Ещё ко 2 курсу научно-технический прогресс добрался и до Балашовского ВВАУЛ. На первом курсе, традиционно скинувшись с одобрения командиров, мы приобрели себе телевизор (в ночь после выпуска он столь же традиционно вылетал в окно, но сейчас не об этом). А на втором был найден источник, дававший за умеренную мзду напрокат видак с набором видеокассет. Модель этого чуда враждебной техники называлась «Электроника ВМ-12». Ага, ровеснички, заиграла ностальгия? Скопированный с одной из худших моделей «Панасоника», что усугублялось традиционным качеством отечественных комплектующих и сборки, с верхней загрузкой кассеты, этот монстр был подлинным испытанием для нервов и интуиции видеофанатов. Наш экземпляр запускался только с 16-килограммовой гирей на крышке видеокассетного отсека, каждый час - полтора требовал выноса на лестничную клетку и интенсивного (с размахиванием полотенцем) охлаждения.
Репертуар, хм, а что репертуар? Что по вашему мнению могла выбрать стая молодых и здоровых самцов? Боевики, ужасы и порнуху. «Унесенные ветром»», почему-то ни разу не заказали. Зато от коллективного просмотра порнушки я получал больше удовольствия, чем сейчас от КВНа или сайта Анекдот.ру. Сама по себе тема была так... стандартной («о-о-о, йе-йе, шнель, шнель, даз ист фантастишь», далее по кругу), но вот комменты рулили однозначно. Описывать порносеансы не буду, во-первых, уже не помню, во-вторых, придумать такое невозможно. Живое творчество масс, ети их...
Но парочка непорнушных случаев по этому поводу вспоминается. Смотрели как-то боевичок про спасение американских заложников где-то в Ливане. По ходу дела враги-террористы ловят американского сержанта и начинают его уговаривать выдать самую главную военную тайну. Тот не соглашается, и враги начинают его пытать. Доходит дело и до циркулярной пилы, которой террористы угрожают и даже начинают (чем закончилось - не помню) пилить сержанту руку. Всю эту картину благожелательно созерцает, развалившись на самом козырном месте (на чужой, естественно, койке) старшина М, самовлюбленно-хамоватый солдафон небольшого ума. Вокруг этого доморощенного Шер-хана расположились прихлебатели-«табуки», остальные курсанты брезгливо разлеглись/расселись подальше. Подальше расположился в силу «некозырности» своего положения и природной тихости и незаметности и Юра Шныптев - хранитель «холодной каптерки». Там хранились метлы, грабли, носилки, снеговые лопаты, пилы, прочий строительно-уборочный инструмент и стройматериалы. Прямо над старшиной М. на втором ярусе нагло расположился (как опытный дворовый кот под носом у бульдога) Серега «Глаз». Итак, пиковая сцена, пила визжит, террористы орут, сержант тоже орет от боли, но военной тайны не выдает. С нижней койки изрекает самодовольный Шер-хан: «Что, сынки, хотите таких сержантов, как в американской армии?». «А то, - отзывается Глаз с верхней койки, - Шныптев, тащи сюда пилу!»
Несколько раз (в порядке эксперимента) просмотры организовывали не на центральном проходе (в просторечии - «взлетке»), а в каптерке, причем кабель от видака раздваивался и от аппарата, установленного в каптерке 4 роты уходил и к их, и к нашему телевизору. Качество, конечно отстойное, но кого тогда интересовало качество... Народ сплошным ковром разлегся на полу, выглядывал из приоткрытых шкафов с развешенной парадкой, гроздьями свисал с антресолей над шкафами. Мы со Сверчем и Валеркой Астаховым в тот раз устроились на антресолях у самой стенки справа от входа. Далековато, но зрение у всех хорошее, а ничьи ноги возле лица не шорохаются, да и «до витру» можно сбегать, не пробираясь среди раздраженных сокурсников. Естественно, «фишка» была выставлена и не одна, но что-то в стройной системе оповещения разладилось и в разгар очередного «дас ист фантастишь» дверь в каптерку открылась и, едва не наступив на лежащих на матрасах у входа зрителей, вошел дежурный по училищу. Сначала на него не обратили внимания, а мы, лежащие с краю, сочли неразумным проявлять в этом вопросе инициативу. Дежурный о увиденного тоже слегка обалдел и потерял дар речи. В ответ на грозный шерханов рык: «Закрой дверь, тормоз», раздалось удивленное и немного робкое поначалу повизгивание дежурного, кратко сводящееся к фразе: «Какого фуя?!» Шерхан тут же сменил гнев на милость, закрутил хвостом и, включив свою недюжинную житейскую сметку, часто заменявшую ему собственно мозг, пояснил: «Вот, товарищ майор, телевизор смотрим» («...а мы тут плюшками балуемся...»).
