По имени Чмырь

Нет, дураком он, пожалуй, не был. Как и другие солдаты, он азартно рубился в волейбол, с удовольствием смотрел единственное тогдашнее эротическое шоу 'Аэробика' и всячески старался уклониться от занятий по марксистско-ленинской подготовке. А вот был ли он умным? Нет, скорее, чудным, даже чудноватым: И фамилия у него была подходящая - Чмырь.
Знаете, как отличить хорошего солдата от плохого? Ах, не знаете? Легко. Дайте солдату выполнить неполную разборку автомата 'на время'. Если он самостоятельно сумел разобрать и, тем более, собрать автомат, ничего не потерял и ничего не сломал, у него есть шанс. Может быть, он даже станет сержантом. Но если при попытке достать пенал с принадлежностями у воина застревает палец в прикладе, жди беды.
У нашего героя палец застревал в десяти случаях из десяти. Пару раз даже пришлось отвинчивать накладку на прикладе, хотя обозленный старшина предлагал куда более радикальные меры.
Родился и вырос Чмырь в какой-то глухой деревне, а службу в армии воспринял как дар судьбы.
Маленького роста, кривоногий, плешивый Чмырь сильно напоминал мелкого гоблина, если бы не громадные голубые глаза и совершенно детское выражение лица.
В армии Чмырю было интересно абсолютно все. Простой огнетушитель вызывал у него живой, неподдельный интерес. Чмырь его долго рассматривал, поворачивал, потряхивал. Наконец, обнаружив рычаг, Чмырь его с удовольствием нажимал, мгновенно покрываясь слоем пены. Любое техническое устройство, сложнее лома, вызывало у него приступ тихого восторга. Устройство немедленно подвергалось дотошному изучению со случайным, но неминуемым его разрушением.
Всему, что говорили офицеры, Чмырь верил истово и безоговорочно. Впрочем, верил он и прапорщикам и солдатам. Его никогда не разыгрывали, потому что это было неспортивно.
Любое дело, порученное Чмырю, было обречено на провал. 'Засланный казачок' обладал мистической способностью совершать невозможные ошибки, нанося боеготовности части максимальный урон.
Чмырь очень любил воду. Его слабостью был Енисей.
Енисеем у нас называли маленькую речушку, в которой солдаты мыли машины. Просто загоняли Урал или Краз на середину и мыли. Большей частью Енисей состоял из нефтепродуктов и старых покрышек, однако, мертвым водоемом он не был. В нем зародилась какая-то странная жизнь, в воде раскачивались черные водоросли, а в тени берегов прятались ротаны. Мы долго спорили об их метаболизме и пришли к выводу, что ротаны либо питаются бензином, смешанным с соляркой, либо жрут друг друга. Больше никакой органики в Енисее не водилось.
Как-то раз, вечно голодный Чмырь наловил на пустой крючок ротанов и решил их поджарить. Ротаны на сковородке так страшно шипели, пуская радужные бензиновые пузыри, что есть их никто не решился. Учуяв омерзительный запах, дежурный офицер приказал закопать опасную рыбу как можно глубже, а Чмырь до вечера драил сковородку песком.
***
В то воскресенье рота должна была ехать на экскурсию. Веселые, наглаженные солдаты давно сидели в автобусе. Не хватало Чмыря. Наконец, он появился, мокрый, запачканный тиной и водорослями и сильно похожий на грустного Дуремара, у которого Буратино увел из-под носа золотой ключик.
- Ты где был, убоище? - горько спросил ротный.
- Я думал, что построение на аэродроме:
- Ну?
- А там никого нет: Я обратно побежал и в Енисей упал:
- Все, - махнул рукой ротный. - Не знаю я, что с тобой делать. Завтра пойдем к командиру, как он скажет, так и будет. В казарму иди, а то еще и простудишься.
В понедельник ротный повел мрачного Чмыря к командиру, втайне надеясь, что его куда-нибудь переведут.
Однако попали он не в добрый час. Командир изучал свежеполученный приказ министра обороны.
