Довелось в году , этак в 90 попасть на совещание уровня начальников отделов Стройуправления Прик. В.О. Причина присутствия лейтенанта (т.е. меня) на "сходке" такого уровня банальна - вовремя не заметили в кабинете и забыли выгнать.
Надо сказать, что тот день, для моего шефа (Главного механика СУ полковника Леонтенко ) выдался не слишком удачным, а проще говоря - откровенно хреновым. Генерал ( Большой Папа) был с утра не в духе, пара мелких (и не очень) прегрешений со стороны нашей службы (ОГМ) была очевидна и весома и ,когда строители завели привычную песнь о недопоставках техники и вследствие этого полном "завале" плана по сдаче объектов реально "переводя стрелки",тучи сгустились окончательно.
Численное превосходство "кирпичей" было подавляющим, попытки возразить умело пресекались, поражение было неминуемо.
Большой Папа, до того мрачно взиравший на этот Сталинград в миниатюре встал, не спеша набрал воздуха и выдохнул его измельченным словами, которым можно научиться только за 20 лет работы на стройках, никак не связанных с народным хозяйством.
Речь его пестрила образными сравнениями, аллегориями, краткими характеристиками сотрудников ОГМ и не оставляла двух мнений по поводу репрессий, которые вызвали бы уважение у самого Лаврентия Павловича.
В конце каждого абзаца Папа ставил жирную словесную точку, как бы забивая невидимый гвоздь и в такт этим "ударам" рыжая и курчавая голова Главмеха склонялась все ниже и ниже, под тяжестью изящной словесности. Генерал в азарте победителя был великолепен , противник - разгромлен и посрамлен.
Наконец, развязка, финальный аккорд, так сказать: звучит громогласное : "Вы все поняли, товарищ полковник?"
Не торопясь, мой шеф выпрямляет спину и глядя прямо на Папу грустными еврейскими глазами абсолютно спокойно произносит : "ТАК ТОЧНО! РАЗРЕШИТЕ НАЧАТЬ ПЕРЕЖИВАТЬ?"
Пауза... Муха пролетает с ревом бомбардировщика… Молчание секунд на 5... У Папы на лице гамма чувств, которые выразить невозможно в принципе. В глазах - недоумение пополам со смехом. Потом хмыканье, злость куда- то пропала…
-Ладно, сколько надо времени на все? Пять дней!
-За неделю точно сделаем.
-Свободен. И бездельника своего прихвати !
За неделю было сделано решительно все.


Олег Юрьевич Леонтенко до сих пор живет и работает во Львове. Мы не виделись с 1991 года, но, когда жизнь в очередной раз загоняла меня в угол, как-то само - собой вспоминался его спокойный взгляд и прекрасное: « Разрешите начать переживать?»

О МЕСТЕ ПОДВИГА В ЖИЗНИ КАЖДОГО МАТРОСА.

Слыхали? Нас решил осчастливить своим прибытием Главный Начальник. Самый Главный. Главней его нет. Во всем Союзе нет. Это, конечно, приятно. Да-а. Но хлопотно-о-о!

Ну вы же знаете, конечно, что Самые Главные в делах службы разбираются ничуть не лучше, чем бурундук в законах баллистики. Зато любят пожрать вкусно. И порядок любят. То есть слова: ...Все параллельно и перпендикулярно, все подстрижено, поглажено, заасфальтировано и посыпано песком... рождены, скорее всего, именно в период ожидания визита кого-то из Самых Главных.

Черт с ним, что корабли наши дают по шесть узлов. В час. В первый. А во второй - и трех не натягивают. (- Это ведь наши корабли! Ы-ы-ы!). Все равно в наших местах супостата днем с огнем не сыщешь. Черт с ним, что наш героический флагман на последнем выходе яйцо потерял. Не то яйцо, что определяет половую принадлежность, а то, которое гидроакустическая станция. Хотя ощущения от потери весьма схожи. Черт с ним, что наша героическая дивизия находится на самом краю света, дальше, по слухам, только Особый Арктический. Самому Главному это не интересно. А интересно ему, что у нас на камбузе. А на камбузе у нас икра и рыба. Красные. И территория наша Самого Главного очень интересует. Не сама территория, то есть, а порядок на ней. А территория наша, хоть и не английский парк, но умелые матросские руки приблизят ее к этому состоянию почти вплотную. За какие-то сутки. Только приказать. А что? И приказали.