Повезло нам, что дежурил в тот день не матерый волчара с кафедры тактики, и не кто-нибудь из старших преподов/зам. начальников кафедр, а начинающий свою преподавательскую карьеру «ботаник» с кафедры АиРЭО (электронщик). Далее разговор М. с дежурным в лицах.
- Извините, товарищ майор, задержались с просмотром, да больно сегодня программа необычная.
- Ага, - рассеяно отозвался дежурный, заворожено наблюдающий за ритмичными «дас ист фантастишь» на экране, - какая, нахрен, программа, где видак, я его конфисковываю.
- Какой видак, тащ майор? - наш Шер-хан умел ставить в тупик любого офицера до подполковника включительно своей уверенностью, даже если нес полную ахинею, - новая экспериментальная программа сегодня: «Ночной канал».
- Какой, блин, канал? - майор тряхнул головой, стряхивая с себя наваждение ритмичных движений и звуков с экрана, - выключайте немедленно. И пошел среди разлегшегося народа к телевизору. Сунул руку к задней стенке, нащупал антенный кабель, проследил его направление... и жестоко обломался. Кабель сквозь штатную дырочку в раме уходил на улицу и вверх в сторону крыши.
- Что ж это такое, - пробормотал дежурный. Его нервы, расшатанные программами «Взгляда», сдали окончательно, - ЭТО уже по телевизору свободно показывают?
- Я ж говорю, - вклинился в словесный мазохизм майора наш Шер-хан, - экспериментальная программа, ночной канал, скоро уже закончится. А вы разве не смотрите?
- А у меня дома такого не показывает, - растерянно сдался майор.
- Так, может, с нами посмотрите? - вкрадчиво осведомился Шер-хан.
- Нет, спасибо, - сглотнул слюну дежурный (на экране подступал очередной оргазм), - я не могу - служба.
В этот момент запоздалая команда «шухер» прошла, наконец, через линию задержки и докатилась до каптерки 4 роты. Видак выключили, народ с дробным топотом (хорошо слышным на нашем этаже) ломанулся по койкам, экран нашего телека переключился на привычную картину «февральская пурга в Тикси».
- Вот уже и закончилась, - с неприкрытой жалостью вздохнул Шер-хан, одновременно делая оставшимся в каптерке недвусмысленные знаки в стиле: «Вон отсюда!!!» Народ бесшумными тенями заскользил к выходу. Секунд через 40 каптерка опустела.
- Ладно, пойду я, - сказал дежурный, протирая запотевшие очки, - мне еще 4 этаж проверить надо.
Шер-хан заботливо проводил его до выхода и, с усмешкой пронаблюдав, как майор вместо 4 этажа нетвердой походкой пошел вниз, недобро хмыкнул и отправился на розыски столь несвоевременно прошляпившего опасность дневального...
Немудрено, что однажды после подобных просмотров мне приснился сон-кошмар, который был настолько ярок, что помнится до сих пор. Просыпаюсь я однажды и в полудреме бреду, похлопывая тапочками, посреди ночи в сортир, столь любовно описанный в одном из предыдущих отрывков. На привычном месте сворачиваю к двери и упираюсь в стену. Двери здесь нет, но есть две другие левее и правее моей позиции. Естественно, выбираю правую (потом идти назад меньше, да и правша я), подхожу и упираюсь глазами в бирку «Ж». Охреневаю, смотрю налево, там на двери красуется бирка «М». Просыпаюсь окончательно и вспоминаю, что накануне в училище начали эксперимент по обучению девушек-пилотов, набранных в аэроклубах и временно размещенных в правой половине нашего этажа. Делаю свои дела под знаком метро и иду обратно. Справа от «взлетки» сплошь одноярусные кровати, неуставное цветастое постельное белье, бюстгальтеры среди курсантской формы то задорно выглянут из фуражки, то устало свесятся из сапога поверх портянки. Из под цветастых одеял тут и там выглядывают соблазнительно белеющие фрагменты тел. Часть кроватей как слева, так и справа пустует, часть, наоборот, содержит двойной комплект тел. Доносятся ритмичные постукивания и позвякивания... На этом месте меня прошибает холодный пот и я просыпаюсь взаправду. Еще час, ворочаясь, не могу уснуть. Нет, ну приснится же... Видак, блин, надо пропускать хотя бы через раз.
***
В конце концов, так ничему путному не научив, нас отпустили на полеты в пгт. Петровск. В просторечии - «пгп. Петровск», или просто ПГП, что означало «п..п..прекрасный город Петровск». Ну, более испорченные армией, вместо «прекрасный» более подходящее по смыслу слово вставят. 2 летный семестр на хорошо нам знакомом самолете, серебристом лайнере Л-410 УВПЭ.