'На основании приказа МО СССР ? 85/12/1 и в соответствии с директивой Генштаба ? Д 14 /267 считать утратившими силу пункты 2.11 и 5.2 вышеупомянутого приказа и изложить пункт 4.5.1 в следующей редакции:' - тупо повторял про себя командир, силясь вникнуть в хитросплетения военной мысли. Как всегда, документ был написан темным, путаным языком, изобиловал ссылками на какие-то другие приказы, а также разъяснения, исправления разъяснений и уточнения исправлений. Командир разложил руководящие документы на столе в тщетной надежде уловить хоть какие-то признаки смысла:
- Разрешите, товарищ полковник?
- Чего тебе? - хмуро отозвался командир, не поднимая головы.
- Да вот, у меня Чмырь совсем от рук отбился, не знаю, что с ним делать:
- А я-то причем?!- мгновенно обозлился командир, - не хочет служить, и хрен с ним, отведи за капонир да грохни!
Внезапно от двери послышался тяжелый удар. Командир поднял голову. Доверчивый Чмырь упал в обморок.

Интересное кино
Был у меня приятель - кинооператор. Настоящий кинооператор, ВГИК окончил, работал на 'Мосфильме'. Да что-то у него там не заладилось: то ли с режиссером концепциями стал меряться, то ли водку любил больше, чем положено творческому человеку, словом, пришлось ему уволиться. На несколько лет я его потерял из виду, а тут вдруг встретил в одном солидном военном учреждении. На радостях отправились в бар, и вот что он мне рассказал.
Сначала, когда с 'Мосфильма' я ушел, расстраивался сильно, пил недели две.: Потом как-то утром к зеркалу подхожу - батюшки светы! - чистый гоблин! Рожа кривая, небритая, глаз не видно, а на щеке - меня это больше всего убило - пуговица от подушки отпечаталась. Нет, думаю, хватит! Тем более, и деньги кончились. Надо работу искать. А что я умею? Только кино снимать, не грузчиком же в овощной магазин идти. Походил - походил, нет работы. На киностудии не берут, видать, в кадры звонок уже прошел, грузчиком, оказывается, тоже только по протекции можно устроиться. Совсем меня тоска заела, от запоя спасает только то, что денег нет. И тут в пивнушке с одним мужиком познакомился, он-то мне работу и предложил.
Работал он в конторе, которая занималась испытаниями всякой авиационной техники, и вот эти самые испытания, оказывается, тоже на пленку надо снимать. Ну, выбора у меня никакого не было, выпили еще по кружке, я репу для вида поморщил, да и согласился.
Сначала я там себя чувствовал дурак дураком. Ну, представь, подходит ко мне утром местный микробосс и говорит:
- Мы с вами, Владислав, будем сегодня снимать изделие Х-90 МД!!! - а сам мне в лицо заглядывает, восторг, значит, хочет увидеть, - так вы уж постарайтесь, голубчик, только чтобы роллероны обязательно было видно! Непременно, чтоб роллероны! А я стою и думаю про себя: какое оно, это Х-90: большое, в ангаре стоит, или наоборот, маленькое, на столе в лаборатории и не заметишь с первого раза, какие мне объективы-то брать? Да еще роллероны эти: Потом, конечно, привык. Даже нравиться стало. На 'Мосфильме' ведь как? Там что ни режиссер, то, непременно, гений. Один, помню, на съемках ни минуты спокойно посидеть не мог, все по павильону бегает - бегает, а потом вдруг себя за голову схватит, да как закричит: 'Боже! Как я гениален!'. Да.: А здесь - дело другое. План на день смотришь - а там: 'Изделие 065 - 2МР, вид сверху' или 'Изделие Стрела - 5. Вид со снятой крышкой'. Красота! И никакой тебе сверхзадачи, проникновения в образ и прочей дряни. Покойников и то трудней, наверное, снимать.