К вечеру: пирс вымыт, дорожки выметены, бордюры выбелены, трава подстрижена... Корабли... Корабли выкрашены. Стоят, блестят - грозные защитники рубежей Родины. Те, что еще хоть что-то могли, ясное дело, в море выгнали. А остальное - если не спрятать, то хотя бы в божеский вид привести. Все! Готовы! Пусть едет Самый Главный.

И тут как гром с ясного неба - трап! Трап! Трап-то не покрасили! То ли забыли о нем в суматохе, то ли не приказали впопыхах. В общем, стоит он, железный, и дико оскорбляет своим советско-ободранным видом английский пейзаж.

- А-а-а! - сказал комдив. - Растакую вашу мамашу! Я вам где сказал?! Я вам куда-зачем?! Почему?! Почему, спрашиваю?!... Завтра, завтра здесь будет Самый Главный, а он!... Немедленно, немедленно, я вам приказываю!

Поскольку приказал комдив сразу всем, никто конкретно трапом заниматься не собирался. Тем более, что Самый Главный приехать должен был только послезавтра. А до послезавтра еще много чего может произойти.

- А-а-а! - сказал комдив завтра утром распорядительному дежурному, который заступил вечером и ободранный трап воспринимал как нечто раз и навсегда данное нам Родиной. - Почему?! Почему, я спрашиваю?!

Комдив тыкал и тыкал пальцем в сторону трапа, а дежурный его все не понимал и не понимал.

- Почему трап до сих пор не покрашен?! - наконец снизошел до объяснений комдив. И, поскольку ответа от бледного капитана третьего ранга, коему злою волею судьбы выпало дежурить в столь исторический момент, ждать было бесполезно, комдив, не переводя дыхания, продолжил: - Я вижу, по-хорошему вы не понимаете. Я, лично я, сам, приму у вас трап. Вечером. Все. Выполняйте.

И каждый из многочисленной свиты, комдивы, как известно, в одиночку по части не ходят, посчитал своим долгом грозно посмотреть на дежурного и головой покачал осуждающе. Мол, что ж вы так, товарищ дежурный. Мы на вас дивизию оставили, боевые корабли, а вы... Доросли тут, понимаешь, до капитана третьего ранга.

И ушли они, оставив дежурного, уподобившегося каменному идолу с острова Пасхи, наедине с поставленной задачей.

Наш капитан третьего ранга еще около минуты смотрел им вслед, а потом захлопнул рот и схватился за то, что ему ближе. За телефон.

Вот с этого-то места и начинается наша история. Поскольку позвонил он не куда-нибудь, а именно к нам - бездельничающему в ожидании отправки в город-герой Керчь, личному составу МЭОНа.

Сейчас стоит рассказать, что же такое наш трап.

На самом краю света ландшафт, как вам наверняка известно, разнообразием не отличается. То есть - сопки, сопки и... сопки. Попадаются, правда, и вулканы. Потухшие, в большинстве. Но бывают и действующие. Так вот, часть наша живописно расположилась на склонах нескольких, весьма и весьма крутых, сопок. Корабли внизу, командование и береговые службы вверху. Это себя оправдывает. Особенно при получении продовольствия. Потому что бочки, в которых мы получаем большинство нашего военного питания, в соответствии с законами физики под горку катятся сами. Так что усилий при их транспортировке почти не прилагают. Если не брать во внимание то, что сами бочки не останавливаются. А инерция - она тоже из физических законов.

Учитывая вышеизложенное, вы можете сделать неправильный вывод о том, что получение продуктов для нас - нечто вроде веселой игры, этакая разновидность если не футбола, то уж регби точно. И будете в корне не правы. Ибо получение боепитания есть ответственная и сложная задача по охране Родины, а то, что выполняем мы ее по принципу "ой, держите меня семеро" является ни чем иным, как практическим применением военно-морской смекалки.

Но, как всем вам известно из школьного курса все той же физики, кратчайшее расстояние между двумя точками - прямая. И то, что годится для бочки с солониной, человеку не слишком подходит. Поэтому в ознаменование торжества науки над слепыми силами природы, прямо в склон сопки врезан длиннющий трап, созданный профессионалами металлоконструкций и напрямую соединивший штаб и боевые корабли. Трап тянется метров на двести и состоит из двух половин. И это не прихоть конструктора, а суровая флотская необходимость. Потому как редкий капитан третьего ранга добежит до середины. Да в гору, да на одном дыхании - да ни в жизнь. Что же тогда говорить о адмиралах?

