Мимоходом. Военная хитрость.

Севастопольская гауптвахта. Вечер. В камере битком набито народа. Прошел ужин, окончилась приборка, и "губари" рассажены по камерам в ожидании вечерней проверки и отбоя. Камера освещена плохо. Лампочки и так тусклые, да еще арестованные всеми доступными способами стараются уменьшить яркость. В полумраке меньше заметен сигаретный дым. А курить арестованным строго-настрого запрещено. Попался - получи сутки ДП. То тут, то там сидящие наклоняются, судорожно вдыхая под шинелями одну-две драгоценные затяжки. А прятаться есть от кого. Камеры в Севастопольской гауптвахте очень оригинально устроены. В одной из стен сделано большое застекленное и зарешеченное окно, выходящее в коридор. За ним всегда маячит часовой. Свои два часа на посту охранник, кроме того, что непосредственно сторожит нас, еще и наблюдает за нашим поведением. Вроде как в телевизор. Вдруг шум какой или драка, или арестанты в наглую курить начнут. А мимо окна то начкар пробежит, то начгуб или старшина гауптвахты прогуляется. И каждый норовит в окно заглянуть, как там наши "каторжные"? И не приведи господь, если кто курит. Кара молнеиносна. Курящему - ДП, а часовому сутки ареста, И для полноты наказания часового в камеру отправляют немедленно. Через пару минут. В чем был. Традиция такая на гауптвахте.
А в этот день и караул заступил вроде нормальный. Зря не придирались. Над "губарями" не изгалялись. Нормальные мужики. Вот только один часовой, как раз у нашего окна, негодяй попался. По нему было видно, что служит без году неделя, всего боится, от всего дрожит. Чуть дымком из окна повеяло, сразу в крик, прекратить, мне отвечать, меня посадят! Мы ему объясняем: дружище, сейчас вечер, никого нет, тебя мы подставлять не хотим, все на себя возьмем, отвернись и все. Сам же на нашем месте оказаться можешь! Он ни в какую! Не курить и все! Посмотрели мы на него и плюнули. Нас много, человек тридцать, сбились кучей в углу и по очереди начали под шинель нырять. Часовой ныл-ныл, а потом вызвал начальника караула и пальцем указал, мол, тот, тот и этот. Начкар посмотрел на него, как на умалишенного, но к сведению принял. Фамилии записал для доклада утром. А это значит - всем записанным плюс трое суток к основному сроку. Народ приуныл. Из названных двум на волю через пару суток выходить. Сидим, зубами скрипим. Обидно. Только один матрос, которому уже на следующий день выходить надо было, смотрел-смотрел и говорит:
- Ладно, мужики, завтра я с этим отморозком за вас посчитаюсь.
Мы и внимания не обратили. Мало ли что он говорит, его не поймали, ему завтра на свободу, треплет языком, ну и пускай трепет. Сам-то не попался.
Утром нехороший часовой заступил снова. Подъем, приборка, завтрак. Перед разводом всех снова загнали по камерам. На гауптвахте суета, начгуб пришел, по коридорам бегает, порядок проверяет. Окно в камеру нараспашку открыли, проветрить. А вчерашний матрос около окна примостился и сидит. Ждет чего-то. И тут слышно, как по коридору приближаются шаги и раздается грозный рык начгуба. Все вжали головы в плечи, а матрос вдруг как рванет вплотную к окну и как зашепчет на весь коридор:
- Часовой, часовой, братишка! Поди сюда, пожалуйста!
А часовой растерялся, не понял что к чему, наклонился и в ответ:
- Что кричишь? Чего надо?
Матрос же, как фокусник, мгновенно извлекает откуда-то из рукава сигарету, сует в рот и таким же громогласным шепотом:
- Братишка! Дай прикурить, пока никого нет!
А сзади как рявкнет начгуб:
- Это что за новости!!! Прикурить!!! Да я тебя щелкопёр в одиночке сгною!!! Начкара ко мне!!! Совсем ох...и!!! При живом начальнике гауптвахты часовые арестованным прикурить суют!!!! В камеру.... Трое, нет семь суток ареста... Я тебя, щенок!!!
И еще много чего, в очень живописной интерпретации. Думаю, что и говорить не надо о судьбе бывшего часового. Истерика начальника гауптвахты была столь сильна, что шум от нее пробивался к нам сквозь все "тюремные" стены. Оправдания часового о провокации "губарей" никто и слушать не захотел. Пяти минут не прошло, как его уже без ремня и со слезами на глазах запихнули к нам. На семь суток. Камера встретила изменника флотского братства одобрительным гулом. Общим решением всей камеры труса на весь срок определили к уборке камеры. А наш "Александр Матросов" сразу стал всеобщим героем. Каждый сокамерник считал делом чести подойти и пожать руку человеку, положившему собственную "свободу" на алтарь общества. Когда восторг, вызванный ситуацией, поутих, я спросил "героя", ему на губе нравится, что ли? Моряк хитро усмехнулся и ответил:
- Да у тебя что, крыша потекла? Кому на губе нравиться? Просто мне весной увольняться. А через два дня мой БПК уходит на боевую службу, в Атлантику. На какой срок, точно не знаю. Но то, что месяца на три - это точно! В лучшем случае в конце мая вернутся. Но ведь ты и сам знаешь, на флоте планы очень гибкие, можно и до конца лета океан бороздить. А домой хочется. Вот я и подумал, за такую наглость, начгуб меня ни за какие деньги не отпустит. Даже если сам мой командир просить начнет. Да и не будет командир из-за такой мелочевки, как я, с комендантской службой отношения портить. Меня просто задним числом на другой корабль спишут, и делу конец. А там меня никто не знает, я как мышка тихо-тихо до приказа досижу и уволюсь в запас, как белый человек, точно и в срок. Вот и все. А часовой, конечно, просто под руку попал. Военная хитрость! Понимать надо!

