблями можно запросто нарушить тонкую грань момента.
- Вы сейчас с кем разговаривали?

Выпили. Повторили.
- Тут вот в чём дело, - хрустел печеньем повеселевший Вадик, - Я нож забыл...
Саша прекратил жевать.
- Простите... нож? То есть вы заранее запланировали сохранить жизнь своей банке голубцов?... Она дорога вам как память?...
- Да ладно вам, не делайте трагедию, я уже придумал... Сейчас подогревать поставим, а за это время я найду острый кусок камня... Хрен ли нам, двум молодым, здоровым интеллигентам... А? Я вас умоляю! Приободрись дрись-дрись... По одной?

За разговорами не заметили, как закончилось печенье и половина бутылки.
- Уважаемый! - вспомнил Саша, - Где ваш острый камушек? Пора, по-моему познакомиться с нашими голубцами. Им там, кстати, ничего не будет в закрытой банке, на костре?...
- Ох, мать!... - Вадик попытался встать...

И тут, собственно говоря, РВАНУЛО.

Горячая, слизистая субстанция, хлестанула Вадика по лицу и груди.
Потеряв ориентацию, он покатился куда-то вниз, одновременно кашляя, и пытаясь вытолкнуть обжигающую слизь изо рта. Глаза ничего не видели, а в процессе качения очистить их не получалось. Голова стукалась о камни и стабилизации сознанию не способствовала.
Саше ударная волна пришлась в бок. Горячая липкость заклеила ухо и проникла за шиворот. Саша мог кричать. Чем сразу и воспользовался. Он выкрикивал однообразные неинтеллигентные слова, крутился на упёртой в землю голове и пытался обеими руками выгрести из уха и из-за шиворота голубцовую кашу.
Праздник удался.

Когда каша остыла, они успокоились. Саша приподнялся на локте, и посмотрел на Вадика.
- Ваша старенькая добрая мама, плакала бы сейчас навзрыд, узрев вашу рожу в голубцах.... Вы желали фотографироваться?
- Мы пидарасы, - подвёл итог встречи Вадик, и подумав добавил - Я же не ем голубцы...

Были «паркетного» крейсера-56 или «стрельба - эпизод, приборка - искусство»

Даже в самой глубине корабля отчетливо послышался мощный гул. Палуба под ногами задрожала. Крейсер упруго присел на волне, а потом, выплюнув полутонную болванку, хищно выпрыгнул вверх. Дружный радостный вопль, раздавшийся на ЦКП, подтвердил - ракета сошла. На девяносто процентов учебные стрельбы главным комплексом можно было считать успешными. Оставшиеся десять процентов готовы были за одну ночь нарисовать штурман с командиром БЧ-2, чуть округлив в ту или иную сторону цифирки в отчете по стрельбе. Но, как выяснилось уже через несколько минут, сейчас этого не требовалось. Ракета сама сумела найти спрятавшуюся за много миль мишень.
Честно выполнивший свой долг корабль наконец направился в базу. Стартовавшая ракета изрядно закоптила пламенем своей реактивной струи носовую рубку и контейнера правого борта, из-за чего со стороны казалось, что крейсер стрижёт волны лихо сдвинув шапку-надстройку набекрень. Неделю проболтавшийся в море экипаж предвкушал заслуженный отдых. Но встречающая корабль на причале на удивление представительная толпа политработников не могла не вызвать нехороших предчувствий.
- Нашему кораблю в очередной раз оказано высокое доверие, - заявил на общем построении после швартовки пообщавшийся с начальниками командир корабля, - Завтра принимаем на борту министра обороны Малайзии.
Пробежавший по рядам команды ропот был вызван далеко не почтением к высокому званию гостя. Оскаливающийся контейнерами ракетных комплексов корабль постоянно использовался командованием флота для производства должного впечатления на высокопоставленных особ, и стены большой кают-компании были сплошь увешаны гербами и вымпелами побывавших здесь не только жалких министров обороны, но и премьер-министров, президентов, вождей и даже принцев и королей самых разнообразных стран, племен и народов. А вот угроза остаться из-за чьей-то прихоти без отдыха после нелёгкого плавания ставила экипаж на грань бунта.
- Готовим «смотровой маршрут» без фанатизма во время приборок силами ответственной смены, - правильно оценив обстановку, решил командир. - Да и завтра ещё полдня будет. Оркестру, единственно, срочно разучивать гимн этой долбанной Малайзии. Начпо обещал ноты лично завезти. Вопросы?
- Товарищ командир, - качнулся из строя ракетчик, - у нас же весь правый борт обгорел. Какие там смотры?
- Вот пусть этот «малаец» и посмотрит, как боевые стреляющие корабли выглядят. Мы же всё-таки ракетный крейсер! - с гордостью заявил командир.
Однако утром возвращающиеся со схода офицеры с удивлением обнаружили, что все следы копоти на надстройках и в ракетных коридорах скрылись под слоем свежей краски, и только в самых недоступных местах ещё возятся с кисточками матросы.
- Злости не хватает! - возмущался на шкафуте комбат главного комплекса. - Начпо вечером заехал, развопился, мол, запустили корабль, позорим флот, порочим высокое звание - в своем репертуаре. Приказал всех офицеров боевой части вызвать и всю ночь посменно гарь закрашивать. Ракетный крейсер, ракетный крейсер, - передразнил он командира. - Паркетный крейсер! Паркетный, а не ракетный!

