Записки о сумасшедшем
Подполковник Мельников сошел с ума. Событие, конечно, прискорбное, но обыденное. Бывает. Даже с подполковниками. Доподлинную причину помешательства установить не удалось, хотя некоторые странности за Мельниковым замечали и раньше. Почему-то он очень боялся быть отравленным, для профилактики регулярно полоскал рот уксусом и никогда не ел и не пил ничего холодного. Однажды он заявился в ТЭЧ, разделся до пояса и попросил техников погреть ему спину паяльной лампой, так как, дескать, ощущает в организме признаки отравления. Личный состав в ужасе разбежался. Поскольку странного народа в армии хоть отбавляй, с Мельниковым не связывались, надеясь на то, что его куда-нибудь переведут или сам уволится. Не тут-то было.
Однажды на партийном собрании Мельников попросил слова. Вышел на трибуну, как всегда идеально выбритый, в наглаженном мундире, дождался тишины и произнес краткую речь. Из нее присутствующие, в частности, узнали, что все они являются сексуальными собаками и гнусными извращенцами, которые постепенно выжигают у него, Мельникова, половые органы путем точного наведения на окна его квартиры антенн радиолокационной системы посадки, а также регулярно предпринимают попытки отравления парами свинца с помощью электропаяльников.
Командир содрогнулся. Присутствующие тоже. Под предлогом врачебно-летной комиссии Мельникова отвезли в госпиталь. Осмотрев пациента, начальник психиатрического отделения радостно потер руки и заявил:
- Наш клиент! Оставляйте!
Через месяц Мельникова уволили из Красной Армии вчистую, однако, в психушку не посадили, посчитав его психом неопасным.
Однако в сорванной башне подполковника что-то намертво заклинило, и он напрочь отказался считать себя пенсионером. Каждое утро, одетый строго по форме, он прибывал на развод, пенсию получать категорически отказывался и настойчиво стремился принять участие в жизни парторганизации части. И вот тут-то возникла проблема! За КПП Мельникова можно было не пускать, пенсию переводить на сберкнижку, а вот как снять его с партучета? Ни в одном руководящем документе не было написано, что делать, если коммунист сошел с ума. В ведомостях он числился задолжником по партвзносам, что в те годы считалось сродни измене Родине и парторг, каждый раз, страдая от неловкости, объяснялся в высоких штабах. Однако, как помочь горю, не знал никто.
Между тем, Мельников начал писать жалобы. Странные по форме и жуткие по содержанию, они разлетались по всем руководящим партийным органам, вплоть до Комитета Партийного контроля при ЦК. О своих проблемах с головой Мельников в письмах тактично умалчивал.
Наконец, чтобы разобраться на месте, из Москвы прибыл контр-адмирал из военного отдела ЦК. Собрали парткомиссию. Адмирал, строго соблюдая флотские традиции, произнес краткую вступительную речь, в которой цензурными были только предлоги и знаки препинания. Смысл ее можно было передать тезисом: 'Какого х#я?!'
Измученный постоянными проверками парторг сначала пытался объяснить ситуацию во всей ее сложности и противоречивости, однако флотоводец и слушать ничего не хотел.
Наконец парторг не выдержал и заорал:
- Х#й с ним! Одним сумасшедшим в партии больше будет! Давайте тогда создадим первичную парторганизацию в дурдоме и поставим его в ней на учет! Пусть там на собраниях хоть левой ногой голосует!
Наступила мрачная тишина. Адмирал молча собрал свои бумаги, поднялся и направился к двери. Уже выходя, оглянулся и приказал:
- Поставить психа на партучет по месту жительства. При ЖЭКе! Пусть теперь они с ним разъе#ываются!

