Взято с авиабазы, http://airbase.ru/forums/index.php?act=ST&f=6&t=9148, просто думаю, что здесь тоже должа быть
Разместил CaRRibeaN

В рубке, у верхнего рубочного люка, на подаче находятся боцман и молодой матрос Алиев. Алиев одной рукой придерживает в пазах толстую железную балку (постоянно выскакивает, собака). Через балку перекинута веревка. Другой рукой Алиев спускает на веревке в чрево лодки мешки, паки, ящики, все это "Давай, Давай!", а третьей рукой...
- Задержаться наверху! - кричат снизу.
Это командир. Он уже сунул голову в шахту люка, и хорошо, что посмотрел наверх: от его крика "Задержаться!" мешок у Алиева срывается и летит вниз. Командир едва успевает выдернуть голову. Мешок трахается, и сахар разлетается по палубе.
- Боцман! - орет командир, опять сунув голову в шахту люка. - Что у вас там происходит?!
- Ты чё эта?! - говорит боцман, ощерившись, матросу Алиеву и приближается к нему. - Бол-тя-ра конская... - но не успевает закончить. Матрос Алиев от страха делает "руки по швам", и железная балка, которую уже ничто не удерживает, выскакивает из пазов и бьет боцмана в лоб - тук!
- Боцман! - орет снизу командир.
Боцман, закатив глаза, - постояв секунду, молча падает в люк вниз головой, в один миг пролетает десять метров, огибая всякие препятствия, и на последних метрах, придя в себя, хватается за вертикальный трап и, ободравшись, головой вниз сползает по нему, появляясь перед носом у командира. Он видит командирское изумление и, продолжая движение, говорит: - Вызывали... Товарищ командир?

"Батальон будет проводить точечные операции по обезвреживанию или уничтожению членов террористических группировок на территории вверенного сектора."

