Прыжок после полугодичного перерыва
В пятницу я долго не мог заснуть. Часто вставал, смотрел на часы - не настала ли уже суббота? После полугодового сумасшедшего марафона - госэкзамены, самостоятельный проект на работе, - во время которого у меня абсолютно не было времени на прыжки, у меня впервые выдались свободные выходные, которые я решил целиком посвятить, как бывало раньше, небонырству. Вообще, парашют - как наркотик, как болезнь. Редко кто после прыжка может так же равнодушно смотреть на небо, ясное или хмурое, как и до него. Осознание того, что ты только что купался в нем, общался с ним, что только что в целом мире существовали только ты и это Небо, потрясает. Переворачивает внутренний мир. Делает другим человеком. Забыть свой первый прыжок невозможно. Как, впрочем, и каждый последующий...
Суббота, семь утра. Позади неприятный разговор с родителями: «Неделю всего лишь назад ваши разбились, а ты все равно едешь!», невкусный завтрак, невкусный потому, что хочется поскорей его проглотить и оказаться в вертолете. Даже первая утренняя сигарета не докурена до конца, не в радость она сейчас - я не прыгал полгода, дайте мне прыгнуть! Я шагаю по направлению к железнодорожной платформе, парашют в сумке висит за спиной. Люди, встречающиеся мне по пути, бросают на меня мимолетные взгляды и проходят, а мне хочется им закричать: « Люди! Я еду прыгать! Попросите меня открыть сумку, и я достану оттуда ранец с парашютом, покажу вам, ведь вы эти самые парашюты видели только по телевизору!» Тьфу... Почему парашютисты такие хвастуны...И кому какая разница, куда я еду? Ладно, неважно. С погодой очень повезло сегодня - облачность 2-3 балла, не больше, облака разорванно-слоистые, нижняя кромка тысячах на полутора -на двух. Очень красиво прыгать в облака, особенно в кучевые - сверху они кажутся сплошными монолитами, но когда в падении подходишь к ним поближе, они начинают сначала медленно, потом быстрее и быстрее как бы обволакивать тебя и внезапно ты оказываешься в их плену. Теряется ощущение пространства, вокруг только белое марево. Это длится недолго - 2-3 секунды, пока ты падаешь сквозь облако. А когда из него внезапно вылетаешь, тебя всего наполняет солнцем, воздухом, таким вкусным и чистым на высоте, и тогда думаешь, что кусочек смысла жизни ты для себя нашел. Жалко, что кучевка бывает только в более-менее теплую погоду, а не сейчас, когда температура ниже нуля. Ничего, попрыгаем и в слоистые. Кстати, насчет мыслей в свободном падении. Строго говоря, во время свободного падения лично я думать не могу ни о чем. Все происходит на уровне рефлексов - дублирующий отсчет времени, регулярные взгляды на высотомер, раскрытие парашюта. Это потом, на земле, подсознание заполняет провалы в памяти впечатлениями, и тебе кажется, что все твои чувства и эмоции ты испытал именно в небе... «Пошел!», и хлопок по плечу. Инстинктивно дергаюсь, и вокруг раздается довольное ржание - подколка удалась. Я замечтался в электричке, а уже наша станция. Друзья-небоныры (вольный перевод слова skydiver) пробудили меня от моих грез; ехал бы один, точно пропустил бы свою остановку. Хватит, надо сконцентрироваться, в конце концов, это не рыбалка, а нечто посерьезней. Нужно быть собранным, напряженным, настроенным на прыжок, иначе... Нет, не смерть, смертей в парашютном спорте мало очень в наше время. Но руки-ноги поломать можно, при небрежном отношении к тому, что ты делаешь...
