-Вы, плебеи!!!, - начинал свою проповедь капитан Звездотух, предварительно закатывая глазные яблоки.
-Понесло Патрицию, - думал личный состав хозроты, приготовившись внимательно проводить время. Тот самый личный состав, который своими индивидуальными особенностями и способствовал закреплению за капитаном Куличом позывного "Звездотух". Затем начиналась пленарная речь, тщательно подготовленная накануне вечером, и несмотря на это, известная воинам до последней запятой. Речь длилась долго, изобилуя остроумными эпитетами, гиперболами, гротесками и другими обкатанными литературными приёмами. Кое-кто начинал клевать носом, упираясь в спину товарища спереди, кое-кто сочинял про себя стихи, а кое-кто повторял выступление про себя, стараясь не обгонять оригинал.
-Думать наперёд надо!, - привычным выражением заканчивал монолог капитан, для пущей доступности постукивая согнутым указательным пальцем по черепной коробке спереди. Потом звонко захлопывал боевую папочку и строевым шагом уходил в канцелярию.

Однажды, притулившемуся за курилкой комроты стало известно, что в отличие от офицеров, родные бойцы кличут его Патрицией. Капитан и обиделся и обрадовался одновременно. Обиделся, - потому что имя всё же женское, а обрадовался тому, что вряд ли во всём стройбате найдутся бойцы, мОгущие порадовать знаниями на тему социального устройства Древнего Рима. В тот период коллективная звезда хозроты, состоящая, в основном, из молодых, только начинала восходить на тусклом небосклоне обобщённого социального портрета воина-строителя. Каждый день приносил командиру роты новые сюрпризы. Он познавал бойцов, а они познавали его. Через верные уши ему, (и не только ему), стало известно, что рота ломится от талантов.
Константин Георгиади, одесский грек, умел, например, щёлкая себя ладошками по щекам воспроизводить гимн то-ли Мозамбика, то-ли Лаоса, впрочем, выдавая ЭТО за шестнадцатую симфонию Шостаковича.
Валера Гушкан, молдован из города Сороки, проявил себя настоящим чревовещателем. Науке, вряд ли, до смерти Валеры Гушкана и до полного его вскрытия будет ясно, каким образом он чревовещал. Однако, он это делал. Общественное мнение считало, что Валера на самом деле просто похабно отрыгивал, но эластичная его глотка модулировала сигнал, и переводила его во вполне знакомые "Отбоооой" и "Круууу-гоом". Валере было запрещено заниматься свободным творчеством после того, как натренированное чрево издало: "Здра жла тащ камандир" на вечерней поверке.
Следующим в списке звёзд шёл Венгер Саша. Еврей, вроде. Почему вроде? Потому что иногда, дюже заскучав, воин устанавливал своё необрезанное мужское достоинство по стойке "смирно" и, не прибегая к помощи рук и не двигая тазом, начинал размахивать предметом обсуждения подобно дирижёру "Виртуозов Москвы". Наибольший восторг публика выражала под звуки позывных радиостанции "Маяк" (купюра из Подмосковных Вечеров) каждый круглый час.
Ещё в распоряжении капитана Кулича был Вася Петров, из Киргизии. В один из первых, после карантина, дней службы он прицепил на бампер ротного ЗиЛа коробок спичек, разогнался и пошёл в лобовую атаку на бетонную стенку. Стенка со страху чуть не покинула поле боя, но помешало полное отсутствие конечностей. Потом грузовик экстренно затормозил впритирку к хищному бетону, а Вася вытащил чуть смятый коробок, гордо показал его старослужащим, получил поддых и отправился на губу.

В тот-же день в штабе и родилось прозвище "Звездотух". НШ, ВРИО комбата, нахмурившись прослушал сводку событий, с хитрым прищуром достойным ленинского, глянул на Кулича и изрёк:
- Мне, bлядь, ваши звёзды наhуй не нужны. Желаю видеть их потухшими. Выполняйте!

