А помните, как долго тянулись занятия в учебке? Как голова наливалась свинцом, а глаза решительно закрывались. Как нудный голос мастера извиваясь змеёй вредничал, петлял по классу, тщетно отыскивая уши, готовые поглотить и передать в мозг бесценную информацию о классификации моторных масел и специфику их применения в разных климатических условиях. А помните, как в стеклянной фрамуге над дверью в учебный класс появлялась голова старшины, залезшего на стул и безжалостно регистрирующего фамилии воинов, героически павших в борьбе со сном? А эти противно-весёлые "Кто спит(тихо) - ВСТАТЬ(громко)!"?. Да, славные времена были! Самым сильным снотворным были "Ленинские часы". Они не усыпляли - они жестоко били обухом. В арсенал условных рефлексов среднестатистического молодого воина добавлялась безоговорочная капитуляция всех систем, когда в зал собраний, куда вмещалась целая учебная рота, быстрым деловым шагом залетал помятый замполит с видавшей виды папкой подмышкой. На папке красовалась надпись: "Политинформации - учебные". Буква "Ч" в слове "учебные" была привычно полустёрта, уже не вызывая никаких эмоций. Комроты, традиционно сидевший в первом ряду у окна приподнимался, грозно посматривал на "команду благородных девиц с яйцами", потом на всякий случай угрожающе шипел, выделяя слюну, и с чувством выполненного долга плюхался обратно на стул. Шипел он зря - в помещении и так угрюмо царила тишина, обрамлённая остекленевшими очами вчерашних новобранцев. Замполит с грохотом взлетал на дощатый подиум и без предупреждений и вступлений, не поднимая глаз на аудиторию открывал папку и начинал читать. Мало кто был способен обратить внимание на то, что лекции начинались без вводных, с места в галоп, как будто бы с середины предложения. Никого это не волновало и не возмущало. Иногда замполит делал технологические паузы на стакан воды(?!). Листал материал вперёд-назад, прокашливался и чётко продолжал с того знака препинания, на котором остановился. Однажды во время такой вот паузы тишину взорвал ЗДОРОВЫЙ ХРАП. От неожиданности лектор поднял глаза от папки и стал всматриваться в лица присутсвующих. Храп пробудил всех и глаза были преданно раскрыты, но излучали изумление и радость. Изумление, - потому что наглость несусветная, - храпеть на "Ленинском часу", а радость - потому что произошло СОБЫТИЕ. В рутину пребывания в учебке, законтренную со всех сторон уставами и приказами влезло что-то из ряда вон выходящее. Сидевшие на задних рядах привстали вытянув шеи, чтобы разглядеть источник крамолы. Храп исходил от комроты, сидевшего, однако, с широко раскрытыми глазами и растерянно озирающегося по сторонам. Храп обретал новые интонации, переливался, тут и там художественно подслащался причмокиванием, а то и тонким карикатурным посвистом. Алый румянец залил щёки потерявшегося офицера, рот его приоткрылся в попытке что-то сказать. Однако, перекрыть энергичную партитуру храпа не представлялось возможным. Майор резко встал, отошёл на несколько шагов и стал внимательно рассматривать свой стул. Храп не последовал за офицером. Даже невозмутимый до того лектор скинул очки на кончик носа и тоже уставился на стул.
-Всем сидеть, - скомандовал старшина и выдвинулся на подмогу командиру. Войдя в курс происходящего после деликатной дрёмы остальные офицеры также приняли участие в розыскных мероприятиях. Сначала перевернули стул, потом открывали-закрывали форточку окна, включали-выключали радиоточку. Потом недоумённо пожимали плечами, посматривая друг на друга.
"Эврика" никто не кричал. Несколько человек столкнувшись лбами просто молча одновременно открыли крышку деревяного ящика, внутри которого кто-то когда-то распорядился упрятать батареи отопления. Из пола торчал короб вытяжки. Короб сопел и свистел, а на лицах комсостава появились сатанинские улыбки. Старшина изрёк, - "это на складе пособий" и высекая искры копытами удалился из зала. Прошло пару минут и замполит попробовал возобновить процесс политического воспитания молодёжи, но старшина вернулся и с порога поведал в полный голос - "Заперто!". Замполит разочарованно отложил папку, снял очки, подошёл к открытому ящику, посмотрел пару мгновений в глубину короба, затем нагнулся и проорал - "Рота подъём!".
- А, ....щас, - донеслось снизу после небольшой паузы. Сразу вслед за этим из короба прозвучало "Пля...!" и раздался грохот.
Тогда мы подавленно молчали, не зная как реагировать. Ржали как сумасшедшие мы уже потом. Когда немного освоились в армии, когда симптом "опупения" от прощания с гражданкой прошёл. Когда поняли, что в армии тоже есть место здоровому смеху. Когда источники донесли, что храпел дедушка-каптёрщик, залезший на стелажи и устроивший себе там ложе, подстелив шинель. Только на вентиляционное отверстие он не обратил внимание. А ещё, ему и в голову не приходило, что вытяжка выходит напрямую в помещение этажом выше!