Аэродром, дром, дропзона - каждый называет это место как ему нравится. Мы пришли. И сердце начинает биться чаще. Холодная рука легонько ложится на сердце, подгоняя его . Это страх. Я не верю опытным товарищам, когда они говорят, что прыгать не страшно. У меня 284 прыжка, и каждый раз мне страшно. Я не беспокоюсь по этому поводу; человек не приспособлен природой летать, поэтому страх высоты - необходимый элемент инстинкта самосохранения. И в этом страхе я вижу самый главный кайф парашютного спорта. К черту идиотские идиомы (хех) типа «преодолеть себя», «перешагнуть через страх», и т.д. Преодолеть себя и перешагнуть через страх очень легко, это дело одного мгновения. Сколько требуется времени, чтобы нажать на спусковой крючок пистолета, поднесенного к виску? Полсекунды? Меньше? Вот страх и преодолен. А испытывать страх все время до прыжка - вот кайф. И вот испытание. Впрочем, на аэродроме я этими мыслями предпочитаю ни с кем не делиться. Условности определенного коллектива - быть «крутым» чуваком, стебаться над парашютистами-перворазниками, из-за того, что им страшнее, чем тебе - вот, как должен вести себя бывалый спортсмен...
...Руки сами делают привычные действия. Я натягиваю на себя комбинезон, молния на левой штанине, молния на правой. Подтянуть шнурки на левом кроссовке, на правом. Шнурки - внутрь. Парашют. Молнию на сумке расстегнуть, достать ранец, осмотр. Шпильки, замки отцепки, ручка медузы, подушка отцепки, кольцо запасного - нормально. Надеть. Ноги - в ножные обхваты, их затянуть. Грудную перемычку застегнуть, затянуть. Перчатку на левую руку, сверху на нее же - высотомер. Давление, высоту установить на ноль. Все. Шлем, очки и правую перчатку наденем уже в вертолете. Все эти мелкие действия похожи на некий ритуал. По сути, это и есть ритуал. Каждая его часть приближает нас к прыжку, заставляет сосредотачиваться все больше и больше, настроиться на нужную волну. И каким непостижимым таинством выглядит это все в глазах непосвященных! Наверное, в такие моменты мы кажемся им существами не от мира сего. Я оглядываюсь вокруг и вижу, что мои товарищи проделывают все те же действия, что и я. Их лица сосредоточены, шуток больше не слышно. Наверное, у меня такое же, сосредоточенное лицо. Предстартовый контроль. Норма. «Повнимательней, осмотрись после перерыва. В общую свалку лезть запрещаю! Поработаешь индивидуально, навыки восстановишь. Уходишь на двух с половиной - хватит тебе для первого раза. Вопросы?» - инструктирует меня инструктор.
...Ах, какой запах! Мы уже в вертолете, в салоне установлен дополнительный топливный бак, и от него восхитительно пахнет керосином. Этот запах напоминает, что до свидания с Небом осталось совсем чуть-чуть, совсем чуть-чуть нужно еще подождать, и мы получим то, чего ждали целую неделю, из-за чего регулярно прибавляется седых волос у родителей и ради чего я расстался со одной своей девушкой, которая очень любила совместные походы в театр на спектакли, которые, - вот черт, - всегда идут по выходным. Да, кто-то не прыгал неделю, а я - полгода. И мне этот керосиновый запах кажется в 26 раз слаще, чем любому из находящихся в салоне.