Но тут, уволился у нас оператор, который вел воздушные съемки, и начальство подъехало ко мне: дескать, давай, проходи медкомиссию, ты человек молодой, здоровый, будешь летать - и денег больше и пенсия раньше. Ладно, - говорю, - согласен, родни у меня нет, если что, считайте меня коммунистом. Посмотрели на меня, как на придурка, но, люди вежливые, ничего не сказали. Правда, в 'бегунке' у меня почему-то первым психиатр оказался, а не терапевт, но, может случайно:
И вот - первая командировка. Снимать нужно было дозаправку в воздухе. Прилетели на Украину, к 'дальникам'. Оказывается, есть такой город: Узин, я-то про него раньше и не знал.: Гарнизон у них хороший, гостиница там, столовая, все честь-по-чести. И тут майор из местных мне и говорит: 'Пойдемте, мол, с экипажем вас познакомлю'. Пошли. Сидят они в комнате предполетной подготовки, карты какие-то схемы кругом, на стенах плакаты 'Действия экипажа в особых случаях', а из-под самой большой карты роспись 'сочинки' выглядывает.
- Познакомьтесь, товарищи, это оператор из Москвы, Владислав Сергеевич, он с вами завтра на дозаправку полетит, прошу любить и жаловать. А мне пора!
Стали знакомиться. Сказать, что это были здоровые мужики, значит не сказать ничего. Я с моим ростом 1.80 ощущал себя недомерком. У них, помнится, еще присказка такая была: 'Я тебя что, в истребитель что ли заталкиваю?'. В истребитель никто из них точно бы не уместился.
Сидят они, меня разглядывают, а я перед ними стою. Ну, и чтобы неловкость сгладить, я им предлагаю, мол, заходите ко мне вечером в гостиницу, мы там за знакомство по чуть-чуть, или перед полетом нельзя? Они переглянулись а командир и спрашивает:
- А вы в первый раз летите?
- В первый:
- Не только можно, - серьезно так отвечает командир, - но и нужно, чтобы стресс снять, потому что полет у нас завтра будет не только трудный и где-то даже и опасный. Вечером мы к вам зайдем. А пока штурман вам поможет обмундирование подобрать, расскажет как парашютом пользоваться, ну, и вообще: Иваныч, обеспечь!
Пошли мы на склад АТИ. А я про себя думаю, сколько же мне водки брать, чтобы этих бегемотов-то напоить?
Вечером экипаж в полном составе прибыл в гостиницу. Трехлитровую банку спирта и закуску, правда, принесли с собой. Но и водка моя тоже не пропала.
Утром просыпаюсь и ощущаю в себе какое-то томление, переходящее в вялость в членах и сморщенность в организме. Доктор полковой на предполетной мне давление померил, головой покачал и кислородную маску сует: 'Подыши пока, полегче будет', а командиру и говорит: 'Вы бы ребята, все-таки полегче, без привычки ведь человек:'.
На Ту-95, понятно, для оператора место не предусмотрено, поэтому посадили меня на резиновый транспортер за пилотскими креслами. Я еще удивился, что это за штука? Оказалось, для аварийного покидания самолета. Надо по очереди ложиться на этот транспортер, а он подвозит к люку. Кстати, люк этот выходит в нишу для передней стойки шасси, так что при покидании шасси должно быть выпущено.
Взлетели. Тесно, неудобно, шумно очень, да еще мне возиться запретили, чтобы ненароком чего не нажать. Минут через десять у меня руки-ноги затекать стали, а тут еще тряска. На Ту-95 трясет не так, как, скажем, на вертолете. Там вибрация постоянная, а здесь она волнами гуляет от носа к хвосту, от хвоста к носу. И вот сидишь, а тебя периодически трясти начинает, как в лихорадке, потом проходит, потом опять:
Но когда облака пробили, я про все забыл! Такой красоты никогда не видел: небо ярчайшего синего цвета, огромное, глубокое, солнце сияет и вот уже самолета под задом как бы и нет, а летишь наподобие орла в эфирных потоках:
И я уже тянусь за кинокамерой, чтобы все это великолепие заснять и заодно свое имя увековечить в истории мировой кинематографии и вдруг слышу в СПУ:
- Эй, наука, не спишь? Справа десять танкер!
