Гусарская баллада.

Разговором с Дацаном и Сапёром навеяло...

Гусары... Сколько легенд связано с этим словом. Какой бы ты ни был закостенелый прагматик и меркантильный человек, а и у тебя вспыхнут на мгновение глаза при этом слове. Гусары... Задиры, гуляки, отчаянные храбрецы, скандалисты и фаты. Такая концентрация отрицательных качеств должна была сделать их грозой и пугалом обывателя. А ведь, поди ж ты... Никто не пользовался таким уважением у мужчин и такой любовью у женщин, как маленькие, дерзкие кавалеристы лёгкой регулярной конницы. Гусары... Герои легенд и анекдотов... Один из них я вам сейчас расскажу.

Разведка ворвалась в деревню с ходу, нахрапом, едва не затоптав порскнувших в разные стороны кур. По всем канонам, правилам и уставам так делать, конечно, не положено. Но тот, кто соблюдает правила и уставы, тот может попасть в историю. Но в легенды ему не попасть никогда. В историю нашим героям попадать было не интересно. Они её делали и история была для них рутинной работой. Про легенды они тогда тоже не думали. Просто молодая кровь бурлила, жизнь была чертовски хороша, всё было просто и понятно, более того - весело и хорошо. Были они разведчиками по призванию, складу характера и профессии. Она так и называлась... Впрочем, начнём по порядку.