Халкояр.

Солнце. Оно везде, и от него практически не спрятаться. В взаимодействии
с таджикской пылью дает впечатляющий эффект.

Впервые попав на Халкояр и отправляясь в душ, я попросил товарища взять шампунь. Стоящий недалеко старлей, отарабанивший там уже полтора года и готовившийся к отправке на дальневосточную родину, произнес тогда показавшуюся мне странной фразу "Это сладкое слово шампунь!".
Через год я его понимал на все 100%.

Металлические ангары по всей площади учебного центра.
В жару они нагреваються до до такой температуры, что при прикосновении сразу получаешь ожог. Спасает только "афганский кондиционер" - проволочная решётка, в которую густо вплетены веточки "колючки" (верблюжья ли, не знаю).
На эту решетку брызгаеться из кружки вода, и в течение получаса можно наслаждаться относительно прохладным воздухом.

С часу до пяти мертвый час. Никто не вылезает на улицу в это время и дружно дрыхнут.
Вообще-то, Халкояр - это место офицерской ссылки. Сюда ссылают пролетчиков различных мастей, тех, которых некуда приткнуть из-за отсутствия должности или специалистов, кроме которых некому учить солдат постижениям боевого мастерства.
Только здесь можно было встретить пародоксальные ситуации: начальник учебной заставы - лейтенант, а замполитом у него подполковник.

По вечерам, после отбоя личного состава, когда становилось совсем темно и прохладно, собирались уютные офицерские компании. Одни попивали знаменитый "Распутин", который продавался у нас в тетрапаках, другие мирно попыхивали на лавочках самокруточками с чарсом. Многие успешно совмещали оба занятия. Тогда наступало некоторое равновесие в душе и теле.
Смотришь на закат, слушаешь треск цикад. В голове никаких мыслей.
На той стороне афганцы гуляют. Подвешивают из миномета осветилку и из двух кишлаков поливают ее из трассеров. Весело.

Днем человек 50 были на хозработах на отрядном огороде. Притащили мешок зеленых слив, поев сами, естессно, поделились с товарищами.
Ночью весь лагерь сотрясался от топота тысяч ног, перемещавшихся от ангаров к туалетам. За эту ночь глиняная стенка, окружавшая отхожее места, была растаскана до упора. "Как они срали! Как они срали!" все повторял утром с круглыми глазами дежурный.

Но данная болезнь настигала не только личный состав. Кто-нибудь из командиров также ходил с задумчивым видом, стараясь не удаляться дальше 50 шагов от отхожего места. "Днище вырвало", "Нарвался на противоднищевую мину" - вот одни из немогногих определений, обьяснявших это состояние. Немалому этому способствовала и офицерская столовая. Особенно, когда ломался старенький холодильник. Лечилось это отваром из колючки и левомецитином, убивавшим все в желудке, которого было в избытке у фельдшера.

Одним из немногих роскошеств был бассейн. Небольшой, 2 на 3 метра.
Наполнялся и вычерпывался он вручную. Но сколько наслаждения и незабываемых минут дарил он (Не тех! Не тех, о которых вы думаете).
До сих пор могу вспомнить то ощущение эфории и идиотского веселья, когда с разбегу ныряешь в прохладую воду на 60 градусной жаре.
Главной задачей было не воткнутся головой в банку пива или пачку водки, плавающую там для охлаждения.

Жара. Белое марево. К столовой подьезжают ребята из 201 дивизии.
Они у нас забирают хлеб. На этот раз приехали на САУшке.
Ехать всего 70 - 100 метров но я их понимаю. Хоть какое-то развлечение.
Они сидят в укрепрайоне на обрыве по три месяца, а потом замена.
Делать им нечего абсолютно. Заслышав стрельбу на границе, прибегали часто к нам: "Ну что, ребята? Давайте мы врежем!".

Приехавший из Душанбе офицер, обалдело крутил головой и спрашивал: "Как здесь люди живут?". Живут. Некоторые даже с семьями.

Наш старшина Серега - контрактник. У него двое детей. Мальчик и девочка по 10 лет. Живут с ним в его каптерке. У Сергея отец из первых командармов, которые в тридцатых годах прибыли в Среднюю Азию устанавливать Советскую власть.

