Взлетели.
Стало привычно закладывать уши.
Земля, сначала еще иногда мелькавшая в разрывах облаков, окончательно скрылась в серой пелене.
Наконец, Ан-26, натужно ревя движками, забрался на свой эшелон 3000 и в кабину экипажа, приоткрыв дверь, засунул свою голову шебутной бортмеханик Петруха, фактически исполняющий в полете обязанности стюардессы.
-Слыхали, - не обращаясь ни к кому сказал он - как при взлете снаружи стучало!?
Автопилот был уже включен, поэтому все, кроме штурмана, одновременно посмотрели сначала на Петю, а потом на борттехника Комарова. Капитан Комаров внимательно и спокойно посмотрел на приборную доску, повернулся к Пете и скептически спросил:
-И где это у тебя стучало?
-Да не у меня, - обиделся Петруха - а справа внизу. При разбеге так гремело, что даже пехота волноваться стала.
Пехота - командующий округом и его свита - уже пила в салоне успокоительный чай.
-Сейчас уже не стучит?! Ну… Похоже, что на тормозном диске колодку оборвало… Ничего страшного. В Киеве при посадке послушаем, пощупаем, понюхаем! - подытожил Комаров, и, давая понять что тема закрыта, без паузы продолжил - Кстати, Петруха, а почему мы до сих пор чай не пьем?!
Чем ближе подлетали к Киеву, тем сильнее казалось Пете, что в самолете что-то не так… Но за кофейно-чайными заботами было не до этого. И только когда до посадки осталось несколько минут, он понял в чем дело.
На привычном месте у дверей не было входной стремянки!
'Спрятали! Ну, подкольщики хреновы!' - зло подумал Петя и рванул в кабину экипажа.
-Отдайте стремянку, суки, посадка ведь скоро! - крикнул он. Но только он закончил свою фразу, как понял - спрятать-то стремянку в небольшом Ан-26 просто некуда!
-Какую стремянку?! - повернувшись, удивленно спросил Комаров, но увидел только спину удаляющегося механика.
Позаглядывав в маленький иллюминатор входных дверей и не увидев там ничего, кроме облаков, Петя виновато поплелся назад.
-Петя! Еб… Твою… Мать!!! - раздельно сказал уже догадавшийся Комаров. И, на удивленный взгляд командира, пояснил:
-С неубранной стремянкой во Львове взлетели, командир. Она-то при взлете и гремела…

В небольшом украинском селе дед Панас закончил точить косу и, подняв голову, посмотрел в небо. Силы уже не те, восемьдесят годов уже… Дети разъехались кто куда, и им со старухой с каждым днем все трудее было управляться самим по хозяйству.
Все чаще по вечерам дед Панас молился Богу перед иконой в горнице. Для себя ничего не просил, только повторял: 'Прости, Господи, грехи наши…' и читал дальше 'Отче наш'.
А однажды попросил для старухи. В курятнике сгнила и окончательно разломалась маленькая лестница и уже три дня старая не могла собрать в там яйца. Сделать новую лестницу дед уже не мог, да и досок для этого не было. Сын же обещал приехать только через две недели.
Поэтому и попросил старый помощи у Бога.
А на следующее утро, когда дед давал корм свинье, в огород, возле бахчи, упало что-то с неба. И когда Панас, отправившись поглядеть что-же там свалилось, увидел маленькую желтую лестницу, лежащую среди арбузов, то он упал перед ней на колени и заплакал…

Вспомнив это, дед тихо сказал: 'Спасибо, Господи!', и снова посмотрел в небо влажными от слез глазами.
А высоко в небе гудел пролетающий самолет…

