Для тех категорий военнослужащих, которым посчастливилось выполнять свой священный долг по защите Отечества в местах далёких от «горячих точек» и боевых действий, личное оружие, чаще всего, является элементом «тягот и лишений воинской службы», которые, как известно, всегда приходится переносить стойко. Даже не применяемое по прямому назначению, как-то: перевод живой силы противника в разряд "потери" или уничтожение фанерного супостата, его необходимо постоянно чистить и смазывать - личное оружие нужно беречь. Но только беречь его мало, его надо ещё и хранить, хранить с таким же служебным рвением, как зеницу ока! В армии для этой цели совершенно резонно введена система ответственности должностных лиц и вполне естественная личная ответственность каждого военнослужащего за ствол или штык, вручённый ему Родиной. Священное место в каждом подразделении - оружейная комната. Это храм, где строго ежедневно происходит торжественная литургия сдачи наряда, после которой командир роты с облегчением узнаёт, что за минувшие сутки вверенный ему арсенал не претерпел неожиданного количественного изменения. Пропажа, даже таких незначительных на сугубо штатский взгляд, принадлежностей, как маслёнка, пенал или шомпол является нештатной ситуацией, для решения которой личный состав приводится в положение «на уши», вплоть до полного устранения недостачи. Про утрату магазина или, не дай боже, штык-ножа, и говорить не приходится - ЧП ! В этих редчайших случаях бледный вид приобретает вся вертикаль причастных лиц, не говоря уже про горизонталь. Горизонталь из положения «на уши» нагибается в коленно-локтевую позицию, что, впрочем, не мешает ей принимать участие в розыске пропажи.
Головной болью отцов-командиров курсантских подразделений всегда были массовые перемещения воинов, при которых не выдать им на руки личного оружия ну просто невозможно. Например, выезд в летние лагеря, сиречь - учебный центр, на практику. Подготовка к выезду в целом - это предмет для отдельной диссертации. Доселе крепкий ротный организм в такой момент начинает напоминать больного пляской святого Витта, а казарменное помещение хаотичностью перемещений личного состава и имущества может заткнуть за пояс муравейник, который смеха ради поковыряли палочкой.

ТОТ выезд - не был исключением. По волевому решению Ротного команда «Подъём!» прозвучала на час раньше. Стряхнув сон, как градусник, второй курс начал организованно суетиться. В дверях «оружейки» периодически возникали пробки, ликвидируемые добрыми, почти отеческими пинками старшины. АКМы расхватывались как горячие пирожки.
На плацу командиры взводов скрупулёзно проверили наличие л/с и оружия. Доложили Ротному, и колонна с нестройным топотом и бряцанием двинулась сквозь просыпающийся город на вокзал. Сзади на подгибающихся ногах несчастный наряд тащил на черенках от лопат металлические шкатулки с боеприпасами и ротной документацией.
Где-то на орбите недремлющий спутник-шпион, углядев начало этой передислокации войск, передал хозяевам вниз тревожную информацию. НАТО несколько напряглась.
В третьем взводе кое-кто, чертыхаясь сквозь зубы, нёс сразу два автомата, за себя и за «того парня» - на вокзал под командованием старшины были предварительно отправлены шестеро самых ушлых курсантов для занятия отдельного вагона и воспрепятствования проникновению в него гражданского населения, а особенно - дачников. Мера эта была совершенно необходимой, ибо летние утренние электрички уходили настолько переполненными, что вагоны напоминали банки с
легендарной балтийской килечкой. Даже вышколенный спецназ, штурмуя подобную цитадель, вряд ли смог бы протиснуться дальше тамбура, а уж свежеиспечённым второкурсникам, даже и при вооружении, там вообще ничего не светило.
Авангард, воодушевлённый посулами старшины, стоял в дверях самоотверженнее трёхсот спартанцев и, несмотря на численное превосходство противника, вооружённого граблями, лопатами и прочим холодными оружием, до подхода основных сил вагон удержал. Перед посадкой взводные скрупулёзно проверили наличие оружие ещё раз. Чинно и благородно, справа по одному, поотделённо, вагон наполнился жизнерадостной массой защитного цвета. В тамбурах выставили наряд, а для достижения полнейшей автономности все двери зафиксировали заранее полученными у каптёров брезентовыми брючными ремешками. Командование могло немного выдохнуть - самая суматошная часть похода была позади, следующие полторы сотни вёрст марша преодолевались при посредстве электропоезда, а уж там, от разъезда до учебного центра, было два шага.
