Огонь, вода и медные трубы

После выхода на пенсию старший механик рыболовецкого траулера (по-флотски - "дед") Василий Никифорович Курган вернулся в родной город. Его друзья детства, так и прожившие в нем всю жизнь, встретили старого товарища с радостью. Один из них, ставший председателем горисполкома, поднажал, где надо, и Василий Никифорович стал капитаном прогулочного катера "Олег Кошевой", что дало ему чувство значимости, неплохую зарплату и гордое право капитанского мостика. Да еще несколько раз в неделю - непередаваемое наслаждение встречи со старыми друзьями, поджидавшими его у причала в служебной "Волге" с заветными напитками и закуской.

***
Военный строитель, рядовой Конякин с усердием долбил землю лопатой. С каждым молодецким ударом штык ее погружался в отвратительную глину не более чем на три сантиметра. План измерялся в кубометрах, и он раз за разом беспощадно вонзал железо в безответную глину, сосредоточенно думая о перекуре. Рядом с ним с намного меньшим усердием, но таким же результатом ковырялись в земле его сослуживцы с Памира, отзывавшиеся на клички "Груша" и "Чебурашка". И когда к траншее подошел бригадир Михайлюк, то она, траншея, пребывала в том же состоянии, что и час назад.
Бригадир посмотрел на Грушу с Чебурашкой и спросил:
- Эй, вы там, полтора землекопа, вы норму давать будете?
- Какой норма, огрызнулся Груша, - лопата согнул на этот земля.
Подошедший Конякин утер со лба пот и веско добавил:
- Монолит! Хрен чем возмешь.
Михайлюк осмотрел поле боя и сдвинул пилотку на затылок.
- Блин, ничё хорошего у нас тут не выйдет, - согласился он, не догадываясь, насколько пророческими окажутся его слова, а если бы догадывался, то прикусил бы он себе язык, и молча ушел.
- Ладно, давайте скидываться. Там - Михайлюк махнул рукой в сторану гражданской стройки,- "Беларусь" стоит. За чирик он нам все сделает.
Груша тут же деловито бросил лопату и потопал к землякам собирать деньги.
Конякин же вылез из траншеи и зашагал к бытовке - вагончику на колесах, от усердной работы он сильно вспотел и решил вскипятить себе чаю. Солдатский вагончик и вагон-прорабка стояли торцами перпендикулярно берегу реки. Кромка берега, отделяющая прорабку от воды, была покрыта все той же желтой глиной, на которую Конякин смотрел с профессиональным отвращением.
В бытовке он взял заранее заготовленную трехлитровую банку с водой и приступил к нехитрому ритуалу кипячения воды в условиях стройки. Главным инструментом был кипятильник, изобретенный еще, наверное, на строительстве пирамид - два лезвия "Нева", прикрученные к жилам кабеля, параллельные друг другу с зазором в один сантиметр. Второй конец кабеля, в полном соответствии с правилами техники безопасности оборудованный штепселем, Конякин и воткнул в розетку. Он опустил лезвия в воду, и вода между лезвиями закипела и забурлила мгновенно. Осталось только водить кипятильником в банке, пока вся вода не прокипит и - заветный кипяток готов. Всецело поглощенный процессом, военный строитель не сводил глаз с жужжащего прибора и интересно бурлившей воды. Увлеченный магией электричества, он, к сожалению, не заметил, как на оклеенной дешевыми обоями стенке, там, где проходил провод, питающий розетку, вдруг появилась и стала проступать все явственнее дымящаяся черная полоса. Потом обои вдруг разом вспыхнули и весело и решительно зашлись зелеными языками пламени. Запахло дымом. Не заметить такое было уже нельзя. Конякин стремительно обернулся, изо рта его вырвался невнятый всхлип. Резким движением он рванул из розетки шнур, но огонь от этого почему-то не погас.
- Вода! Нужна вода - промелькнуло в голове Конякина. И, о чудо, вода была прямо перед ним - в банке. Он радостно схватил голыми руками банку с кипятком и, громко закричав, уронил ее на пол. Огонь стремительно распростронялся по бытовке. Становилось темно и было уже трудно дышать от дыма. Конякин понял, что пришло время отступать. В порыве хозяйственности он схватил обожженными руками кривой лом и с воплем "И-и-и-и-и-и, бл*!" выбежал из вагончика.