В. Хорошилов

Навигация

Штурман - это отчасти водила. Когда вы, вспоминая ловкость отдаленных предков, прижимете мобилу левой рукой к правому уху и хватая правой то рукоятку КПП, то руль, отвечаете на вопрос начальника 'Ты где?', вы работаете точно как штурман. Только на флоте штурман сам, слава Богу, не крутит баранку (штурвал, не будем излишне профессиональны), - для этого есть специальный матрос, рулевой. Штурман же считает, рассчитывает и прокладывает путь. По-морскому проходимый маршрут, нанесенный на карту, так и называется - прокладка.
В военно-морских учебных приемниках-распределителях этому учат всех, даже дизельных механиков. И химиков (этих - слегка, больно умный химик сами знаете, какая угроза корпоративному флотскому уродству).
А чтобы усвоилось, в конце курса кораблевождения, то есть по окончании второго или в начале третьего курса, устраивают так называемый Дальний Поход. За него дают значок, который с вашей широкой груди сразу же указывает первому и второму курсу его настоящее место в жизни. А еще в Дальнем Походе бывает Заход, в какой-нибудь социалистический африканский порт. Чтоб показать арабам прелесть ношения демисезонных черных суконных штанов жарким (это ничего не сказать) июльским средиземноморским днем.
Кому-то тут, кажется, в голову пришло сравнение с круизом. Я попросил бы вас немедленно очистить воображение. И следовать мои указаниям. Слушайте внимательно:
Пресная. Вода. В умывальники. Подается. Два. Раза. В сутки. На. Пять. Минут.
Температура. Воздуха. Плюс. Сорок. Кондиционер. Левого. Борта. Не. Работает.
Круглые. Сутки. В кубрике. Воняет. Говном.
Шампунь. И мыло. Соленой. Забортной. Водой. Из волос. Не. Вымывается.
Голые. Пятки. Пристают. К раскаленной. Верхней. Палубе.

Бассейн? Гальюн!
Солярий? Трюма!
Тент? Вонючая простыня!
Девушка в шезлонге? Пердящий однокурсник на верхней шконке!
Коктейль? Компот из прошлогодних носков!
Дискотека? Безжалостные звезды в секстан в три часа ночи!

И очень, очень, очень хочется спать!

Курсант из камбузного наряда волочет здоровенный лагун с отходами в корму, дабы метнуть остатки харчей Посейдону, но поскальзывается. Надо же, прямо у трапа вниз, в 7-й курсантский кубрик. Спонтанно, но метко нацеленный лагун с грациозным переворотом исчезает прямо в аккуратном прямоугольнике люка. Ровно за секунду до этого, палубой ниже, дневальный полез по этому трапу снизу вверх, уткнувшись в конспект по мореходной астрономии. Да-а-а… Камбузник, ясное дело, тут же сотворил ноги со скоростью света. Пробегавший еще через секунду старпом вскользь поинтересовался у бедняги, это ж сколько нужно было сожрать, чтоб так мастерски обблеваться самому, да еще и загадить весь трап и тамбур по щиколотку.

Как оно? Не-е, на самом деле там было прикольно:

