Cлужил я в одна тысяча надцатом году двухгодичником, охранял на северо-западе воздушные рубежи нашей тогда еще большой Родины. Служил техником самолета. И вот какая байка ходила в полку про моего предшественика, тоже двухгодилу (Назовем его для краткости Лехой). Летчики, как известно, люди очень суеверные: не произносят слово "последний", обходят черных кошек и т.д.
Ритуал отправления боевой машины в полет выглядел обычно так: после выполнения всех технических работ, осмотров, оформления всех бумаг, летчик забирался по стремянке в кабину, усаживался в кресло. Техник, стоявший к этому моменту наверху стремянки, помагал ему занять свое место,пристегнуться к креслу, подключиться ко всем системам. Затем контролировал, как летчик включает последовательно тьму тумблеров, рычагов и ручек.Короче, бдительно и нервно смотрел, чтобы доблестный авиатор не запорол ему движок и вообще не попортил мат.часть. Дальнейшие действия обоих, в общем, малоинтересны, а главное, не имеют к байке отношения.
А само проишествие случилось прямо перед Лехиным дембелем. Это был летный день. Кадровик полка, добрейший души капитан, помогавший мне не раз мудрыми советами в противоборстве с местным военным руководством, получил приказ о Лехином дембеле. И, как потом оказалось, сдуру рассказал по телефону кому-то из руководителей полетов об этом. Тот еще кому-то. Короче, радостная весть долетела до Лехи. Первый вылет на его самолете был запланирован за командиром полка. Дальше представьте себе эту живописную картину маслом. Достаточно молодой ком.полка с гордой осанкой медлено подходит к самолету. Леха подлетает к нему и, вытянувшись по струнке, докладывает о готовности к вылету. Командир, не торопясь, расписывается в бумагах и вальяжно забирается по стремянке в кабину. Леха помогает ему. Командир уже пристегнут и медленно начинает процесс запуска двигателя.
И тут Леху захлестывают эмоции. Он осознает, что никогда больше не бегать ему по бетонке, не разгребать сугробы в человеческий рост, чтобы открыть створки укрытия, не закусывать технический спирт снегом, не отправлять в небо свою ласточку. По его шеке катится скупая мужская слеза. И падает прямо на командира. Тот поднимает глаза на Леху: Ты чего? - крайне удивленно вопрошает он подчиненного, естественно, абсолютно не в курсе дембеля и связанных с ним эмоций. И тут Леха выдает фразу, ставшую крылатой и притчей во языцах на долгие годы: "Прощайте, товарищ полковник!!!" Глаза летчика округляюся. Дальше следует немая сцена. О мыслях, промелькнувших в голове тов. полковника, можно только догадываться. После непродолжительного раздумья он выключает двигатель, отстегивается, вылезает из кабины и, провожаемый удивленным Лехиным взглядом, быстро идет к руководителю полетов. Полеты в тот день к великой радости тех. состава забили. То есть весь полк отдыхал. А Леху после долгих и обильных проводов отправили домой на дембель.

Научиться падать.