Конякин, как в замедленном кино, видел своих сослуживцев, вылезающих из траншеи, как из окопа в атаку, и с лопатами бегущих к бытовке. Впереди, как пологается, мчался с глазами, широко открытыми от ужаса, командир. Добежав до Конякина, он остановился, и задал абсолютно дурацкий (с точки зрения Конякина) вопрос:
- Что случилось?
Конякин показал рукой на ярко пылающий вагончик и прояснил ситуацию:
- Пожар!
Михайлюк внял обьяснению и стал растерянно озираться по сторонам, очевидно, в поисках чуда, но тут его подергал за рукав Груша.
- Ээ командыр,- спросил Груша,- прорабка спасат будэм?
До Михайлюка медленно и неумолимо стала доходить опасность близости двух вагончиков. Он бросился к прорабке, уперся в нее плечем и заорал призывно:
-Навались! Откатывай!,- толкая прорабку от горящего вагончика. Однако сделать это было трудно, потому что колеса прорабки были тщательно заблокированы кирпичем, как раз-таки, чтобы случайно не покатилась. Конякин, заметив проблему, как был, с ломом в руках, стал ногами пинать кирпич под одним из колес. Кирпич стоял насмерть. Михайлюк, поняв задумку подчиненного, подлетел к нему, выхватил из рук лом и тюкнул в кирпич, попав однако во что-то мягкое, отчего Конякин заорал и стал прыгать на одной ноге. Бригадир, стараясь не смотреть на раненого бойца, продолжал сражаться.. Следующим ударом кирпич был раскрошен, а там, подоспевшие солдаты выбили стопоры из под остальных колес и, навалившись дружно, начали толкать вагончик под крик бригадира.
Прорабка медленно, сантиметр за сантиметром, стала отодвигаться от горящей бытовки.
-Давай, - орал Михайлюк,- Взяли!
Упирающиеся военные строители, кряхтя и пыхтя, толкали вагончик, который шел чем дальше, тем легче, постепенно набирая скорость.
Тут Михайлюк поднял голову, глянул вперед и внутри у него похолодело. Он на мгновение остановился, потом набрал полную грудь воздуха и заорал:
-Стой! Куда! Держи прорабку! - и кинулся вдогонку вагончику.
Оторопевшие от такой переменчивости в начальстве военные строители, замерли, глядя на цеплющегося пальцами за плоскую поверхность стенки бригадира... А прорабка, покачиваясь на ухабах, катилась, набирая все большую скорость вниз по наклонному берегу реки и остановить её было уже невозможно. Она с разгону влетела в воду, подняв тучу брызг. Надо заметить, что берег со этой стороны реки сразу от кромки воды резко уходил вниз и прорабка, клюнув сначала носом, затем выровнялась и, неожиданно для бригады военных строителей, бодро поплыла зеленым лебедем вниз по течению, покачиваясь слегка на небольшой волне. Течение стало было ее разворачивать, но все имеет свои пределы, и плавучесть вагончика была невелика. Удалившись от берега, на котором стояли с открытыми ртами военные строители, около десяти метров, прорабка вдруг сдалась, начала кренитсься и резко пошла ко дну. Через несколько секунд она полностью погрузилась в воду и только отдельные пузыри напоминали о ее существовании.
Михайлюк был поражен в самое сердце, но сдаться без боя был не готов. Он с усилием сглотнул слюну и оценивающе посмотрел на Грушу.
-Груша, раздевайся - нырять будешь, - хрипло и решительно обявил он. - Сейчас подгоним развозку и будем вытягивать.
-Я не умею, - честно признался Груша, в слабой попытке спасти свою жизнь упираясь взглядом в обезумевшие глаза бригадира... Однако, похоже, что утопить в этот же день еще и развозку с Грушей Михайлюку была не судьба.