И с тех пор капитан Кулич тушил звёзды. Но звёзды не уставали загораться вновь и удивлять его. Пожалуй, единственным человеком, никогда не удивлявшим капитана был Арсен Клименко. Он НИКОГДА и НИЧЕМ не удивлял власти. Он просто ничего не знал и не умел. Из нерадивого и несмышлённого солдата Арсен стал чуть ли не любимцем комроты. В Арсене он был уверен. Арсен не отчебучит, не подведёт. Он не способен.

-Думать наперёд нада!!!, - по обыкновению говорил бойцам капитан Кулич, распекая л/с за очередной внос в дисгармонию между армейским сознанием и армейской-же материей. Арсена это не касалось. Он вообще не думал. Его "Я" обитал в ином измерении и пересекался с реальным миром только в столовой и в сортире. Арсена пытались бить. "Не умеешь - научим. Не хочешь - заставим", - гласил проверенный временем армейский девиз. На Арсене он утратил свою актуальность. Кулич воспринял Арсена, как личный педагогический проект и через голову взводного командования и старослужащих стал им заниматься вплотную. Плоды индивидуального подхода не заставили себя ждать. Уже через две недели Арсену можно было доверить с закрытыми глазами нарезание бумаги для штабного туалета. А перед Новым Годом Клименко удивил мир, самостоятельно включив гирлянду в розетку и не вызвав этим сбоев в энергоснабжении области. Капитан Кулич начинал уже гордиться собой, когда произошёл прокол. Арсену было поручено разобрать стеллажи в помещении старого склада, готовящегося к сносу.
-Ломать - не строить, - думал капитан, персонально давая приказание своему подопечному.
Из-за обитой жестью двери доносился рабочий грохот. Звездотух время от времени подходил к складу, прикладывал ухо, наслаждался и отходил удовлетворённым. На обед Арсен не явился. Гонец вернулся и объявил, что Клименко забаррикадировался и выходить не желает. Капитан сказал, что такого не может быть, потому что Арсен такого термина как баррикада не знает. И оказался прав. Рядовой Клименко в пылу трудового порыва рвал и метал, бил и крушил, заваливая стены демонтированной мебелью. Основной упор удара пришёлся на стенку, где находился выход. В помещении не было окон, а единственную выделенную лампочку-сиротку Арсен разбил как-раз под занавес работ. В результате удалой боец потерял ориентировку и уселся где-то посередине ожидать развязки. С Арсеном пытались разговаривать, давали ему ценные указания, но внутри было тихо и тоскливо. Тогда мудрый командир, решил, что если склад всё равно идёт под снос, дверь можно выдернуть. Сначала оборвали ручку. Потом к петле замка прицепили трос и дёрнули грузовиком. Двери, открывшиеся в непривычном для себя направлении потащили за собой косяк, а за ним и кусок стены. Из очищенного пролома вышел пропыленный и помятый Арсен. Первый раз в жизни капитан сказал лично ему

- Думать наперёд нада!

Со временем капитан обнаружил, что Арсен, постепенно эволюционируя становится опасен. Из воина, неспособного к залётам и нанесению вреда, он превращался в звезду. Правда, несколько иной категории. Фраза "Думать наперёд нада" звучала всё чаще и всё злее. Арсен старался, но прогресс остановился. Неспешная резка бумаги превратилась в основную боевую задачу.
В один весенний день, после одного из последних снегопадов, кухонное командование решило реанимировать холодильные установки. Площадка между пищеблоком и холодильной камерой убиралась в этот момент от снега рядовым Клименко. Он делал это тщательно и без помощников (во избежание несчастных случаев). На площадку вкатилась машина. Из кухни высыпала ватага "наряднЫх" во главе с прапорщиком Подшиваловым. Прапорщик схватил в охапку замороженную ляжку говядины, подошёл к рефрижератору, дёрнул за ручку и... осел. Белое безмолвие заполонило морозильную камеру. Она была полна снега. Глаза прапорщика Подшивалова заметались в разных направлениях, пытаясь отыскать причину столь печальному явлению. Причина стояла совсем недалеко, нахохлившись и с любопытством рассматривая обнявшегося с куском мяса прапорщика. Подшивалов жалобно вскрикнул и побежал, не желая расставаться с ляжкой. Через пару минут он вернулся в сопровождении капитана Кулича, грубо выдернутого с совещания у комбата. У Подшивалова дрожали губы и колени. Правая рука Кулича крутилась в непосредственной близости от кобуры.