НИЧЬЯ
3.
Этот незаконный праздник длится уже месяц, урывками. «Явки, пароли, чужие дачи...» - стучит по клавишам автор, мечтательно улыбаясь, - нет, это же надо умудриться так залететь в абсолютно свободной и жадной до любви зоне N 302! Он до сих пор недоумевает.
«Какая дикая, животная красота! - писал борттехник в дневнике сразу после первого посещения столовой. - Ни одно стадо, ни одна стая не откажется выбрать ее в свои королевы, и они будут любить ее, обожать ее и повиноваться ей - даже самые гордые и свирепые; они будут ходить за ней, ловя ее взгляды и подставляя свои тела под ее пинки, и могучие лапы будут подгибаться от истомы; они будут ползать перед ней на брюхе и лизать эти ноги - наперебой, наперегрыз, напередуш, - задыхаясь и скуля от счастья. Но мы же с тобой не такие. Мы очень гордые! Мы будем глазеть на нее ежедневно и надеяться на счастливый случай, пока не истечет срок нашего пребывания на этой земле (плюнь через плечо, имеется в виду данная страна)».
Но случай - пусть и под самый занавес - все же случился. И началось все с телевизора, неосторожно упомянутого в историях - хорошо, что имя догадался другое поставить. Там все закончилось благополучно и красиво. Правда же настоящего текста более ветвиста во всех смыслах - от кустарника шахматных вариантов до рогов королевского оленя.
Итак, пропуская уже известную предысторию («О любви» и «Еще раз о любви») - полгода взглядов, полуулыбок, слухов, и одного разговора, который он затеял, храбрый после бессонной пьяной ночи, - сейчас он постучался, комкая предлог в горячей руке. В настоящем варианте она была одна и предложила чаю. Но с коньяком. Борттехник, рассматривая звездочки, вслух галантно удивился такой роскоши и тут же смутился, подумав, что вышел грязный намек на неизвестного ему дарителя армянских даров. Она лишь едва усмехнулась - есть еще хорошие люди.
Нетронутый чай остывал. Коньяк в бутылке мелел. Борттехник плыл и удивленно улыбался собственной смелости и говорливости. Расслабление было так велико, что ему нечего сообщить автору о промежуточном этапе. А может, он намеренно утаивает, сохраняя остатки чести и честности? Ну, разве что самый минимум: первое трепетное прикосновение к ее ладони под банальным предлогом - я умею гадать по руке - и осторожную встречу их коленей. Они еще сидят за столом...
Но как трудно делать вид, что изучаешь линии этой узкой ладони, пальцы которой гнутся назад так легко и доверчиво, и сочинять всякую ерунду, если другая ее ладонь вдруг неожиданно застенчиво касается твоей склоненной головы...
Тут автор, не выдержав напряжения, вышел на балкон перекурить, а когда вернулся, увидел на занавеске две близкие тени и услышал ее шепот: «Нельзя быть таким нежным с женщинами, товарищ старший лейтенант». Застеснявшись, автор тихо ушел. Он помнил окончание фразы: «Привяжутся - не отвяжешь».
Еще он помнил, как неуправляемо затряслись ноги борттехника, когда его губы коснулись уголка ее губ...