Ведомый твердой рукою Василия Никифоровича Кургана из-за излучины реки показался прогулочный катер "Олег Кошевой". Василий Никифорович пребывал в прекрасном расположении духа. На берегу его ждали друзья, напитки и бесконечные воспоминания о годах былых и веселых. В предвкушении встречи Василий Никифорович уже принял маленько и радостно улыбался кораблю, реке, ветру. На корабле громко играла музыка, светило солнце, по глинистому склону берега к реке бежали молодые ребята в сапогах и приветливо махали ему руками. Поотстав от этих добродушных и, по-видимому, хороших юношей, неуклюжими прыжками скакалo какое-то бесформенное кенгуру и тоже махалo Василию Никифоровичу руками. Этот факт слегка удивил капитана, но, видавший виды моряк решил виду не подавать, мало ли что молодежь придумала - шутники они, годы такие.
Отвечая на приветствия, капитан дал гудок. Лучше бы он этого не делал, так как многие пассажиры привстали чтобы посмотреть, что там такое. В этот момент прогулочный катер "Олег Кошевой" с размаху и со скрежетом налетел на прорабку и встал намертво. Падая уже, капитан со странной отстранненностью наблюдал за гражданином среднего возраста в тёмных брюках, майке, и шляпе, который секунду до этого стоял у поручня, жуя бутерброд, а теперь летел за борт все еще с бутербродом в руке, но уже без шляпы. Визги и крики кувыркающихся пассажиров произвели на упавшего капитана пробуждающее действие, он вскочил на ноги и, схватив спасательный круг, помчался к правому борту, где прокричав положенное "Человек за бортом!" точно и ловко метнул в выпавшего гражданина спасательный круг. Тот вцепился в него намертво и стал смотреть на капитана круглыми от удивления глазами.
На берегу в оцепенении стояли военные строители, беспомощно глядя на дело рук своих, даже Конякин замер и затих, стоя на одной ноге. Черный клубящийся дым поднимался над горящей бытовкой. Из корабельного громкоговорителя над театром военных действий разносилось поднимаясь все выше и выше в небо, прочь от грешной земли:"..И под венец Луи, пошел совсем с другой. В родне у ней все были короли.."

Учения были в самом разгаре.
Андрей уже второй час сидел, стараясь сохранить равновесие, на маленьком, сколоченном из досок плотике ровно посредине пруда, и ждал, когда вертолет прилетит его спасать. Было жарко. Солнце припекало, и выданные для более достоверного изображения рыбака рыбацкие штаны - резиновые, по грудь, с приклеенными сапогами и двумя лямочками - стали изнутри скользкими от пота. Спасение должно было состояться довольно скоро. Уже побегали с носилками через густые клубы дыма "мишки гамми" - жертвы, вынужденные на жарком солнышке носиться в напяленном второпях защитном костюме полной изоляции - резиновом гондоне с окошком и клапаном выпуска выдыхаемого воздуха. Клапан по традиции срабатывал кое-как - после первой минуты пребывания человека внутри костюм ощутимо надувался и мешал ходить. Сидеть, лежать и ползать он мешал тоже. Напряжения добавлял лежавший на носилках и изображавший пострадавшего коллега. Его шепот "Только не пизданитесь, только не пизданитесь" был слышен даже через маску дыхательного "Ауэра". Нести старались аккуратно.
Андрей наблюдал все это, в душе радуясь тому, что при распределении ролей отхватил самое спокойное место. Вода, свежий воздух, а главное - кругом никого. Сиди себе, покуривай, да жди вертолета. Дел по его прибытию тоже немного. Во-первых - дождаться, когда спустят трос. Во-вторых - от троса вовремя увернуться, чтобы не ёбнуло накопившимся на вертушке статическим электричеством, а все оно ушло в воду через специальный линек-громоотвод. В-третьих - накинуть пристегнутую к тросу беседку-"косынку" и расслабиться. Все остальное должен был сделать вертолет, а именно - спасти несчастного рыбака (Андрея) с льдины (плотика), пронести его, висящего на тросе, мимо трибуны наблюдателей, и уволочь подальше от полигона, к лагерю, где парни, не задействованные в показухе, уже заканчивали нарезать закуску.
А вдали уже стрекотала родная "бОшка". Андрей приподнялся, насколько позволил пляшущий плотик, и начал, вяло махая руками, изображать терпящего бедствие рыбака. Настал его звездный час. Машина с высунувшимся из двери выпускающим зависла, покачалась вправо-влево, снизилась. Из чрева ее показался и медленно поплыл вниз конец троса с болтающейся на нем "косынкой". Когда "громоотвод" коснулся воды, Андрей подтянул трос, нацепил беседку, и дал выпускающему знак "поднимай". Вертолет аккуратно приподнялся, ноги потерпевшего в последний раз пихнули опостылевший плотик. И тут, неизвестно, почему, неизвестно, как, и главное - непонятно для чего "бОшка" резко снизилась на метр-полтора. Андрюха погрузился в воду. Выпускающий, увидев это, что-то сказал по переговорному устройству, и вертушка, протащив спасаемого по воде метров пять, снова начала подниматься. Вместе с ней поднимался Андрей. А за ним, на глазах у заметно оживившейся трибуны, опасно раскачиваясь на постепенно растягивающихся лямках, поднимались наполненные водой и тиной до отказа, и невероятно от этого раздувшиеся рыбацкие штаны.

