ГЛАВА 2

Учебка.

Учебка, как много в этом слове
Для сердца воина слилось...

Значение учебки, как таковой, до сих пор не оценено по достоинству. Все прогрессивное человечество спокойно живет, ест, пьет и ловит Бен-Ладена, совершенно не представляя себе какие глубокие процессы протекают там. Взять килограмм 70-80 сырой и дикой, с точки зрения армии, протоплазмы, морально подготовить политотделом, удалить ненужные вкрапления и примеси другим, особым отделом, расплавить и залить в форму, чтобы на выходе получить блестящую фигурку защитника Родины! Это вам не пивка бутылку дернуть. Такого могучего и хорошо отлаженного конвейера вы нигде не найдете! За несколько месяцев, из сугубо гражданского, свободолюбивого индивидуума, где-то даже пацифиста, склепать закаленную шестеренку военной машины! Это вам не вторую пивка накатить. Конечно, окончательная доводка шестеренки продолжается и после учебки, но основа-то куется именно там. Формат этого произведения не позволяет постичь весь масштаб происходящего, поэтому общую картину процесса переплавки я нарисую только несколькими скупыми мазками.
Перво-наперво, всю стаю учебной заставы разбивают на прайды, называемые отделениями, и дают вожака, более раннего года выпуска и с солидным пробегом, но малым износом. Как правило, сержанта. Это очень ответственная должность - вожак при дикой протоплазме должен от природы быть вылитым Макаренко. Мне достался педагог по фамилии Курданов. Человек военной закваски и большой любитель анекдотов про молдаван. Правда, про закваску я узнал позже, когда Курданыч, через год после дембеля, опять появился на своей заставе с погонами прапора и в должности старшины. Не прижился почему-то на гражданке, не нашел себя. А может, его молдаване достали анекдотами про Курданова. Кто знает...
Первым его подвигом на ниве просвещения, стало обучение нас пришиванию на форму всяких погонов-шевронов-петличек. Статистика проколотых и пришитых пальцев не велась, а потому в сводку боевых действий учебного пункта не попала. Зато впечатлений была масса. Особенно любовно рекомендовалось подшивать подворотничок, т.к. он оказался знаком отличия по годам службы. Чем шире и толще - тем уважаемее аксакал. Как только подворотничок достигал критической толщины, его обладателя увольняли в запас - чтобы не задохнулся.
Был еще старший сержант - старшина заставы, за глаза ласково называемый, Алымыч. Портянки, мыло, шмотки всяческие... Но за этими рутинными делами, он как-то незаметно, но очень глубоко, внедрил в наши головы одну из главных армейских мудростей, за что я ему до сих пор благодарен. Попробую ее озвучить.
Если ты не смог отвильнуть от призыва и примерил сапоги, то сразу становишься перед выбором - что для тебя будут эти года? Что потом ты будешь вспоминать? Как тебя, несчастного в армию замели и мучили два года? Или решишь, что все равно, раз уж попал, то надо свершить что-то путное и сделать так, чтобы эти годы не были вычеркнуты из жизни. Чтобы, вспоминая их, не было мучительно больно... И стыдно... Хотя бы перед самим собой... После осознания этой простой мысли, появляется какая-то цель в жизни, и многое становится проще и легче. И даже все армейские придур... пардон, оригинальности, выглядят не так удручающе - есть смысл их потерпеть. Главное - не пытаться их осмыслить.
Самым главным на нашей заставе был один чрезвычайно бодрый старлей. Когда я его первый раз увидел, он просто притоптывал от нетерпения поскорей научить нас чему-нибудь очень полезному в армии. Например, коллективному походу в туалет. Каждое утро начиналось с этого ритуала. Назывался ритуал - оправиться. Хорошо еще, что сам процесс оправления проходил не строем, и не по команде. И количество оправляемого никак не регламентировалось. Явно чья-то недоработка с уставом.
Кстати, термин «поход» здесь не очень уместен, т.к. на учебном пункте все обучаемые передвигаться должны были исключительно строем, и исключительно бегом. Выглядело это примерно так: - Застава! - все замирали, - Бегом! - все начинали топтаться на месте, изображая бег - Марш! - все общество плавно набирало скорость и устремлялось в указанном направлении. Офицерство оставалось на месте, а сержантство бухало сапогами следом, зорко следя за направлением.
После оправки наступала пора готовить свое бренное тело к защите страны. Начиналась зарядка. Скучно не было. Шесть километров бега для окончательного пробуждения организма, и разнообразные движения конечностями для того, чтобы хозяин этого организма не забывал, где находится. Лекарство от склероза было двух типов - Комплекс Вольных Упражнений N1 и N2. Вольностью, конечно, и не пахло, ни в первом, ни во втором случае. Смысловой нагрузкой - тоже. Но время проводили довольно весело, т.к. наш старлей оказался не только бодрым, но и спортивным. Он всегда разнообразил те комплексы. Любимое упражнение - приседания на одной ноге. Сам он мог этот фокус показать раз сорок, и очень удивлялся, почему все остальные не такие Акопяны.
Наконец попав в казарму, можно было передохнуть - секунд за несколько прибрать свою койку. Процесс этот был сугубо коллективный и требовал от всех участвующих слаженности оркестра ГосТелеРадио. Поминутно поминая молдаван, дирижером был, конечно, Курданыч. Постепенно все койки становились неуютно прямоугольными, подушки кирпичеобразными, а по равнению полосок на одеялах можно было проверять нивелиры и теодолиты. Оставалось только смыть трудовой пот с лица. Под водой, температура которой, навела бы тоску и на белого медведя. Заодно и напиться от души - сразу по прибытии с зарядки, у бачка с водой ставился бдительный часовой, никого к роднику не допускавший.
Все, можно было, потоптавшись на месте, бежать на завтрак.