Родная речь
После окончания училища старший лейтенант Спицин попал в Южную группу войск, в Венгрию. Поскольку вероятный противник был, что называется, под носом, службу тащить приходилось по-настоящему, да и вообще, Спицин был парнем добросовестным, втайне мечтал дослужиться до майора и в общагу приходил только ночевать.
Контакты с местным населением не поощрялись, да и особой необходимости в них не было. По-мадьярски Спицын, как и положено нормальному советскому офицеру, не знал ни слова, а стимула изучать язык у него не было, так как единственное чувство, которое вызывали у него местные женщины, была оторопь. Ну, и еще Дракула почему-то вспоминался, хотя Влад Цепеш, как известно, был мужчиной и проживал в соседней Румынии. Так что, в течение года или полутора лет старший техник Спицин перемещался исключительно по маршруту аэродром - столовая - общежитие, честно заработанные форинты укрепляли надежду на покупку в Союзе автомобиля: как вдруг все изменилось.
Началось с того, что разбился один из полковых Су-7Б. Точнее, не разбился, а столкнулся с землей, а еще точнее - с болотом. Летчик сумел катапультироваться, а самолет ухнул в недра местной Гримпенской трясины. 'Сушку' решили не доставать, но кое-какая аппаратура с самолета в жадные, загребущие лапы разведки вероятного противника все-таки попасть была не должна.
Для археологических раскопок отрядили целую команду, старшим которой по честному офицерскому жребию выпало быть, естественно, Спицину.
Через 15 минут после начала работ стало ясно, что приехали зря. Достать самолет из болота не удалось бы и взводу Дуремаров, не говоря о дохляках из ЦРУ. Да и не стали бы они нырять в вонючую, взбаламученную грязь за аппаратурой с Су-7Б...
Стоило только вычерпать из ямы часть жижи, как она с довольным чавканьем возвращалась обратно. Со стороны это выглядело так, как будто ненормальные русские решили перемешать болото. Осознав убыточность идеи, работы решили прекратить. Кое-как отмывшись в том же болоте, голодные и злые солдаты погрузились в 'Урал'.
Дорога в гарнизон проходило через мадьярское село, в котором играли свадьбу. Машину остановили и жестами объяснили, что за здоровье жениха и невесты следует выпить и закусить. Спицин впал в тяжкое раздумье. С одной стороны, молодой организм требовал своего и при виде накрытых столов начал подавать недвусмысленные сигналы, но, с другой стороны, возможны провокации и куда девать пистолет?! 'Если пьянку невозможно предотвратить, надо ее возглавить', - лицемерно подумал старлей и скомандовал: 'Из машины!'.
Измученные трезвым образом жизни и армейской пайкой, воины мгновенно утратили боеготовность. Сладенькие венгерские вина в течение получаса снесли башни у всех солдат. Спицин держался дольше. Впоследствии он смутно припоминал, что хозяин дома повел его осмотреть винный погреб. У каждой бочки, покрытой плесенью и пятнами селитры, он останавливался и предлагал попробовать 'маленький стаканчик'. До конца погреба не дошли.
Под утро хозяин вместе с гостями собрали русских гонведов, аккуратно уложили в кузов 'Урала'. Мадьяр сел за руль. У ворот КПП деликатно посигналил: 'Забирайте своих'...
Через две недели Спицина вызвали к начальнику штаба.
- Планируются большие учения с перебазированием. Передовая команда убывает на новый аэродром через неделю, но надо съездить, посмотреть как там, и вообще... Поедешь вот сюда, - начальник штаба ткнул карандашом в карту, - досюда вроде электричка местная ходит, а там - на автобусе, ну, или на попутке: Опыт общения с местным населением у тебя есть, - ухмыльнулся НШ, - езжай, алкоголик!
Спицин достал блокнот, наклонился над картой и содрогнулся. Простые, привычные русскому уху названия венгерских городов Секешфехервар, Ходмезевашархей и Терексентмиклош, взявшись за ручки, пустились перед его помутневшим взором в пляс.
Название конечного пункта Спицыну удалось перенести в блокнот с карты только с четвертого раза, о том, чтобы его запомнить, не было и речи:
Кое-как добравшись на местном поезде до промежуточной точки, старлей впал в мрачную задумчивость. Какой ему нужен автобус он, понятно, не знал, а если бы знал, не смог бы спросить, а если бы смог спросить - не понял бы ответа. Оставалось одно - голосовать.
Спицын вышел на пустынную утреннюю дорогу. О том, что с водителем придется тоже как-то объясняться, он старался не думать.
Внезапно он услышал до боли знакомый, можно сказать, родной звук. Из-за поворота вывернулся 'Урал' характерно-зеленого цвета. Подобно Робинзону Крузо, увидевшему на горизонте парус, Спицын заметался на обочине. Спасение пришло в лице пехотного подполковника.
- На аэродром? Садись!
Спицын привычно полез в кузов.
- Ты куда?! - удивился пехотинец, - у нас так не делается!
В кузов был отправлен солдат, водитель 'Урала', подполковник сел за руль, а Спицын, не привычный к таким церемониям, устроился на правом сидении.
На КПП к 'Уралу' подлетел наглаженный сержант:
- Товарищ подполковник, помощник дежурного по КПП сержант Кириллов!
- Проводишь старшего лейтенанта да авиационного КП. Знаешь, где это?
- Так точно!
Сержант без команды подхватил спицинский чемодан.
На чисто выметенной аллее, обсаженной аккуратно подстриженными кустами, встречные солдаты при виде старшего лейтенанта переходили на строевой шаг и четко по уставу приветствовали его; непривычный к такому строгому соблюдению правил воинской вежливости Спицын пугливо козырял в ответ. Когда у солдатской столовой ему отдал честь прапорщик, Спицын так растерялся, что не ответил на приветствие.
У забора из рваной колючки сержант остановился.
- Дальше мне, товарищ старший лейтенант, нельзя. А КП ваш - вон, его отсюда видно...
Раздвигая лопухи на основательно заросшей дорожке, Спицын подошел к КП. Полуметровой толщины стальная дверь, перекрывающая главную потерну, была задраена. Спицын поискал звонок и нажал кнопку. Ничего не произошло. 'Звонок не работает или нет никого' - подумал он. Приложив ухо к холодной стали, Спицын опять нажал кнопку звонка. Ничего. Внезапно замок оглушительно лязгнул. Спицын отскочил. 'Бублик' на двери закрутился, заскрипели петли. На пороге показался авиационный майор с перекошенной ото сна физиономией. На мятой рубашке с расстегнутым воротом болтался галстук, резинка которого была заправлена под погон.
Полуослепший от яркого дневного света, майор жмурился и крутил головой, как сова. Наконец, с явным напряжением он зафиксировал цель и перешел на режим сопровождения. Некоторое время он тупо рассматривал Спицына, наконец прокашлялся, сплюнул и хрипло спросил:
- Ну какого хуя ты трезвонишь? Я слышал и в первый раз: Кто такой? Чего надо-то?
- Слава богу, - подумал Спицын, - наконец-то свои...