От ужасного рёва под окном я проснулся. Первая мысль - ребята увели у арабов быка и пытаются его прикончить. Секунду спустя, однако, рёв оформился в членораздельные звуки, среди которых я смог разобрать до боли знакомые слова "офицеры" и "мать". Я тихо выругался - Хаим вернулся. На соседней кровати беспокойно заворочался "мелкий" - взводный "один". Быстрый взгляд на тикающий над головой будильник - 11 утра. Четыре часа сна - и на том спасибо. От удара командирской ноги хлипкая дверь вагончика распахнулась и в проёме возникла ста двадцати килограммовая туша нашего ротного. "Где мои офицеры?!"-заревел он с порога. "Спите, мать вашу за ногу? Я толькочто от Ризака*. Есть дело. Через 10 минут - совещание. Быть всем. И зама, где его черти носят, оповестите. Подъём, кому сказано!" Тихо матюкаясь я вылез из спального мешка и потянулся за полотенцем и зубной щёткой. Совершенно напрасно - в ванной уже надёжно заперся "мелкий". И как он успел?
10 минут спустя в штабе роты собралась планерка - двое взводных со слипаюшимися глазами, ротный старшина с мотком проводов через плечо ("Буду спутниковое телевидение налаживать!"), сержант оперативник ("Че я здесь забыл?") и зам командира роты. Взводный "три", студент медик на первом курсе, был в увольнительной. Минуту спустя в комнату ввалился и сам Хаим с толстой папкой в руках. Я недоумённо уставился на него - от ротного через стол несло коньяком. На службе "батя" обычно не употреблял. Хаим заметил мой взгляд и в его глазах заплясали весёлые чёртики: "Твои бойцы угостили. Хороший у тебя взвод, а, блядь." Последнее слово марроканец Хаим произнес по-русски. Культурный обмен, мать его. "Опять эти русские..."- начал зам, но Хаим не дал ему договорить. "К делу!"- заявил он и бросил папку на стол. Оперативник, пошарив, вытащил из-под разлетевшихся во все стороны карт и аэроснимков фотографию. "Знакомтесь," - продолжил ротный, - "Ясер Махмуд Эль-Азиз А-Шариф, наш клиент. 79-ого года рождения. Отсидел год в "Мегидо". Партийная принадлежность - "Хамас". Специальность - подрывник. Подозревается в сборке нескольких взрывных устройств малой мощности. Вооружён. Особые приметы - шрам на верхней губе. Болен эпилепсией." Мы переглянулись - больной эпилепсией подрывник - хорошо, что не паркинсоном. Я посмотрел на фотоснимок. Молодой коротко постриженый араб, щетина недельной давности, верхняя губа рассечена пополам. И взгляд - абсолютно бессмысленный, тупо уставившийся в пространство за камерой, куда-то в светлое будущее, где его ожидают 70 девственниц и пророк Магомет.
"Значит так. Отец этого урода живёт в одной из деревень нашего сектора." - Хаим разложил на столе карту, - "Вчера у него был день рождения, чтоб он сдох. По сведениям Ризака, на празднике Ясер не появлялся. Сегодня - пятница. Святой день. Плюс - Рамадан**. Ризак думает, что "сынку" навестит отца. Брать будем в 2 часа ночи. Операцией руководит комбат. Зам - к 20:30 подготовить план налёта, одобрить у меня. 21:00 - приедет комбат с резервами, одобрим у него. 22:00 - общий сбор, зачтёшь приказ бойцам. С картами и прочей хернёй. 23:30 - модель. 00:30 - сборы. 01:00 - выдвижение.
Оперативник - до 12:00 составишь списки ночных дежурств и передашь заму. Всё говно - в патрули. Остальных - в распоряжение зама. Не спит никто.
Старшина - проверить снаряжение. Если не знаешь, как что работает," - добавил Хаим, заметив недоумение, с которым старшина разглядывал бинокль ночного виденья, - "Спросишь у офицеров. Да, и чтобы к нашему возвращению спутниковая "тарелка" работала - под утро немцы порнушку крутят. А я пойду отдохну немного. Все свободны."
Слава богу, можно идти спать дальше. У самых дверей нас остановил понурый голос зама:"Взводные, оставайтесь здесь. Будете мне помогать. Вечером поспите."
К пяти вечера план был готов и мы с лёгким сердцем завалились спать. В 20:00 оперативник постучал в окно над моей раскладушкой и заорал:"Офицеры, к ротному, немедленно!" Проклиная всё и вся мы ввалились в штаб. Там уже находился зам, и лицо его выражало веселенскую грусть. "Явились!" - приветствовал нас из-за стола ротный, - "Ну что, вы соавторы этого художества? У вас что, у всех троих мозги спеклись? Что это за бред сивой кобылы? Короче, у нас ровно час до приезда комбата. Парадом руковожу я. Тащите фломастеры, ватман и аэроснимки."
В 21:00 приехал комбат. Поглядев на план налёта улучшенной версии, он захотел внести свои коррективы. Вслед за комбатом высказалась вся его свита - батальонный врач, офицер-оперативник, зампотех, разведчик и представитель ШАБАКа. В 22:30 весь кагал отправился на зачтение окончательной версии приказа бойцам. Впереди шёл загруженый картами и ватманами зам. Мы избегали его взгляда.
В час ночи началась отработка на модели. В качестве модели был выбран один из вагончиков. После первого штурма у вагончика не осталось ни одного целого окна. Дверь вышибли вместе с рамой. Отработку продолжили методическим способом, по принципу "будем считать что... (дверь вышибли, балкон блокировали, дом зачистили, нужное подчеркнуть)".
В пол-третьего 2-ая рота батальона #### выдвинулась на точку сбора.
В 03:15 начался налёт на дом Ясера Махмуда Эль-Азиза А-Шарифа.
В 03:45, при допросе семьи представителем ШАБАКа, выяснилось, что мы ошиблись домом.
В 04:15 мы вернулись в расположение роты. Ужасно хотелось спать.