120 курсантов, скинув с затёкших плеч АКМы, скатки и вещмешки, деловито притирались к реечным лавочкам - два с лишним часа сна, хотя бы и сидя, ещё ни одному живому организму не нанесли вреда. (К слову, спать курсанты способны в любом позиции, включая положение виса на турнике).
Поезд убаюкивающее постукивал колёсами, за окном буро-зелёной лесополосой однообразно мелькала малая родина, и вскоре вагон напоминал филиал спящего царства. Сквозь стекло из тамбура на сопящих товарищей по оружию с завистью поглядывал несчастный наряд...
Два часа пролетели как миг. За две остановки до пункта «Б» личный состав, инициируемый заботливым старшиной, оторвав помятые лица от плеч товарищей, стал понемногу просыпаться. Вагон ожил, курсанты начали снимать с полок и вытягивать из-под сидений вверенное им имущество, хотя отдельные, особо одарённые индивиды, пользуясь лёгким сумбуром и спинами сослуживцев, продолжали «давить массу», не желая упускать ни секунды целительного сна.
Ввиду ограничения времени стоянки на полустанке до минуты, высадка из вагона происходила намного суматошнее, чем посадка. Рота изверглась из электрички с неудержимостью Ниагары. Последним, как настоящий капитан, на перрон солидно выскочил Ротный, попутно бегло оглядев проходы на предмет забытых вещей. Дежурный по роте опустил флажок, электричка свистнула, двери зашипели, и опустевший вагон радостно простучал мимо строящегося на платформе второго курса.
Командиры взводов безусловнорефлекторно начали скрупулёзно проверять наличие личного состава и оружия.
И тут одного из шестёрки «ушлых» юнкера Алексея К. вдруг посетила беспокойная мысль. Он заметно спал с лица и заметался по строю с неприличным вопросом:
- У КОГО МОЙ АВТОМАТ?
«А в ответ - тишина ...» (с).
- КТО НЁС МОЙ АВТОМАТ?
Теперь пришёл черёд бледнеть его соседу, юнкеру Петру З.
Вокруг пары мгновенно образовалась зона отчуждения. В воздухе явственно запахло серой... У командира третьего взвода начали подламываться колени, и только нечеловеческим усилием воли он сумел устоять на ногах. От головы строя, почуяв неладное, огромными шагами к ним уже мчался Ротный.
- ГДЕ АВТОМАТ???
Но Алексей К., потеряв всяческую способность воспринимать внешние раздражители, впал в состояние ступора. От стекания в сапоги, курсанта спасли стальные пальцы Ротного, ухватившие его за воротничок и приподнявшие в воздух.
- ГДЕ АВТОМА-ААТ, ... мать-мать-мать???
Будущим офицерам, расположенным в непосредственной близости от Ротного, впервые от души захотелось молниеносно выполнить команду «Вспышка справа!» и лежать так до тех пор, пока тот не получит на свой вопрос вразумительный ответ.
На добывание достоверной информации у Ротного ушло пять минут. На принятие решения и раздачу распоряжений - секунд тридцать.
За эти бесконечные пять минут он досконально выяснил, что в вагон были загружено сто двадцать АКМ, а покинули вагон - сто девятнадцать. Пятеро «ушлых», оборонявших вагон налегке, сняли с плеч товарищей тяжкий груз ответственности в прямом и переносном смысле, забрав у них своё оружие во время посадки прямо в тамбуре. А раздолбай К. в это время, заняв козырную лавочку на двоих в конце вагона, где можно было нормально вытянуть ноги, уже вовсю кемарил. Курсант же Петя З., удручённый необходимостью переть чужую увесистую железяку, счёл свой товарищеский долг выполненным, прислонив ствол к лавке возле дрыхнущего хозяина. Потом от тряски "калашников" упал и кто-то, ничтоже сумнящеся, задвинул оружие под лавку, чтобы не мешалось на проходе. А пофигист Лёха проснулся окончательно только на перроне, вынесенный на свежий воздух плотной волной своих сотоварищей.