-Ты чего? Наhуя?- только и смог произнести комроты.
-А я чо? Я эта, как учили , тащ командир роты!
-Что? Чему я тебя учил?! - взмолился офицер, метнув взгляд в небеса и отыскивая там канцелярию всевышнего.
-Ну, эта, Думать наперёд учили!
-?????????????? Каааво? Куда наперёд, дебил? - выпустил на свободу коней капитан и принялся целиться в левое ухо солдата.
-Тащ капитан роты, я эта, если б я снег туда не сунул, растаял бы он. Вот, я наперёд и думал, - готовясь убегать объяснял Арсен.

Убегать не надо было. "НаряднЫе" валялись на свежеубранном от снега асфальте, прапорщик Подшивалов стоял столбом, всё также обнимая мороженную тушу, а Кулич уселся на подножку машины и пытался выровнять пульс посредством автотренинга.
Выражение "Думать наперёд нада" навсегда исчезло из его лексикона и педагогикой заниматься он бросил. В роте всё чаще были слышны его матюги. Звёзды, старые, новые и сверх-новые потихоньку угасли на небосклоне, а Арсен, тихо ухмыляясь продолжал нарезать бумажки для господ офицеров.

P.S. Я не стал бы в срочном порядке заниматься обработкой этой байки ещё об одном нерадивом служаке, если бы источник, опрокинув рюмочку не добавил бы одной пикантной детальки:

Ровно через год, дедушка СА, ефрейтор Клименко поменялся ролями со своим несостоявшимся педагогом и терпеливо обучал его, заочника чего-то, азам математики и физики. Впрочем, бумагу он продолжал резать и делал это усердно.

Этапы большого пути

Мы закончили учебку. Потом, позже, мы поняли, что в конце этого предложения должен стоять восклицательный знак и радостные смайлики (хотя в те годы такого понятия, как смайлики, еще не было - по крайней мере в СССР). А тогда никакой радости никто не ощущал. Будущее пугало нас встречей со страшными дедами и пресловутыми «неуставными взаимоотношениями», зоной и зэками, представление о которых было сформировано фильмами и книгами (сами понимаете, какими) - в общем, мы ехали в логово Бармалея и жутко завидовали тем немногим счастливчикам, которых оставили в учебке сержантами пасти новых курсантов.
А как мы ехали! Плацкартный вагон был заполнен солдатами в соответствии с количеством полок. Само по себе это не страшно, ибо спать в любом положении и на любой поверхности мы уже научились. Но мы были с собаками - все 35 человек этого выпуска из нашего полка. Конечно, по Уставу положено перевозить собак в количестве не более 4 на вагон, их размещают в тамбурах по 2 штуки, привязанными к противоположным дверям и в намордниках. Однако в нашем случае рассредоточить солдат по всему поезду начальство не решилось, а может, это железнодорожники не разрешили загадить более 1 вагона - не знаю, не знаю. В любом случае это было издевательство над собаками, потому что уже было лето, в поезде была духота, а в тамбуре окна не открываются. Поэтому держать там пса в армейском уставном наморднике, более всего напоминающем кожаный презерватив - жестокость, непозволительная даже для военных людей. И 4 собаки, привязанные в тамбурах, всю дорогу лаяли друг на друга, не понимая, почему их привязали и, хотя и сняли намордники, не позволяют искусать вероятного противника (у армейских собак своя геополитика). Правда, в конце они уже просто вяло перегавкивались, умаявшись и осознав тщетность усилий - привязаны-то они были по Уставу, т.е. цепями.