Поселили нас на самом верхнем этаже 3-этажной казармы и даже на первые 3-4 дня назначили ответственных из числа летчиков-инструкторов. Один или два раза им даже удалось выгнать нас на зарядку, впрочем, к концу недели эта позорная практика к обоюдному удовольствию сошла на нет. Ответственных формально назначали, те формально показывались перед завтраком, командование (комэска - подполковник Цветков) делало вид, что так и было задумано.
Цветков был интересной личностью. Своим прямым и тяжелым, как рельса, характером, а также окающим говором и басом заслужил крестьянское прозвище «Плуг». Кто-то из наших одаренных предшественников подарил ему черно-белую (тушью) картину-плакат, где был изображен курсант с гарнитурой и в «парадке», пашущий земной шар тяжеленным плугом с логотипом АН (раньше Петровск целиком летал на Ан-24) и броским слоганом: «Летать - не крыльями махать, летать - пахать». Характер Плуга не предполагал наличие у офицера посторонних эмоций типа чувства юмора, и он растроганно повесил этот плакат на доску с наглядной агитацией в эскадрильском домике на радость всему полку.
Как водится, знакомство с нравами авиационной части лучше начинать со столовой. Летно-техническая столовая в Петровске была весьма недурна. На первом этаже располагалась варочная, овощная и пр. производственная лабуда. На втором - один большой П-образный зал. В одной из стоек П стояли столы летчиков-инструкторов и технарей, часть противоположной стойки занимал «командирский» зал. Перекладину над П и свободную от командования часть занимали курсантские столы. Инструкторская зона была дополнительно отделена от курсантской входной лестницей по которой и попадали в этот храм чревоугодия. Где-то на второй неделе случился небольшой инцидент, судя по реакции инструкторов, повторяющийся ежегодно. Поголовно вежливые и интеллигентные люди, курсанты прибывали строем на 10-15 минут позже инструкторов. Поднимаясь по лестнице, каждый из этого вежливого стада считал своим долгом, заглянув в глаза сидящим за ближайшими к лестнице столиками летчикам, произнести: «Приятного аппетита». Повторюсь, каждый. Вежливые «шефы» старались каждому из желающих приятного аппетита (своих в лицо еще не четко запомнили) кивнуть головой или ответить, отчего временами захлебывались супом и давились котлетами. Однажды чье-то терпение не выдержало, и за своей спиной я услышал яростный рев сквозь лохмотья капусты из борща: «Какое твое собачье дело до моего аппетита?!!!». Хоть рев был и не в мой адрес, но с тех пор я не люблю пустую вежливость и никому не желаю приятного аппетита.
Наряд в столовую был не то 2, не то 3 человека. И хотя сам факт работы на кухне для нас, матерых пилотов, был «не по понятиям», но нас особо там и не нагружали, просто вызывали по мере необходимости (бачки тяжелые на плиту взгромоздить или посуду помочь помыть). Зато возможностей было - море. Нет, не подкормиться, мы были уже выше этого, а вот «поддружиться» с официантками - это да. Опять же картошки пожарить на закуску, кукурузу, собранную на окрестных полях, сварить, насчет водки-самогонки договориться (разгар борьбы с алкоголизмом, не забудьте).
А окрестные поля давали неисчерпаемые возможности. Еще в Ртищево мы (даже не без участия «шефов») бегали на клубничные поля местного колхоза, разведка которых ежедневно проводилась с воздуха при выполнении учебных полетов. В Петровске столь же быстро с воздуха были выявлены дислокация ближайших кукурузных полей, яблочных садов и посадок какого-то весьма вкусного (сладкого) гибрида смородины (с крыжовником, что ли). Если кукурузные поля и полуодичавшие кущи смородины никто не охранял, то при неофициальных визитах в яблоневый сад, располагавшийся сразу за полосой, и охранявшийся бандой сторожей с применением трактора «Беларусь», сюжет зачастую приобретал детективный оттенок. Основным принципом при этом была фраза, услышанная мною только лет через 10 после этих приключений: «Спецназ своих не сдает». Вооруженные знанием тактики, мы создавали группы прорыва обороны, отвлекающие, основные и группы прикрытия. Я пару раз попадал в основную группу и только активность и бесстрашие моих «подельников» из группы прикрытия позволяли вынести с «поля боя» два мешка честно скраденных яблок. Словом, мы были обычными шалопаями с детством в «пятой точке».
Впрочем, на стихийном мини рынке возле железнодорожного пешеходного моста можно было купить все, что угодно. И мы разнообразили свои столы свежими овощными салатами, клубникой, домашним квасом и прочими отчасти забытыми а годами ранее столь обыденными лакомствами.