Оценив ближайшие и отдалённые перспективы, Ротный, раскинув руки на манер рыбака-рекордсмена, бросился под колёса «Москвича 412» прапорщика Х, очень кстати проезжавшего мимо. Не принимая в расчёт возражения владельца, он втиснул в частное автотранспортное средство кроме себя, ещё пятерых курсантов и погнался за электричкой, благо, что следующая за разъездом станция была конечной - учебный центр располагался в семи километрах от райцентра. Прапорщиком, сперва вяло саботировавшим погоню и бурчавшим что-то про свечи и кольца, после страшной клятвы ротного в случае удачного исхода накрыть «поляну» размером со стадион Петровский, овладел такой азарт, что некоторые повороты старенький «москвичок» проходил на двух колёсах.
А после того как гонщик Х проскочил необорудованный переезд в двадцати метрах перед надвигающимся «товарняком», у Ротного мелькнула мысль, что автомат, впрочем, не такая уж и важность. Бог с ним, да и с академией тоже. Жить - хорррошо! Впрочем, сразу за переездом эта мысль куда-то исчезла.
На вокзальную площадь «412-й» влетел в лучших традициях голливудских блокбастеров в жанре экшн - с искрами из-под тормозных колодок и заносом задней оси на перрон. Один из бойцов ринулся к уже прибывшему пустому поезду, а Ротный с четырьмя другими начал визуально обследовать жиденький ручеёк дачников, вяло текущий сквозь ворота вокзала. Не утолив моральных страданий Ротного, ручеёк вскоре иссяк. Прибежал боец, посланный в вагон, и тоже страданий не облегчил. Автомата не было. На всякий случай, впрочем, с тем же результатом, прочесали ещё раз электричку и окрестности. В вокзальной милиции дежурный по ЛОВД ни о каком автомате слыхом не слыхивал, но тут же предположил, что волына эта, скорее всего, уже в преступных руках, ибо райцентр был первым мало-мальски приличным городом за сто первым километром и за годы советской власти изрядный прирост населения ему дали лица, прибывшие сюда на ПМЖ непосредственно из мест лишения свобод. Напоследок, лейтенант глумливо предложил альтернативу - обрез охотничьего ружья, изъятый накануне у местного алкаша.
На негнущихся ногах Ротный вышел из линейного отдела, к сердцу его подступила невыразимая тоска. Цитатой из фильма про особенности национальной охоты под околышем пульсировала мысль: «Вот теперь можно впадать в отчаяние ...».
Приближался момент истины - пора было возвращаться и докладывать...
И тут Бог доказал, что он таки есть, явив спасение в виде спившейся полубезумной старухи. Она оторвалась от сортировки пустой пивной тары под привокзальной акацией и сиплым басом окликнула Ротного:
- Эй, солдатик! Не ты эту хрень потерял?
И трясущимися руками вытащила из грязного мешка один из лучших образцов стрелкового оружия...
Обратно добирались той же электричкой - прапорщик Х и «москвич» с задранным капотом организовали перед вокзалом скульптурную группу, напоминающую Самсона и льва. Из чрева раненого льва, пульсируя, трагически била чёрная струя - то ли кровь, то ли тосол.
Когда осунувшийся Ротный с АКМом на плече и пятью бойцами вышел из поезда, рота, переминаясь с ноги на ногу, ещё стояла возле платформы в полуразвалившемся строю.
Курсант Алексей К., прикрывшись развёрнутой полевой сумкой, азартно играл с соседом Петей З. в «морской бой»:
- А-5!
- Убил ...

Месть чёрного коня.
(Продолжение. Начало см. «Лёва и конь», «Аквалангист»)

За четыре года военной службы, три с хвостиком из которых прошли в военно-морском училище, Валерик понял, что никого ни о чём лучше не просить и побольше молчать. Эта простая мысль не сразу сформировалась в его голове, и к тому моменту, когда он осознал всю простоту схемы военной жизни, было уже поздно. Он «сидел на лопате», готовясь сменить статус курсанта 4 курса престижного военного ВУЗа на простую матросскую робу военнослужащего последнего года срочной службы, что в принципе тоже неплохо.