Остальные собаки не так страдали от духоты, ибо все окна в вагоне были открыты, хотя некоторые и противоестественным способом. Но зато страдали от неподвижности - ибо, во избежание драк зверей было приказано удерживать в лежачем положении на полу. В результате, весь пол в вагоне был застелен собаками, а все нижние полки достались собаководам. Остальные бойцы - сержанты, радисты, химики и пр. - сидели, лежали и передвигались исключительно по верхним полкам, как бандерлоги.
Конечно, нижняя полка - это хорошо, гораздо лучше, чем третья, но вы не пробовали спать, удерживая руками на полу здоровенного пса, периодически пытающегося вскочить? По сравнению с этим сон на унитазе или на батарее парового отопления - райская здоровая нирвана. Поесть в этих условиях тоже непросто, а в сортир мы не ходили, предпочитая окно - несмотря на очевидный риск, это было физически легче, чем дойти до конца вагона. В это время товарищ облегчающегося держал двух собак, проявляя немалые акробатические способности и недюжинную физическую силу. Ехали мы больше суток, и здорово выдохлись к концу. О нашем моральном состоянии я уже писал выше. Поэтому, когда мы поздно вечером прибыли в расположение 12 роты, определенной как место проведения предварительных сборов и распределения собаководов, развели собак по вольерам и повалились спать, настроение у нас было похоронное. Мучили кошмары.
Но утро встретило нас завтраком, который показался нам чудом. Дело в том, что в отдельно стоящих ротах ВВ МВД СССР повара были вольнонаемными - точнее, поварихи. По сравнению с приготовленной солдатами баландой в учебке, наш первый завтрак на службе показался нам просто-таки домашней, маминой едой. А столы! Никогда не думал, что такую радость может вызвать обыкновенный столовский квадратный стол на железных ножках! Но в сравнении с 20-местными столами в учебке эти колченогие порождения совкового общепита были верхом интимности, ибо были рассчитаны всего лишь на 4 человек. А на столах стояла - мы не поверили глазам - фаянсовая посуда, и все уже было разложено по тарелкам! Никаких алюминиевых мисок, бачков со жрачкой на взвод и ведерных чайников! Да мы почти дома, ребята!
Помнится, в свой первый обед в учебке, обнаружив на столе 2 бачка со взвесью картошки в воде, мы спросили у сержанта - где здесь первое, а где второе? Он напыжился, чтобы походить на Ш.Холмса с трубкой, и сказал:
- Это же элементарно, салаги! Где больше воды и меньше картошки - там первое, а где наоборот - второе!
Но определить разницу не смогли в итоге ни мы, ни он. Тогда он принял поистине соломоново решение - вывернул один бачок в другой и изрек:
- Жрите, салаги, теперь здесь есть и первое, и второе!
Вот так питалось обучаемое пополнение внутренних войск задолго до развала СССР.
Итак, первый день на службе начался с самого замечательного завтрака за последние полгода. Нам показали зону и зэков, и они оказались совсем не страшными. Дедов мы тоже видели, они выглядели очень похожими на нас. И мы слегка воспряли духом.
Но потом были занятия, причем за каждым бойцом на время двухнедельных сборов была закреплена собака - но не его, а чужая. Не знаю, из каких соображений это было сделано, но маялись и мы, и собаки несказанно. Может, начальство как раз этого и добивалось - чтобы увидеть, на что мы способны в сложных условиях? Или просто боялись, чтоб нам жизнь медом не показалась? В случае со мной это удалось на все 100%: мне достался пес, которого командиры стыдливо именовали «бракованным ризеншнауцером». Я все две недели искал в нем хоть какие-то черты ризена, но не нашел. Более того, вернувшись на гражданку, я перевернул горы спецлитературы, чтобы понять, может ли ризеншнауцер хоть в какой-либо трудной жизненной ситуации выглядеть похоже на доставшегося мне Индуса - и тоже не нашел. Представьте себе черного...м-м-м... ну, скажем, боксера. У него были купированы уши и хвост, но задние лапы были короче и слабее чем у боксера. Морда скорее напоминала овчарку или дворнягу - никаких брылей, усов, бороды не было. Вообще, шерсть была короткая и даже не волнистая, без единого пятна. И еще - этот гад был мускусным, как олень в период случки! Я задолбался стирать х/б, и все равно не мог избавиться от запаха. Не знаю, кого нужно было скрестить для получения такого ублюдка, и склоняюсь к мысли, что без вивисекции тут не обошлось.