***
Почему-то руководство полка было сильно озабочено растительностью, пробивавшейся в щелях бетона ВПП, рулежек и стоянки. На втором курсе мы тоже пару раз ходили «на травку», но фанатизма при этом не было. Слегка пропололи и ушли. В Петровске же пляжно-травяным процедурам уделялось гораздо большее внимание, чем, например, борьбе за трезвость или соблюдению распорядка дня (зарядка, утренний осмотр, вечерняя проверка и пр.). Качество нашей работы обязательно перепроверялось руководством полка путем проезда на УАЗике, а ее регулярность и продолжительность весьма приветствовались женщинами, несшими нудные дежурства на КДП полка (телефонистки, планшетистки и пр.) И никакого нет здесь секрета - просто многие из нас загорали... э-э-э... не топлесс (это само собой), а «даунлесс», т.е. в одежде греческих статуй. КДП же располагало мощной бинокулярной оптикой. Говорят, что однажды прилетевший по санзаданию из Саратова Л-410 при обратном вылете минут 5 «грел двигатели» на предварительном старте (а мы тем временем загорали в сторонке, освободив полосу), пока врачихи-пассажирки не насмотрелись. Такого загара у меня не было ни до, ни после 3 курса. Глубокий и ровный, без светлых полосочек, он очень хорошо смотрелся на наших избавившихся от «минусовской» худобы и в меру раскачанных телах.
Правда, платой за загар стали сначала стертые, а затем намозоленные до состояния пяток указательный и большой пальцы на обеих руках. Больше повезло тем, кто располагался в районе ЦЗ (центральной заправки). Они просто договорились с бойцами-заправщиками о подаче давления в шланги и залили керосином все швы. Трава сдохла через 3-4 часа, и не росла недели 3. Остальным пришлось либо натирать мозоли, либо за более другую цену «нанимать» водителя ТЗ, что было гораздо труднее скрыть от командования.
Мне, впрочем, загар разок нехорошо отрыгнулся. Как-то разик с утра я перезагорал на полосе, а после обеда в липкой духоте наряда по столовой начался такой зуд на спине, что впору с ума сойти. Я обливался холодной водой, яростно чесался об косяки, скребся всем, что попадало под руку, в промежутках подвывая и бросаясь на стены. В конце концов с расцарапанной спиной ринулся в санчасть. Там спину чем-то намазали, дали противоаллергических таблеток, завернули в мокрую простыню, и к ночи я уже смог уснуть, а утром мне уже было страшно неловко перед экипажем за «оставление поста» и почти симуляцию.
***
Вообще более безмятежного и приятного времяпровождения, чем лето 91 года я в своей жизни не припомню. Мы занимались любимым делом в спокойной обстановке, хорошо ели, вволю спали, нас не дергали по мелочам, не бдели за каждым вздохом и шагом. Были, правда отдельные поползновения, когда замкомэска (комэска к тому моменту уехал поступать в Академию) объявил, что беспощадно накажет всякого, кого застанет в городе в неурочное время. Дня через три, переходя одну из самых оживленных улиц в Петровске, я с кем-то из товарищей лоб в лоб столкнулся с тем самым замкомэской, возвращавшимся из магазина с семьей и домочадцами. Мы вежливо склонили головы и громко поздоровались (пилотки были за пазухой), офицер покраснел от злости, но кивнул в ответ. Не знаю, какова была умиротворяющая роль семьи, но устно объявив на следующий день по двое суток ареста каждому, он и пальцем не пошевелил, чтобы эту угрозу реализовать.
Все свободное от полетов, подготовки к ним и нарядов время мы гуляли по городу, ели мороженое, пили пивко, купались в извилистой петровской речке, флиртовали с местными девушками (про загар помните?). Я успел записать в местной студии звукозаписи неплохую коллекцию, часть которой жива и по сию пору. Биттлз, Крис Ри, Крис Айзек, Браво... гм, там еще были Кар-Мэн и Эйс оф Бэйс, но чего теперь стесняться...