Залёт его был чистой воды пижонством. К слову сказать, прозрение приходит где-то на втором курсе. Человек в полной мере осознаёт свою несвободу, связанную с профессией офицера ВМФ, но, прозрев, не решается всё бросить, отчислиться по собственному желанию, дослужить на флоте до первого приказа и, демобилизовавшись, восстановиться в Корабелку или Макаровское училище. По мере прибавления курсовок на рукаве и осознания окружающей действительности, блеск офицерских погон и кортиков становиться всё тусклее, но плыть по течению проще, чем совершить поступок и начать всё с начала. Многие из таких выпускников мучаются сами и мучают других, а в итоге время жизни проходит безвозвратно.
Во всяком случае, Валерик поступил на кораблестроительный факультет Высшего Военно-Морского Инженерного Училища имени Дзержинского вполне осознанно и сознательно, потому что, начитавшись в детстве нужных книжек, искренне мечтал заниматься водолазным делом.
Валере было проще его однокурсников, так как он занимался борьбой и числился в училищной спортроте. При относительно свободной жизни на неделе, связанной с многочисленными тренировками и соревнованиями, один из выходных он гарантированно проводил в наряде, так как командир роты имел своё представление о жизни спортсменов. На неделе прячешься в спортзале - в выходные в наряд.
На третьем курсе Валерик понял, что совмещать постоянные тренировки и теорию корабля со строительной механикой и гидромеханикой ему становится тяжело и в зимнюю сессию, схлопотав пару, он вместо каникул оказался в «роте дураков».
Получившие в сессию двойку и всеми правдами (зубрёжкой и заготовкой «шпор») и не правдами (уборкой или ремонтом на нужных кафедрах), пытающихся эту неприятность одолеть, называли «Академиками». Не сдавшие зачёт по физо наречены были «Олимпийцами», а имеющие разногласия с командованием и залёты по ходу учёбы, соответственно, «Декабристами». Вся «рота дураков» с утра и до обеда дружно колола лёд на спуске к Неве между львами. На вопрос командиру роты по прозвищу Додон: «А когда же учиться, товарищ капитан третьего ранга?» - получали исчерпывающий ответ: «Учиться никогда не поздно!» После этого все дружно сваливали в «самоход». Махая ломом, Валерик вдруг ясно осознал, что жизнь моряка торгового флота, разные там страны и пылкие мулатки, должно быть, не менее интересно, чем «... печатанье с носка и прочие пехотные штуки». И он решил окончить третий курс и написать рапорт об отчислении, в связи с чем снять с себя ограничения, накладываемые моральным кодексом строителя коммунизма.
С грехом пополам одолев курс, он сдержал данное себе обещание и написал рапорт, но вместо скорого отчисления уехал на практику в Балаклаву, в водолазную школу. Процесс отчисления со старших курсов - процедура не быстрая, дела вершатся в Москве. Валера для ускорения процесса бросил тренировки, перестал учиться и стал активно бегать в самоволки и «резать шнапс».
В один из осенних «выходов в свет» он совершил дерзкий набег на женское общежитие, где произвёл настоящий фурор своими нестандартными размерами и чувством юмора, в результате чего возвращался в систему несколько «дунувши». В Сашкином саду он был прихвачен гарнизонным патрулём. Разбросать двух задохликов из ВОСО и капитана-медика Валерику не составило никаких усилий, после чего вернулся в роту обычной тропой самоходчика, через Восточные ворота. Ночью его подняли с койки и привели на опознание в рубку дежурного по училищу, где растерзанный капитан и два «офонарённых» железнодорожника в один голос показали на него пальцами.
Процесс отчисления заметно ускорился, и в начале ноября золотые якоря на погонах Валерика сменились резиновыми буквами БФ. В военном билете вместо желанной записи «отчислен по собственному желанию» появилась настораживающая «отчислен по недисциплинированности и низким моральным качествам». Вдали забрезжила свобода, и даже убойная формулировка не особо огорчила новоиспечённого матроса, так как за несколько недель до репрессий Валерик посетил ЛВИМУ имени Макарова, где сообщил в деканате судомеханического факультета о своём скором появлении и не вполне стандартном способе отхода из системы. Произведя положительное впечатление на начфака и заручившись его устным «добром», Валера вернулся в училище, где продолжил радостно бузить и хулиганить.