Нюха у него не было. Выдержки тоже никакой, и он дико боялся выстрелов. Каждый раз на занятиях, когда прапор стрелял из автомата, я даже не успевал заметить, как оказывался вместе с ним далеко-далеко от строя товарищей. Для задержания он не годился вообще, ибо не умел прыгать, а рост не позволял ему хватать задерживаемого выше задницы. Как можно применить в армии такого пса - для меня до сих пор загадка, ибо по окончании сборов мне вернули моего, и службу мы тащили дальше вместе. Зато Индус обожал гонять свиней. Когда он видел свинью, удержать его было так же невозможно, как Марадону или Пеле возле ворот соперника. А надо сказать, что занятия наши проходили на ротном футбольном поле, на котором в футбол никто не играл. И мы очень скоро поняли почему - когда нас там не было, оно служило пастбищем для свиней. Годами. Всеядные твари заминировали поле круче любых душманов. Ежедневно чистить сапоги от свинского дерьма - это была добавочная та еще прелесть сборов. Но, конечно, полное представление о степени заминированности мы получили однажды утром после сильнейшей южной ночной грозы: на поле стояла вода выше уровня травы и ОНО, естественно, плавало. Больше всего это было похоже на суп с клецками, в котором явно не хватало бульона...
А в другое прекрасное утро мы вышли на занятия с собаками, когда свинарь еще не успел загнать свиней обратно в свинарник. Индус рванул так быстро и резко, что разогнул карабин поводка. Каюсь, но это был единственный раз, когда мне на него было приятно смотреть. Он занимался любимым делом! Справедливости ради отмечу, что он был не один, но так точно направлять свинью в нужное ему место не мог ни один другой пес. А место это было - угол забора. Спрашивается, почему? А потому, что вдоль забора шла полоса препятствий, которую какая-то мудрая командирская голова повелела отгородить от остальной территории роты... колючей проволокой! Зачем и от кого - вопрос не ко мне. Но высшим кайфом Индуса было загнать свинью на полной скорости в угол, где изгородь из колючки не оставляла свинье шансов свернуть или хотя бы врезаться во что-либо другое. Этот дикий свинский визг приводил его в экстаз. Паганини хренов...
Кайф Индусу обломал наш прапорщик, давший холостую очередь из автомата, приготовленного для занятий по приучению к выстрелам. Свиньи при этом разом рванули в свинарник, опрокинув и смяв линию ошеломленных загонщиков. Нас же, наблюдавших за этим безобразием, спасли росшие по краю поля чахлые яблоньки - до сих пор непонятно, как они выдержали такой неожиданный «урожай», но стадо нежвачных парнокопытных промчалось под нами, никого не покалечив. Это впечатление, доложу я вам, нам запомнилось надолго! И то, что на нас мчались обычные домашние свиньи, а не носороги, к примеру, или буйволы - нисколько не ослабило чувство приближения неотвратимой смерти. Слабым утешением снятым с яблонь и стоящим на ватных ногах бойцам стал основательный разнос, устроенный свинарю прапором и подполковником - шефом службы собак полка, являвшегося начальником сборов. Хотя, по-моему, мочить надо было прежде всего прапора за нарушение правил пользования звуковыми сигналами...