Как-то раз в жарким августовским днем я собрался с двумя друзьями и парой девушек (у меня дело шло к свадьбе, поэтому девушек на одну меньше) попить пивка и искупнуться в уютном месте. Двое ушли вперед для закупки пива и закуси, а я по какой-то причине (не то боевой листок, не то какие-то долги по подготовке к полетам) задержался и вырвался из казармы только перед обедом. Минут через 5 после выхода за забор меня обогнал курсант из нашей эскадры в полном повседневном обмундировании и языком на плече: «Иди назад, там тревогу объявили». Я постоял минутку, поразмыслил, прикинул шансы командиров собрать кворум хоть в какой-нибудь из эскадрилий («тревога, блин, ну, клоуны, заранее надо предупреждать»), а потом беззаботно продолжил путь к пиву и компании. На обратном пути, пробираясь «огородами» в нашу казарму мы заметили столь же виновато крадущегося в часть одного из командиров звеньев (его тоже никто заранее о тревоге не предупредил). Мы сделали вид, что друг друга не заметили. Так приятно и расслабленно встретил я с друзьями 19 августа 1991 года. В казарме нам рассказали, что в Москве твориться не то революция, не то восстание, что Горбачева свергли, а Ельцина арестовали, что велено сохранять спокойствие, но часть экипажей вместе с инструкторами и борттехниками будет постоянно ночевать в казарме в готовности N1. Принесли дополнительные кровати. Первую ночь так и было, а потом на готовность N1 как-то само собой забилось...
***
А однажды я встрял не по-детски. На предполетную подготовку приперся штурман полка, бывший вертолетчик и оттого практически не летавший дядька (ибо с вертушки на самолет так толком и не переучился, так кто ж ему курсанта доверит). Для проверки штурманской подготовки к полетам он задал вопрос. «Как определить отклонение от оси маршрута по углу визирования характерного ориентира?» Для ответа выбрал меня. Я вообще не понял, что он спросил. Оказывается все довольно банально. Предположим, в 3 км от маршрута имеется характерный ориентир, мост или населенный пункт. Значит, если в момент прохода ориентира на высоте 3 километров, летчик фиксирует его под углом 45 градусов, значит, его самолет находится на ЛЗП (линии заданного пути). Если угол более острый (30 градусов, например), значит, самолет ушел с маршрута в сторону ориентира, если угол более 45, значит, ты отклонился в сторону, противоположную ориентиру. На сколько именно, легко узнать, прикинув на глазок угол и вычислив длину катета на штурманской линейке. Все это подполковник брезгливо, как недоумку объяснил мне, нарисовав пару схемок на доске. Увлекшись его речью, я «всякую наглость потерял» и спросил, зачем, мол, так усложнять свою жизнь. Если угол визирования все равно определяется «на глазок», то нельзя ли сразу на глазок определить расстояние до ориентира не прибегая к линейке и расчетам. В классе послышалось сдавленное хихиканье. Штурман впал в ярость и немедленно отстранил меня от полетов вплоть до момента сдачи лично ему зачета по пользованию навигационной линейкой НЛ-10М.
Я сел, как оплеванный, но шеф нашего экипажа, Дима Орлов, тайком утирая выступившие слезы, сказал, что я молодец, просто этот дурацкий «ключ» (т.е. некоторая комбинация шкал и индексов на линейке для решения конкретной навигационной задачи) - единственное, что подполковник помнит об НЛке. И что кроме штурмана полка больше никто этого ключа не знает и что я не первый, кто попадается на эту удочку. Дня через 3 я на память помнил десятка 3 самых зубодробительных «ключей», вплоть до вычисления ЛУР (линейного упреждения разворота», определения места по двум ДПРМ и задач на бомбометание. Впрочем, зря я так напрягался, ибо при личной встрече в его рабочем кабинете штурман оказался вполне нормальным мужиком. Спросив для виду пару простеньких ключей (сам, небось, полночи учил) и поговорив немного «за жизнь», он едва ли не извиняясь, проводил меня на выход, даровав допуск к полетам.
***
В процессе полетов начали поднимать голову извечные враги летчиков - ПДСники (ПДС - парашютно-десантная служба). Как гласит древняя авиационная шутка: «Кому живется весело, вольготно в ВВС? Начальнику физической, начальнику химической и службе ПДС». Под угрозой попадания на прыжки хитрый и мудрый Глаз нашел ход к начальнику ПДС. Тому в служебном домике потребовалось вкопать какой-то помост из железного уголка для отработки приземления (поскольку посадка на спасательном ПН-58 примерно соответствует прыжку с 2-метровой высоты). Ножек у сооружения было 4, а пол бетонный. Полковой парашютист принял грамотное решение привлечь курсантов, посулив им за трудовой подвиг освобождение от прыжков. Так я выполнил «два парашютных прыжка с ломом». Впрочем, Глаз не был бы сам собой, если бы не компенсировал моральный ущерб от необходимости работать. Приметив в углу списанные парашюты, он выпросил их у доброго ПДСника на предмет разодрания. Ударными темпами (дня за 2) справившись с дырками в бетоне, мы уселись в теньке за домиком ПДС и резво но аккуратно разодрали ранцы (парашюты остались домовитому начальнику), получив в итоге целую груду люверсов, кнопок, пуговок, липучек и пряжек. Как автор идеи, Глаз приватизировал всю ткань от обоих ранцев и половину фурнитуры, выпросив у начальника еще пару строп, сваял себе весьма блатного вида сумку прочнее и практичнее столь полюбившейся летчикам парашютной сумки. Я же неделей позже поучаствовал в выкраивании и шитье нового носового чехла на кабину ЭЛки из ненужного хвостового. За проявленную смекалку и трудолюбие получил право забрать обрезки чехла, из которого путем сложных махинаций с привлечением местного населения тоже сшил себе весьма блатную брезентовую сумку с серыми лямками-ручками от парашютного ранца и кучей застежек.