- СЕГОДНЯ МЫ БУДЕМ УЧИТЬСЯ ПАДАТЬ, ПРИМЕРНО... ВОТ ТАК...
сказал Чадилкин и злостно свалил Сессну в штопор. Етрысь твою... Самолет прямо из-под под жопы украли. Внутри екнуло, волосы встали дыбом в самых неожиданных местах. Сразу захотелось обратно на терра фирма, желательно в дышашем и неиспорченном состоянии.
- ЭТО НАЗЫВАЕТСЯ СРЫВ В ЧИСТОЙ КОНФИГУРАЦИИ.
нудно гудел в наушниках иструктор. Сессна с шорохом резала крутой серпантин в сером холодном воздухе стеремительно сближаясь с очень крупным небесным объектом - землей. Ты, мудак, руби лекцию, выводи, был бы я Карлсон, врезал бы тебе да и за дверь.
- САМОЕ ГЛАВНОЕ В ЭТОЙ СИТУАЦИИ - НЕ ПАНИКОВАТЬ.
Не пани-что? Я те щас в репу стукну, а потом посмотрим кто первый запаникует
- ВРАЩЕНИЕ ОСТАНАВЛИВАЕТСЯ РУЛЕМ ПОВОРОТА. ВОТ ТАК.
Самолет продолжал с воем и энтузиазмом падать, как барсик с третьего этажа, на каком-то совершенно идиотском угле атаки, но крутиться перестал.
-ОТДАЧЕЙ ШТУРВАЛА ОТ СЕБЯ ОПУСКАЕМ НОС И НАБИРАЕМ СКОРОСТЬ.
Штопор превратился в почти отвесное пике. Стало слышно как потрескивает под нагрузкой крыло и просится выйти подышать мой завтрак.
-А ПОТОМ ПЛАВНО-ПЛАВНО ВЫТЯГИВАЕМ ШТУРВАЛ НА СЕБЯ И ПЕРЕХОДИМ В НОРМАЛЬНЫЙ РЕЖИМ ПОЛЕТА.
Наконец-то. Супер. Давай быстренько приземлимся и я плавно-плавно поеду домой, пока приборную доску не заблевал. Да, и в самолет я больше ни ни...
-НО ЕСЛИ ПОТЯНУТЬ РЕЗКО, ТО МОЖНО СВАЛИТЬСЯ ВО ВТОРИЧНЫЙ ШТОПОР, КОТОРЫЙ НАМНОГО ОПАСНЕЕ ПЕРВИЧНОГО. ВОТ СМОТРИ, КАКОЙ ОН ВТОРИЧНЫЙ...
...а-а-а... нет, А-А-А ... и...я убъю тебя, лодочник...

Мой третий вылет с Чадом. Первые два, если и было местами некомфортно, то новизна ощущений и адреналин глушил ворчание инстинкта самосохранения. Учился поворачивать куда надо, набирать и терять высоту. Привык к болтанке и уже знал где найти гирокомпас. В этот раз все было серъезней. Не знаю как в других школах, но здесь была простая и эффективная. политика - кинуть скубента в нештатные ситуации в самом начале курса, чтобы потом, ежели где скосячил, знал как выкручиваться, или, на крайняк, не мешал инструктору. Напомнило тренировки по дзюдо в детстве. Там тоже сначала учили падать. И понеслось. В каждом вылете я как минимум дважды выковыривал Сессну из ‘заказного’ штопора или у меня ‘останавливался’ двигатель, заставляя имитировать вынужденную посадку в самых неожиданных местах. (Самолет над светофором никто остановить не пробовал?) Постепенно pushing the envelope стало второй натурой и очередная подстроенная инструктором пакость-нештатка не вызывала ничего кроме злобной ухмылки и готовности принять вызов. Летать надо уверенно и падать красиво - в реальности же все, что летает, когда-нибудь да куда-нибудь падает. И самое главное - не паниковать.

О национальной гордости белороссов.
В высшие военные училища СССР поступали в основном вчерашние школьники, суворовцы, реже выпускники техникумов и студенты после 1-3 курсов вузов, а также в/с из числа солдат срочной службы. Одним таким свежеиспеченным курсантом нашего курса стал бывший заслуженный майский дембель ефрейтор Василий Рыкун (имя и фамилия изменены). Два с лишним года вне дома не истребили в нем живую крестьянскую сметку и исконный белорусский акцент - «парадок, трапка» и т.д., что его прочем ничуть не смущало. Имея, в отличие от всех остальных, за плечами «отданный конституционный долг», он чувствовал что-ли определенную степень свободы в общении с офицерами-командирами, внешними проявлениями которой хотя он и не злоупотреблял.
В нашем училище изучали два иностранных языка - английский и немецкий, причем соотношение «англичан» к «немцам» было примерно в пропорции 2 к 1. Хуже было «французам». Их определяли к «немцам» и они успешно забывали школьный курс французского и не могли естественно овладеть училищным курсом немецкого, получая «сиротскую» тройку на 2-м курсе. Задача первых дней обучения было определить кто какой иностранный язык изучает и, соответственно, уточнить состав сформированных учебных групп и отделений. Вот такой диалог состоялся между Василием (В) и начальником курса (НК) на одном из первых построений после КМБ:
НК - Рыкун, вы «англичанин» ?
В - Нет.
НК - «немец» ??
В - Нет.
НК - «француз» ???
В - Нет.
...........
...........
НК (не смело) - А кто вы ????
В - Я - белорус!
Строй разразился сначала негромкими и легкими смешками, незамедлительно переросшими в дружный смех...