Второй взвод, втыкаясь носами в высокие штурманские столы учебного класса, что под астрономической палубой, ведет Ущербный Корабль (УК) 'Зимный' через Босфор и Дарданеллы. В смысле, отслеживает его движение по береговым навигационным ориентирам. Дай им реально поштурманить - не видать Стамбулу больше его роскошных мостов. И так половина обучаемых уже активно развивает аварийность, условно, - на картах, - въезжая в шикарные минареты по обе стороны пролива.
Занятие ведет капитан второго ранга Толстый.
- Фуева, фсё фуева, - бормочет сей опытный судоводитель (вытащивший в свое время авианосец 'Киев' на мель до осушки винтов), раздавая пинки и подзатыльники дремлющим 'голубям', - ни фуя фы ни умеити….
И как раз сегодня курсанты должны научиться читать морские карты - разбираться в обозначениях навигационных знаков, глубин и грунтов.
И вот, когда Босфор, встроенный в Стамбул (или наоборот), остался позади, неизменный катер-фоторадиоразведчик, обожравшись квелых видов курсантских морд, отвалил влево, а особист, разрядив ПМ, проглотил комок секретных документов и выпил в каюте шнапса, капдва Толстый решил проверить знание морских карт.
- Фот фы, фы, - ткнув пальцем в длинного Максимку Архангельского, насаженного подбородком на измеритель и мирно спящего, произнес виртуоз навигации, - Фот эта, - и другой палец Толстого уткнулся в карту, - Фто?
На желтом греческом побережье под пальцем Толстого и прямо напротив нанесенного Максимкой места 'Зимнего' по счислению, обнаружилась черная точка и надпись: 'Папия 501' Надпись эта была до отвращения чуждой остальным обозначениям карты, где указывались маяки с цветом, проблесковым периодом, секторами, створные знаки, песчано-илисто-глинистые кусочки морского дна, причудливо изогнутые изобаты… Почти все они имели обозначения типа 'Пра1Гл8Мб04з', и в из расшифровке Максимка уже наблатыкался, а тут - 'Папия 501'. Что это, за ногу, означает?
'Полный аут', - думал Максимка, - 'Валит, гад. Нет на этой карте ничего, ничегошеньки сложнее. Ну почему, почему именно меня, а?'
- Ну, - повис над душой Толстый, - фто эта, а?
- Это?
- Та, эта?
- Вот это?
- Именна-а.
- Это… это навигационный ориентир, э..э, более того, именной (?!) проблесковый маяк… белого цвета… постоянно светящий в секторе…
Тут в голове Максимкиной мелькнуло, что градусов на свете бывает всего 360, но доклад, как это часто бывает у военных, уже был на языке, и общение с мозгами могло состояться только в следующую мысленную фазу, а для этого надо было что-то сказать… В общем, изучайте автомат Калашникова, он устроен по принципу военного ума. Патрон из патронника обратно в магазин сам не залазит. Так что:
- … пятьсот один градус! - закончил Максимка свою мысль.
- Прафо! - в заинтересованной тишине промолвил Толстый, - Прафо! Па-а-сма-трити фсе напрафа!, - театрально простер руку и неожиданно произнес совершенно четко:
- Ну, и где вы видите постоянный белый огонь? А?
- Нету, - произнес кто-то за спиной. Греческий берег, несомненно, имел видимые ориентиры, но 'ничего, конечно, не светилось', да и не могло светиться в полдень по Гринвичу.
- Нету, - так же правильно подтвердил Толстый в теперь уже мертвой тишине, - Пятьсот один градус. По Фаренгейту. О Зевс! За что же ты так обычную, рядовую гору Папию, высотой 501 метр?

До конца похода Максимку ласково величали 'Пятьсот первым'. Он не обижался.

Ведет следопыт охотников по прерии. Неожидано он
прикладывает ухо к земле, затем быстро поднимается и
зло говорит охотникам:
- Бля!…Здесь недавно слон прошел!!!
- Ты что, услышал его шаги?
- Нет! Просто я в слоновье говно ухом попал!


