Памятник

В училище у нас одно время было повальное увлечение чеканкой, долбили по меди, латуни по алюминию все кому не лень, и я в том числе. И надо сказать, у меня получалось неплохо. Когда я пришел служить, в свободное время тоже этим делом баловался и даже сделал одну вещицу для нашей кают-компании на лодке. Это было изображение нашего Парохода* на фоне полярной шапки с надписью «Родина, Честь, Отвага». Симпатичная получилась чеканка и к месту. Увидал ее как-то раз наш начальник политотдела, и она ему понравилась, узнал про автора, и видимо, взял себе на заметку. А политрабочий был с некоторыми странностями, чего только стоили некоторые его высказывания, можно сказать, перлы устного творчества. Например: «Лейтенант! Когда зевают, не думают!» - это лейтенанту, осмелившемуся зевнуть во время его выступления на какой то политинформации, или во время раздолбона по пятницам, нам по пятницам зачитывали всякие приказы и прочие неприятности.
В одну из пятниц он выдал следующее: «Захожу вчера, в четверг вечером, в казарму 302-й, и что вы думаете, вижу... ни одного офицера! Ни одного мичмана. Матросы абы как! Зашел в сушилку... сидит личный состав и сам с собой играет в козла! И опять ни одного офицера!!!» Надо сказать, что в сушилке всегда изрядно пованивало, сапоги мокрые, ватники, то да се. Нечего там было делать без надобности. Но тепло, и матросики, у которых обоняние не особо нежное, любили сидеть там в свободное от ратных трудов время.
«Дальше - больше! Сел и три часа играл в козла, и опять ни одного офицера! Бардак! Не пора ли снять, наконец, товарищи офицеры, розовые трусы и слезть с дерева! А то вы хоботок в землю, копытцами цок-цок и думаете, что все пойдет само собой. Уберите этот совочек! Возьмите совковую лопату! И копайте, копайте, копайте!!!»
Боже мой, как это было весело! Но смеяться было нельзя. Один лейтенантик заржал с непривычки, услышав такие речи, за что немедленно был выдран Начпо** со словами «Что это вы смеетесь, лейтенант?! Вот капитан 3 ранга Фетюшенко уже не смеется, он уже давно не смеется!»
А Фетюшенко, старый комдив три, в должности уже столько, сколько этот лейтенант живет на белом свете, и конечно, ему не до веселья, и перлов этих за свою службу наслушался, дай Бог каждому.
Но это, так сказать для общей ясности - отступление.
И вот, вызывает меня к себе Начпо. Что, думаю, натворил такое? Начинаю лихорадочно вспоминать огрехи свои, да, вроде бы, и нет их, огрехов.
Ну, ладно, прихожу, докладываю, что прибыл по вашему приказанию.
Садись, - говорит, все ласково и мирно.
Надо, - говорит, - создать памятник. Так и говорит "создать" - не больше и не меньше.
Какой памятник? - спрашиваю.
- Ленину Владимиру Ильичу.
Ничего себе, думаю, а надо мне это? Как рыбке зонтик.
- Не могу, товарищ капитан 1 ранга, хотел бы, но не могу, не имею права, потому как только допущенные Политбюро и действительные члены Союза художников могут выполнять эти ответственные работы, а я ни тот и ни другой, просто самодеятельный художник.
Чувствую, что серьезность моей краткой речи произвела на него впечатление.
- Ну ладно, идите, я подумаю, что можно сделать.
А дело близилось к какой-то годовщине вождя мирового пролетариата.
И сидела в нем мысль как-то выделиться на фоне всех остальных дивизий, сидела зараза, как заноза. И как потом выяснилось, решил он эту мысль воплотить, но из-за недостатка средств, а скорее всего мозгов, не в мраморе, а в бетоне!
У нас на дивизии, как впрочем и у всех соседей, был нештатный художник, знаете, который рисует всякие плакаты «Честно Родине служи, пару другую знаков воинской доблести заслужи!», был он мичман, вечно полупьяный, или у него физиономия была такая, кто знает? Сидел он в каморке на камбузе и пилил из эбонита модельки подводных лодок в подарок всяким гостям. Вот ему и досталась эта почетная обязанность по созданию памятника.