БОРТЖУРНАЛ N 57-22-10

Памяти ВВС СССР посвящается

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СОЮЗ
***

«КОЖЕДУБ» И «МАСЛОПУЗ»

Первое самостоятельное опробование вертолета. Перед запуском двигателей борттехник должен проверить противообледенительную и противопожарную системы. С грехом пополам лейтенант Ф. проверяет первую - датчики работают. Как проверять вторую, борттехник не помнит напрочь. Подняв руку и указывая пальцем на контрольный щиток, он говорит:
- А теперь - противопожарная...
Левый летчик (недавно еще был праваком) - недовольно:
- Ну, проверяй... Я, что ли буду?
Борттехник, наглея от безыходности:
- НУ НЕ Я ЖЕ!
Уверенность, с какой это было сказано, повергла старшего лейтенанта в сомнение - а вдруг и правда, он должен проверять противопожарную? Здесь нужно сказать, что летчики (особенно молодые) в большинстве своем почти не знали матчасть машины, которую пилотировали, за что среди технического состава имели прозвище «кожедубы» - дубы, обтянутые кожей (техники же носили необидное звание «маслопузых»). Поэтому, совершенно неудивительным было замечание, с которым командир взялся за переключатель на контрольном щитке:
- Ни хера не помню...
- Смелее, - подбодрил борттехник.
Командир боязливо повернул переключатель на одну секцию. Где-то сзади вверху в недрах машины щелкнуло и зашипело. Оба члена экипажа замерли. Когда шипение стихло, командир откинулся на спинку кресла и сказал обреченно:
- Пиздец! Вот и потушили пожар в отсеке главного редуктора.
- Ты мне огнетушитель стравил! - возмутился осмелевший борттехник. - Теперь я должен его снимать и тащиться в ТЭЧ, заряжать!
- А хули ты мне не сказал, что я не то делаю?
- Да ты рукой закрыл, я не видел, что ты там химичишь!
- Ну, ладно, ты это...- виновато сказал командир, - инженеру только не говори, что я стравил. Придумай что-нибудь - ну, там, перепад давления, к примеру. А в ТЭЧ я сам схожу, заряжу. Ты только огнетушитель сними - я прямо сейчас и сбегаю. И В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ТЫ МНЕ ПОДСКАЗЫВАЙ, НЕ СТЕСНЯЙСЯ!

АРИФМЕТИКА ВРЕМЕНИ

Конец месяца. После трех дней самостоятельных полетов, новоиспеченный борттехник первый раз заполняет летную книжку. Заполнение идет под контролем инженера эскадрильи.
Инженер:
- Вписал налет по дням?
- Вписал.
- Теперь пиши «Итого за месяц». Суммируй.
Борттехник суммирует вслух:
- Час десять плюс тридцать минут равняется час сорок.
Он смотрит на инженера. Тот кивает:
- Так, дальше. Да не смотри на меня, это работа для первоклассника.
Борттехник бормочет (читатель, будь внимателен!):
- Час сорок плюс тридцать пять - это будет... - он задумывается, смотрит на инженера, - это будет... ЧАС СЕМЬДЕСЯТ ПЯТЬ?
Инженер одобрительно кивает и благожелательно говорит:
- Ну и крайние сорок минут плюсуй... Итого (поднимает глаза к потолку) - ДВА ЧАСА ПЯТНАДЦАТЬ МИНУТ...
Пауза. Оба смотрят друг на друга. Борттехник начинает хихикать. Инженер взрывается:
- Мудак хренов! Сам идиот, и меня идиотом делаешь?! Понаберут дураков в армию!