Кто знает, подтвердит, что парашютная сумка в свое время представляла собой подлинный фетиш для любого летчика и просто авиационного человека. Если её накрахмалить и высушить, то получится здоровая брезентовая прямоугольная коробка без крышки. На длинных сторонах пришиты ручки-лямки, позволяющие нести сумку как на плече, так и в руках, а при некоторой сноровке даже вешать на спину в качестве рюкзака. На одной из коротких сторон пришит небольшой смешной овальный клапан. По верхнему краю в сумке проделаны частые отверстия, через которые пропущена парашютная стропа. Внутрь укладывается ранец с парашютом, после чего стропа сумки затягивается и завязывается, стягивая верхний край и оставляя открытым лишь небольшой овал-гузку, который прикрывается тем самым овальным клапаном. О вместимости и крепости парашютной сумки говорит тот факт, что в такой суме неоднократно ходили в самоходы самые маленькие и гибкие наши курсанты типа Петрунькина или Пыргаря. Их просто укладывали в сумку, вручали кому-нибудь поздоровее с увольнительной в руках и смело несли через КПП, выпуская в кустах недалеко от забора.
Наши с Глазом сумки получились побольше парашютных и были лишены их главного недостатка - узких, почти круглых ручек, врезающихся в плечо при полной загрузке. Так смекалка помогла не только избежать прыжков, но и разжиться весьма ценимыми в авиационной среде атрибутами. К тому же перекуры во время выполнения «прыжков с ломом» сопровождались неизменными байками начальника службы о своей курсантской жизни. Как они озоровали, пытаясь из РПК прострелить бронированное стекло в кабине хвостового стрелка Ан-12 (самолет стоял списанный в качестве учебного пособия) и как из сейфа ротного спиртное пи... в смысле тырили и пили. Що ви таки не знаете этого древнего «баяна»? Спокойно, уже рассказываю.
Под Новый Год ротный одного из подразделений самого разгильдяйского факультета Рязанского училища военных интеллектуалов (по словам начальника) - факультета ПДС, устроил шмон по всем нычкам в казарме и, выказав неслыханную доселе смекалку, собрал 99% сделанных курсантами заготовок. Весь конфискат он аккуратно затрамбовал в свой личный сейф, запер его на ключ и убыл домой, уверенный что уж в этот-то праздник пьяного дебоша в его подразделении не будет. Не было пределов курсантскому горю, такое жлобство требовало злостной МСТИ. И мстя состоялась. Поскольку рота рассказчика располагалась на верхнем этаже здания, не составило труда на веревке спустить самого маленького и юркого курсанта, который просочился в прикрытую, но не запертую форточку, открыл изнутри канцелярию и запустил четверых самых здоровых товарищей. Те открыли окно, кряхтя, отволокли к нему тяжеленный металлический шкаф с водкой, а также коньяком, вином, портвейном и прочими вкусными и полезными для кровообращения напитками (слава Богу, что сейф был не насыпной) внутри. Перевалили шкаф через подоконник, после чего он сам устремился вниз под действием силы тяжести навстречу ожидавшей его внизу ораве с тазиками и тряпочками. После грандиозного бумса и дзиня получившийся внутри шкафа кошмарный коктейль был аккуратно слит через имеющиеся щели в приготовленные тазики, процежен пару раз через марлю, а шкаф аккуратно затащили наверх, поставили на место, закрыли окно и форточку и, щелкнув английским замком, захлопнули дверь. В 2 часа ночи, когда ничего не подозревавший ротный пришел проведать своих разгильдяев, те были уже (ИК!) никакие. А в сейфе остатки алкогольной смеси медленно доедала графики нарядов, списки должников по обмундированию, объяснительные «залетчиков», список двоечников и прочие столь дорогие сердцу любого ротного бумажки.
***
Основным отличием летной подготовки на 3 курсе был упор на «слепые» и начало ночных полетов. Ночные полеты...
«Взлетает красная ракета
Над полосою серый дым.
Нам не уснуть бы только до рассвета
А от рассвета до обеда мы поспим...»