А вот о адмиралах мы с вами говорить не будем. Во-первых, потому что адмирал должен прибыть в дивизию только завтра, а во-вторых, как же мы его встретим, если наша главная гордость - трап - до сих пор не покрашен. Какая же это гордость, если не покрашена? Это даже не гордость, а черт-те что.

Итак, командир, переведенный к нам месяц назад из Находки и мыслями присутствующий уже на Черном море, переадресовал приказ старпому, который, как известно, для того и существует, чтобы выполнять всяческие приказы и бдить организацию.

Старпом, мысленно уже догоняющий командира в его стремительном полете на юг, в очередной раз был вынужден вернуться на землю и заняться службой. Ему, в отличие от командира, прекрасно было известно, что такое наш трап. Поэтому, первое, что он сделал - это как следует выругался, вложив в свою краткую, но эмоциональную речь множество пожеланий вышестоящему командованию.

Облегчив таким образом душу, старпом лично отправился по боевым частям. Назначать крайних, которым предстояло повторить подвиг старшего матроса Иван Карпыча Голубца - ценой своей жизни спасти дивизию. Поскольку личный состав боевых частей свято чтил неписаный закон военной службы, гласящий, что лучше всех служит тот, кого начальство никогда не видит, старпому предстояло продемонстрировать не только командирский голос, но и недюжинную практическую сметку и знание устройства корабля. Старпом был способным офицером (иначе какой же из него старпом?) и всего лишь через полчаса на пирсе выстроились шестеро героев.

Старпом нахлобучил фуражку до самых бровей, отчего сразу стал похож на захватчика и торжественно поставил задачу. Начал он так:

- Работа трудная, грязная, но почетная.

Ну, это он еще слишком мягко... выразился. Шесть матросов второго года службы должны до темноты покрасить двухсотметровый трап - не имея ни краски, ни кистей, ни, тем более, желания. Сюрр! Или, говоря военно-морским языком, подвиг.

На крик души, раздавшийся из строя: Товарищ капитан-лейтенант, а где ж мы возьмем краску? Где ж мы возьмем инструмент? Или если... то как же мы без всего этого совершим подвиг, в конце концов?, старпом справедливо заметил, что на корабле есть все. Кроме баб.

Тут он прав. На корабле есть все. И даже бабы иногда бывают. Но что прикажете делать, если корабля, на котором все это есть, у нас как раз и нет? То есть он у нас есть, конечно. Но на Черном море. И только еще строится. И сами мы душой уже там. Только телами здесь задержались.

- Не знаю... я. Не знаю... - ответил старпом. - И вообще, что вы мне... расписываетесь тут... Кораблей много. - Он щедро взмахнул рукой, не то имея в виду просторы Тихого океана, не то просто указывая на стоящие у пирса боевые единицы, которые, по слухам, еще Курилы у японцев отбивали. - Действуйте, - торжественно закончил свою речь старпом. И удалился.

Старпома в экипаже уважали. Поэтому, наши герои понуро отправились побираться.

Кистями разжились довольно быстро. На первом же корабле каждый получил бывалый, вымазанный во все цвета солнечного спектра и растерявший шевелюру в десятках авралов, инструмент. На флоте, который, как мы знали из репортажей особо левых журналистов, является точным слепком с нашей действительности, все - от заклепки и до человека - служит до упора. Причем, упор этот обычно раздвижной. То есть уперся и раздвигай. А раздвинуть мы можем о-го-го на сколько. А если журналисты не врут и флот на самом деле - слепок с действительности... Хреновая у нас с вами действительность. Зато кисти есть. Пусть и послужили уже... упорно.

Итак, кисти добыли. С краской было сложнее. Но, как говорится, кто хочет, тому больше других надо. Правдами, неправдами - где выпросили, где стянули - но две банки сурика добыли.

И как, скажите, размазать эти две банки по двумстам метрам равнодушного металла? Наши герои служили второй год, а потому такая мудрость как на Флоте все, в конце концов, решается была им не только известна, но даже неоднократно опробована. Поэтому решено было действовать по-Наполеоновски - ввяжемся в бой, а там видно будет.

Лето, даже на краю земли - пора жаркая. Ну и кто, скажите, работает на Флоте летом? Правильно, только герои.

Когда наши герои, одетые во что похуже, ибо, как известно, невозможно размазать сурик по железу не вымазавшись самому, прибыли на место жаркое солнце весело освещало легендарный трап и десяток береговых героев, которые, ввиду того, что побираться им не пришлось, уже вовсю совершали свой подвиг. Итак, давний флотский закон "На Флоте все в конце концов решается" в очередной раз получил практическое подтверждение.