Автор - Павел Ефремов. Размещено с разрешения автора.

ТОЖЕ ВЫХОД

Натяни ближнего своего, прежде чем ближний натянет тебя.
Натяни дальнего, ибо дальний приблизится и натянет тебя прежде.

Военно-морская мудрость

Новые корабли нам нужны? Конечно, - скажете вы. И я с вами соглашусь. Да, новые корабли нам нужны. Несомненно. Но. Но? Вот именно, но. Как гласит древняя пословица: Лес рубят - щепки летят. Сия истина с годами ничуть не утратила своей актуальности и точности, что неоднократно подтверждалось.
Если мы с вами хотим иметь на самом краю света новые и современные корабли, могущие защищать Родину в любую погоду, грозить супостату и вообще производить впечатление, мы должны понимать, что все эти груды металла, тонны солярки и километры электропроводки не явятся пред нами сами собой. Не в сказке, чай.
Поняли? Раз мы не в сказке, значит, нам нужен завод. И не простой, а кораблестроительный. Ага, есть такой. В Керчи.
М-да-а, далековато. А поближе нет?
Ну... есть... поближе. В Хабаровске.
Где?
В Хабаровске.
Нет, Хабаровский завод нам не подходит.
Тогда только Керчь.
Ба-а-лин!
С заводом определились. Черт с ним, пусть строят. В Керчи. Корабль - он на то и строится, чтоб по морям... А там... Четырнадцать морей... два океана... и дома. Рукой подать... всего. А вот экипаж...
А что... экипаж?
Так ведь сам по себе наш корабль сквозь все эти моря и океаны не пройдет.
А-а, вот вы о чем.
Именно.
А специально для этого у нас с вами существует Морская Экспедиция Особого Назначения. Они и перегонят наш корабль к месту постоянного базирования.
Гм. Это, конечно же, хорошо, но...
Да что вы меня постоянно прерываете своими но. Будет экипаж. Кораблей много.
Ну... тогда ладно.
И Родная Дивизия, поднатужившись, формирует экипаж, отнимая у кораблей, коих много, одного-другого. И строит их всех в две корявых шеренги. На пирсе.
- Ну? - говорит Родная Дивизия, вглядываясь в Личный Состав, теперь уже, МЭОНа. - И что мне с тобой делать... теперь?
А, поскольку, Личный Состав МЭОНа заинтересованно молчит, пытаясь, видимо, угадать, что именно Родная Дивизия намерена с ним сделать... еще... теперь, дивизия продолжает:
- Где вас селить прикажете?
Личный Состав саркастически хмыкает. Им-то каждому доподлинно известно, где именно лучше всего селить.
- Но-но, - строго говорит Родная Дивизия. - Ты это мне брось... тут.
И Личный Состав бросает. Бросает, тяжело вздохнув.
- Ну, ты, эта, Родная Дивизия... Мы в тебе служим... ты и решай... - коряво говорит он.
- А что? - обрадованно говорит Родная Дивизия. - И решу. Я такая. - И набрав в грудь побольше воздуха, командует: - Напра-аво! - И чуть слышно добавляет: - Ать-два.
Личный состав, выдрессированный службой, дружно щелкает каблуками.
- То-то, - хмыкает Родная Дивизия. - Шагом марш!
И Личный Состав шагает. Или марширует, - это кому как больше нравится. Шагает, привыкший ничему не удивляться, навстречу своей судьбе, покорный как бараны в стаде, гордые тем, что все дружно и в одном направлении.
А знаете ли вы, что в Америке военнослужащие даже именуются государственное имущество? Ну, правда, им за это платят. И кормят. Но, с другой стороны, если бы нашим военнослужащим платили столько, сколько американским - все бы желали связать свою судьбу с Непобедимой и Легендарной. И подорвали бюджет страны к чертовой матери. А что касается еды, так если армию кормить, на кой черт, спрашивается, она вообще нужна? Вот так и служим - безденежные и голодные. Так зато на все готовые, политически грамотные. И дисциплинированные. Сказали Направо - так мы и есть направо. Сказали Есть направо - и мы будем есть Направо. И люто ненавидеть американское Государственное имущество. Лютой классовой ненавистью.
- Стой, - командует Родная Дивизия. - Вот здесь и будете жить до отправки в Керчь.
Глянул Личный Состав, где ему жить предстоит и: Мать моя, женщина! В каютах диваны кожаны, занавески шелковы, одеяла верблюжьей шерсти. Душ, сантехника, унитаз финский - в каждой каюте. Краны никелерованы, вода горячушча - сутки круглые. Хошь мойся, хошь так смотри. Смотрит Личный Состав и только в затылке чешет. Неужто все, неужто коммунизм объявили?
Погоди, Личный Состав, в затылке чухать. Ты еще столовой не видал.
- А, что... столовая? - навострил уши Личный Состав.