Die Wobla

- Рядовой Водичка! К поручику! - голос дневального эхом раскатился по казарме.
Немолодой сапер 42-го пехотного полка, кряхтя, поднялся с койки и натянул видавшие виды рыжие ботинки.
Поручик, венгр по национальности, которого достали непрерывные мелкие гадости от этого гнусного чеха с плохо скрываемым злорадством, и намеренно усиливая мадьярский акцент произнес - "согласно приказу полковника Шредера ты, чешская свинья, отправляешься в Россию, и там, надеюсь тебя сожрут белые медведи!". Старший сапер Водичка вытаращил глаза - Куда!!??....

Третий день по бескрайней южнорусской степи, постукивая на стыках, катились пять товарных вагонов. Водичка сидел у открытой двери, вслушиваясь в храп поручика Лукаша, начальника сборной банды, посланной в Россию на погрузку и сопровождение проклятой рыбной муки, закупленной в прошлом, 1901 году для армии. Воспоминание о «рыбной» похлебке снова возмутили брюхо сапера, и он глубже затянулся папиросой. Лукаш, сосланный за совершенно невинные музыкальные уроки с женой полковника Шредера во сне видел променад на Карловом мосту с очаровательной пани Шредеровой, но внезапно заметив идущего навстречу со стороны Староместской площади полковника непроизвольно дернулся во сне. Водичка задумчиво оглядел горизонт. Белых медведей пока видно не было.

Ряды воткнутых вертикально шестов с натянутыми на них веревками, чуть слышно шуршащие на ветру сохнущие рыбины, яркое солнце, травка, уже начинающая подгорать, огромная река, с легким плеском плавно текущая к близкому морю, скрип уключин - все это настроило Водичку на мирный лад, он поправил болтающийся на поясе штык, и улегся поудобнее в тени навеса. Но чего-то не хватало.
Вышедший на берег босой мужик крикнул ему - "Эй, служивый, ты чего сторожишь эти дрова, кому они нужны? Иди к нам, мы тебя угостим рыбой". Водичка, понявший русский язык вяло махнул рукой в сторону шестов - "Вон рыба - жри - не хочу".
"Неееет, иди сюда". Водичка внимательно оглядел местность. Лукаша не было видно поблизости. "Ах да, он же пошел ознакомится с русской почтовой службой. Пани местная почтмейстерша обещала ему все показать, как там устроено, пока пан почтмейстер в отъезде".
- Вот рыба, бери, братец. В руках у Водички оказалась небольшая чуть мягкая рыбина, совсем не похожая на охраняемых огромных судаков, высохших до каменного состояния.
- Разомни ее чуть-чуть, сдирай кожу.
Под чешуей обнаружилась янтарно-желтое темное мясо, почти не жирное, слегка солоноватое. Аккуратно отодрав спинку Водичка отправил ее себе в рот, пожевал и тут же понял, чего ему не хватало всю поездку. Как бы отвечая его мыслям, за спиной раздалось негромкое звяканье и бульканье. Еще минуту спустя Водичка удобно полулежал под навесом на травянистом склоне берега реки, держа в руках здоровенную деревянную кружку с пивом. Река медленно катила свои воды, солнечные блики весело прыгали на небольших волнах. Мясо с ребрышек рыбы отличалось по вкусу от спинки, и было не менее восхитительным. Водичка неспешно отрывал новые кусочки, прихлебывая прохладным пивом. Легкий ветерок шуршал судаками, высокой травой, и в сочетании с негромким плеском волн отбивал всякое желание заниматься чем бы то ни было еще. "- А как называется эта рыба?"
Невысокий полный господин сидел в слабо освещенной пивной "У черного барашка", той, что в Бруке, когда сзади хлопнла дверь, и на пороге появился Водичка с холщовым мешочком, издававшим негромкое шуршание. Он сразу же заорал - "Йозеф, смотри что я привез из России!" Швейк повернул румяное голубоглазое лицо, и кивнул ррядом - садись. Водичка, грузно грохнулся на скамейку, шлепнул по заду пробегающую мимо кельнершу Руженку, крикнул ей "еще два пива", и стал развязывать таинственный мешок. Руженка поставила на стол две кружки Велькопоповицкого Козела. Свет керосиновых ламп причудливо преломился сквозь толстое стекло и янтарно-рубиновое пиво с высокой шапкой пены. Гомон в пивной усилился, и часы в углу глухо пробили шесть часов вечера.