Песнь о рабочей карте

Спросим себя: что для пехоты при подготовке и проведении учений является самым главным и сами же ответим: Рабочая карта командира! Нет, конечно, я не спорю, есть и другие существенные элементы: очень важно, например, чтобы растяжки у палаток были строго параллельны, опять же - дерновка дорожек: биркование: все это важно и полезно, но карта! Нет, не так: Карта! Даже - КАРТА !
Рабочая карта командира есть альфа и омега боевой работы штаба, особенно, в период проведения учений. Хорошо и красиво отрисованная карта - это 50% успеха учений. Еще 25% кладем на то, чтобы руководитель учений сумел ее прочитать, разобраться в нарисованном и уяснить, а кто, собственно, победит-то? Ну, а маневрирование войск, всякая там стрельба это так: оставшиеся проценты, брызги:
В начале 80-х годов теперь уже прошлого века высокие штабы почему-то решили, что в крупных учениях должны принимать участие не только строевые части, но и всякие учреждения Вооруженных Сил, вроде ВУЗов, приемок и бог знает еще чего. Последствия этой странной идеи мне довелось испытать на своей, так сказать, шкуре.
В тот год генералы выкопали учебный томагавк летом, и на нашу контору свалился нежданный подарок в виде разнарядки на учения.
Престарелые полковники, которые давно забыли, что они, в сущности, еще военные, с кряхтением полезли на антресоли. Оттуда были извлечены тревожные чемоданы, полевые сумки, плащ-накидки, курвиметры и другие странные предметы.
Бриджи, которые в авиации называли 'кривыми штанами', в отличие от брюк навыпуск, которые именовались 'штанами об землю', почему-то оказались тотально малы, хромовые сапоги ссохлись и больше напоминали любимое пыточное орудие испанской инквизиции, умение нашивать подворотнички оказалось начисто утрачено:
- Скажите, коллега, а 'повседневная для строя' - это как?
- Видите ли, батенька, боюсь ошибиться, но выше пояса, как у вас, а ниже пояса: э-э-э, ну, как у того молодого человека: , ну да, дежурного по факультету: гм:, правильно:
- А полевая - это тогда как?!
На следующее утро раздолбанный ЛАЗ высадил десант избранных представителей военной науки в районе проведения учений.
Построились. Дежурный генерал, оглядев прибывшее воинство, которое, наподобие военнопленных, почему-то полезло в строй с вещами, ухмыльнулся и скомандовал:
- Товарищи офицеры! Поздравляю вас с прибытием в район учений! Задача на сегодня - максимально отдохнуть!
И пошлО! Каждый день в отсутствии боевых задач лучшие представители военной авиационной науки неумело напивались, стремительно теряя человеческий облик. В свою очередь, представители строевых частей абсолютно не представляли себе, где и каким образом использовать специалистов по теории эксплуатации авиационной техники: Больше всех повезло секретарю партбюро. Он где-то умудрился стащить красную папку с тисненой надписью 'На доклад командующему'. С этой папкой он бессистемно бродил по гарнизону, периодически хмуро поправляя очки и неодобрительно посматривая на окружающих. В столовой он клал эту папку на стол и обедал в одиночестве. Пару раз, правда, к нему подсаживался местный контрик, бледный от собственной отваги. В папке у хитрейшего из хитрейших лежали авторучка, сигареты 'Ява' и запасные очки, как главные орудия политработника.
Наконец, в районе полуночи в нашу палатку влетел порученец и заполошно заорал:
- Товарищи офицеры! Срочно на ЗКП!
На ЗКП нас уже ждал знакомый генерал.
- Поступила вводная! Нужно срочно рассчитать и нанести на карту зоны подавления ЗРК противника! Исходные данные получите у начальника разведки!
С трудом прогоняя непривычное чувство похмелья, полковники взялись за дело.