Полковника Карпенко в училище боялись все. Кроме генерала, начальника училища, у которого он был первым заместителем. Тот во время войны был боевым летчиком.
Боялись Карпенко даже другие полковники, которых в училище было немеряно, как блох на собаке. Потому что Карпенко был 'товарищ полковник', а остальные были или просто 'полковниками', или 'эй ты полковниками'.
Не знаю, любил ли товарищ полковник фильм с главным советским шпионом Тихоновым, но в паре с начальником училища он работал по гестаповскому принципу 'плохой следователь - хороший следователь'. Где роль плохого эссэсовца Айсмана всегда доставалась нашему герою…
Хотя мужик он по натуре был добрый. Говорят, дома на гитаре играл и даже лобзиком что-то выпиливал. Для снятия стресса…
Просто должность у него такая была…
Зато товарищ полковник любил лихие наскоки на училищные подразделения, в духе батьки Махно, из засады, да по тылам, да без артподготовки и разведки. Выскочит как черт из табакерки, раздаст звездюлей густо и по-многу, и уже слышан его густой бас, от которого приседали женщины в бухгалтерии, с другого конца училища: 'Эй, вы, трое! Оба ко мне! Это я вам говорю, товарищ курсант!'
Особенно нравилось полковнику Карпенко проводить свои набеги в послеобеденное время, когда размякшие курсанты после обильной столовской каши, полированной сметаной из буфета, только и делают, что безобразия нарушают - спят, где попало, посылают гражданских за пивом, едят колбасу в каптерках или целуются с девчонками через забор.
При этом полковник для выбора маршрута, как куперовский следопыт, пользовался интуицией, железами внутренней секреции и всеми осязательно-зрительными органами, в том числе и нюхом.
Вот видать на запах он к нам и пришел. Наш взвод заступал в караул, перед которым положен отдых. Поэтому запах 30 пар портянок густо гулял по училищной территории, что в дневное время очень подозрительно.
Портянки не менялись вторую неделю по причине ремонта прачечной…
Голливудского 'Бэтмена' тогда еще не сняли, но появился Карпенко именно как этот фантастический герой - свалился на пол казармы прямо с чердака, притащив с собой свиту 'эй ты полковников' и прочих мелких командиров. Во всяком случае нам так показалось. С козырька фуражки свисала небольшая паутинка. Правая щека была в пыли…
Почему-то запахло гуталином…
С тополей возле казармы снялась большая стая ворон, сделала круг над училищем и полетела к недалекому сумашедшему дому в поселке Глеваха...
После принятия доклада и всех ритуальных реверансов, Айсман-Карпенко, смахнув паутину, приступил к допросу подозреваемых. В число последних входили абсолютно все курсанты. Всегда.
По ленински прищурив глаз, товарищ полковник опросил ближайшие жертвы на предмет знания обязанностей часового. Затем проверил карточки действий по тревоге. Подворотнички. Стрижку. Стоптаность каблуков сапог. Наличие бирок на противогазах.
Все было в порядке.
Наличие прикроватных ковриков. Карточки доз облучения. Чистоту ременых блях. Наличие носового платка.
Все было в порядке!
Полковник Карпенко поднялся так высоко по служебной лестнице благодаря своему умению распаляться. С тупым повторянием слова 'Почему!?' и его вариациями 'Почему,я вас спрашиваю?!' и 'Отвечайте, почему?' можно дослужиться максимум до майора. Карпенко был не такой.
Поймав курсанта с оторванной пуговицей, он начинал почти ласково. Затем добавлял громкости, слов, напора, злости - все по нарастающей - так, что к концу психической атаки обрызганый слюной курсант узнавал, что оторванная пуговица - это кретинизм, свинство, полное разложение и уступка НАТО, после чего готов был принять любую кару, вплоть до высшей.
Так Карпенко стал товарищем полковником.
Но сейчас все было в порядке!!!
От того, что он не может найти причины для начала распаления, Карпенко начал злиться, и от того, что он злится без причины, когда все в порядке, Карпенко начинал злиться еще сильнее. Эта внутренняя борьба между стремлением к порядку и желанием спустить пар сразу сказалась на расшатанных нервах полковника.
Глаза его налились кровью, правая рука начала дергаться, возле глаза появился нервный тик.
Ни лобзика, ни гитары поблизости не было. Оставалось уповать на чудо. Тем более, что в руках палача оставалась лишь одна, последняя жертва - Миша Грязнов.
Миша, мой лучший друг, был из Москвы. Как его занесло в васильковское захолустье остается загадкой. Правда, сочетание необычного для Киевской губернии акающего говора, живого нрава, вместе с московской пропиской делало Мишу завидным женихом. Поэтому его сексуальная жизнь в Василькове била ключом, можно даже сказать - гейзером.
И вот теперь он стоял перед безжалостным Карпенко.
А товарищ полковник решил разыграть последнюю, практически беспроигрышную карту. Чутьё подсказывало ему, что надо сделать именно это. И он приказал Мише показать содержимое его прикроватной тумбочки.
Тумбочка - источник заразы. Так всегда говорил наш ротный и, похоже, в это раз он оказался прав, потому что Мишаня, услышав приказание, побледнел. Веснушки отчетливо выступили на его щеках. Но приказ есть приказ, его надо выполнять. Даже ценой жизни…
Как в замедленном кино Миша начал доставать предметы из своей тумбочки. Учебники. Конспекты. Бритва. Готовальня. Зубная паста и щетка…
Последней из тумбочки расчетливый Миша достал книгу 'Малая земля'. Продолжая задуманое, он не положил ее в общую кучу, а стал двумя руками держать ее перед собой. При этом со стороны казалось что сын пытается благословить иконой заблудшего отца и ждет что через секунду тот упадет перед ним на колени.
Но Карпенко на Брежнева не повелся.
'А что это у вас там осталось?!' - сказал он, и, не дожидаясь ответа, сам наклонился к тумбочке и с загоревшимся взглядом достал оттуда квадратную упаковку маленьких таблеток с красивой надписью на иностранном языке.
'Так что это такое, товарищ курсант?!'
'Таблетки, товарищ полковник…'
'Вижу, что не капли. Что за таблетки?'
'От … головной боли. Мне отец из Москвы прислал!'
Это были противозачаточные таблетки.
Их прислал из Москвы не папа, товарищ полковник из Главного штаба ВВС, а Мишкин старший брат, который по братски заботился о том, чтобы мой друг вернулся в Москву холостым и бездетным.
'Отец?… Из Москвы?…'
И тут с Карпенко произошла неожиданная перемена.
Может сказались бессонные ночи, проведенные на плацу - шла подготовка к параду 7-го ноября, а скорее всего сработало упоминание о мишином папаше, еще более настоящем товарище полковнике, о котором Карпенко, конечно, знал.
Он весь как-то сник, ссутулился и после паузы, уже голосом очень уставшего человека, продолжил:
'Товарищ курсант, вы знаете, у меня просто раскалывается голова от боли. Разрешите выпить одну вашу таблетку?
'Конечно, товарищ полковник!' - просиял Миша - 'Выпейте три, чтобы наверняка!'
Услужливая свита принесла стакан воды из канцелярии. Карпенко выпил залпом три таблетки, объявил командиру нашего взвода благодарность и пошел прочь из казармы, унося с собой запах гуталина…
История умалчивает, прошла ли у товарища полковника головная боль.
Но одно я знаю точно - детей у него больше не было.
Никогда.
А Мишаня с той поры почему-то получил прозвище 'Гинеколог'…