Столовая впечатляла размерами. И изысканностью меблировки. Всех рассаживали по десять молодых, голодных гурманов за один длинный стол, давали котел с калориями и не трогали минут десять. И так три раза в день.
Отдельно о пропитании. Никто голодным не был. Если бы мне, на гражданке, сказали бы, что я смогу столько слопать, то я вряд ли бы поверил. Что совсем не мешало, при каждой возможности, наведываться в чепок. Наверно, выращивание доблестного защитника Родины, внутри себя, требует дополнительных энергетических затрат. Потому как, не смотря на количество поедаемого, никто из нас не толстел. И с чего бы это?
В меню, меня поразили две вещи. Во-первых, - полное отсутствие соли в еде. Это компенсировалось наличием целой миски красного перца на каждом столе. На кулинарные навороты это походило мало. Значит, был какой-то потаенный смысл, полностью скрытый от едоков. Для меня он скрыт он и сейчас. Наверно, так выгоняли гражданские шлаки с военного организма. Во-вторых, - напиток на завтрак. Готовили его по старинному армейскому рецепту. В кипящую воду клали цикорий и сгущенку (оказалось - положено по заполярному рациону), называли полученную сладкую, коричневую жижу - «кофе», и подавали посетителям нашего кабачка. Ну, а на всякие мелочи вроде, компот - отдельно, сахар к нему - отдельно, или горошины «Гексавита» в тарелке с маслом, никто внимания не обращал. Быстро привыкли.
Очень приятно вспоминается стрельбище. Помню, когда первый раз нас туда пригнали, именно пригнали, еще не доверяя оружие, то решили сначала показать, что и как стреляет. Первым номером выступал БТР-60. Их в отряде было целых четыре. Называлось это танковым (?) взводом. Весело рыча одним мотором, и чадя и покашливая другим, эта зверюга выкатилась на позицию. Повертела башней, покачала вверх-вниз стволами и наконец-то прицелилась. Пальнула из ПКТ трассерами, типа смотри народ, куда я щас главным колибром вдарю. Прозвучал одинокий выстрел. Очереди почему-то не было. Стоим, ждем. Вторая попытка - тот же эффект. Задрали стволы - сразу стали слышны тяжелые удары по железу. Так и продолжалось, попытка - удары, удары - попытка. Спас представление капрал со стрельбища, взял ПКС и с одного цинка разложил на щебенку кубик кирпичей. Даем стране мы кирпича, мелкого но до... Интересно, кем он был на гражданке? Если шахтером, то энергетический кризис стране явно не грозил.
Со временем, стрельбище стало домом родным. Прибежали-постреляли-убежали. Аборигенам со стрельбища это, конечно, напоминало День Кавалерии. В том смысле, что насрали-ускакали. Приходилось их как-то развлекать для компенсации. Никогда не забуду, как один клоун пальнул холостым другому по ватным штанам, когда тот наклонился. Думал, что горящая пластмасса не пробьет штаны. Заблуждался, однако...
Оказывается, весь служивший, без звездочек на погонах, народ делился на две категории, бакланов и пингвинов. Соответственно, весенних и осенних, по призыву. Почему бакланы, - фазан их знает, а вот почему пингвины, я сразу понял, первый раз попав на тумбочку. То есть, не участвуя в построении на улице. Поза построившихся называлась - «заполярная строевая стойка». Человек слегка наклонялся вперед, отклячивая сидалище, и имея руки свободно свисающими с соответствующих плеч. Цель позиции - как можно меньше касаться телом холодной формы. Со стороны и в самом деле - стая пингвинов, робко прячет тела мощные от стужи...
Стужа. Заполярье, едренть! Отдельная статья воспоминаний. Когда над головой первый раз включили Северное Сияние, весь народ, разинув рот и полностью игнорируя происходящие на земле события, наслаждался фейерверком. Только Алымыч стоял и ухмылялся с оттенком легкой, философской грусти. Он-то знал, что это значило. Всего лишь небольшое похолодание назавтра. Градусей эдак... плотно за 30 С, в минус понятно. Для тех мест совсем не холодно. Жаль только, что мы все были не из тех мест, потому как иней на жизнерадостном лице выглядел не много не привычно. С тех пор всполохи на небе ничего кроме матов в душе не вызывали... Но красиво, едренть...
Политзанятия. Вот где кладезь жизненной премудрости и не незабываемого опыта лицемерия. Ну, где еще вы научитесь спать с открытыми глазами? Хотя крепко подозреваю, что замполит действительно верил в то, что излагал. Украдкой зевая, мы не возражали. Посидеть в тепле и послушать, как читает заклинания и молитвы, наш политический шаман, было истинным отдыхом. Особенно после обеда. Только бы служитель культа вопросы задавать не начал, а то всю нирвану изгадит. В конце концов, прав классик, мусульмане творят намаз пять раз в день, а мы - всего два раза в неделю. Терпимо. Главное - мозги не подключать, а то закипят.
Совсем забыл упомянуть, наша застава была не просто учебной - она была заставой связи. Ну, а связь... То что это мафия покруче сицилийской, я начал понимать как раз на учебке. Последующие впечатления только усугубили это мнение. И гордость за причастность к «войсковой интеллигенции» постепенно проникала в душу. А проникнув, осталась там навсегда.
Помимо всего прочего, учебный пункт являлся и Великим Стрелочником на жизненном пути солдата. Эдаким гигантским коммутатором, где каждому индивидууму полагается свое гнездышко, в любой момент, по велению-хотению отцов командиров, соединяемое с местом будущей службы или учебы. Сначала соединили тех, кто горел желанием пойти в школу капралов. Потом тех, кого порешили на углубленные курсы отправить. Оставшиеся разъехались по заставам, тихо радуясь окончанию процесса переплавки, - застава после учебки выглядела почти санаторием. Я как раз поехал на курсы, обратно в Питер, где в перерывах между нарядами по кухне получил специальность механика НЧ-ВЧ связи. Трясясь в поезде обратно в часть, мне стало понятно, что все предыдущие, не самые легкие месяцы - это только прелюдия. Начиналась служба... Фигня - война, главное - маневры! Прорвемся!