У того, кто исполняет почетную обязанность каждого гражданина СССР более двух месяцев, на слово столовая выработан рефлекс. Ну, как у Павловской собачки. Ты ему столовая, а он тебе Гав! и слюна потекла.
- Ну, гляди, Личный Состав, - делает Родная Дивизия барский жест, - вот она какая - столовая.
Глянул Личный состав и только ахнул. Столы мраморны, стулья со спинками. У каждого. Палуба - аж блестит, музыка - колонки в каждом углу. И цветы, цветы в стаканах на каждом столе.
И от такого изобилия дурно становится Личному Составу. Падает он за стол мраморный, на стул со спинкою, и глядит как дежурный по столовой, в белоснежную голландку одетый, обед ему несет.
Ну, - думает Личный Состав, - хоть здесь-то как обычно. Небось РБУ (это перловку так именуют), да бурда какая-нибудь мучная.
Ан, нет, - картошка жареная. И котлета... котлета из настоящего мяса.
Ткнул Личный Состав ту котлету вилкой - блестящей, стальной - и шепчет тихонько: Служу Советскому Союзу.
А Родная Дивизия говорит:
- Погоди, Личный Состав, ты еще камбуза не видел, ты еще в спортзале не был, ты еще...
- Хва-атит! - как умирающий поросенок визжит Личный Состав. - Хватит! За что мне все это?!
- А знай мою доброту, - говорит Родная Дивизия. И удаляется медленно. Теряясь меж окрестных сопок и грязной воды бухты Соленое Озеро...
Место, в котором мы разместились, именовалось рейдовым судном обеспечения "Вега!. Была это огромная дура финской постройки и повышенного удобства. Такие финны строят для наших лесорубов и даже не догадываются, что жить на них будут моряки-пограничники.
Ну, а пока они не догадываются, мы раз-два и разместили личный состав, теперь уже, МЭОНа.
Жили мы в каютах по четыре человека. Жили и даже не подозревали, что командование этой самой "Веги" уже руки потирает, готовясь списать на нас то, что уже украдено из кают и салонов. И то, что еще только будет украдено.
Тут я предложу сделать небольшой скачок. То есть пропустить пару теплых месяцев, заполненных благополучным ничегонеделаньем и перейти сразу ко времени нашего отбытия в город-герой Керчь.
Вот представьте себе: вещи уже собраны, на машины погружены, Личный Состав, счастливо улыбаясь, представляет себя на юге...
И тут, как гром с ясного неба:
- А кто нам ответит за разграбленные каюты? Кто возместит убытки? - спрашивает нас командование "Веги". И список протягивает.
А в списке чего только нет - и краны блестящие, и зеркала стальные, и даже один унитаз голубого цвета.
- Как-кие убытки? - пугается наше командование. И с похвальной быстротой опомнившись, переходит в атаку: - Что вы тут... развели, понимаешь?! Причем мы к вашим проблемам?!
Командование "Веги" раздирает пасть до упора и начинает выть в сторону вышестоящего командования. На Флоте, как известно, прав тот, кто громче воет в сторону Командования. Потому как Командование, вечно занятое собственными проблемами, никогда не вникает в суть дела. Кто громче, тот и прав.
- Вы что... там... себе думаете? - спрашивает откуда-то сверху Родная Дивизия. - Вы что... вообще?
- Есть, - говорит наше командование. И посылает "Вегу" к Бениной маме.
И в споре наступает то, что в боксе именуется клинч. Они нас не отпускают, но нам на это как-то наплевать. Все равно ведь уедем.
Нашей каюте повезло. Ничего из нее как-то не пропало. Все было прекрасно. За исключением одного. Для удобства лесорубов финны предусмотрели на окнах, пардон, иллюминаторах, занавески из кожзаменителя. Удобно очень - потянул и темно. Еще чуть потянул - и она сама обратно сворачивается. Но есть одна беда - еще чуть потянул чуть сильнее, чем следовало и назад она уже никогда не свернется. Это как с зубной пастой - выдавить просто, а обратно - никак.
Вот тогда-то в нашей каюте и прозвучали слова, вынесенные в эпиграф этого рассказа.
Дождавшись ночи, диверсанты в лице двух специалистов второго года службы, протиснулись сквозь иллюминатор и героически влезли в такую же каюту палубой выше. Там они сняли занавеску, а на ее место поставили нашу.
И весь остаток ночи мы спали жутко довольные.
А утром...
Утро началось с рева. С начальственного рева, продолжавшегося добрых полчаса и проникавшего даже сквозь палубу. Причем, эпицентр этого рева находился прямо у нас над головой и ничего хорошего не сулил.
Весь день продолжались наши сборы и начальственные разборки. Родная Дивизия, кстати, почему-то поддерживала "Вегу", а взоры нашего командования нет-нет да и задерживались на сигнальщиках. То есть на нас.