И вот - карта. Громадная, длиной в несколько метров искусно нарисованная карта учений. Карта еще лежит на полу на особом помосте, специально обученный прапорщик наносит на нее последние штрихи. Лицо у него вдохновенное, как у Микеланджело, завершающего роспись Сикстинской капеллы.
Самый смелый из нас с фломастером приближается к карте, чтобы нанести так называемые 'яйца', т.е., зоны подавления.
- Стой, б#я, куда?!
- Так зоны подавления нанести:
- Карту помнешь!!!
- А как же:
- Стой, тебе говорю! Хамракуллов! Гусев! Ко мне!
Из темных глубин ЗКП выскакивают 2 бойца со строительными носилками. Ручки у носилок непривычно длинные. Прапорщик, подобно турецкому султану, усаживается в носилки, а бойцы искусно имитируют каретку плоттера, перенося его над картой.
- Ну, - снисходительно вопрошает прапор, - где вам зону нарисовать?

Взгляд с другой стороны
Из всех воспоминаний о годах учебы для бывшего студента важнейшим является воспоминание о военных сборах. У тех, кто постарше, была еще 'картошка' и 'яростный стройотряд'. Теперь тяжелые оборонительные бои на сельскохозяйственном фронте ведет армия, а коровники строят молдаване. Что остается бедному студенту? Только сборы...
Через три дня после дембеля тяготы и лишения воинской службы как-то забываются, и воспоминания под водочку в кругу друзей о 30 днях 'на войне' становятся, как писал Пушкин, 'одним из живейших наших наслаждений'.
Между тем, в войсках начала учебных сборов студентов ждут с чувством тяжелой обреченности: для студентов где-то надо достать форму, надо их, прожорливых, кормить, лечить больных и шлангующих, а, самое главное, уберечься, от студенческой любознательности. Появление студентов на аэродроме можно сравнить с набегом стаи бандерлогов на мирную индийскую деревню...
Студентам интересно все, но особенно их привлекают детали самолета, окрашенные красным цветом... Когда студент видит кран уборки шасси, боевую кнопку, или, оборони Господь, рычаг катапульты, глаза его загораются детским любопытством, а хватательный рефлекс практически необорим. Он запросто может сунуть палец в ствол пушки, заглянуть в раскрыв волновода радиоприцела, пощелкать автоматами защиты сети:
Страшен также студент в наряде. Хорошо проинструктированный часовой из числа студентов смертельно опасен. Когда в караул заступают студенты, самовольные отлучки солдат из части напрочь прекращаются, так как в темное время суток часовой в очках со стеклами - 5 беспощадно расстреливает все, что хоть чуть-чуть шевелится, причем со страху, как правило, попадает.
Как-то раз, студенты одного из московских ВУЗов в нашем гарнизоне заступили в наряд по кухне. Дежурный по столовой в доступной форме объяснил, что нужно почистить 6 мешков картошки и 2 мешка лука. Студенты взвыли:
- А машина для чистки картошки есть?!
- Есть,- гордо ответил прапорщик, - неисправная.
- Где?!
Через полчаса с помощью автомобильных ключей из 'копейки' прапора машина была полностью демонтирована и изучена, а еще через час в нее был загружен первый мешок картошки. Загудел мотор. Картофелины бодро терлись друг о друга, освобождаясь от кожуры.
Умиротворенный зрелищем слаженного студенческого труда, прапорщик потерял бдительность и отбыл по своим делам.
Между тем, студенты взялись за лук.
На втором десятке луковиц кто-то сквозь слезы спросил:
- А может, его, черта, тоже в машину?
- Бинго!!!
Картофелечистка удивленно взвыла, но взялась за дело.
Привлеченный странными звуками, дежурный по столовой заглянул на кухню. Лука больше не было. Вообще. Зато в изобилии имелась странная субстанция серо-зеленого цвета и с хамским запахом.
Через 10 минут искатели приключений в полном составе отбыли на гауптвахту.