Слаще в 26 раз, да, но и страшнее мне тоже ровно в 26 раз. Я замечаю, что у меня дрожат руки. Ничего, это нормально, это даже приятно - бояться. На высотомере - полторы тысячи. Скоро. Я ухожу один, на двух с половиной, так сказал инструктор. Жалко, конечно, остальных повезут выше, и у них будет больше рабочего времени - времени в свободном падении. Ничего, наверстаю еще свое, а зато сейчас буду прыгать в одиночестве, и 30 секунд это Небо будет принадлежать одному мне. Одному Мне. Две двести. Шлем застегнуть. Перчатку на правую руку. Молнии на рукавах - правый, левый. Встать. Дайте мне постоять на обрезе. Хочу поглядеть на землю с высоты. Разрешите, товарищ инструктор!.. Спасибо большое! Открываю дверь и встаю на обрезе. Внутрь вертолета врывается шум винта и холодный пронизывающий ветер. Товарищи за моей спиной недовольно морщатся, но молчат - понимают, ЧТО я сейчас испытываю. Хотя на аэродроме и не принято говорить о страхе, мне кажется, что каждый втайне им наслаждается. А этот страх внутри меня уже превратился в сжатую пружину, которая пытается заставить мои ноги сделать шаг назад, мою шею - помотать головой, мой язык - сказать, что я не могу прыгать, что я не готов к прыжку, что я плохо себя чувствую. И оттого, что я смотрю вниз, эта пружина сжимается сильней и сильней. Прямо подо мной в разрывах облаков - огромный земной шар. Линия горизонта уже начинает становиться круглой - высота очень большая. Сквозь разрывы видно поля, занесенные снегом, черные лоскуты лесопосадок, которые уже сбросили с себя снежные шубы и выбирают наряды на лето (выберут, как обычно, зеленый). Вижу деревню, через которую мы проезжали по пути на аэродром, вижу узор дорог. Сверху земля похожа на шахматное поле, с неправильной формы клетками. Странно, но российскую землю можно отличить от любой другой именно по этим неправильным клеткам. Однажды, возвращаясь со студенческой конференции, я вылетал из Сан-Франциско и отметил про себя, насколько аккуратной выглядит калифорнийская земля. Ровненькие квадратики городков, такие же ровные поля и лесопосадки (или как это у них там называется). И потом, подлетая к Шереметьеву, я поразился, насколько наш, российский ландшафт отличается от западного. Отличается неряшливостью, неправильностью, небрежностью, неаккуратностью. И насколько он более дорог мне, чем...
Стоп. Где же страх? Куда он ушел? О чем я думал? Это нечто новое. Ни разу еще я не стоял на обрезе с таким спокойствием. На ум сразу приходит анекдот: «Рядовой Иванов, о чем вы думаете, глядя на эту груду кирпича? О бабах. ??? А я всегда о них думаю.» Смеюсь, и отхожу от двери по направлению к товарищам, чтобы немедленно с ними поделиться этим анекдотом. Но инструктор хватает меня за руку, и подталкивает обратно к двери со словами: «Куда прешь? На боевом уже!» Да, пока я разглядывал землю, вертолет набрал две с половиной тысячи метров и лег на боевой курс. Я должен покинуть вертолет сразу после команды, без задержек, иначе ради меня одного придется делать еще один круг, чтобы выбросить меня в рассчитанной точке выброски.
Две короткие сирены. «Приготовиться!» С этого момента для меня перестает существовать все. Университет, работа, дом - этого нет. Это осталось в прошлой жизни. Моя нынешняя жизнь сузилась и ее размер - 170 на 60 сантиметров, как раз размер двери. Правую ногу - в угол обреза, правой рукой взяться за передний обрез. Отделяться буду по направлению движения, чтобы сразу лечь на воздушный поток. Левая нога чуть позади, левую руку можно положить на колено. Высотомер на ней мне виден хорошо - 2700 метров. Спасибо большое пилотам, знают, что меня везут и дали мне лишние 200 метров кайфа. Готов! Инструктор! Команду! Команду, сука, ну что же ты молчишь, ты же знаешь, как долго я ждал этого моме...
«Пошел!»
И я пошел.