Буровой отряд геологоразведочной партии N... выдвигался в новый район работ. Большинство из прочитавших эту строчку, просто скользнуло по ней глазами. Название партии не сказало им ровным счётом ничего. Тогда это название не говорило ничего ещё большему проценту населения. Но те немногие, кто разбирался в вопросе, сразу понимали: партия 1-го ГЛАВКа. Уранщики. Если бы слово «элита» не было так замызгано лощёными хлыщами и педерастами различных видов, можно было бы назвать их элитой. Но не будем оскорблять хороших людей. Просто скажем, что 1-й ГЛАВК, это была серьёзная контора. Едва ли не любой работяга там имел 4-ю форму допуска. Самый мелкий техник-геолог 2-ю. А уж допуски маломальских начальников были украшены многочисленными нулями. Кадры туда отбирались отдельно, по критериям, туманным и непонятным. За полгода до выпуска, не дожидаясь защиты дипломов, в техникум, где учился один из наших героев, приехал невысокий седоватый человек, посидел у заведующего отделением, попил чайку, поговорил. Потом заведующий отделением, сияя как медный самовар, лично поднялся наверх к аудиториям, отловил кандидата и шепнув: «Я тебя рекомендовал», проводил его вниз в свой кабинет. «Покупатель» посмотрел на мордастого, вихрастого, рыжего, конопатого и мелкого кандидата и, отчего-то сразу подобрев, прямо спросил: «К нам работать пойдёшь?» Куда «к нам» тому по дороге, конечно объяснили. Рыжий напустил на физиономию приличествующую моменту серьёзность, сглотнул и сказал: «Ага». Больше он сказать ничего не мог - впал в ступор. Это было... Это было... Ну как бы это сегодня объяснить... И сравнить-то не с чем. Ну, вот, скажем, приводят выпускника школы милиции в кабинет, а там стоит командир группы «А» и спрашивает, не хочет ли юноша у них послужить? Нет, по нынешним временам слабо. Лучше, например, приводят выпускника экономического ВУЗа к декану, а там сидит Абрамович и говорит, дескать, освободилась у них вакансия олигарха, не желаете ли занять? Ну, где-то так. Про ГЛАВК я потом отдельно напишу. Скажу только одно, как основал его Лаврентий Павлович, так и работал он как часики до, и даже после крушения Союза. Этакий был сюр: кругом всё рушится, валится, страна разлетелась в клочья, а посреди всего этого бардака стоит налаженная машина и исправно тикает. Самое интересное, что при таком уровне секретности кураторов там вовсе видно не было. А первый отдел был представлен дамой необъятных габаритов и с наганом, которая занималась только выдачей и сбором секретных документов. Никаких политбесед, разговоров «по душам» и прочего контроля не было. Самое смешное, что никаких прав, льгот или красных книжечек с золотым тиснением не выдавалось. Но менты не забирали даже рабочих! Потому что в любом состоянии, любой самый распоследний работяга ГЛАВКа вёл себя с таким достоинством, будто он минимум наследный принц крови. Шут его знает, то ли манеры там выдавались вместе со спецодеждой, то ли аура какая была, только выделялся народ здорово. В деревне, в которой располагалась база партии жизнь била ключом. Снимались художественные фильмы, двор детского сада был украшен резными деревянными скульптурами, горками, грибками, песочницами, качелями. Работал детско-юношеский клуб. Пацаны деревенские ходили в походы, сплавлялись по рекам, занимались борьбой. С них строго спрашивали за успеваемость в школе, помогали готовиться к поступлению в ВУЗы Свердловска. И всё это было на общественных началах. Как-то само собой. Народ в основном был степенный, женатый, но с шилом, пардон, в жопе. В хорошем, правда, смысле этого слова. Но была в партии и молодёжь. Жила она на отшибе - в вагончиках, стоящих на краю огромного выпаса, рядом с партийной баней. А баня была, скажу я вам, ещё та! Отличная была баня. Парилка была сделана с любовью. Высокий полок, стены обшиты деревом и два выхода. Один - в моечное отделение, а второй в бассейн с холодной водой. Причём, вода внутри ходила струями. Сейчас такое называют «джакузи». Так вот, контингент этот, живший в том вагончике, назывался гусарами. И были они всеобщими любимцами. Многое им прощалось и сходило с рук. Хоть и стоял вагончик на отшибе, но иной раз слышно было ночью в семейных домах женский визг, пение, музыку, и всякие другие безобразия и шалости. Гусарит молодёжь, - говорили мужики с каким-то оттенком зависти. Женщины ничего не говорили, а просто вздыхали и шмыгали носиками. Кстати, ключи от бани формально хранились у истопника. Реально ими владели гусары. И даже сам начальник партии, когда желал попариться, вежливо интересовался, не помешает ли он? Не занята ли сейчас парилка? Хороша была гусарская жизнь. Красива. Но помимо красоты были в ней и обязанности. Простые и немного: просто работа должна была всегда быть сделана в срок, качественно и немного больше, чем положено. А когда сделана своя, надо было посмотреть кто нуждается в помощи и помочь, если таковой находился. Так же было моветоном вспоминать про конец рабочего дня и прочие буржуазные предрассудки. Тем более что день был официально ненормированным. Никто ни за кем не следил, но окна в керноразборке горели часто и допоздна. Ну а уж в поле... В поле гусары