ПРОКЛЯТИЕ БОРТТЕХНИКА

Когда полеты с инструктором завершились, борттехник принял во владение собственный борт. Увлекшись расконсервацией и заменой двигателей, а потом и своими первыми самостоятельными полетами, он никак не мог забрать свой парашют с борта инструктора (идти через всю стоянку). Однажды на утреннем построении инструктор, отводя глаза в сторону, сказал:
- Ты бы забрал парашют - нужно сдать его в ПДСку.
- Зачем?
- Да он испортился малость.
Когда борттехник увидел свой парашют, он оцепенел. Средство спасения представляло собой черный, совершенно слипшийся мешок - мокрый и жирный на ощупь, с устойчивым запахом свежего керосина. На его немой вопрос: «кто это сделал?», инструктор, смущаясь, поведал. Борт поставили «на прыжки». Борттехник (тот, который инструктор) снял дополнительный бак, потом выловил на стояночном просторе топливозаправщик и поручил водителю заправить вертолет «по полной». Сам закрыл борт и удалился.
Водитель ТЗ залил через левый подвесной «по полной», потом открыл на борту лючок, за которым обычно находилась горловина левого дополнительного, сунул туда ствол заправочного «пистолета», нажал на спуск и задремал. Все 915 литров, предназначенные отсутствующему баку, вылились на тот злополучный парашют, который валялся на полу в ожидании хозяина.
- Да ты не расстраивайся, - сказал инструктор, - в ПДСке твой купол простирнут. А вот я от керосина заебусь отмываться - завтра хотел в Зею за сметаной слетать, да кто ж теперь поставит такой вонючий борт? И вся стоянка, между прочим, насквозь пропиталась...