Мне кажется, нет летчика, который не любил бы ночные полеты. Тишина, спокойствие и на земле и в атмосфере, никого лишнего на аэродроме. Полдня спишь (по распорядку положено), поужинав, топаешь на аэродром и, пройдя предполетный тренаж, наблюдаешь за красивейшим закатом и посадкой разведчика погоды. Потом предполетные указания. Выспавшиеся и сытые командиры никого не гоняют за недостатки, не задают каверзные проверочные вопросы. В классе предполетных указаний царит умиротворенное спокойствие и тишина. Стихает ветер, нечего рассчитывать для полетов ни в зону ни по кругу - ветра и сноса нет, речь метеоролога коротка, как «аминь». На аэродром спускаются теплые сумерки (бывают ночные полеты и зимой, но сейчас не об этом), вовсю верещат сверчки, носятся, гугукая, по небу тени каких-то птиц. Подсветка облаков, сначала желто-оранжевая, становится алой, потом красной, малиновой, розовой, серо-голубой с розовым отливом. Потом облака становятся черными силуэтами, наклеенными рукой художника на серо-перламутровый небосвод. В этот момент перехода от вечера к ночи очень здорово забраться повыше, например в 5 пилотажную зону, на 2700 или в 6-ю, на 3000. Горизонт приобретает совершенно фантастический вид. Радуга цветных переходов разделяет черный бархат земли и пепельно-серое небо узкой и яркой полосой с преобладанием красных и оранжевых тонов. Но в эту полосу вкраплены и синие, и зеленые и фиолетовые нити. Воздух становится прохладнее, после 30-градусной жары днем движки тянут беспрекословно, восходящие потоки размываются, кучевка потихоньку исчезает, а значит, прекращается болтанка. Легкую ЭЛку можно пилотировать одним пальцем, и это не преувеличение. Первая половина смены похожа на детский сон, когда можно, подпрыгнув повыше, взмахнуть руками и зависнуть в воздухе. Самолет, тихо урча, именно висит, лишь движение стрелок компаса и АРК показывает, что происходит какое-то перемещение в пространстве. Впереди висят 2-3 пары цветных огоньков - АНО - твоих спутников в полете по кругу, а если после разворота обернуться назад - то можно увидеть огни того, кто следует за тобой. Один круг, второй. «Снижаться в первый луч прожектора, посадка произойдет во втором...». Огненная дорожка ОВИ четко указывает ось полосы и обрывается на ближнем приводе. Та-а-ак, прибираем РУДы, носик вверх, еще, еще, мягко касаемся, пробег по полосе, « ... конвейер...» и самолет снова уходит в черноту, оставляя под собой двойной ряд тускловатых огоньков по обе стороны ВПП. Еще круг, посадка, заруливаем, теперь не моя очередь лететь, а жаль. Выхожу, усаживаюсь прямо на теплую траву возле пересадки. Силуэт моего самолета еще с десяток секунд чернеется на фоне огней ВПП и рулежки, потом взревывают движки, самолет уходит прочь по магистралке. На уши наваливается тишина, сквозь которую постепенно проступают и треск цикад, и далекое жужжание рулящих и летящих бортов, и радиообмен из репродуктора в домике пересадки, и тихие разговоры и смех товарищей. Закуриваю и долго бессмысленно пялюсь на АНО удаляющегося моего борта. Душевный подъем отступает, нервное напряжение спадает, клонит в сон. До этого недели две и днем и ночью летали с МК=323 и, чтобы попасть в самолет приходилось обойти его «с хвоста». Привыкли. Сегодня старт поменяли, летаем с курсом 143. Дверь останавливающегося борта прямо напротив пересадки. Подруливает очередной борт. С травы вскакивает полусонный Димка Пономаренко, бежит к самолету. Пробегает мимо двери, оббегает хвост, заворачивает, нам видны только Димины ноги... «Бумс!» Удар головы о дюраль слышен сквозь зудение винтов. Еще секунды 3 ноги стоят по ту сторону фюзеляжа, потом бегут обратно. Сообразил... Скоро стартовый завтрак, там и проснемся.
«Давно я съел стартуху,
И нечего курить.
Сомненья прочь - гудит всю ночь по кругу,
Мой борт, который завтра надо мыть...»
А хорошо взбодриться кофейком с парой бутербродиков. Сон отступает. Да и ветер поднимается. Земля остывает и равновесие атмосферы вновь нарушено. Возле пересадки никого. У меня сегодня еще пара полетов. После взлета сразу чувствуется, что лафа кончилась. Самолет потряхивает, сразу после взлета Дима Орлов (летчик-инструктор) предупреждает: «возьми вправо 5». Вот и «боковичок» появился. К посадке он еще больше усилился и пришлось брать вправо не 5, а градусов 18, отчего самолет совсем медленно полз (относительно земли, естественно) по ниточке глиссады, а ВПП против обыкновения наблюдалась не в лобовое стекло, а в левую форточку.