И точно. Вон он, Ил-78. Земли не видно, мы выше облаков летим, и поэтому кажется, что танкер как бы висит в небе, лампочки на нем разноцветные горят, как на елке, даже на шланге, который из танкера полез, тоже красная лампа мигает.
Тут наш командир за штурвал покрепче взялся и командует:
- Экипаж, внимание!
Стали мы к танкеру подходить, а я с кинокамерой между креслами раскорячился и снимаю. А зрелище, я тебе скажу, дух захватывает! Ту-95 самолет здоровенный, но когда мы стали к танкеру подходить, ощущение такое, что на горбатом 'Запорожце' под задний мост КРАЗа на полном ходу заезжаешь. Ну, думаю, тормознет он сейчас на светофоре, от нас даже соплей не останется:
- Есть сцепка! Перекачка пошла!
Номер, как в цирке: висят в небе два здоровых сарая, да еще веревкой связаны, а ну, порвется! Минута, вторая, пять, десять:
- Конец перекачки! Расцепка!
Наш бомбер начал потихоньку отставать, и тут из шланга танкера вырвался здоровенный радужный пузырь и понесся прямиком на остекление нашей кабины. Я, как его увидел, дар речи потерял, командира за плечо хватаю и ору:
- А-а-а, там э-э-то!!!
А командир ко мне голову поворачивает и спокойно так:
- Ну все, пиз#ец!
У меня аж ноги отнялись. Ну, думаю, отлетался, сталинский сокол, да удачно как, в первом же вылете:
Между тем, шар долетает до нас, ударяется об остекление и разлетается мельчайшей пылью.
Командир опять поворачивается и, увидев мои глаза на пол-лица смеется:
- А, это танкер остатки керосина выбросил, я в смысле, пиз#ец, камеру можно выключать, домой идем:

Бомба для замполита
В Советской армии наиболее зловредной разновидностью работников трибуны были замполиты, окончившие военно-политические училища. В жизни авиационной части они не смыслили ровным счетом ничего, поэтому предпочитали заниматься, чем умели, т.е. распределением квартир, дефицитной мебели, ковров, а также рассмотрением персональных дел коммунистов, допустивших отклонения от норм коммунистической морали.
Такое вот чудо свалилось на голову командира вертолетного полка, который выполнял интернациональный долг в Афгане. Старый, 'летающий' замполит попал в госпиталь по ранению, и из Москвы прислали свежевыпущенного из военно-политической академии подполковника за славой и орденами.
Быстро оказалось, что новый замполит - дурак. Неприятно, конечно, но не страшно - дураки в разумной концентрации боеготовность Советской армии, как правило, не снижали. Гораздо хуже было то, что новый замполит оказался дураком с инициативой, осложненной кипучей энергией. Однажды он предложил в единственный за месяц выходной день провести конференцию под названием 'За что я ненавижу империализм?', но его чуть не избили. Обиженный в лучших чувствах 'агитатор, горлан и главарь' затаился. В довершение ко всему, он был еще и трусом.
Как-то раз, душманы умудрились тайком затащить в зеленку минометы и обстрелять аэродром. Обалдевшие от такого нахальства артиллеристы, прикрывавшие аэродром, сначала растерялись, но потом опомнились и сумели дать асимметричный ответ. Асимметрия была настолько высока, что прибывшая на место ЧП разведгруппа сумела найти в зеленке только искореженную плиту от миномета, да какие-то тряпки. Очевидно, душманов вместе с коранами, оружием и обмундированием разнесло на молекулы.
Пострадавших на аэродроме не оказалось, за исключением замполита: его легко контузило сорвавшимся со стены стендом 'Твои ордена, Комсомол'. В результате небогатый умом политрабочий совсем поглупел, а, кроме того, правый глаз стал моргать у него в три раза чаще левого. Надеясь избавиться от надоедливого комиссара, командир полка предложил ему отправиться на лечение в Союз. Замполит намекнул, в свою очередь, что предпочел бы получить орден и остаться. От такой наглости командир временно потерял дар речи, но выражение его лица замполит сумел истолковать верно и убыл в указанном направлении.