Однако все оказалось не так просто. Парашют был признан негодным к дальнейшей эксплуатации. Объяснительная никому ничего не объяснила, и финчасть удержала у борттехника Ф. из нескольких зарплат целых 600 рублей советских денег (полугодовой доход советского инженера!). Борттехник проклял своего инструктора и начальника ПДС страшным проклятием. Проклял - и забыл. Но, как ни странно, ровно через год это проклятие сработало. В это время борттехник уже второй месяц бороздил небо Демократической Республики Афганистан. И пришло в эту афганскую часть письмо из родной приамурской эскадрильи, в котором описывалось чрезвычайное и невиданное до сих пор в полку летное происшествие.
Здесь уместно отметить, что перед самым убытием в Афганистан, борттехник Ф. сдал свой борт N22 своему бывшему инструктору. И сдал он этот борт во время перевода вертолета с летнего на зимние масла. Пробки на шарнирах ХВ, которые борттехник набил смазкой, были уже завинчены, но не законтрены, о чем борттехник Ф. (снятый инженером прямо со стремянки, на которой он стоял с контровкой в руках - «беги, оформляй служебный паспорт, а борт сдашь старшему лейтенанту Ч.») добросовестно предупредил своего бывшего инструктора. Но старший лейтенант Ч. шел навстречу своей судьбе и наложенному проклятию, - в этот день он так и не добрался до борта N22, а на следующий день стремянку уже утащили соседи, и Ч. забыл о предупреждении. Пробки остались незаконтреными.
Итак, в письме сообщалось, что при подлете к аэродрому у борта N22 заклинило хвостовой винт. (Как было отмечено в документе комиссии «незаконтренность пробок повлекла их выкручивание под воздействием вибрации при вращении ХВ, и вытекание смазки с дальнейшим разрушением шарниров ХВ»). Естественно, под воздействием неуравновешенного реактивного момента от несущего винта, вертолет начало вращать. Инструкция в таких случаях предписывает экипажу покинуть борт. Экипаж выполнил предписание и борт покинул - правда, с некоторым запозданием, потому что борттехник упорно отказывался отрываться от своего рабочего места.
Этот борттехник боялся прыжков до потери сознания. Он никогда не прыгал с парашютом и гордился тем, что единственный из летно-подъемного состава избегал этой идиотской процедуры - выбрасываться с тысячи метров с тряпкой за спиной. Косить от прыжков ему позволял малый вес - и командование закрывало на него глаза, помня, как одного легкого летчика унесло ветром к железнодорожному депо, и он приземлился среди тепловозов и электровозов, умудрившись проскользнуть между проводами.
Итак, выбросив борттехника, летчики покинули борт. Осиротевшая машина продолжала болтаться в небе, наматывая круги рядом с аэродромом, а, значит и в опасной близости к поселку Магдагачи. Командир эскадрильи сам поднял в небо борт с четырьмя полными блоками НУРСов и кружил вокруг неуправляемого вертолета, готовясь расстрелять его, если тому вздумается дрейфовать в сторону поселка. Но тот, словно чувствуя намерения комэски, начал потихоньку-помаленьку разматывать спираль в сторону тайги. Покрутившись в воздухе около часа и выработав все топливо, летучий голландец, подтверждая трехкратную надежность советской техники, аккуратно сел на авторотации на полянку в тайге, слегка погнув лопасти.
А вот с экипажем (вернее - с одним из его членов) дела обстояли не так благополучно. Борттехник, несмотря на свой малый вес и на благополучно раскрывшийся купол, к земле шел с громким матом. Он улетел по прямой далеко в поля и, приземлившись в мерзлые глыбы земли, сломал ЛЕВУЮ НОГУ.
Что касается второго виновного - начальника ПДС, ст. лейтенанта Н., то и он не ушел от возмездия. Приехав в тот же Афганистан на недельку «напрыгать на орден» (такая война тоже практиковалась), он неудачно приземлился. На высоте шести метров коварный порыв ветра сложил его «крыло» и, брякнувшись с этой высоты на чужую для него землю, начальник сломал ПРАВУЮ НОГУ.

(продолжение следует)

Зима, 1971 год, ввод в строй лейтенанта, выпускника 1970 г. как летчика-инструктора на МиГ-21х. Суббота, иду старшим патруля по заснеженной улице где-то в районе горвокзала. Два озябших курсача плетутся сзади. Горвокзал это в Котлах (Котельниково - Волгоградская обл. (прим. Авиатора)) центр цивилизации, там есть захудалый ресторанчик и буфет, куда забредает местная полковая "элита" хватануть свои законные 200 гр. и заесть это дело засохшим зефиром. Вижу, вываливается из теплого вонючего рая на улицу краснорожий старший лейтенант-полковой дохтур и рулит в нашу сторону. Мы, давая ему дорогу, сторонимся, выстраиваясь в цепочку. Он проруливает мимо меня, мои бойцы вяло машут рукой у шапок, имитируя отдание воинской чести. Слышу, как он останавливается и громким голосом обращается ко мне, типа "Эй лейтенант, а ты какого х"я мне честь не отдаешь?" Я ему - "Вали отсюда, старлей, пока твою пьяную харю снегом не начистил" - и пошел дальше выполнять свой воинский долг. В понедельник полеты в первую смену, обычно на полетах медосмотр проводит один из фельдшеров, а тут сидит наш старлей! Короче, я контроль не прошел по причине покраснения глазных яблок!!! и подозрения на заболевание печени!!! Во вторник я уже двигался на поезде в окружной госпиталь, в Армавир, на обследование! В госпитале, представившись начальнику отделения и показав ему направление, назвав ФИО полкового врача, я узнал, какая это сволочь по мнению персонала, ранее служившего и учившегося с ним в медакадемии. Но был оставлен на обследование - так положено. Провел там две недели и прибыл в часть годным к летной работе. Не отстал от остальных по вводу в строй только потому, что по погоде не было полетов.
Удачи, ВАФ.