«На рейде»*


Л.Л.П.

Ну вот, мы вспомнили всех, и перебрали все, что вспомнилось.
И оба смотрим на пустую сейчас Городскую бухту. И нам обоим кажется, что в ее пустоте не хватает.....
.....Глухое, басовитое гудение нагнетающей вентиляции котельных отделений.
- Товарищ командир, до бочки сорок!
- Отдать левый ! На клюз семьдесят! Правая вперед самый малый, левая назад малый!
- Барказ пошел к бочке !
- Есть! Обе стоп!
И легкий вестовый бриз плавно понес корму твоего крейсера к кормовой бочке....
И гуляющий по Морскому бульвару народ задерживался. Чтоб полюбоваться на этот элегантный пирует четырнадцати тысячетонной махины....Ведь тогда в нашем Городе каждый первый ходил в море. А каждый второй не понаслышке знал, что такое швартовка .....
Я всегда стоял у тебя вахтенным офицером на швартовках...
Я тоже вспоминаю это...
А как мы летели из - под Одессы?
За сутки перед этим, ты заглянул в кают - компанию во время ужина, и, улыбаясь, сказал:
- Кто знает, чьи друзья куда пошли, в какие кабаки, к каким бабам - срочный выход, собираем всех кого успеем !
И мы ушли. С теми, кого успели собрать.
А потом никто не мог понять, куда мы так торопимся?
Все было просто - ты хотел сдержать данное слово. И ты успел...
Я тогда не понимал, что ты учил меня, как учил и всех остальных. Учил тому, что надо держать слово.
Чокнемся, командир!
Сделаем по глотку ароматного «Борисфена»....
Медленно вползающее в море солнце вдруг высветило белые пряди в твоих светлых волосах.
Я никогда не замечал твоей седины. Твои черные подглазья, после бессонных ночей на «мосту» - да, опухшие, не влезающие в тропические тапочки ноги - да, «стекшие» вниз щеки - да....но не видел седины.
А ты увидел мою.
Помнишь, мы встретились случайно на причале, через год моего командирства ?
И ты сказал:
- О! Седеешь! Нелегко дается?
Мы посмеялись тогда, и я ушел от ответа.
А сейчас могу сказать.
Да.
Ой, как нелегко дался тогда этот первый командирский год, с семимесячной боевой службой, с ломающейся матчастью, с заботами и бедами всего экипажа, и тысячами тонн корабельного железа, и тем особенным командирским одиночеством, которое может понять только тот, кто через него прошел сам, вдруг как - то разом свалившимися на плечи, еще не привыкшие все это держать.
Нелегко.
А твой первый командирский год ? С тем страшным пожаром?....
Чокнемся еще.
И помолчим.....
Ну да.
Я тоже вспоминаю тот выход.
С Канонерского стенда - когда поднявшийся шторм рвал стапятидесяти миллиметровый «капрон» как нитку, когда налетавшие шквалы швыряли корму из стороны в сторону, когда нос крейсера плясал между выходных молов, и казалось, что мы никогда не сможем их проскочить....
Наверное именно тогда ты ощутил, что можешь. Именно тогда родился тот выход из Алжира - так никто до тебя - и никто после тебя на таких больших кораблях из Алжира не выходил....Расписавшись латинской «S» между молов, там, где казалось и буксиру - то трудно развернуться...
Это был блеск высочайшего уровня умения управлять кораблем, тот, который приходит к настоящим морякам, отдающим всю свою душу этому казалось бы неповоротливому стальному монстру - и стальная душа вдруг раскрывается, и начинаешь чувствовать все ее движения и порывы, и еще до того, как нужно будет, ты уже знаешь, что нужно скомандовать....
Иногда мне кажется, что я тоже ощутил душу своего корабля.
Не сразу. Совсем не сразу, но он стал вдруг понятен мне, и все его движения я ощущал как движения своей руки, и не надо было думать, чтобы махнуть рукой, или сжать пальцы в кулак....
И этому тоже научил меня ты. За те годы, когда ты «дергал» меня на мост на все швартовки, на проливы, на каналы....
Спасибо...
Надеюсь, я чему - то научился.
Ну, еще по глотку.
Солнце только узким верхним краем еще цепляется за горизонт.
За нас! За моряков !
- Я завидую тебе... У тебя сын. Моряк.
А вот этого я не ожидал.
Не завидуй, командир. В чем - то те, кого учил ты, а потом учили те, кого выучил ты - твои сыновья и внуки. И они ходят в море!
Пойдем. Пройдемся еще несколько минут Морским бульваром...
Я знаю - и ты тоже видишь в сгущающихся сумерках громаду нашего - твоего крейсера на флагманских бочках Города.
Ты слышишь приглушенные расстоянием команды с вахты.
Распев склянок....
И все постепенно скрывается в южной ночи.
Не грусти, командир.
Ведь мы хорошо делали ДЕЛО.
Правда ?.....









* «На рейде» - название ресторанчика с открытой площадкой.