Нетрудно догадаться, что запросил наш Рафаэль у Начпо некоторое количество шила для вдохновения или для добычи материалов для творчества, и начал творить.
К положенному сроку на плацу продолбили в гранитной скале яму глубиной метра четыре, воткнули туда три сваренные между собой потолочных перекрытия из бетона и опять же бетоном залили их в этой яме. На века постамент, на века! Самого памятника пока нет, все как положено, сюрприз!
Накануне, 22 апреля вечером, в обстановке строжайшей секретности на постамент что-то там водрузили и как положено прикрыли саваном из одноразовых простыней.
Утром торжественное построение, вынос или внос флага, блестящая воинская забава, все во фрунт, старший помощник начальника штаба, маленький такой шибздик из электриков суетиться, все по-серьезному! Гости высокие прибыли, чуть ли не Член Военсовета***, целая толпа политрабочих всяких рангов, корреспондент флотской газеты «На страже Заполярья», все замечательно.
Небольшая речь, про славный путь Ильича в составе нашей дивизии.
Потом «Смирно! Памятник Вождю мирового пролетариата по случаю такой-то годовщины последнего - Открыть!!!»
Сдергивается белый саван или покрывало и ........!!!
Помните фильм «12 стульев», где Остап Бендер рисует фигуру рабочего, разбрасывающего облигации, помните выражения лиц
людей, стоящих на берегу, при виде Остаповского рабочего... У нас была картина похлеще.
На постаменте на высоте трех метров был водружен пиджак с галстуком. О том, что это бюст Ленина, можно было только догадываться. Шеи у него не было, пиджак и сразу голова. О голове - отдельно. Она состояла из двух частей, из правой и левой, но, в отличие ото всех других голов, каждая ее часть, как говорится, жила своей жизнью.
По всей видимости, наш Рафаэль сделал две отдельные формы, правую сторону головы и левую, а когда пришло время соединить эти две половины, был или сильно пьян или рука дрогнула от чувства великой ответственности, и половинки слепились неровно. То есть если представить себе лицо, разделенное плоскостью по вертикали, то правая половина была смещена относительно левой сантиметров на пять. Физиономия у вождя получилась весьма зловещей. И глаза «с ласковым прищуром» почему-то смотрели в разные стороны, причем правый был несколько больше, чем левый. И вообще, если бы не знать, что это памятник Ленину, то...
Куда там Сальвадору Дали, мазилка и дилетант.
Вы, наверное, живо представляете себе, что последовало дальше. Праздник был испорчен, так и не начавшись.
Всех разогнали по казармам, даже Флаг торжественно не унесли, быстро уволокли на место.
«Убрать!!! Мать!!!.......» И тому подобное!
За дальнейшими событиями можно было наблюдать из окон. Подогнали штабной УАЗ, на шею вождю закинули кусок швартового конца****, другой конец привязали к УАЗику и тот давай тащить, надрываться. А вождь держит, кажется, напряг то, что должно быть шеей, а в нашем случае галстук и держит.
УАЗик начертил колесами полос на асфальте, перегрелся, а толку никакого.
Убрали УАЗик, подогнали здоровенный бензовоз на базе «Урала», причем груженый. Те же маневры, а Вождю все нипочем! Стоит себе и держит!!! Потрясающее по своей силе зрелище! Вождь мирового пролетариата на толстенной веревке держит ревущий бензовоз! И что характерно, нет ни одного руководителя, как вымерли все. Только шофер из тыловских матросов. Ничего не получилось у «Урала», и надорвавшись, он уехал. Изваяние замотали белыми разовыми простынями. На ужин в столовую бегом бежали мимо этого памятника. Все кончилось ночью, почти как у Галича: «Вот шарахнули запал, применили санкцию...» Часа в три ночи прогремел мощный взрыв, и монумента не стало. Недели две еще потом торчал, как гнилой зуб, обломок пьедестала, потом его, кажется, нарастили, что-то присобачили туда патриотическое, работы все того же Рафаэля, по низу дали цветочки и велели забыть.