Отбираю специалистов в учебную инженерную роту.
Сижу за столом на плацу рядом с артиллеристом, нюхом и связистом.
Спрашивается насчет желания и образования. Меня интересует приимущественно второе.
Народ в основном хочет быть "снайперистами" и "минометчиками".
Вдруг два орла обьявляют, что хотят быть специалистами сигнализационного комплекса С-175. С трудом удерживаюсь на стуле и осведомляюсь о месте бывшего жительства товарищей. Ясно. Товарищи из Айваджа. Арабский поселок рядом с комендатурой, жители которого в основной массе занимаються перебросом чарса через границу.
Сдаю обоих особисту для беседы.

Вечером сидим в нашей комнате. Андрюха Нигрей с красными глазами,
трясущимися руками кроваво-зеленого цвета разливает водку. Сегодня был прорыв. Два человека ушли в сторону Афгана. Андрея (он, как и я, инженер, только тюменец) кинули с двумя контрактерами в погоню. В камышах шедший первым сержант подорвался на мине. Как рассказывал Андрей: первая мысль была, что попали в засаду. Когда он залег и выпустил весь рожок по камышам, увидел, что все вокруг забросано "лепестками" (убейте, уже не помню, как правильно называються эти мины от комплекта дистанционного минирования).
Оставив второго солдата с раненым, он ползком прополз полтора километра до РОИС, выдирая руками высокую осоку с камышом и отбрасывая в сторону "лепестки". Несколько, как он говорил, все-таки взорвалось в полете.
Добравшись, вызвал вертолет, который и забрал раненого.
Летчику и контрактнику дали орден Мужества. Андрея тоже не наказали.

Уже позже я встретил знакомого парня из Пянджа, приехавшего в отпуск.
Он и рассказал мне, что вскоре на Халкояр прибыл новый замполит.
Не пьющий, не курящий и занимавшийся восточными единоборствами.
И сейчас Халкояр являеться образцовым учебным центром, где никто не пьет, не курит. А пролетчиков, пьяниц и дебоширов туда отправляют на исправление.

Так что не все так грустно товарищи.

Маленькая такая зарисовка...
Дембель-1988 после 32 с лишним... Выходной, сижу на балконе, потягиваю пивко - в обшем, культурно отдыхаю. Под домом, на асфальте сидят 2 жирных кота-жрут косточки из коробки из-под торта. Надо заметить, что кошечки в нашем районе плодятся с завидной скоростью - благо, никто их особо не гоняет, а сердобольные старушки всячески их подкармливают.
Котики эти лоснятся от жиру, но продолжают жрать, и не обрашают ни на кого ни капельки внимания. Чуть поодаль, наклонив голову в безвучном вопросе: "А когда моя очередь?" - сидит крупная ворона. Коты - ноль внимания и фунт презрения. Ворона, походив по кругу, покаркав и поняв, что все попытки бесплодны, идет на отчаянныи шаг. Подлетает к котам сзади и клюет каждого в хвост. Коты разбегаются, ворона подхватывает коробку и улетает восвояси на обед.
Мораль - Кто не рискует, тот не пьёт шампанское!

Цельнотянуто.