Как гласит украинская пословица, "Гуртом і батька бити легше". Поэтому то, что для шестерых было подвигом, для шестнадцати стало боевой задачей. И большую часть трапа они закончили как раз до окончания рабочего дня. До восемнадцати часов. После чего береговая команда, которая, как оказалось, видала этот подвиг аж на другом берегу Ледовитого океана, собрала свои причиндалы и отправилась на ужин. А оттуда в казарму. Наши же герои такого позволить себе не могли. Тем более, что старпом, обязавший самого себя контролировать лично, пришел и ободрил.

- Не знаю, - сказал он. - До темноты должны справиться. Это приказ. И нечего мне говорить, что краска кончилась. Делайте, что хотите.

Ну с таким напутствием, да до темноты... И осталось всего ничего. Метров тридцать... всего...

Краску добыли на удивление быстро. Правда, густотертую. И зеленую. Зато в комплекте с растворителем. Справедливо рассудив, что ни уставом, ни приказом командования не определено, какого именно цвета должен быть трап, а темнота все ближе и ближе, наши герои щедро разбавили густотертую краску растворителем и продолжили подвиг.

Они явились одновременно - темнота и старпом.

- М-мать... - только и смог сказать боевой офицер, своими собственными действиями благословивший наших героев на подвиг.

В ярком свете фонарей трап масляно блестел и напоминал светофор, на котором одновременно зажглись красный и зеленый цвета. Шестеро уставших героев сидели на траве и устало изображали желтый цвет.

- Да-а, - сказали комдив и свита, сопровождаемые дежурным офицером.

Наши герои по мере сил и возможностей приняли строевую стойку - заляпанные краской, с кистями в руках, а старпом отдал честь.

- Тьфу! - оценил героизм комдив. С чувством оценил, смачно так. - Вольно. - И рукой махнул. - Свободны.
------------------
Вы спросите, чем все кончилось? А ничем. Не приехал Самый Главный.

Как гибнут подводные лодки?

В каюте у одного старого командира-подводника висел афоризм или лозунг, можно назвать его как угодно, который гласил:
«Героизм, в основном, проявляется в окопах, вырытых разгильдяйством» - великие слова. Я думаю, что он, командир, сам этот афоризм и придумал.
Как гибнут подводные лодки? - на этот вопрос никто не может дать ответа, потому что те, кто остаются на этих лодках, никогда не смогут рассказать нам о том, что же в действительности произошло.
Каждый из нас за свою службу бывал в такой ситуации, которая могла бы привести к трагическим последствиям, но одним повезло больше, другим не повезло вообще.
Возвращаюсь к ранее упомянутому афоризму.
На одном из обычных выходов в родных полигонах боевой подготовки, там где сейчас покоится атомный подводный крейсер «Курск», произошло следующее разгильдяйство, которое, естественно, потащило за собой волну героизма.
В трюме третьего отсека на посту автономной системы гидравлики БЧ-2*, спасаясь от всевозможных приборок и других корабельных неприятностей, свил себе гнездо из старых ватников и ветоши матрос из БЧ-2, некто Власов, и спокойно там дрых даже по тревоге.
«Где Власов?» - «А на посту гидравлики».
Ну и ладно, вроде бы при деле. Лазить туда, проверять его старшине команды несподручно. А там тепло и сыро, помните, как у Горького. Спит боец прямо на боевом посту.
И вот, что произошло: кто-то из бойцов, проходя по средней палубе, зацепил ногой бадейку с грязной водой, по разгильдяйству оставленной не на месте после приборки.

*Ракетная боевая часть.