Лейтенант Осокин, выпускник общевойского училища ничего толком не знал. Но это не страшно. Это у всех так. Потом помотаются, тут послужат, там брошюрки почитают, здесь поднапрягутся, в другом месте умных людей послушают. Сказано ведь, училище общевойсковое. Любую дыру таким лейтенантом заткнуть можно. В этом-то и сила его. А знания приходят со временем, - куда они денутся?
Попал лейтенант после училища в один заброшенный гарнизон, где-то в предместьях Урала. С той стороны, с азиатской. И начертано судьбой было ему, общевойсковику командовать взводом бох его знает какого рода войск. И засел лейтёха за конспекты с книжицами, техникой овладевать. И потихоньку, полегоньку начал в курс дела входить (ну, так он думал). Однажды, немного возмужав, расправив плечи и выработав командный голос, Осокин явился ночью в подкомандный ему пост. Бессоница его замучила. А там в посту, к великому разочарованию офицера никто не спал. И мало того, солдатики бдили. Только что-то там с аппаратурой вышло, заморочка какая-то. Не работает что-то у них, не срастается. Осокин за спиной оператора стоит, в затылок ему дышит. Сержант испариной покрылся, судорожно выключателями-переключателями щёлкает, виновато на командира оглядывается. А командир стоит себе с загадочным выражением на лице и как-будто знает, в чём дело, да не скажет. Уровень профессиональной подготовки расчёта проверяет. Извёлся совсем солдатик, нервничать стал, лукавого всё поминает. Сжалился тогда Андрей Осокин, лицо профессорское изобразил, ручкой-указкой в проводки блока питания тычет.
- Товарищ солдат! Вы математику в школе изучали?
-Так тощна, товарищ лейтенант, изучал.
-Какую отметку имели, товарищ сержант?
А товарищ сержант всё никак не поймёт, куда это товарищ командир клонит. Нервничает сержант, пульс унять не может.
-Пятёрки, четвёрки иногда, тащ командир.
-Двойка, твёрдая двойка Вам, товарищ сержант. - Это что?
Указка остановилась на клемме с меткой "+".
-Плюс, тащ командир.
-А это?, - с надменной улыбкой указал Осокин на "-"
-Минус, тащ командир.
-А минус и плюс, это сколько у нас, товарищ боец?
-Э..э...э
-Не "Э", а НУЛЬ. Это и дураку должно быть понятно. У Вас, товарищ боец, аппарат на плюс запитан и на минус, одновременно. И в результате он у Вас не работает. Потому что плюс минуса завсегда скомпенсирует.
С победоносным видом, задрав нос высоко в стратосферу, полный собственной значимости лейтенат Осокин покидал помещение поста. У порога споткнулся и с грохотом скатился по лестнице, потеряв фуражку. На брови остался небольшой шрам. А сержант досидел ту ночную смену, потом досидел дневную, потом ещё одну и ещё много, а потом дембельнулся. Много лет прошло. Где-то на жизненном пути столкнулся со мной носом к носу (а чего не столкнуться? - брательник родной, всё ж), выпил горячительного и поведал эту байку. Сейчас лейтенант Осокин уже подполковник. Слывёт большим человеком в штабе ДВВО. И наверное, вокруг него уже нет боевых товарищей, за глаза называющих его "НУЛЁМ". Хотя, ........

P.S. Естественно, фамилия и наименование округа изменены (а может нет). В любом случае, любое совпадение считать совпадением.

Примечание: "+" и "-" обозначены клеммы выхода любого источника питания постоянного тока.

C анекдота
"Препятствия бывают трех типов: надолбы, выдолбы и долбо#бы.
Препятствия третьего типа - непреодолимы!"

Антисемит. (35)

Середина 80-х, перестройка. Электромастерская Управления механизации - 1 треста "Строймеханизация-2" Главленинградстроя, ул. Химиков 2 (теперь там цеха завода "Электропульт")