Отчаявшись стать героем, политрабочий взялся искоренять мерзость прелюбодейства. Он стал выслеживать офицеров и писать командиру закладные записки, подробно перечисляя, кто из летчиков какую телефонистку вел к себе в бунгало. Каждый вечер замполит прятался в густых кустах, окружающих дорожку в жилую зону и сидел там до темна, тайком покуривая и кряхтя от неудобной позы. Ночью он писал изобличающие рапорта, утром относил их в штаб и с чувством выполненного долга отправлялся спать.
Наконец, офицерам это надоело, и план мести был разработан.
Субботним вечером группа летчиков с барышнями из штаба шла в жилую зону. Увидев такое вопиющее нарушение Морального кодекса строителя коммунизма, замполит потерял бдительность и шумно завозился в кустах, пытаясь разглядеть лица.
Заметив, долгожданное шевеление в кустах, один из летчиков закричал:
- Ложись, духи!!! и прицельно метнул в кусты две имитационные гранаты. Рванули взрывы, одновременно с ними из кустов, как фазан, вылетел до смерти перепуганный и сильно испачканный замполит и с воплем 'Я свой!!!' кинулся прочь.
Когда утром о происшествии доложили командиру, он просветлел лицом и вызвал начальника штаба.
- Васильич, слышал уже про бомбиста-то нашего? Ага, ну, я так и думал. Вот что, спланируй-ка для всего личного состава части практические занятия по метанию ручных гранат. Так, : да, поэскадрильно, в течение недели.
- Есть, товарищ командир. А ответственным кого?
-Ну, - усмехнулся командир,- кандидатура у нас одна. Я думаю, ему будет приятно:

На смену крестьянской лошадке

Понедельник. 8.30 утра. Совещание у начальника гарнизона. Командиры и начальники всех степеней с мучительно искаженными лицами рассаживаются в классе. Никто не курит. После массированного употребления изделия 'Шпага' (технический спирт с дистиллированной водой) ощущение такое, что находишься в антимире. Звуки до органов слуха доходят с громадной задержкой, при слове 'вода' начинается спазм всех частей организма, которые еще способны сокращаться. Речь хриплая, невнятная, с каким-то странным шипением и присвистыванием. Так, помнится, говорила голова профессора Доуэля...
Среди офицеров обнаруживается какой-то неопознанный мужичок. Мужичок чувствует себя явно не в своей тарелке, от чего неприятно суетится. Попытка вспомнить, откуда это чмо взялось, вызывает очередной приступ дурноты.
Наконец, появляется мрачный комдив. Начальник штаба командует:
- Товарищи офицеры!
Все встают, мужичок вскакивает первым.
- Товарищи офицеры! Прежде чем начать служебное совещание, нужно решить один вопрос. К нам прибыл представитель местных органов власти (мужичок опять нервно вскакивает) с просьбой. Зима в этом году снежная и гражданские не справляются с расчисткой дорог. Просят аэродромный снегоочиститель. Командир базы! Можем помочь?
Встает комбат:
- Э... кх... гм... можем, чего ж не дать, только пусть они осторожно там... все-таки аэродромный...
Мужичок:
- Да вы не волнуйтесь, товарищ, не сломаем, громадное вам спасибо!!! - и с облегчением вылетает за дверь...
***
Понедельник. 8.30 утра уже следующей недели. Совещание у начальника гарнизона. Командиры и начальники всех степеней с мучительно искаженными лицами рассаживаются в классе. Среди офицеров обнаруживается другой неопознанный мужичок. Начинается совещание.