Но все хорошее когда-нибудь кончается, закончились и сборы. Нам вернули наших собак и отправили по местам службы - таким же отдельно стоящим ротам, как и приютившая сборы двенадцатая. При этом из каждой роты присылали машину за своими прикомандированными бойцами. Видимо, ничего более путного не нашлось, и за нами прислали автозак - спецмашину для перевозки заключенных. Для тех, кто не в курсе - это такой металлический фургон с двумя «стаканами» - одноместными камерами, общей камерой и помещением для охраны. Собак мы заперли в «стаканах» и камере, а сами расположились на диванчике для охраны - можно сказать, с комфортом, особенно если вспомнить поезд. Но тут собаки начали лаять. В железных замкнутых емкостях. Вой собаки Баскервилей или вурдалаков в американских триллерах не способен так поставить волосы дыбом, как это замогильный вибрирующий лай! И никакие команды не помогли. Так и ехали до самой роты, хотя к концу пути волосы мало-помалу улеглись: ко всему-то подлец-человек привыкает.
Но судьбе показалось, что нам еще не хватило дорожных впечатлений. Поэтому, не доехав до роты совсем немного, мы... упали в кювет. Причем машина легла набок, на ту самую единственную дверь, через которую возможен выход из автозака. И к замогильному лаю присоединился не менее замогильный, но отборный мат. Как мы узнали потом, лейтенант - старший машины - скомандовал водителю, узбеку Эльчиеву, повернуть налево. Какова же должна быть дисциплинированность бойца, который, пусть и неправильно поняв команду - перепутав право и лево, все же выполнил ее беспрекословно, несмотря на то, что там, куда ему предстояло повернуть, был кювет! И вот за эту воинскую доблесть Эльчиев был разжалован из водителей. К тому же его автозак, старая кляча, уже давно носившая за потрясающую дряхлость гордое имя упавшего пару лет тому «Челленджера», после прыжка в кювет издохла окончательно.
Нас вытаскивал из железного плена весь свободный от караула взвод, во главе с командиром роты капитаном Тёкиным (к фамилии которого весь личный состав за глаза в обязательном порядке добавлял приставку «Модерн»). Так что можно сказать, что прибытие было обставлено с помпой и «иностранными гостями». К проходной роты нас сопровождал внушительный эскорт, периодически пинающий матерящегося Эльчиева. К нашему удивлению, чуть позже выяснилось, что облажавшийся узбек был дедом, а многие из пинавших его - черпаками и даже салагами. Это придало нам смелости, к тому же мы уже заранее договорились крепко держаться вместе. Поэтому первый же наезд дедов был успешно отбит нами при помощи матюгов и летающей табуретки, запущенной одним из нас в самого борзого деда. И все! Больше деды к нам не приставали! Ни одного серьезного наезда за все оставшееся время. Зато отцы-командиры проявили неожиданно много неуставного рвения - обнаружив, что среди собаководов появилось трое салаг, они несколько раз пытались припахать нас в неположенные нам по штатному расписанию наряды - по столовой, например, - типа, молодые бойцы не посмеют отказаться. Но эти попытки были на корню пресечены... дедами! Нашими дедами - собаководами. Они вообще крепко стояли в роте, учили нас заботиться о престиже своей специальности, и вместо привычного для дедов обращения с салагами, постоянно нас защищали от внешних наездов. Выглядело это примерно так: «Ти, лэтэнант, сабакавод в столовку нэ став, нэ положэно! А то сабачий каша в столовку принэсом, ти будэш кушит, твои бойци будэт кушит, потом балныца лэжат, сам будэш караул хадыт, адын, понял, да???»
И началась тут у нас совсем другая жизнь, с хорошей едой, выпивкой, самоходами и прочими прелестями. Зона оказалась неплохим источником денег и всяких безделушек, страх исчез напрочь. Выходя на занятия с собаками, мы летом бегали купаться в ближайшее озеро, а зимой забегали в поселковую пивнушку, где местные выпивохи наперебой пытались споить наших четвероногих приятелей. Совсем неплохая жизнь для солдата, ради этого стоило пережить эту адскую дорогу и развеселые сборы. Ну, сна немного не хватало, это да, но только в самых страшных снах нам снилось, что мы остались в учебке, и нам, уже дедам-сержантам, комбат перед строем батальона разгибает согнутые по-неуставному кокарды на шапках ударом кулака в лоб...