*Ризак - "кэптэн Ризак" - кличка, под которой известен координатор ШАБАКа в секторе. У каждого сектора свой "кэптэн" со своей кличкой. Их настоящие имена мало кому известны. Местное население получает повестки явиться в ШАБАК от имени "кэптэна".
**Рамадан - месяц поста у мусульман, на протяжение которого есть можно только после захода солнца.

Сельский быт времён застоя (сериал).
Сельский сход.

Весна 1987 года. с. Приозёрное Ленинского р-на Крымской обл., колхоз им. 19-го партсъезда.

- Ну чо там, садимся? - спросил я Витю-водителя.
- Ни фига, все в клуб. Сход будет.
- Чего!? Это ещё что такое?
- Судить будут, алкашей, прогульщиков.
- А на Опук, нам же овёс надо сеять?
- Подождёт твой овёс, Оксана только что распорядилась.
Вот такой разговор состоялся той давней весной между мной и водителем ГАЗ-51 с фанерной будкой для перевозки людей.
Я должен был в составе тракторной бригады ехать на этом газоне на военный полигон Опук, на котором наш колхоз арендовал земли. Потом, через много лет, именно с этого полигона стартует та злополучная ракета украинского зенитно-ракетного комплекса С-200, сбившая российский самолёт, летевший из Израиля. Но это будет ещё нескоро.
Оксана, наш председатель Ксения Борисовна, вышла с правления и сказала в нашу сторону:
- Трактористы, давайте все в клуб. Для вас это в первую очередь.
Ну и ладно, мы почапали в клуб, благо он в двух шагах.
В клубе было уже полно колхозников, поэтому нам достались последние сиденья. На сцене стоял стол с традиционным графином с водой, застеленный столь же традиционным красным кумачом. За столом сидели: районный прокурор, начальник УВД района, предколхоза Оксана, парторг Быков и агроном. Перед столом и слева от него стояла скамейка из неструганных досок. На ней сидели "отличившиеся" колхозники с лентами через плечо, на лентах надписи: "Пьяница", "Прогульщик".
Первого стали разбирать Володю Чичилу. Согласно заявлению его жены, он в пьяном виде систематически метелил жену и матерно ругал её. Синяков, правда, медпункт не зафиксировал. В первых рядах сидели доярки и другие колхозные бабы, для которых это представление просто в кайф, ведь латиноских сериалов ещё не было. Да это и покруче сериала, ведь они сами могли в нём поучаствовать.
- Пусть извинится перед женой, - завопили бабы.
Вышла его жена на сцену. Повернувшись к ней вполоборота, Володя сказал безразлично:
- Нина, прости меня, я больше не буду пить.
- Не-е-е! - завопили опять доярки с передних скамеек. - Пусть на ВЫ её называет, и по имени-отчеству. Вот так-то!
- Нина Дмитриевна, простите меня, пожалуйста, я пить не буду.
Но доярки разошлись не на шутку.
- Не так! Пусть на колени встанет пред ней!
И весь зал затаил дыхание. Даже мы, трактористы, перестали трепаться о том, как бы сегодня вечером загнать в Марьевке остатки овса и купить на бригаду два ящика вина.
- На колени! - скандировали бабы.
Чичила посмотрел на них без всякого выражения. Но на колени не встал.
После чего районный прокурор определил ему пятнадцать суток, но с отсрочкой, условно.
Следующим номером программы был Федя Зайцев, тоже тракторист. Про этого не говорили долго. Пропащий алкаш, отец пятерых детей, бьющийся в тисках нужды. Тем более безвыходной, что пил он по-чёрному.
В отличие от остальных героев дня, сидевших, опустив голову, Федя сидел прямо, соколом глядя на окружающих. Чувствовалось, ему было приятно оказаться в центре внимания. Я потом, когда Федя отсидел свои пятнадцать в КПЗ, спросил у него:
- Федя, о чём ты думал в тот момент.
- Ты знаешь, Саша, очень курить хотелось. Я даже хотел спросить разрешения на это у прокурора, только не рискнул.
Потом разбирали Алексея по кличке Кастрюля. Тот молча выслушал приговор, поняв, что словами он себе наказание не уменьшит, а вот прибавить вполне может.
- Ознакомьтесь с постановлением и распишитесь, - сказал ему прокурор.
- Я не вижу без очков, - парировал Кастрюля.
Нашли ему очки.
- Не те диоптрии, у меня -2.