В. Хорошилов

Рассказано со слов даже не очевидца. Уровень правдивости - черт его знает, но это не точно.
…Часть располагалась на территории усадьбы позапрошлого века. От усадьбы, собственно, остался только парк, четыре пруда и несколько построек хозяйственного значения (флигельки там разные, конюшня, использовавшаяся как гараж). Во флигеле, где располагалось подобие офицерского клуба, дело и происходило.
Вечер, переходящий в ночь, офицерская гулянка (человек несколько) с энным количеством местного самогона, приглашенные по случаю дамы из ближайшей деревни. Все как надо…
И вот уже время подходит, когда надо бы бросить застолье и перейти к уединению с противоположным полом. Во флигеле места не так уж и много, где можно уединиться. И офицеры разные - как по возрасту так и по званию… Неудобно все-таки.
И вот один майор (фамилия к сожалению стерлась за давностию происходивших событий) принимает решение уединиться на втором этаже. Но кроме этого решения он принимает и другое: для собственного удобства отнести на второй этаж большую железную кровать с сеткой. Казалось бы ничего страшного в этом нет, НО! Лестница на второй этаж - винтовая, достаточно старая.
И вот живописная картина: кряхтя и матерясь майор с величайшим трудом пытается по винтовой лестнице внести-втащить-втянуть-втолкнуть большую железную сеточную кровать…
… Никто не знает, как это получилось, никто не видел, что предшествовало этому. Раздавшийся грохот и дикий вой потряс старый флигель и заставил офицеров, занятых за столом подскочить, а офицеров в комнатах - выбежать… Под лестницей крестом лежал майор а на него сыпались части от кровати.
Как выяснилось, при очередной попытке пропихнуть кровать в лестничный проем, майор не удержался и скатился вниз. А металлическая кровать тогошнего образца - вещь сборно-разборная. Причем разбирается она в самый неподходящий момент. Пока падала на майора - разобралась, цепляясь за ступеньки и создавая дикий грохот и звон.
Майор пролежал в санчасти дня два. Когда он предстал перед строем, физиономия его и уровень скрюченности могли навести несведущего солдата на мысль, что тов. Майор попал в сильную автомобильную катастрофу… или под поезд… или с кабаном силами померялся….