вообще из седла не вылазят. Только успевай поворачиваться. Вот и сейчас, когда буровой отряд геологоразведочной партии N выдвигался в новый район работ, когда длинная колонна передвижных балков, крытых буровых и машин техобеспечения двигалась по дорогам Зауралья, гусарский отряд был уже далеко. Их задачей была разведка и рекогносцировка. На сутки впереди основных сил, табун коней под капотом «Трумэна» ревёт и мечется, кунг болтает на ухабах... Передвижная геофизическая лаборатория несётся вперёд. В кабине трое: водила, техник-геолог и Андрюха. Андрюха кадр специфический. Отслужил срочную, остался на сверхсрочную, послужил прапором, потом уволился и пришёл к геофизикам. Какая у него была должность история умалчивает, но было ему года 23-25 и он был соседом геолога. Была у него ещё одна весьма отличительная особенность, но это в другой раз. Не при дамах. Геолог (техник-геолог, но мы будем писать коротко) только после техникума. Ему 18, впереди армия и весь мир лежит у его ног и жизнь хороша необычайно. Водиле лет 20. Итак, машина несётся по просёлкам, музыка орёт, гусары горланят песни. Вот так, с ходу, нахрапом, едва не потоптав кур и ворвалась разведка в деревню Косолапово, что в 10 километрах от казахской границы. Тогда почти символической. Почти, потому что всё же два мира она делила чётко. В России водка тогда была по талонам, да и то не купишь, а Казахстан, в силу своей вековой отсталости, о таких достижениях цивилизации, как талоны и не подозревал. И водки там было - залейся. Но это уже совсем другая история.
Итак, ворвалась разведка в деревню. Работа уже сделана. Место лагеря осмотрено, подходы-подъезды, ЛЭП, родник... Сеанс связи с начальством. Мы на месте, всё в порядке, к приёму отряда готовы. Вымылись, переоделись в цивильное. А теперь гуляем! Деревня наша на целые сутки! Суббота, танцы... Бабки, где клуб?! В клубе глаза разбегаются. Женское население от 15 до 40 в полном составе. Все разодеты, в боевой раскраске и стрельба глазами стоит такая, что даже гусары под таким перекрёстным огнём сперва стушевались. Да и было отчего. На весь этот цветник всего два кавалера. Лет 15-16. Вид гордый - не подступись. А остальные где? Ну ясно, борзый въезд не остался незамеченным. Сейчас ребята самогонку допьют и придут разбираться с визитёрами. Надо их опередить и объяснить, что главные силы на подходе. А там чуть не двести буровиков, шоферов и рабочих. Ребята все простые, большей частью тоже деревенские, грубого физического труда, отслужившие. Мало не покажется всему Целинному району области. Подходят они к этим двум ребятишкам и деликатно интересуются, мол, а где же все местные парни? Ответ повергает в шок и трепет: «А вот они мы!» Мужиков моложе 45-50 лет в деревне нет! После армии никто не возвращается. А деревня большая... Дальнейшее было совершенно неописуемо. Приехавший отряд был просто поглощён бесследно. Сначала балки по ночам пустовали. Только геологи оставались на таборе, потому что работали от зари до зари. Потом вернулись буровики. Они работали 8 через 16 и не успевали восстановить силы если не спали. Да и печень начала пошаливать. И только геофизические рабочие держались чуть дольше других. Потому что ухитрялись дрыхнуть на работе. Растянули «усы» на 3 километра и кемарят, пока операторы свои волны пишут. Их начальник собирал их утром на краю деревни, лежащих в ряд, выписывал очередной выговор и накалывал его на гвоздь. Сначала гвоздь был сотенный, потом полуторасотенный, потом двухсотенный, потом он это дело бросил. Надо отдать должное работягам: чтобы утром быть на работе они начинали выдвигаться из деревни заранее. Часов в 12, не позже. Но деревенская архитектура Западной Сибири играла с ними злую шутку. Дело в том, что там дома и заборы образуют сплошную стену вдоль улицы. И вот выходит он, сердешный, из окна и начинает движение к табору. Для удобства передвижения держится за стену. Доходит до окон следующего дома, оттуда появляются нежные женские ручки и втаскивают героя внутрь. Через некоторое время он выходит уже из этого окна и движется дальше. Но движется уже медленней. Видать устал. История повторяется ещё и ещё раз. Ближе к концу улицы он уже ползёт на четвереньках. Потом по-пластунски. И только когда его голова пересекает невидимую черту, силы покидают его и он теряет сознание рядом со своими товарищами. Приходи, начальник. Все собрались. В общем, через неделю-две все жили на таборе. А в деревню делали набеги, тщательно прорабатывая пути отхода, силы прикрытия и эвакуации. Из деревни, правда, тоже набеги делали. В полон угоняли. Но ничего, приноровились. Ходили потом своих отбивали. Так и жили. То те набегут, то эти налетят. Одно слово - Дикое Поле.
А потом... Потом они ушли дальше. И опять гусары, как им и положено, шли впереди. Но такого постоя больше у них не было. И хорошо. Уж больно печень потом ныла. Вода там что ли нехорошая была? Но легенда о деревне Косолапово жива до сих пор. Да и там, думаю, жива легенда об эскадроне гусар летучем. Редки они нынче, эскадроны-то гусарские. Да и обыватель не тот пошёл. Но было, было - пересеклись во времени и пространстве тот эскадрон и та деревня.:)))