"Этим тяжелым в астрологическом смысле утром его царское величество проснулось от страшного звона в голове и ее окрестностях. В соседних горницах стонали и ворочались царица, царевна и дежурные бабки. В конюшне беспокоились жеребцы и кобылы. В подполе пучили глаза одуревшие мыши. К будильнику привыкали с трудом. Духовенство даже не решилось его освятить, а архимандрит, пару часов понаблюдав за стрелками и послушав тиканье, уехал к себе на пасеку в полном расстройстве. Будильник был подарен голландским послом с нижайшей просьбой заводить его раз в день и теперь господствовал во дворце.
— Сеня! — позвал царь. — Уйми паразита! Креста на ем нет, а звону, как от обедни.
Сонный шут выбрался из чулана и заткнул механизму пасть.
— Охохонюшки-и-и!.. — сразу же разинул свою государь. Вчера легли поздно. Уже неделю шла посевная, и царь дотемна шлялся по огородам, проверяя работу чучел и давая наказы. К тому же перед сном на картах выпало землетрясение, и пришлось созывать экстренную думу, которая заседала до тех пор, пока не ус-нула.
— О шести руках архимандрит приснился с точкой во лбу, — поделился новостью шут. — Пляшет и голый по пояс. К чему бы?
— Пустое! — отмахнулся царь. Чужой сон был для него неинтересен. Свои же сны он любил диктовать писцам, и лучшие из них зачитывались с колокольни по большим праздникам, а два вещих вошли в учебники.
Царь потянулся и ухнул. Пора было вставать и идти пробовать бесплатную кашу из пенсионных фондов. Затем предстояли военный парад и, если позволит погода, дерзкое нападение на одно из сопредельных государств. Мысль о нападении только что пришла царю в голову, но явилась уже в виде принятого решения, и вместо мягких тапочек царь затолкал ноги в боевые, со шпорами и подковкой, валенки.
— Ба-ба-ба! — подивился не в меру догадливый шут. — У нас же договора с ими со всеми на веки вечные!
Царь не ответил. Сопя, он навешал на себя половину коллекции мечей, насадил на голову бывший некогда чугунком шлем и опустил забрало.
— Так ить посевная! Перетопчем же все! — возмутился шут.
— Не верещи. Не свое топтать будем, — глухо ответили из чугунка. Его величество взял копье, сунул на всякий случай в карман белый флаг и, открыв забралом дверь, вышел.
...Парад, боевые пляски, отдание чести в движении и бравые крики отняли много сил. Сосредоточенное у границы войско, проведя маскировку, перекличку и отобедав, уткнулось в доспехи и захрапело так, что бледные соседи, крестясь и ахая, объявили мобилизацию. Их пограничники с ужасом разглядывали в трубы походную цареву кровать с железным балдахином, свесившуюся из-под боевого знамени руку царя-агрессора, нацеленные и заряженные всякой дрянью пушки, стоявшие позади обозы с кучами пустых мешков для дани и печального шута на пригорке. Печаль на лице шута не предвещала ничего хорошего.
— ...Слева обходи, слева! — вскричал под балдахином царь и проснулся. Через минуту все пришло в движение. Забегали сотники, поднялись штандарты, засверкали еще утром бывшие серпами сабли и алебарды...
Царь приподнял передничек и первым ступил в воду. Следом за ним, морщась, пошло вброд войско. Достигнув середины ручья, царь обернулся и вздел вверх правую руку с мечом. У мольберта тут же засуетился придворный художник. Государь обещал стоять не более двух минут. Пачкаясь красками, художник быстро писал мужественного раненного воина по пояс во вражеской крови и улыбающуюся ему богиню победы с характерным для царствующей семьи крупным носом.
— Ганнибал! — оглядев царя, мрачно сказал шут. Война его не касалась. Он присел на пенек и вытащил папироску. И тут ударили пушки! Без приказа, но с большим желанием попасть куда-нибудь и разнести там все к чертовой матери. И в сгущенных донельзя облаках замкнулась цепочка и сверкнула молния. И шарахнул гром. И посыпался град. И в ручье поскользнулся царь. И войска потеряли из виду лидера. А пушкари были бравые робяты. И пушки ударили вновь. Но пушкари были не очень меткие робяты. И, получив в спины репу, горох и тряпки, все войско свалилось в ручей. А государь, шатаясь, поднялся и не увидел полков своих. А у художника смыло гуашь. А полки, вынырнув с мокрыми усами, потеряли ориентиры и повернули назад. А думали, что идут вперед. А пушкари были все-таки ушлые робяты. Горох, тряпки и, конечно же, репа опять не пропали даром. И государь, всплеснув руками, поплыл вниз по течению с огромной пробоиной в бороде. А войско, по уши в волнах и накрывшись щитами, ждало когда кончатся дождь, град и репа в зарядных ящиках. А на той стороне ручья стояли утыканные зонтиками вражеские ряды и смеялись. Это была их безусловная победа...
...Государя выловили в низовьях ручья и долго не могли убедить покинуть бревно, на котором он дрейфовал. Войско в полном составе легло в госпиталь и лечилось приложением пятачков. Пушкарей государь повелел напоить дегтем, выдрать им ноги и оборвать руки. В перспективе. А пока их собрали в артиллерийской избе и заставили чертить траектории и окружности с тем, чтобы впредь столь досадных промахов отнюдь не делать.
Выдав для приличия пару орденов (в основном себе), обсохший и переодетый царь подозвал шута. Глядя в стол, долго собирался с мыслями. Шут пододвинул бочонок и достал ковшики. Государь поднял голову.
— Ибо... — он грозно повел бровями, но закончить не смог. Шут быстро налил, и они оба тяпнули.
— Дабы... — его величество сузил глаза, но фразы не продолжил. Шут плеснул, и они хлопнули, не дав испариться ни единой молекуле.
— На веки вечныя! — мучаясь стыдом, выдавил царь и всхлипнул.
— Нет — войне! — быстро сказал шут, и государь кивнул. Они клюкнули по третьей и захрустели репой, которая была кругла и свежа, а равно крупна и вкусна. Как и все продукты мирного, невоенного времени.

(с) Евгений Шестаков http://www.shest.ru/library