- Как же вы на тракторе работаете? - поинтересовался прокурор.
- А там я ничего не подписываю.
Нашли ему другие очки, но беды на этом не закончились. У ручки, которую ему дали, засохла паста. Прокурор дал свою. Нагибаясь, чтобы протянуть ручку Алексею, он телом смахнул лист с постановлением со стола и бумага попала точно в щель между досками, откуда её долго извлекали. Бабы в первых рядах притихли, наблюдая за процессом, зато мужики в последних рядах ржали вовсю.
Четвёртым на разбор был, угадайте - кто? Правильно, опять траторист. Дмитрий Прокопенко, один из лучших в бригаде, орденоносец, передовик, герой газетных репортажей. Но иногда запивал и срывался с катушек. В последний свой запой он пьяный свалился из трактора в кормушку к коровам (счастье, что не на ходу).
И лёжа пьяный в кормушке, орал:
- На х... мне ваши ордена, на х... эти награды за рабство. Да я бы мог в тыщу раз лучше работать, если б не ваш грёбанный колхоз, если б я работал на себя, а не на ваших мудаков из Дома Престарелых, на Политбюро ваше х..во.
Привязанные коровы в стойлах мычали и испуганно шарахались от вопящего Димы.
Разумеется, сознательные колхозники тут же доложили об этих антисоветских речах парторгу и председателю Оксане. Те решили это дело по тихому замять. Процессы в духе тридцатых неактуальны, а вот если посадят отличного тракториста, то колхозу только убыток. Особо болтливым тёткам прищемили языки, припугнув лишением премии, но самого Диму решили вытащить на сход, как пьяницу. Чтоб впредь не пил на работе, и чтоб язык попридержал. Дима Прокопенко был единственным из трактористов, кто не огрёб пятнадцать суток, только штраф ему дали.
И последней судили доярку-алкашку, но это было уже неинтересно.
После схода мы собрались в машине, обсуждая предстоящую посевную. Решили, что сеять сегодня уже поздно, задержались из-за схода. Поэтому проведём профилактический ремонт тракторов и селок. В смысле - загоним несколько мешков овса в Марьевке и купим на всю бригаду "Лучистого крепкого" по рупь семь.
- А кстати, где Володя Чичила? - спросил бригадир Вася Бурденко.
Выяснилось, что никто его после схода не видел.
- Вот блин, где его носит? Счас Оксана прицепится, чего на Опук не едем, а что ей скажешь?
Наконец, прибежал Чичила и молча, не отвечая на наши упрёки, уселся в углу.
- Поехали, - крикнули мы Вите.
ГАЗ-51, жалобно взвыв шестернями своей несинхронизрованной коробки передач, повёз нас к трудовым свершениям.
Как только выехали за село, Чичила открыл сумку и достал бутылку "Агдама".
- Ну что, по глотку?
- Блин, Володя, ты же только что клялся-божился, что пить завязал, - поразился Сашка Шелехов, недавно вернувшийся из заключения.
- Ну, дык, такой случай обмыть надо, как следует.
...
Федя Зайцев все пятнадцать суток выводился на работу куда бы вы думали?
Ни за что не угадаете - трактористом на винзаводе он работал. У них тракторист заболел. С утра Федя перевозил ящики и прочую тару на заводе, а с обеда как верблюд в пустыне пил, и пил вино. Вечером его, мертвецки пьяного, привозили в камеру. Неплохо устроился. Федя жаловался только - с куревом было плохо.
А Митька Прокопенко вскоре умер во время очередного запоя. Я сам помогал могилу для него рыть. В смысле - рыл яму наш эскаватор, я лопатой только углы и дно могильной ямы выравнивал.
И когда гроб с Димой опускали в землю, все наши трактора, стоящие у забора кладбища, одновременно загудели звуковыми сигналами.
А я, уже напившийся в доску (родные покойного угостили, обычай такой), почему-то заплакал.
Родные Димы зашептались:
- Дружок евоный, тоже тракторист. Переживает, сердешный, вместе работали.
А я и не знал Диму почти, так - здоровались только при встрече. Просто представилась мне дальнейшая наша, колхозных трактористов, судьба. Все они хорошие, работяшие мужики. И будем мы дальше также пахать на своих дизельных конях, выпивать по будням и праздникам, толкать налево семена, сено, силос. И снова пить на вырученные деньги. Пока не вывалимся из трактора в последнем запое.