Обеденный перерыв. Мы сидим с Лехой-электриком в его мастерской и перекусываем. Алексей подробно, с праведным гневом пересказывает мне прочитанную им накануне статью в журнале о том, как "жиды-большевики разрушали православные храмы". Как истинный украинец Леха был антисемитом.
Я вставил:
- Но ведь в гражданскую войну и после нее снесли также много синагог и мечетей. Всем религиям досталось, так что евреи тут не причем.
Леха остро так зыркнул на меня:
- А ты что, любишь евреев? - нацелился он не в бровь, а прям в глаз.
- Погоди, погоди, Леша, - я стал переводить разговор из агрессивной интонации в рассудочную. - Что значит: любить евреев? Любить можно женщин, можно любить своих родителей и детей, хотя это уже другая любовь. Некоторые могут любить даже Коммунистическую партию. А вот любить евреев - это что такое? Какой-то новый, неизвестный мне вид извращения? (Юдоложство, блин.)
- Ну ладно, чего к словам цепляешься. Пусть я не так выразился. Но все же: тебе нравятся евреи?
Я дурашливо выпучил глаза от изумления.
- Евреи? Мне? Нравятся? Что ты, боже упаси! Нет, конечно!
И добавил:
- А вот еврейки нравятся. Особенно молодые и симпатичные. С одной из них даже был близко знаком. Да ты знаешь, я рассказывал тебе. Как видишь, у меня нормальные наклонности, а вот тебя что-то не туда тянет.
Мы рассмеялись.
- В тебе самом что-то есть от еврея, - сказал он.
- Такой же изворотливый, наверное, - подсказываю ему.
- Вот-вот.
Леха допил чай, сплюнул чаинки, и продолжил:
- Но все же скажи мне, как ты относишься к евреям.
- Видишь ли, Леша, мой - отец...
- Причем тут, твой отец, опять выкручиваешься, я тебя спросил о чем?
- Погоди, я не выкручиваюсь, а отвечаю на вопрос. Так вот, мой отец - сибиряк с Алтая, мама - хохлушка с Черниговской области. Так что к евреям я не отношусь никак!
Мы с Лехой рассмеялись.
- Ну ты даешь, опять отвертелся! - сказал он.
- Не, ну вот скажи, ведь лучше бы было, если б собрать их всех и отправить на хер в Израиль.
- А ты знаешь, что в конце 19-го века в Швейцарии собрался 1-й Всемирный сионистский конгресс. Именно там сионизм окончательно определился как организованное политическое движение. Кстати, одним из инициаторов Конгресса был выходец из Одессы Жаботинский.
Так вот, там определили, что главная задача сионизма - собрать всех евреев на земле Израиля. И то, что ты сейчас сказал - это чистейшей воды сионистская пропаганда. Я никому не скажу, но если кто-нибудь узнает, у тебя будут неприятности с органами. Так что полегче, опасная это тема!

История эта произошла в славные застойные времена, когда боевая подготовка занимала почетное второе место после основного времяпровождения воина на парко-хозяйственных работах, но все же имела место и, если в расписании были прописаны стрельбы или вождение, то это было святым и выполнялось железно. Отдавать долг Родине мне пришлось в одном знаменитом гвардейском, не единожды орденоносном мотострелковом полку являющимся одним из старейших полков Советской армии. Не особо разглашая военную тайну, хочу сказать, что основным транспортным средством пехоты у нас были БМП, играющие не последнюю роль в этой правдивой истории.
В каждой из девяти рот была одна учебная машина, на которой ездили и из которой стреляли все, кому ни лень. Экипажи учебных машин - механик-водитель и наводчик-оператор составляли особую касту, они были настоящей ?мазутой?, постоянно ошивающейся в парке или на полигоне. Основным их занятием был ремонт и техническое обслуживание техники между подачами на тактические занятия, стрельбу или вождение. В связи с этим им приходилось иногда даже ночевать вне расположения роты, благо конструкция БМП предусматривает в десантном отделении два отличных спальных места, позволявших удобно расположиться в горизонтальном положении в полный рост.
Так вот, однажды, вся банда учебников в полном составе осталась ночевать на директрисе БМП. Было какое то сумасшедшее время, то ли сдача очередной проверки, то ли еще какое то мероприятие, связанное с боевой подготовкой, уже не помню, но факт остается фактом, все они, в очередной раз, оказались на полигоне без начальства. И был у них особый шик - показатель мастерства вождения и опыта, причем реально доказать это можно было только на втором году службы, сдав как минимум на второй класс.
А дело было вот в чем: в глубине директрисы БМП была малозаметная тропинка, по которой если потихоньку ехать, то можно попасть в одну деревеньку с сельпо. Тропинка была весьма условной и, чтобы по ней проехать без последствий туда и обратно, действительно надо было иметь законный второй класс механика-водителя. Был только один недостаток у этой деревеньки: стояла там какая то секретная связистская часть с очень вредным командным составом, находившим особую, наверное, радость в сигнализировании нашим отцам-командирам обо всех визитах гвардейцев за спиртным. И, чтобы как-то это избегать, приходилось применять военную хитрость и солдатскую смекалку. Бортовые номера машин на всякий случай с помощью белого мелка изменялись на номера соседних частей. И главным правилом было никогда не заезжать в населенный пункт. Гонцы, изображая грибников или трактористов из соседнего колхоза, потихоньку заходили в магазин и покупали всё, что надо с соблюдением осторожности.
В этот раз, а он был первым у этих деятелей, получилось все наоборот. Видимо, окрыленные оказанным высоким доверием, они забыли обо всех наставлениях старших товарищей и влетели на полной скорости на БМП к магазину, резко развернулись на месте и, открыв кормовые десантные люки с вещмешками наперевес ринулись в сельпо за товаром. По пути зацепили какого то прапорщика и на его осторожное замечание послали на три буквы. Дальше все было уже не столь весело, но столь же стремительно. Естественно, был сигнал в дивизию, вычислить по номеру машины, кто и из какого полка было тоже делом техники, а поскольку эти друзья даже рацию забыли включить, то и предупредить их на подъезде никто не смог о высоком уровне встречающей делегации в лице некоего количества офицеров и лично начальника гарнизонной гауптвахты, офицера с традиционно вредным характером, обещавшим научить любить свободу по полной программе. Самое обидное было то, что все покупки были в машине. Спасли от длительной отсидки только полковые учения, на которые техника должна была выехать в полном составе.