Таким вот незатейливым способом матрос Валерий Лосев оказался в кочегарке одной из частей Северного флота. За бортом было холодно, а в котельной тепло, но из радостей жизни был только ежедневный просмотр северного сияния с обледенелой скамейки у дверей заведения. Однажды в дверь шхеры робко постучали. В дверях нарисовался худой воин в курсантской шинели с полотенцем в руках и робко попросил разрешения помыться в роскошном кочегарском душе, где в отличие от посёлка всегда была горячая вода. Из кармана шинели матроса торчал плод ярко зеленого цвета, не свойственный флоре Заполярья. Курсантскую шинель из офицерского материала никогда не спутаешь с волосатой матросской, и кочегар признал в госте своего. Так Валерик познакомился с Лёвой.
Несмотря на разницу в возрасте, сроке службы и привычках, ребята быстро сдружились и радостно посещали друг друга по месту прохождения службы, всё-таки большую часть времени проводя в Лёвином оазисе. Дело шло к весне, и в головы друзей всё чаще приходили мысли о конечности матросской службы, в отличие от бесконечности офицерской. Внезапно открывшуюся у Лёвы привязанность к конному спорту Валерик в душе не одобрял, так как любил всех животных, кроме собак одной премерзкой, на его взгляд, породы, но вслух своих мыслей не озвучивал, дабы не огорчить кореша.
Как-то в конце мая, когда на горизонте уже показалось ДМБ, Валерик увидел Лёву, пилотирующего телегу в направлении подсобного хозяйства. Миссия по доставке плодов в офицерскую столовую была завершена, и Лев доставлял спецтранспорт в исходное.
- А чегой-то ты, подводник, скрючен как орган мумии фараона, видать опять угостился вчерашними котлетами с офицерского стола?- издали завидев друга, сделал запрос кочегар. - Не иначе, как думу о гальюне думаешь, с животным идти придётся, коновязи нет,- продолжил глумиться над страдальцем Валерик и подытожил: - Вот до чего доводит привычка жрать «на халяву».
- Валера, выручай, подержи животное, я до кустов метнусь, так прихватило, что сейчас клапан предохранительный сорвёт!- возопил матрос-овощевод. Валерик рванулся на помощь другу, услышав специальную терминологию паросиловика, а Лев метнулся к кустикам чахлых северных берёзок.
Из кустов доносились стоны и треск. Издали могло показаться, что отчаянный деревенский рокер насилует ручкой газа мотоцикл «Минск».
- Трещишь на всё село, конягу бедного запугал совсем, душегуб, глаза щиплет от твоего хлорпикрина,- крикнул в сторону кустов Валерик: - Пойдём мы малым ходом, а ты догоняй, как продуешься, только не лопни по шву от избыточного давления, пулемётчик, - обозначил кочегар свои дальнейшие действия, сел на край телеги и легонько хлопнул коня вожжами по крупу.
Каменистая дорога шла под горку, накрапывал привычный северный дождик, Валерик ехал самым малым и напевал песню про спуск милого с горочки. Было тряско, и водитель решил дальше ехать стоя. Палуба транспортного средства представляла собой плоскость, обитую жестью и окрашенную в защитный цвет. От дождя было немного скользко, но бывший борец филигранно работал ногами. Внезапно Валера почувствовал, что ход с «самого малого» начал приближаться к «малому», и это его насторожило. Он слегка потянул рычаги управления на себя, но видимого впечатления на парнокопытное это не произвело. Потянул сильнее, и вдруг осознал, что это бесполезно, телега стремительно набирала ход, а движитель готовился перейти на галоп. Мысль работала лихорадочно, наездник понимал, что это неспроста, и искал первопричину ускорения. И он её увидел, увидел и его посетил внутренний озноб. Подлое животное выплюнуло железную деталь уздечки, приводившую в действие механизм поворота и остановки. Радостный конь мчался прямиком к месту швартовки в своё тёплое стойло, как бы припоминая все прошлые обиды по ходу эксплуатации.
Валера понял, что надо прыгать, но прыгать было некуда, по сторонам дороги лежали огромные гранитные валуны, а Чёрный лошадь упорно рвался к воротам фермы прямо с телегой по корме. Кандидат в мастера спорта по борьбе применял всё своё умение, чтобы удержаться на ногах, а ворота, тем временем, стремительно приближались.