Ну кто же мог знать, что прямо над нашей каютой расположен кабинет комбрига?

Письма на родину.
(похоже «на пишу на сапоге убитого товарища»)

Здравствуй, сестренка!

Служба и опасна и трудна. После последней высадки в Африке, когда от нашей роты остались только мы с гранатометом и еще человек 5 с автоматами, очень болела простреленная в 3-х местах нога. Дикий народ, дети джунглей. Они до сих пор используют луки с тетивой из козьих жил. И это в двадцатом веке! Когда все дикари давно перешли на капроновые шнурки. Но самое страшное не это, а то, что они не знают, что к гранатомету ближе, чем на 35 метров сзади подходить нельзя, иначе будет вава. А так как их излюбленный прием - подкрасться со спины, у меня в тылу штабелями лежала половина племени. И, главное, что интересно, многие были без оружия. В основном - старики и дети. Эти, наверное, поплатились за любопытство. Но если нашей отечественной Варваре только нос оторвали, то среди них некоторые были еще и без голов. Но это издержки войны, тем более, что все они, я уверен, агенты мирового империализма.
Зато, когда мы после многодневных кровопролитных боев вошли в деревню, где не осталось ни одного мужчины (последний повесился, когда остался без руки и смог больше держать оружие), нашим глазам открылась радужная картина: Около сотни женщин в одних вьетнамках, покорно склонив головы, стояли на коленях и ждали своей участи. По местному обычаю, различное недвижимое имущество, оружие, всякая живность, домашняя птица, женщины, кокосовые пальмы и прочее барахло переходят в собственность победителей и становятся военным трофеем. Варварский обычай, несчастные женщины, но дать умереть традициям - значит уничтожить народ, а мы - цивилизованные люди, с молоком матери впитавшие ленинские работы по национальному вопросу. В общем, мы кинули в благодатную почву новое семя. Отныне дети этого племени будут отличаться более светлой кожей и тягой к цивилизации.
Я поздравляю тебя с днем рождения и дарю это сочинение.

Ночь с 11 на 12 января 1989 года, караул, пост N 1, с автоматом на шее.