23.11.01

Вызываю огонь на себя!

Посвящается А. Покровскому

Баржу отдали на расстрел.
Приговоренную поставили на якоря вблизи от берега в одном из полигонов Черноморского флота. Для предотвращения суицида несамоходного плавсредства, а проще говоря, чтоб сама не потонула, на баржу высадили десант из мичмана и двух матросов. Их задачи заключались в том, чтобы откачивать из трюма воду, отгонять от продовольствия наглых крыс, а по ночам зажигать на мачте огни.
Мичманец, внезапно оторванный от тягот и лишений воинской службы, быстро впал в алкогольную нирвану, матросы тактично помогали начальнику.
Каждый раз, когда с украинского аэродрома взлетал дальний бомбардировщик с противокорабельными ракетами на борту, в рубке баржи начинала хрипло орать рация. Матросы собирали в шлюпку постельные принадлежности, посуду, рацию, бережно укладывали на одеяло начальство и гребли на берег. После окончания стрельб возвращались, так как поразить цель никому не удавалось. Шло лето 198... года.
В первый раз Ту -22 подполковника Стаценко вернулся на аэродром, столкнувшись с грозовым фронтом, который мистически возник прямо по курсу. Убедившись в том, что обойти его не получится, командир цинично обругал начальника 'метео' и начал разворот.
Во второй раз выполнению учебно-боевой задачи помешал президент маленькой, но предельно гордой африканской республики. Возвращаясь к родным баобабам, он не смог вовремя вырваться из прощальных объятий Леонида Ильича. Вылет, натурально, задержали и, чтобы расчистить коридор литерному борту, которые, как известно, по трассам не ходят, отдали команду: 'Все на земле!' Пришлось возвращаться.
Наконец, обозленные оружейники сказали, что если экипаж в третий раз привезет обратно проклятую ракету, то разоружать самолет он (экипаж) будет самостоятельно, рискуя их (экипажа) собственными задницами.
Обычно по понедельникам в ВВС полетов не бывает, и опытный мичман объявил себе увольнение на берег, куда и отправился на единственной шлюпке.
Через час после его отъезда по рации на баржу пришло сообщение, что взлетел борт и будут боевые стрельбы. Посовещавшись, матросы решили, что: а) мичман сказал, что полетов не будет; б) все равно не долетят, а если долетят, то не попадут; в) поскольку все равно шлюпки нет, то и х#й с ним...
Между тем, ракетоносец вышел в зону пуска, уверенно 'захватил' цель и нанес снайперский удар.
Баржа содрогнулась от мощного удара, на американский манер сказала:
'Уп -с -с -с...' и начала осаживаться на корму.
Когда перепуганные и мокрые матросы вылезли из воды, из - за поворота показался мичман. На багажнике его велосипеда весело позвякивал вещмешок.
Остекленевшим взором он оглядел несостоявшихся ихтиандров, морскую гладь, из которой одиноко торчала мачта, пляж, вещмешок, велосипед и произнес:
- Б#я, теперь матрасы х#й просушишь...

4.11.2001