Ну вот, на сегодня и все. Прячусь от ветра в домике пересадки, сажусь на кучу ЖПСов (ЖПС на ПТО, х-хе!). Тишина и романтика кончились, в глазах будто насыпан песок, от курева во рту сухо, приваливаюсь к стенке и дремлю. Кто-то входит, кто-то выходит...
«Нас из-под СКП достанут,
Заставят вновь идти летать.
А я во сне достал бачок сметаны,
А съесть не дали, как же мне не горевать...» (Этот и предыдущие стихотворные отрывки принадлежат В.Захарову).
Да, чуть не забыл. С курсом 143 тоже летали недели две, привыкли. Замученные борттехники выскакивая пописать, оббегали хвост, мочась в сторону ВПП. Потом старт сменили. И в первую же летную смену мы с удивлением наблюдали сонного бортача, который выскочил на бетон, оббежал хвост, встав лицом к ПТО (где кроме курсантов можно встретить любого летчика эскадрильи вплоть до комэски лично), расстегнул штаны и... Громовой ржач разбудил его в самом начале процесса. Струя описала (описАла или все же опИсала?) полукруг и уткнулась в фюзеляж «серебристого лайнера», разбившись на не менее серебристые брызги, оросившие брюки и ботинки «сталинского сокола».
«...Мой борт, который завтра надо мыть...»
***
Я мимоходом упомянул, что дело шло к свадьбе. Старт этому процессу, как известно, дает подача заявления. По понятным причинам, я этого лично сделать не мог, но советское семейное законодательство разрешало сделать это заочно. Заполняешь свою половину заявления, заверяешь ее в ближайшем ЗАГСе, отсылаешь невесте, она заполняет свою и отдает в свой ЗАГС. И все. Один из моих лепших корешей, Шурик Петров, тоже давно собирался «замуж» (Света, привет!). Выяснив подробности и уточнив дислокацию, мы решили произвести совместный налет на Петровский ЗАГС.
Двухэтажный зеленый домик, вросший в землю, отчего первый этаж стал полуподвальным, большая комната со стульями вдоль стен, скрипучий деревянный пол, в дальнем от входа углу стол регистраторши, осененный гербом и флагом РСФСР, за столом женщина бальзаковского возраста. Мы оба в парадной форме, наглаженные и начищенные, загорелые красавцы с мужественными лицами. Далее диалог.
(Делаем синхронно строевой шаг вперед) - Здравствуйте!!!
(Женщина подпрыгивает на месте, с носа сваливаются очки) - Зд-драсте (подслеповато щурится)
- Мы к Вам по делу.
(надевает очки, видит двух красавцев, офигевает) - По какому?
- Хотим заявление подать (переглядываемся, вспоминая о своих невестах, отчего наши черты лица смягчаются, лица озаряются влюбленными улыбками).
- Чево?
(Еще раз переглядываемся, «глухая» читаем друг у друга в глазах, еще раз улыбаемся друг другу, делаем еще один строевой шаг вперед) - ЗАЯВЛЕНИЕ ПОДАТЬ ХОТИМ!!!
- Что, оба? (брови регистраторши в стремлении вверх пересекают верхнюю дужку оправы)
- Да, а что? (не, еще и тупая)
- А у вас увольнительные есть? (в конце фразы срывается на визг и пытается встать)
(Переглядываемся) - Да мы так у командира отпросились (первый раз слышим, чтоб в ЗАГСе еще и увольнительные спрашивали).
- Так командир что, (дрожащим голосом) в курсе?
(Мы, гордо) - Конечно, мы ни от кого не прячемся, своего решения не скрываем. Сейчас это проще, не застойные годы на дворе, а перестройка. Всех друзей пригласим, командование, чего тянуть, если мы друг друга любим, правда?
(Регистраторша обреченно) - Ну, берите заявление (протягивает нам ОДИН бланк).
- Это образец?
(Злобно набычившись стоя упирается руками в стол) - Нет, это вам!!
(Я) - Так второй дайте.
- Ф-ф-ф-ух. (дает нам второй бланк) Ну вас в жопу (уходит).
Мы с Шуриком недоуменно переглядываемся. Неужели в Петровске дурдом на каникулы распустили? Заполняем бланки, находим регистраторшу, она с ненавистью штампует бланки, выдыхая: «Н-на! Н-на!»
Выходим на улицу, проходим под впечатлением увиденного метров 200, потом переглядываемся, краснеем и начинаем хихикать. Господи, да мы тогда и слова такого «Ахтунг» не знали, а вот откуда у регистраторши взялись такие странные идеи?
|