Что все и сделали. Иногда думается, что во времена оные, во времена того же Галича, стоять нашему Начпо по пояс в асфальте вместо этого памятника, но ничего не произошло. Помутил он еще немного воду в нашем омуте, повеселил нас своими байками и слинял, куда-то на повышение. Что взять с него, он же с чистыми мыслями и светлыми помыслами.

* Пароход - атомная подводная лодка с паротурбинной двигательной установкой и ядерным реактором.
** Начальник политического отдела.
*** Самый главный замполит на флоте.
**** Очень толстый трос, которым привязывают подводные лодки к причалам.

Брага

Знаете, что сказал про атомных подводников великий русский поэт Некрасов в своей знаменитой поэме «Кому на Руси жить хорошо»? Нет ? - «...он до смерти работает, до полусмерти пьет...!»
Работать иногда приходилось действительно до смерти, особенно доставалась механикам в период доковых осмотров, и в соответствии с вышесказанным бывали случаи пития до полусмерти, хотя скорее не до полусмерти, а до потери сознания, не то чтобы человек отрубался и терял сознание, а именно потеря сознания, когда не ведаешь, что творишь.
Наш механик, о нем я уже упоминал, был, как раз из таких, которые до смерти работают. А вот по части пития ему не было равных, потому что когда получали шило, Дядя Миша уходил на пятидневку, то есть пил пять дней без просыпу, что он при этом ел, ходил ли в сортир или вообще осуществлял какие-нибудь человеческие деяния, неизвестно. Через пять дней, мрачный, он выползал из своей каюты и начинал трудиться, что называется, до смерти, и при этом не давал роздыху всем своим подчиненным.
И вот в один из таких доковых осмотров в Полярном, Дядя Миша ушел на очередную пятидневку.
Стояли мы в доке рядом со стратегом* и жили на плавказарме, соседствуя с его экипажем.
Офицеры там были нормальные люди, командир тоже хороший мужик, показался при постановке в док и сразу слинял по своим командирским делам, только его и видели.
А вот зам у них был редкая скотина, он следил не только за своим экипажем, но и за всеми, кто попадал в его поле зрения, даже если это был заводской работяга. Речь идет, естественно, об употреблении спиртного. И только он кого-нибудь засекал, летел пулей в политотдел и стучал, стучал, стучал неутомимо.
У нас в это время был молодой командир с демократическими замашками, любил оригинальные публичные выступления перед экипажем, легкие братания, придерживался старых офицерских традиций, ну там, по имени-отчеству, товарищеские офицерские ужины и тому подобное. И как-то раз матросики сварганили брагу, самую настоящую, из дрожжей и чернослива, целый сорокалитровый бидон, но выпить не успели, бидон был найден командиром и изъят. Перед строем было совершено ритуальное действо с наказанием виновных - лишили их сладкого. Потом были собраны господа офицеры на экзекуцию, на которой было сказано, сказано для красного словца: «Вот пусть офицеры попробуют, какую дрянь пьют их матросы».
Брагу помощник командира уволок в свою каюту, так как бидон являлся корабельным имуществом и разбазаривать его было нельзя. Сама жижа осталась в бидоне, не выливать же, вдруг пригодиться.
Конечно же пригодилась, и надо сказать, совсем неплохая была бражка, но все имеет свой конец, и бражка закончилась как раз в канун Дяди Мишиной пятидневки.
Вот как-то собираемся мы навестить питейные заведения города Полярного, «дернуть по ниточке», как говаривали мы в те времена, оделись уже и ждем помощника у него в каюте. Как вдруг раскрывается дверь и мы видим соседского зама с совершенно безумным выражением лица, а рядом нашего Дядю Мишу в состоянии тяжеленного пятидневного похмелья. Дядя Миша что-то мычит и из мычания его вырисовывается фраза. «Щас будет тебе нитка. Вот матросы сварили, а командир приказал офицерам выпить. Не шило, конечно, но вполне нормальная брага».