Пару похожих случаев читал на Биглере - видно, одни и те же грабли были разложены по всем аэродромам. У нас было дело зимой, что внесло существенные особенности в ощущения участников. Всё тот же Калинин, зима 1974г. Надо Вам доложить, что схема срабатывания бомбы выглядит так - в бомбу вворачивается взрыватель, который взводится в боевое положение после выворачивания из него специального штуцера с пропеллером на конце - ветрянки. Когда бомба падает из бомболюка, специальный пруток освобождает ветрянку, под действием ветра она выворачивается, взрыватель взводится и, уже при ударе о землю, срабатывает и подрывает бомбу.
Плановые бомбометания, готовим самолёт - вешаем бомбы, в частности.
Среди нас присутствует прапорщик, небольшого росточка, дохленький, а всё туда же - к полиспасту (система блоков и тросов для подъёма бомб) пристроился. Вдруг видим - его тщедушное тельце, с неожиданным для его габаритов басовитым криком, несётся от самолёта, делая странные вращательные движения руками - ну чистый Карлсон с пропеллером. А поскольку он был в группе вооружения, мы автоматически рванули врассыпную от самолёта - в позу роденовского «Мыслителя» вставать было некогда.
А зима была снежная - не иначе как дьявольский промысел, и снег был очищен только около самолёта, а дальше - до самой обваловки - глубиной больше метра. Это только в произведениях классиков снежок легкий, романтический, пушистый и весело искрится. Так оно, наверно, и есть - если на него смотреть из окошка тёплой квартиры. А вот когда прёшь по нему, как танк - а вернее, под ним, потому что здоровых мужиков он на себе не держал - то никакого романтизма нет!
«Отчего люди не летают, как птицы?» - вдруг всплыло в мозгу из школьного курса. Учительница литературы могла бы гордиться своим учеником - ибо даже в такой ситуации он закреплял пройденный материал. Однако приходилось не лететь, а ползти и притом быстро - стимул был в бомболюке! Кроты против нас - что улитки против гепардов! Правда, шапка слетела на первых сантиметрах этого увлекательного путешествия, да и дышать воздухом пополам со снегом было как-то непривычно. Обрисую путь снега - сначала он заползал в рукава и за воротник, далее продвигался по трусам, приятно охлаждая самое святое, потом выходил в сапоги и носки, где и прессовался. Пять метров под снегом - это Вам не «Сто тысяч лье под водой», где описан какой-то пикничок в тёплой водичке.
Однако предполагаемое время до взрыва вышло - замерли, кто докуда дополз, лежим, боимся. Глазки плотно зажмурены, серенькие ушки прижаты к костлявым спинкам, розовые попки сжаты, воображение рисует, как взрывной волной сдувает снег, мы остаёмся совершенно беззащитными и летим вслед за снегом. А не хочется - ведь мы же такие хорошие! Кровь в голове стучит, пыхтим, уж и снежок вокруг тушки стал подтаивать - правда, в трусах почему-то не очень быстро. «Ну, и слава Богу - не протухнут!» - подумалось с философской грустью. Народ потихоньку очухался, стал гукаться под снегом, выяснять что случилось. Нашёлся и виновник торжества - этот членистоногий окопался дальше всех - ему хорошо, хоть и маленький, так ведь юркий какой! Вылитый Стаханов, чтоб его завалило!
Выясняется - это криворукое творение Всевышнего случайно свернуло пропеллер с ветрянки, видно, винтик был слабый. То есть взрыватель даже не был взведён - ветрянка-то не вывернута, всего лишь пропеллера нет. Плохо знал матчасть, сволочь! Одно извиняет - не только за себя - и за народ радел.
Из предложенных, но неосуществлённых методов расправы запомнился один: «А пусть-ка этот знатный шахтёр соединит вырытые нами подснежные ходы по периметру, поочерёдно высунет свою козью морду из каждого хода и скажет: «Здравия желаю, товарищи офицеры!».