Как можно описать первые секунды после выхода? Глаза привычно находят вертолет, который очень медленно отдаляется. Кажется, его лопасти вращаются очень медленно, как лопатки тестомешалки на хлебозаводе. Кажется, я могу рассмотреть каждую лопасть, которая движется по кругу, преодолевая сопротивление очень густого желе. Но на самом деле этого нет. Мое подсознание придумает эти детали потом, на земле, и на самом деле вертолет удаляется с бешеной скоростью. Я падаю почти стоя, нужно лечь. Руки чуть назад и я принимаю горизонтальное положение. Меня качает как маятник - взад-вперед. Это неправильно, это оттого, что я сильно напряжен. Полгода без прыжков сказываются. Нужно расслабиться и сильнее прогнуться в пояснице. Хорошо. Прошло примерно 8 секунд (почему «примерно»? еще одно упущение, нужно постоянно вести отсчет времени и знать точно, сколько прошло. доработаем и этот элемент ), и я набрал максимальную скорость. Terminal velocity, если кто смотрел этот фильм. Это максимальная скорость, которую может набрать парашютист в свободном падении; разгоняться дальше ему мешает сопротивление воздуха. Это сопротивление ощущается всем телом. Каждый описывает его по-разному. Кому-то кажется, что он лежит на большой упругой подушке, которая облегает тело со всех сторон, а лично я научился не обращать внимания на эту упругость, и мне кажется, что я вишу. Просто вишу между небом и землей, безо всякой опоры. Даже не как птица - им приходится махать крыльями, чтобы держаться на воздухе. Мне не нужно делать ничего - просто расслабиться и отдаться потоку. Разумеется, руки и ноги постоянно двигаются, действуют как аэродинамические рули, парируя крены, тангажи и рыскания. Но я этого не чувствую. Даже сейчас, после перерыва. Руки и ноги действуют отдельно от меня. Умение стабильно падать, без срывов в беспорядочное падение, - как умение ездить на велосипеде, как умение плавать. Ты просто падаешь и не думаешь об этом. Падение для тебя так же естественно, как дыхание. Впрочем, не совсем естественно... Я опять забыл про контроль времени. Высотомер - 1600. Нормально. Выношу руки и ноги назад, вытягиваюсь в струнку и перехожу в отвесное пикирование. Скорость опять начинает нарастать, ведь площадь тела, вернее, проекция площади на землю, уменьшилась, соответственно, сопротивление воздуха меньше. Сейчас я падаю со скоростью 220 километров в час. Разрезаю воздух как пуля. В общем-то, сравнение недалеко от истины. Если не раскрывать парашюта, то и войдешь в землю полностью, как пуля. В наушнике резкий писк - это «паникер», прибор, который сигнализирует о приближении высоты раскрытия. Перехожу снова в горизонтальное положение, и грудь сдавливает перегрузкой - с 220 километров скорость за несколько (опять - «несколько»!!) секунд сбрасывается до 180. 900 метров. Пора. Правая рука привычно идет за спину и нащупывает рукоятку «медузы» - вытяжного парашюта. Я вытаскиваю ее и отпускаю в поток. Резкое шуршание над головой, рывок. Все, парашют раскрылся. Немного резковато, можно было бы его уложить и поаккуратнее, а то аж искры из глаз посыпались. Ну вот почти и все. Над головой - черное крыло с семью небрежными мазками под цвета радуги - расцветку своего купола я заказывал сам. Вообще-то прыжок еще не закончен, впереди приземление, достаточно сложный элемент на парашютах типа «крыло». Земля надвигается с угрожающей быстротой - горизонтальная скорость моего купола, даже против ветра - около 40 километров в час, и тут главное - не торопиться с торможением. Только когда кажется, что вот-вот врежешься в землю, натягиваешь стропы управления и крыло с удивительной мягкостью опускает тебя на нее...
Я сижу на старте и думаю о моем прыжке. Кажется, прошла целая вечность, а на самом деле - не более десяти минут. Я смотрю в небо, раскрашенное разноцветными куполами моих товарищей, которые прыгали после меня, с высоты более 4 тысяч. Я думаю о том, как же прекрасна жизнь, раз в ней есть возможность прыгать. Я думаю и о том, что чувства, испытанные мною сегодня, были очень странными. До прыжка и до выхода мною владели одни лишь эмоции, но стоило мне вывалиться из вертолета, и эти эмоции превратились в сухие цифры высоты, скорости, силы сопротивления воздуха. А сейчас, на земле, мне хочется плакать, смеяться, кричать, петь, плясать, материться во весь голос. Я знаю, что это последствия перенесенного стресса, поэтому лишь сдержанно улыбаюсь. И все на старте улыбаются мне. Они знают, через что я прошел сегодня и гордятся мной. Меня поздравляют мои товарищи, как только они приземляются. Сегодня я больше не буду прыгать. Я очень эмоционален, и второй прыжок сегодня может закончиться для меня не очень хорошо. Будет время, когда я буду делать по 7 прыжков в день, но на сегодня - хватит. Я уезжаю домой прямо сейчас, а по дороге я позвоню своей бывшей девушке и приглашу ее в театр, раз сегодня больше не прыгаю. А то потом опять возможности не будет...
|