Прочитал сейчас историю Бати про солдата, снятого с караула и про знание устава. Был у меня случай, году где-то в 1990.
Служил я тогда в 26-м пзр, на станции Союк-Булак, Азербайждан, в должности начальника отделения вычтехники. Как-то зимой прихожу я с парка в казарму, промокший, продрогший, уставший. Посидел, отогрелся и попросил у начальника группы стандартный лист бумаги, на котором и написал рапорт примерно следующего содержания: мол, до призыва на военную службу я носил бороду, хотел бы носить её и сейчас, но, не желая нарушать требования уставов и советских законов, прошу разъяснить мне - имеется ли закон, запрещающий офицеру ношение бороды? Берёт у меня ротный моё творение, читает и глаза у него постепенно увеличиваются в диаметре. Я, говорит, тебе такого разъяснения дать не могу, пойду спрошу у комбата. Ну, у того кабинет в трех метрах, зайти не долго. Слышу рёв - ЧЕВО??? - потом доносится звук интенсивного листания устава. Потом тишина. А еще потом вижу я в окно, как комбат идет на вечернее совещание в штаб полка с моим рапортом...
Короче, рапорт, поданый мной начальнику группы, вернулся ко мне с резолюцией аж командира полка: мол, в "Красной звезде" было разъяснение, что в Советской Армии принято ношение усов - по срезу губы, а бакенбардов - по середину уха. Разрешение же на ношение бороды дает лично министр обороны.
Тут уж меня заело, взял я второй лист и пишу уже непосредственно полковнику Климову, мол, министр обороны может РАЗРЕШАТЬ ношение бороды хоть женщинам-военнослужащим, а я-то спрашивал о законе, запрещающем... Ответ был краток:
1) такого закона нет;
2) но я вам запрещаю.
Мораль сей истории в том, что НИ ОДИН ИЗ МОИХ НАЧАЛЬНИКОВ УСТАВ НЕ ЗНАЛ. Не знаю, как сейчас, а в ту пору там было четко написано: "Военнослужащий обязан ежедневно брить лицо" :-)