Взято тут http://kvvmku.ru/forum/viewtopic.php?t=576&start=50

(Напоминаю "Горбатый" ПСКР-205П. В качестве рассказчика указываю автора рассказа и его ник, т.к. не считаю возможным выступить самому. Старшина)


Посвящение Родным Горбатым........

Дифференциал

При Аустерлице Николенька Ростов в самом начале битвы, испытал "весёлое" чувство, глядя на залитое солнцем поле боя и разорвашееся в небе над ним ядро. Великий русский и мировой классик оттолкнулся от чувства, когда уже в послесловии к возможно самой великой книге, когда-либо написанной человечеством, вдруг ушёл в математику жизни и вывел понятие дифференциала истории. Хотя для математических пуритан такой подход мог бы вполне сойти и за историческое интегрирование - почти по Риману - предел суммы бесконечно малых величин с их чувствами, переживаниями и взлётами с падениями.

А мы и были бесконечно малой величиной, маленький зубчик в механическом дифференциале истории, которая никогда не кажется значимой при беглом взгляде изнутри и когда не понимаешь той дьявольской бездушной силы механизма для перемалывания... людей и судеб и тех мгновенных, почти поляроидных, снимков жизни, которые только и остаются нам — смешные невещественные доказательства того, что мы были людьми...

У нас было три М-504-ых машины, дизеля, но дизеля с умыслом — на торце каждого из них стояла турбинка, этакое создание, нелюбимое командирами БЧ-5, которое при оборотах свыше тысячи в минуту начинало создавать звук до боли напоминающий звук... турбины. Ну что с них взять-то было — турбины и есть, и корабли наши пели, почти так же пронзительно как и "поющие фрегаты", газотурбинники 61 проекта. Это была весёлая песня, певшаяся во весь голос на ходах, которыми нормальные корабли редко ходят. Но мы-то были ненормальными, равно как и руководящие документы, предписывающие прожиг этих всех трёх машин каждые четыре часа — всех вместе, на полную (ну или почти) катушку, на всю их возможную мощь в 15000 лошадинных сил и максимальные обороты — какая мелкая деталь в серой тягучей патрульной жизни, тянущейся со скоростью в 12 узлов до того момента, как наступало время петь песню....

Мы заболтались на зимних штормах, почти 4 недели мордотыка и сухой картошки с колбасным фаршем, запиваемых самодельным квасом, стоящим в огромной бутыли под мичманским столом в кают-компании. Нас морозят специально, так как знают, что после этого у нас завод — долгожданный средний ремонт и стол в кают-компании завален ремонтными ведомостями и Генка, командир БЧ-5, вместе со старшиной команды носятся с блокнотами по кораблю, вынюхивая и вычисляя места будущих сварок, стяжек и клёпок — лезут в коффердамы и под пайолы и даже под диваны в кают-компании, а потом час уродуются с матросами в ахтерпике, фонарями и грязной ветошью пытаясь вскрыть механические тайны корабельных внутренностей, а потом, грязные и уставшие, рухают в кресла и долго ругаются о чём то своём механическом... Тепло и безветрено — впервые за почти месяц, и с каждым часом безделье и безмолвие охватывает корабль, одиноко высящийся на уже почти безупречном в своём спокойствии зеркале моря и все в полудрёме, ждут только одного —надрывного шума вентилятора КВ станции — мы уже хотим домой....

Сперва слышен щелчок реле, а потом нарастающий шум, и мы затаиваем дыхание, а затем в двери появляется связист с красным журналом сообщений:
- Нам добро домой, сдача границы в движении!! Прогноз — штиль, везде!!

Пять минут мы сидим тихо и улыбаемся друг другу в предвкушении, затем выпинываем штурмана на ГКП, а Генка считает, неслышно перебирая губами, с ручкой в руках топливо. Полдень — у нас почти пять часов светового дня и почти половина топлива, и мы можем сделать ЭТО. Не потому, что дан сигнал "Гром" и нам надо перехватывать кого-то на полных ходах или уходить от шквального ветра и ревущего взбешённого моря, но потому что мы идём домой и потому что корпус ещё силён, и потому что нам будут менять машины и трель тревоги заливает спящий корабль, а потом ритмические глухие толчки на клюзе от звеньев якорь-цепи, выбираемой в спешке с криками и боцманскими матюгами на баке, и вибрирующий звук шпиля, и заводящийся как сирена вентилятор РЛС и какие-то щелчки в щитах, и сухой трещащий звук принтера космической навигации, и потом приятный мягкий бум-м-м от обтекателя опускаемой гидроакустической станции, вставшей на место в своём кожухе. Мы смотрим на Генку и тот с почти дьявольской улыбкой толкает три рычажка "Ориона" вперёд — теперь только вперёд...