А потом, легкий и светлый как утреннее облако (и ничего-то ведь не было!), он заблудился между трех модулей, долго плутал, пока верные ноги услужливо не вынесли мечтательного хозяина к бане.
Отваливающийся кафель, ржавая кривая лесенка, спокойствие свежей воды, переливающейся через бортики на дощатый пол. Прийти на закате, когда поднимающийся ветер треплет маскировочную сеть, раздеться, обмыться под душем, и, прошлепав босыми ногами по скрипучим доскам настила, упасть в холодную хлорированную воду. Плавать и нырять, греться в парилке, снова бросаться в бассейн - пока на зеленеющем небе не засветятся первые звезды, - потом надеть комбинезон на мокрое тело и пойти на ужин - чтобы сидеть за столиком, пока все не уйдут. Пить остывающий чай и смотреть, как она убирает со столов.
Но план провалился. В бассейне, к неудовольствию борттехника, плескался человек.
- Гроссмейстер, у вас же еще неделя профилактория! - приглядевшись, удивился борттехник.
- Час, как прилетел, - выбираясь из воды, сказал майор. - Слышал, «двенадцатый» садился? (Борттехник пожал плечами - час назад он ничего не слышал, только свое сердце). Что-то я устал отдыхать, назад потянуло. - Майор подошел, по-собачьи потряс мокрой рукой, протянул борттехнику. - О, да ты, я чую, майорским напитком питаешься?
- Да уж, - сказал борттехник, и ему отчаянно захотелось выложить свою горячую тайну старшему товарищу, но вовремя вспомнил ее палец на своих губах. - Лысый из Чагчарана привез, - заложил он крутой вираж, - подарок артиллеристов. Ему лопасть из ДШК прострелили, ночевал там.
- Хорошо, что не голову. Ладно, у меня тоже бутылочка припасена - и не одна. Перед отпуском выиграл у баграмчан спор по крену. Вот помылся с дороги, сейчас пойду в балок - моя-то еще не знает, что я вернулся. Завтра, кстати, я тебя с ней познакомлю - целый месяц от всех таю, преступная связь, блин. Подарков ей привез... Заодно поговорим и о шахматах - сделаю тебе предложение, от которого невозможно отказаться... Эх, - потянулся майор всем крепким черноволосым телом, - если бы ты знал, как хорошо жить! Но ты этого не знаешь - маленький еще!
Натянув штаны и перебросив куртку через голое плечо, майор ушел.
- Знаю, знаю, - сказал борттехник и кинулся в воду головой.

...Ночь бессонна. Борттехник не может лежать в своей жаркой постели, в грубо храпящей, пахнущей керосином и кислой пороховой гарью комнате - он выходит на улицу.
Он вышагивает по дорожке возле крыльца, бормоча и мыча. Его перебивает часовой, вдруг отделяющийся от угла модуля, - темный рыцарь в каске и бронежилете, - вам плохо, товарищ старший лейтенант? Борттехник досадливо морщится, мотает головой, часовой, успокоившись, просит сигаретку. Борттехник слепыми пальцами вытягивает и отдает ему целый пучок, просит не мешать, и продолжает шагать взад-вперед и бормотать, дирижируя пальцем.
Он возвращается в комнату, прокрадывается через шестикратный храп на маленькую кухню, включает там свет, кипятит чай, достает свою большую тетрадь и китайскую перьевую. Он пишет, начиная каллиграфически, но быстро срывается в каракули, которые утром выглядят кардиограммой мерцательной аритмии. Конечно, стихи - повторять этот ужас не будем, да и тетради той давно нет.