Да это ладно, а вот хотите действительно сложный вопрос - что разрешается часовому?...

Полковник Соболь. Очередная история.
Праздник в части. Неважно, какой. Как и положено, он начинается со смотра строя и песни. Была в нашей части одна-единственная аллея, по которой можно было пройтись строем и с песней. Заканчивалась она памятником кому-то. Перед ним стояло всё командование и принимало парад. После памятника алеея плавно заворачивала налево. Один взвод не успел спеть песню, и допел её уже на повороте. Командир в бешенстве вызвал к себе взводного, и сказал буквально следующее: - Учить л/с надо так, чтобы каждый солдат знал от какого дерева начинать песню, чтобы припев попадал в памятник!

Она

Из окна своего кабинета я оглядываю ровно треть этого города.
Он стоит на сопках, и каждый дом как на ладони.
В серой дымке мерцает мыс Чуркина. Меж сопок гуляет ветерок, и дома кланяются мне, как бы говоря, что сегодня, вот сегодня - точно!, все будет хорошо...

Вот три трубы вдалеке.

Одна из них слабо курится белым дымом...

А я встаю по утру, и мне так не хочется идти в свой кабинет, из которого виден этот город...

Кабинет на третьем этаже, но мое окно расположено прямо напротив маленького проулочка - рядом высоченный дом.

На расстоянии десяти метров от меня, утром, выезжают машины. Они выезжают безмолвно, презрительно поблескивая фарами в сторону моего третьего этажа...

А еще у меня появилась она...

Она выходит из этого красно-кирпичного дома, с ребенком.
Каждый день...
Ровно в половину десятого.
Мальчик что-то радостно кричит, выбегая из подъезда, а похожая на тень девушка, с небрежно подправленными за толстовязанную шапочку, обесцвеченными волосами, задумчиво достает из сумочки сигареты и курит....курит... Она курит одну сигарету за другой...
Иногда она, устало, говорит ребенку - «Сына, не балуйся...», и, тогда, сын подбегает к матери, молча обнимает ее и опять убегает...

Все повторяется...Повторяется изо дня в день...

Девушка отходит в дверной проем, и я вижу, как сотрясаются ее плечи.
Они сотрясаются совершенно беззвучно и совершенно незаметно для остальных. Только не для меня.
Я от нее всего в десяти метрах...
Я не знаю, почему она плачет...
Я не знаю, почему она одна...

Один раз я позвал ее:
- Эй...
Она не обиделась на это «эй»...
Грустно улыбнулась мне, позвала сына, и они ушли...

И опять передо мной замерзший и серый город.
И только пустой дверной проем, зябкий и темный...