При этом лезет в шкаф, где стоял этот злополучный бидон и набирает полную кружку пахнущей сивухой жижи. Протягивает ее соседскому заму все с теми же комментариями, что, мол, матросы сварили, а командир приказал офицерам выпить.
Надо ли говорить, что мы просто обалдели. В руках у соседского зама китель и белая тряпочка на подворотничек. И сразу стало все ясно. Сосед искал нитку, просто нитку, он хотел быть красивым, с чистым подворотничком и сунулся в каюту к Дяде Мише. А у того как раз был последний день, и он уже пытался возвратиться в реальный мир, но так как алкоголь бурлил еще вовсю, то он не понял сути проблемы, скорее, понял ее по-своему в соответствии с тем состоянием души и организма, в котором он пребывал на тот момент. Надо было видеть лицо этого зама. Удивление и восторг! Это же надо! Матросы варят для офицеров брагу, а командир приказывает ее этим бедным офицерам пить! И стоит ли говорить, что рванул он в политотдел, как был, без подворотничка и даже шинель не стал надевать. Как отдувался в политотделе наш командир, никому неизвестно, правда, последствий мы никаких не ощутили, понял очевидно, свою промашку, что можно говорить, а что нельзя. Ну а Дядя Миша нормально вышел с пятидневки и начал до смерти работать, как и положено командиру БЧ-5 во время докового осмотра.

*Атомная подводная лодка, вооруженная баллистическими ракетами.

Вареный шампусик.

Что может быть лучше неспешной дружеской беседы под рюмочку или под бокальчик чего-нибудь, а лучше шампанского? Был у нас такой период, когда еще не боролись с пьянством, период шампанского - шампусика.
Кто из северян не знает Полярного - «Палермо» это совершенно особенный город, колыбель Северного флота, со своим укладом и традициями.
Наши пароходы стояли там в доковых осмотрах и ремонтах, и можно сказать, мы отдыхали там душой и телом и в прямом и в переносном смысле. Замечательный город Палермо.
Так вот, период шампусика пришелся как раз на Полярный.
А не послать ли нам за шампусиком? Возникает у кого-то светлая мысль. И тут же снаряжается гонец из младших офицеров, и естественно, на все...
Вспоминается совершенно замечательное по своему идиотизму военное, по-другому и не назовешь, выражение, звучавшее еще в курсантские годы. Когда курсанта, не справившегося с количеством выпитого, выводили перед строем факультета или всего училища - это зависело от количества выпитого и качества безобразий, сотворенных после пития, и начинали драть.
Драл, как правило, или заместитель начальника факультета по строевой части или начальник строевого отдела училища, если экзекуция происходила в масштабе училища.
Так что же за выражение? А вот оно: «Привел себя в нетрезвое состояние путем употребления спиртных напитков...». Ну что за прелесть! Так и хочется добавить: «Через пищевод». До сих пор не пойму, как еще можно привести себя в это самое состояние, каким еще путем?
Ну ладно, увлекся. Итак...
Был у нас очередной зам, «академик» с высшим замовским образованием и звали его Шампусик. Почему? Да потому что у него был нюх на этот благородный напиток. Можно было разливать шило в соседней каюте или другое какое пойло, он на это не реагировал, но стоило только взять в руки бутылку с шампанским, то он сразу же тут как тут. «О! Шампусик пьете! А зама не позвали». И обида такая в тоне... Ну как тут не налить?
И вот однажды нудным зимним вечером в Полярном, сидим мы в каюте и пытаемся «привести себя в нетрезвое состояние путем употребления» «Шилевича», если кто забыл - спирта.
Народу много, шила мало, настроение никакое, на шампанское давно денег нет.
Как правило, компания составлялась соответственно занимаемым должностям. Командиры боевых частей и дивизионов в своем кругу. Командиры групп в своем, ну и группа командования, соответственно, сами по себе.