Комдив:
- Товарищи офицеры! Прежде чем начать служебное совещание, нужно решить один вопрос. К нам прибыл представитель местных органов власти (мужичок нервно вскакивает) с просьбой. Зима в этом году снежная и гражданские не справляются с обрывом телефонных проводов на столбах вдоль дорог. Просят связистов в помощь.
Вскакивает комбат:
- Б#я, то есть, товарищ полковник, ну я же говорил им - осторожнее!!! , он же аэродромный, он снег швыряет на 20 метров, а они, уроды, - 'не сломаем, не сломаем'...

Выгодное предложение
'Любая проблема может быть решена тремя способами: правильным, неправильным и военным'
'Наставление по военно-инженерной мэрфологии' п. 4.2.2

В кампанию по искоренению пьянства и алкоголизма имени товарища Егора Кузьмича Лигачева партийно-политический аппарат Вооруженных Сил включился с такой страстью, что казалось, - до полной и окончательной победы над Зеленым Змием остался один маленький шаг...
На очередное заседание партбюро наш секретарь явился с похоронным видом. Публике была предъявлена директива Главпура, из которой явствовало, что армию осчастливили Всесоюзным обществом трезвости. Нам предлагалось влиться. Однако, классовое чутье подсказало политрабочим, что желающих будет все-таки не так много, как хотелось Егору Кузьмичу. Проблему решили просто, но изящно - каждой военной организации довели контрольную цифру трезвенников. От нашей кафедры требовалось выделить двоих.
Стали думать, кого отдать на заклание. Первая кандидатура определилась сама собой, собственно, парторг и не пытался отказаться. Как комиссару, ему предстояло первому лечь на амбразуру трезвости.
А вот кто второй? Добровольно выставлять себя на всеобщее посмешище не хотелось никому.
- Может быть, Вы, Мстислав Владимирович? - с робкой надеждой спросил парторг у самого пожилого члена бюро.
Маститый профессор, доктор и лауреат возмущенно заявил в ответ, что, во-первых, он давно уже перешел на коньяк, что пьянством считаться никак не может, а, во-вторых, переход к трезвому образу жизни может оказаться губительным для такого пожилого человека, как он. Характерный цвет лица ученого начисто исключал возможность дискуссии.
- Тогда давайте уговорим Стаканыча!
Стаканычем у нас звали пожилого завлаба, который, находясь на майорской должности, поставил своеобразный рекорд: трижды начальник подписывал на него представление на майора и трижды Стаканыч на радостях напивался до потери документов. В третий раз наш интеллигентнейший начальник кафедры, неумело матерясь, лично порвал представление и заявил, что теперь Стаканычу до майора дальше, чем до Китая на четвереньках.
После этого завлаб запил с горя.
Парламентерами к Стаканычу отрядили парторга и профессора.
Стаканыч копался в каком-то лабораторном макете. Правой трясущейся рукой он держал паяльник, а левой - пинцет, причем пинцетом придерживал не деталь, а жало паяльника. Левая рука у него тоже тряслась, но в противофазе с правой, поэтому паяльник выписывал в пространстве странные петли, напоминающие фигуры Лиссажу:
- Валентин Иванович, - серьезно начал парторг, подсаживаясь к завлабу, - надо поговорить.
Стаканыч тут же скорчил покаянную рожу, напряженно пытаясь вспомнить, на чем он погорел в этот раз.
- А что такое, товарищ подполковник?
- Мы предлагаем вступить тебе во Всесоюзное общество трезвости! - сходу бухнул парторг.
Удивительное предложение ввергло Стаканыча в ступор. Он тяжко задумался, причем жало забытого паяльника танцевало перед парторговым носом. Присутствующие терпеливо ждали. Наконец, Стаканыч изловчился положить паяльник на подставку, и неожиданно севшим голосом спросил:
- А на х#я?
Парторг задумался. В директиве Главпура ответа на этот простой вопрос не содержалось.
- Ну, как же, голубчик, ну как же, - вмешался профессор, - вот подумайте сами, вступите вы в общество трезвости, заплатите взносы, получите членский билет и значок:
- Ну?
- А по ним в магазине водка без очереди!