Следующим вечером майор позвал борттехника к себе в балок. Доставая бутылку со звездочками и стаканы, сказал:
- Сколько можно любительством заниматься. Предлагаю тебе сыграть матч на звание чемпиона 302-й эскадрильи. Отборочный мы прошли в Кагане, не будем скромничать, остальные не тянут. Наш с тобой спарринг мне нравится. Возрастной разрыв чуть больше, чем у Карпова с Каспаровым, ничьих столько же. В общем, ты привлекателен, я - чертовски привлекателен, и я не понимаю, почему бы нам не занять свободное время до конца войны - осталось-то два месяца (тук-тук-тук). Я привез часы и пару дебютных справочников - один твой. А на кон ставим по штуке чеков. Стимул и ответственность. Если согласен, то выпьем за нашу борьбу.
И они выпили.
- А теперь познакомься с нашим арбитром - сказал майор, - Хотя, вы и так знакомы, каждый день видитесь...
Война - хороший учитель. Она учит принимать неожиданности как должное. Ты всегда в готовности ответить мгновенно - и даже чуть раньше вопроса. Борттехник обернулся, уже зная, кто у него за спиной. Тот, кто во всем хочет быть первым, просто не мог выбрать другую. А майор был первым во всем - он играл на гитаре и пел, он крутил на своей «двадцатьчетверке» мертвые петли и попадал нурсом в голову врага, вдобавок ко всему он был сильным и красивым. Вот только в шахматах майор споткнулся о борттехника. Это его бесило и заводило одновременно, он считал, что дело не в силе молодого старлея, а в собственной расслабляющей снисходительности. Но мы отвлеклись...
- Мало того, что мы знакомы, товарищ майор, - сказал борттехник, поднимаясь навстречу ей, выходящей из-за кухонной перегородки. - Я с первого дня безнадежно влюблен в нее. Позвольте... - он приложился к ее руке. «Главное, не думать!», - думал он, пребывая в полной растерянности.
- Ну, безнадежная влюбленность позволительна, - самодовольно сказал майор, - а вот любить ее, - извини, брат, это уже полковничья должность!
И он приобнял ее за талию. В момент, когда майорские губы коснулись ее шеи, она взглянула на борттехника, нахмурила брови, погрозила у щеки пальцем, предупреждая. Когда майор отлепил свои губы, снова ушла за кухонную перегородку - «сделаю что-нибудь закусить».

Потом майор и борттехник играли партию. Они старались делать это ежедневно - на стоянке, в бане, в майорском балке - где получалось. Сейчас борттехник играл нервно. «В чем дело? Провокация? Чья? Так, потом так, он - так, я - так. Конь е пять. В чем же дело? Так нельзя притворяться, или я ничего не понимаю в женщинах. А кто сказал, что я в них понимаю? Я так и знал - получи: слон жэ четыре шах... Еще шах! Ишь, побежал... Ну куда, ну куда ты гонишься? Шах!».
Злой борттехник давил. Вдруг майор со словами: «Надо покурить», резко встал и, дернув коленом, сбил позицию. Фигуры посыпались на пол.
- Ой, - сказал майор. - Какая жалость. Такую партию испортил!
- Я восстановлю, - сказал борттехник, расставляя фигуры.
- Конь не здесь стоял, - сказал майор.
- Как не здесь? Он через два хода мат давал.
- Какой, в жопу, мат?
- Ну, знаете, товарищ майор, - сказал борттехник, вставая, - идите вы сами в обозначенное место! Я домой пошел.
- Ладно, не обижайся, пошутил я. Ну, проиграл, знаю. На матче буду внимательней. Что-то ты агрессивен сегодня. Давай по чаю, вон, хозяйка приготовила. У меня икра есть. Красная. И масло...
Но борттехник, сославшись на ранний вылет, ушел.

(Продолжение следует).