Бадейка перевернулась и вылилась в трюм прямо на физиономию спящего там Власова. Не разобрав спрсонья, что на него вылилось и в каком количестве, Власов заорал благим матом:
«Аварийная тревога! Поступление воды в трюм третьего отсека!». Заорал так, что был слышен в Центральном посту.
Вахтенный инженер-механик, как раз командир дивизиона живучести и командир третьего отсека, среагировал неадекватно. Хотя был уже в годах и с опытом. Прыгнул из своего кресла к импульсной колонке аварийного продувания* и крутанул вентили сразу всех клапанов аварийного продувания. А лодка-дура, взяла и стала продуваться одним бортом, правым. Почему? Да потому, что специалист трюмный, который за этими клапанами должен был ухаживать в соответствии со своими штатными обязанностями, по разгильдяйству расходил клапана правого борта, а левого нет, оставил на потом. И лодка-то не дура, а совсем наоборот, умница, продулась так, как этого потребовали эти самые клапана импульсного продувания. И еще один момент - импульсную колонку надо было трогать в последнюю очередь, а сначала попробовать продуваться с «Ключа», с пульта общекорабельных систем. Ну и начала всплывать она, родимая, с глубины ста метров, резко заваливаясь на левый борт. И скорость была довольно приличной - узлов 15 бежали.
Жаль, не смогли мы увидеть, как она вылетела на поверхность до середины корпуса, это точно. Моби Дик, прямо с гравюры Рокуэла Кента.
Время было обеденное, все харчи на палубе, все, что не закреплено, полетело на левый борт вместе с личным составом, который не успел зацепиться за что-нибудь.
И вот только когда вылетели на поверхность, прозвучал сигнал аварийной тревоги. Сразу после этого сработала аварийная защита реактора, свет погас, только аварийное освещение, резервные агрегаты запустить нет возможности - не работают они, лежа на боку. Ну, надо сказать, что в конечном итоге разобрались, что к чему, и с помощью ручных клапанов продувания сравняли крен и спаслись, что называется. Героически срывая ногти и выворачивая руки во мраке, лежа на левом борту, в штормовом зимнем Баренцевом море с выведенным из работы реактором, не зная, можно ли завести его снова после таких кренов. И к тому же не видя ничего, что творится снаружи вокруг нас, так как поднять перископ, лежа на левом борту, невозможно, питания для локации нет, да и антенны тоже не поднять, акустика обесточена.
Десять-пятнадцать минут сплошного героизма. Но, что называется, повезло...
Бывает так, что ничего не помогает, ни выучка личного состава, ни совершенная техника.
* Пневматическое устройство для мгновенной подачи воздуха в цистерны главного балласта.

Нас учили, что всегда надо помнить о «Чувстве опасности», если забываешь о том, что такое понятие существует, пиши пропало.
У нас были мудрые Командиры, которые пришли на атомный флот с дизельных лодок, на которых в свою очередь блюлись традиции подводников времен Великой Отечественной войны.
Капитан 1 ранга Романчук, капитан 1 ранга Дудченко, капитан 1 ранга Макаров, капитан 1 ранга Комисаров, капитан 1 ранга Лукашенко, капитан 1 ранга Згурский, капитан 1 ранга Хвощ, Капитан 1 ранга Евдокименко, капитан 1 ранга Бурлев, контр-адмирал Томко, вице-адмирал Голосов и многие другие.
Я до сих пор горд, что имел честь служить под началом этих блестящих офицеров. И они учили нас помнить о «Чувстве опасности» и о высоком профессионализме, что подводник это не только мастер в своей специальности, он должен знать лодку, как свой родной дом. На подводной лодке служат подводники, и нет выше чести, чем быть моряком подводником. Быть подводником - это образ жизни.
В наши времена за то, что ты хороший профессионал, прощалось многое.
Это уже потом, когда начали со всем бороться, на первое место вышли всякие моральные облики и заместители по политической части с их прихлебателями.
И что-то было на мой взгляд утрачено, началась жизнь с оглядкой на партийную организацию. В предыдущем рассказе я коснулся этого момента.
И делу стало от этого только хуже. Образовалось чувство опасности перед партийной организацией - вот в чем беда. Сейчас другие времена, нет КПСС, нет замполитов, нет партийных собраний, но осталась инерция, к сожалению она осталась.
Никто не скажет, что произошло на «Комсомольце», вернее, с чего все началось, никогда мы не узнаем правды, почему прогремели взрывы на «Курске», некому рассказать эту правду.
Для чего тревожить сейчас кошмарный сон подводников «Курска»?
Что можно достать из его разбитого корпуса, какие тела можно опознать в крошеве человеческой плоти и металла?
Старинная морская песня «Раскинулось море широко» ... «К ногам привязали его колосник, простынкою труп обернули...».
Моряка, погибшего во время исполнения своего морского, воинского долга, всегда хоронили в Море.
Есть же понятие "братская могила". Корпус и аварийная всплывающая камера «Комсомольца» стали гробами для офицеров и мичманов Капитана 1 ранга Ванина. Баренцево море стало их братской могилой. Братская могила «К-8» в Бискайском заливе. Что же хотят найти в гробу по имени «Курск», какие тайны заставляют ковыряться в Братской могиле? Никто не ответит. Так как никто не ответит, почему гибнут подводные лодки.