В те времена был у нас механиком некий Дядя Миша, очень серьезный и солидный мужчина, о нем будет отдельный рассказ - он это заслужил. Выпить он умел и любил, а с нами ему вроде бы не по чину, или, как говаривали тогда - не по окладу. Молоды мы были для него, хотя и командиры БЧ. А в одиночку скучно, вот он и сошелся с новым замом Шампусиком на эту тему, тому как раз недавно дали капитана 2 ранга, и оба они в одном звании.
Каюта наша располагалась по соседству с замовской, через стенку. Дядя Миша и зам расположились там отдыхать. Знаете, как бывает, когда к соседям за стеной пришли гости? Сначала все тихо и мирно, потом появляется шумок, который становится все громче, музыка усиливается и все такое. Раскручивается гулянка, набирает обороты.
Так и в нашем случае. Сидят ребята - кайфуют. А у нас алкоголий кончился, идти просить у старших как-то не принято, так что сидим и слушаем, что творится на празднике жизни, на котором мы чужие. Веселье в соседней каюте разгорается, голоса все громче, стулья двигаются, взрывы хохота, их хоть и двое, но мужики оба здоровенные. Все идет по намеченному плану, по обычному сценарию. Мы уже начали собираться спать, как вдруг за стеной дикий грохот и дикий нечеловеческий вопль с матом! Мы все встрепенулись - подрались они там, что ли?
Ну, все в соседнюю каюту, а там такая картина...
На столе все перевернуто, стоит столбом, вытаращив глаза, Дядя Миша, напротив него за столом в голубой кальсонной паре с начесом, неестественно выгнувшись, стоит Шампусик и орет благим матом.
А произошло, оказывается, вот что. У зама на табуретке в углу стоял здоровенный сейф, а на нем двух- или трехлитровый кипятильник с лодки, в котором был, естественно, кипяток. Они, очевидно, решили чайку попить после Шилевича. И все шло заведенным порядком, Дядя Миша что-то рассказывал, Шампусик слушал или наоборот, какая, впрочем, разница, и при этом раскачивался на стуле, на двух ножках, и стул в свою очередь стукался о сейф спинкой, и достукался до того, что кипятильник, который стоял на этом сейфе, подкрался к краю и свалился на замову спину. А белье-то байковое, кипяток по спине и ниже, там, где продолжение мозговой извилины - боль дикая!
Послали за доктором, но его у нас и в рабочее время всегда найти было трудно, а тут воскресный вечер, почти ночь. Позвонили из рубки дежурного по дивизиону в госпиталь и вызвали скорую. Минут через сорок приехали «помощники смерти».
Сгружали Шампусика вниз на носилках со спущенными кальсонами, обваренным задом наружу. Присутствовали почти все офицеры и мичмана, которые были в это время на базе. Все было очень серьезно, почти прощание с телом. Дядя Миша друга не провожал, так как несмотря на свой внушительный вид, по природе был бздиловатым и остался заметать следы разврата в каюте.
Среди провожающих я был самым старшим по званию и по должности из оставшихся в строю старших офицеров, и поэтому Шампусик обратился ко мне:
- Наверное, понадобится спирт - ожоги же спиртом протирают, а в госпитале, наверняка, его нет, ты уж добудь грамм сто, ладно? И передай.
- Есть - говорю, - Утром сделаю.
Когда Шампусика увезли, как-то сразу автоматически возникло прозвище «Вареный», кто его ляпнул, неведомо. Но Шапусиком зама звать перестали.
Рано утром звонок по городскому телефону. Приходит дежурный по команде и вызывает меня, делать нечего, одеваюсь, а время еще семи нет, иду вниз.
И слышу: «Викторыч, привет! Ну, как я и говорил, нет у них тут ни черта никакого шила. Пришли с кем-нибудь литрушечку - протирать ожоги надо, и закусить что-нибудь у интенданта возьми, хорошо, заранее благодарен».
Вот такая приключилась история со сменой прозвища путем употребления.