Сантехник

Пролог

Смуглый, щупленький, маленький солдатик. Сильно перехваченная в талии большого размера гимнастерка, болтающиеся в трубах голенищ огромных сапог худые ноги. Нескладно поднятая к пилотке и развернутая в генсековском приветствии, ладонью вперед, рука. Невнятный русский:
- "Товарища сэржанта..."
Рядовой первого года службы Худайбердыев. С самого начала службы ему катастрофически не везет. Не везет ему, но это невезение переходит и на меня в виде просто неприятных слов и взысканий от вышестоящего начальства. Поэтому я смотрю на Худайбердыева со смесью чувств, состоящих из сожаления, сострадания и лютой ненависти.

Знакомство

Одним словом, неприметный он, этот самый рядовой Худайбердыев. На первой зарядке я даже не обратил на него внимания. Ничем он не выделялся, стоя на левом фланге. Бодро отбежав за взводом три километра, подталкивая отстающих кулаком в затылок, прогнал охающих мужиков через спортгородок и построил их перед цепью турников.
- Бойцы! - сказал я, подходя к перекладине, мощно и рельефно играя грудными мышцами и бицепсами.
Сзади меня тронули за плечо:
- Товарища сэржанта...
Весь еще устремленный вверх и внутренне уже работая на перекладине, повернулся на голос. Лицо рядового Худайбердыева было полно вселенской скорби. Подобное скорбное выражение можно видеть только у бродячих собак и, теперь уже, у Худайбердыева. Перед собой он держал растопыренную правую руку на перевес. Еще не понимая, в чём дело, я продолжал свою песню, вылившуюся в командирский рык:
- Иииииии... делайййй... раааааз..., - увидел большой палец рядового, болтающийся на тонкой жилочке...
- Делай два..., - я выдохнул, вернее, произнес хриплым полушепотом.
На счёт три меня не хватило. В этот момент с обрубка пальца на снег упала черная крупная капля...
Из состояния шока меня вывел полузадушенный, умоляющий шепот бойцов, зависших в позиции "два" под перекладинами. Перед моими глазами промелькнули мечты о быстром уходе на дембель, лето, мама с папой, мягкие и нежные губы некоей абстрактной девушки. Ухнуло и заныло сердце.
- Идиот, - зашептал я ему горячо, - Как? Как ты это сделал?!
Худайбердыев молча показал на стоящую с краю спортгородка штангу в ограничителях. Залопотал, срываясь на свой язык.
- Он поскользнулся, - проговорил левофланговый, - Мы его подначили. Ну, сказали, что, мол, дохлый ты. Он и полез.
- Бегом! - скомандовал я, - В санчасть. Ты, - указал я на бойца, - Сопроводишь, и что бы не одна пушинка. Придерживайте его на гололеде, убьется к черту!
В голове у меня шумело, сосало под ложечкой, когда вел взвод в казарму. Молча выстоял под шквалом упреков командира взвода, потом командира роты. Командир батальона вкатил три дня ареста "за недоведение до сведения личного состава правил техники безопасности при занятиях в спортивном городке".
Весь день настроение у меня было задумчивым.

Продолжение следует.