Командирское решение писать легко — смена в движении и всё световое время на полных ходах — нам идти почти четыреста миль до дома и первую половину мы будем не идти, мы будем лететь и машины как чувствуют, что это их последний концерт и заводят свою песню, начиная с хриплового баса низких октав, с каждым движением рычагов и Генкиным рыком по "Каштану", переходя в высокий ровный фальцет. Штиль такой, что не верится, что идёшь по воде, но мы идём и с каждым переходом на новый режим мы чувствуем задирание носа, проседая всё глубже и глубже кормой, мы проскакиваем полный три по 1500 оборотов — это 25 узлов и стрелки всех трёх тахометров начинают медленно ползти к 1700, потом к 1850 и это уже серьёзно, это 34 узла...

Сидеть на ГКП невозможно от этой залитой солнцем седой зеркальной красоты, и мы выходим на мостик. Штиль!! Но мы-то под 34 узлами и на мостике ураган и флаг с вымпелом даже не трепещут — они вибрируют от воздушного потока. Солнце стоит высоко, освещая безупречную гладь моря, от которого тянет на литературные клише и внутренние монологи. Цунами, взбитое винтами, бьёт на высоту 5 метров из-под транца, которого и нет уже почти — мы присели кормой страшно, но не смотреть на эту Ниагару, бьющую по дуге вверх, нет никакой возможности и я начинаю глупо улыбаться, потому что Васька, наш сокол, чуя своим хищным нутром, что мы уже летим, расправил крылья навстречу искусственному ветру. Звук оглушающ — высокий и пронзительный и в нём угадывается и вой турбин и неповторимый стальной визг бешено вращающихся валов. Машины нам дают сегодня свой последний концерт и на мостике воцаряется странное состояние, мы зависаем между созерцанием и восторгом и у всех на лицах отвлечённые, почти глупые улыбки. Генка, мех, это у него сейчас в башке бегают цифры оборотов, тонн топлива, давления масел и температур, хотя...и у него тоже, чуда механического, что-то с глазами — заволокло и явно звучит, пробиваясь сквозь вой турбин в душе или "Ода к радости" Бетховена или, на крайний случай, "Полёт шмеля" Римского-Корсакова, потому что летим — в солнце и седую гладь гигантского моря и где-то там, посредине седой бесконечности воды, мы все пробиваем пелену обыденного и уходим в другой блистающий мир, где мы одни и где мы можем сказать друг другу, что мы умеем летать, и никто не рассмеётся в ответ.... Где мы честно, глядя друг другу в глаза, можем сказать, что мы были счастливы и лучше, пускай даже и на бесконечно малую величину, что и было частью дифференциала истории и Вселенной....

КАРТИНКА.

В полумраке сырого трюма атомной подводной лодки "К-469" с консервной банкой в руках на корточках сидит матрос Нудмуртазадов.
Перед ним стандартное желтое ведро подводника - банка от использованных пластин регенерации В-64.
Нудмутазадов зачерпывает консервной банкой воду из трюма, поднимает ее как рюмку для тоста на уровень груди и замирает на несколько секунд, пока его произносит.
Потом выливает содержимое банки в ведро.
Тосты он произносит не торопясь, обдуманно. Каждое его слово поражает искренностью:
- Этот долбанный ТРУМ!
Вжик - (выливает воду из банки в ведро).
- Этот долбанный ТУРБЫННЫЙ ОТСЭК
Вжик.
- Этот долбанный ПОДВОДНЫЙ ЛОДК 671 ПРОЕКТ
Вжик.
-Этот долбанный КОМАНДЫР ТУРБЫННЫЙ ОТСЭК КАПЫТАЛЫТЫНАТ ФЫДОТОВ.
Вжик.
Мимо открытого люка в трюм проходит командир второго дивизиона Гришка Сердюков:
- Ты что, там трындишь Нудмуртазадов? - стучит ногой по трубе ниже люка.
Самый несчастный человек на планете поднимает глаза к небу:
- Этот долбанный КОМАНДЫР ВТОРОЙ ДЫВЫЗЫОН КАПЫТАНЛЫТЫНАНТ СЭРДУКОВ!
Вжик.....