Чуть левее входа под навесом лежала жиденькая кучка сена, и Валера понял, что это его единственный и последний шанс. Правда, добрые фермеры-басмачи бросили рядом вилы, но это уже не имело никакого значения, решение на прыжок было принято, и в бортовой ЭВМ командира отделения кочегаров производились стремительные расчёты траектории полёта. Метров за шесть от стожка, Валерик с силой оттолкнулся вверх от палубы телеги и начал неуправляемый полёт. В голове одна за другой зажигались аварийные лампочки, сигналя о сбое параметров телеметрии. Конь тем временем влетел в ворота стойла, телега разлетелась в дребезги с грохотом разорвавшейся глубинной бомбы. Пилот приземлился в заданном районе в сантиметре от острия вил, при этом с хрустом врезавшись головой в стойку навеса. Гагарин тоже сел не туда, куда целились.
В голове гудели останавливающиеся турбины, в глазах мелькали разноцветные круги, а во лбу загоралась звезда. Матрос погрузился в нирвану.
Валерик медленно приходил в себя, чувствуя, что что-то тупое и странно душистое толкает его в бок. Он приоткрыл глаза и увидел над собой гигантскую грудь вольнонаёмной работницы подсобного хозяйства Наташи, имевшую в специализированных кругах кличку Чудовище, обтянутую синей матросской робой, которая толкала его в бок носком кирзового сапога, украшенного навозными разводами. Чудовище стояло над контуженным, держа в одной руке луковицу и солёный огурец одновременно, а в другой полбуханки хлеба, откусывая попеременно то от одного, то от другого. По всему было видно, что девушка обедает.
Из каких-то тайных побуждений, а может из вечного бабьего сострадания, она вдруг сказала, возвращающемуся к жизни моряку:
- Давай матросика сделаем,- низким с хрипотцой голосом коренной жительницы Заполярья.
Это окончательно привело кочегара в чувство, и он по-пластунски начал выползать из-под нависшего над ним тела, яростно бормоча:
- Ну, я ему, гаду, сейчас покажу! Ну, я ему сейчас врежу!
Наташа отступила, и продолжая поедать свой обед, молча двинулась за матросом к месту базирования Чёрного лошодя.
Конь, как ни в чём не бывало, стоял на своём месте с остатками оглоблей, болтающимися на хомуте, и оживлённо хрустел сеном. Потирая огромную шишку на лбу, Валера пробирался к лошадиной морде, разбрызгивая сапогами навоз по железному настилу стойла. Размахнувшись, Валерик хотел заехать коню по морде, и тот, предчувствуя это, прикрыл глаза и отвернул морду. Он давно привык к побоям. Вдруг сердце матроса сжала такая необъяснимая жалость к этому несчастному животному, что он не стал его бить, а просто потрепал по холке, неожиданно для самого себя. Кочегар понял, что конь просто очень хотел домой. Обернувшись к доярке, которая всё это время стояла у него за спиной, правда, уже держа огромной красной пятернёй двухлитровую банку со свеженадоенным молоком вместо луковицы и огурца, Валера молча взял из её правой руки остатки хлебной горбушки, и протянул её коню. Конь принял дар, доверчиво ткнувшись тёплыми губами в грубую от лопаты ладонь кочегара.
- Может, всё-таки, сделаем матросика?- совсем без надежды в голосе спросило Чудовище, и, не дождавшись ответа, отправилась отдыхать в свою каморку, отбрасывая ногой в стороны кучки навоза вперемешку с сеном.
Вскоре примчался облегчённый и от этого радостный Лев. Валера ничего не стал рассказывать другу, а просто молча пошёл в сторону своей котельной.
Через две недели матросы запаса Валерий Лосев и Лев Цветков были уволены в запас. В военном билете Валеры, который читался как журнал «Крокодил», в графе "военная специальность" ровным писарским почерком было вписано: «Кочегар-машинист паровых и водогрейных котлов низкого и среднего давления на твёрдом топливе».
Что было вписано в аналогичную графу в военном билете Лёвы, Валера так и не узнал.

На злобу дня с Vif2Ne.ru:

Пришел реконструктор (это люди, которые играют в разные армии прошлого, битвы и т.п., с по возможности точным соблюдением униформы, событий и пр.) к врачу:

"Доктор, мы реконструируем псковскую воздушно-десантную дивизию. Скажите, почему, когда мы устраиваем реконструкции 2-го августа, нас все время бьют какие-то люди?"