P.S. А на втором этаже, между прочим, стоял совсем даже неплохой бильярд, который всяк нормальный офицер (и не только поручик Ржевский) при случае использует по назначению кровати…

Казарма. Дневальный на тумбочке. Из офицерской комнаты доносятся звуки игры в карты. Оттуда вылетает капитан Д. и подскакивает к дневальному:
- Дневальный! Я против капитана Х. - человек?
- Так точно, товарищ капитан! - совершенно честно отвечает дневальный.
- Ха! - говорит капитан Д., закатывает правый рукав до локтя и скрывается в офицерской комнате.
Через секунду оттуда доносятся шлепки, причитания 'Витя, за что?!!!' и голос Д.: 'Я против тебя человек! Дневальный сказал, ничего поделать не могу'.

Санкт-Петербург, 12 июня 1996 года.

Это случилось в день независимости, как раз в тот год когда на выборах на пост мэра Санкт-Петербурга вместо Собчака избрали Яковлева.
Итак, только что избрали мэра (или губернатора, в тонкости я не вникал) Владимира Яковлева. Наступил день независимости нашей многострадальной России, куцего обрубка некогда могучей державы. Интересно, почему этот день стал днём независимомти7 Разве раньше мы были кем-то оккупированы?
Поскольку мне сегодня не на работу, я разлагаюсь на диване и банально дрыхну, отсыпаюсь за неделю. Где-то часиков в одиннадцать утра противно заверещал телефон, судя по длинным гудкам - междугородка. Проклиная неведомого звонаря, я прошлепал к телефону и недовольным сонным голосом буркнул:
- Алле.
- Это телефон номер ххххххх? - торопливо спросила неведомая мне телефонная барышня.
- Да!
- С вами сейчас Чехов будет говорить.
- Кто !!!???
- Чехов! Не кладите трубку, сейчас соединят.
Ни фига себе, думаю, классик мне с того света звонить будет. Чего только спросонья не бывает. О чем с ним говорить, вообще-то? Что там я читал у него? "Каштанка", "Муму", хотя нет, последняя вещь не его, кажется. Наконец, соединили.
- Алле, Саша?
- Да, я слушаю.
- Привет, это Володя!
- Какой Володя!
- Ну Володя, Владимир Анатольевич Яковлев, вспомнил?
Я обалдел вторично! Ни хрена себе, думаю. То Чехов дозванивался, теперь новый губернатор со мной говорит. Как говорится, "то тюлень позвонит, то олень". И чего он вдруг мне звонит? Хочет поблагодарить меня за голос на выборах?
- Большое спасибо за звонок, господин губернатор - говорю, - поздравляю вас с избранием на пост...
- Сань, ты чо, прикалываешься? - послышался из трубки изумлённый голос, - Это ж я, Володя Яковлев, не узнал, что ли...
Через несколько секунд я все же разобрался, в чем дело. Володя, Владимир Анатольевич Яковлев, полный тёзка нынешнего губернатора - это мой земляк с Крыма, односельчанин, а Чехов - это город в Подмосковье (не знал, что есть такой), где Володя подрабатывал на стройке.

ЮГВ ВВС В\ч 62427 1980-82гг.
Старшина роты Старший Прапорщик Ю-к :
"Смех без причины-Дурак дурачины"
"Я не спрашиваю почему дождь,Я спрашиваю почему лужи на плацу."