РЕНОМЕ
Трудно сказать, какой именно смысл заложен в высказывание "школа будущих адмиралов". Претензии штурманских лейтенантов питерского василеостровского розлива под маркой "Я из Фрунзы" обычно встречают у остальных снисходительный сарказм - да, этот туп, но тщательно будет скрываться за паркетными манерами.
Василёк Пушкин попал штурманом на старый 205П, и единственным утешением бывшему фрунзаку служило то, что этот 205й входил в состав одной из прибалтийских бригад. То есть плебейство окружавших Василька офицеров можно было некоторым образом скрасить тем, что сам Василек считал "культурой": архитектурой, о которой он не имел представления; языком, которого он не знал; народными промыслами в виде Рижского бальзама, не которые ему было вообще-то наплевать. Это вполне характерно для людей, которым пять лет говорят, что они-де будущие адмиралы, и которые за эти пять лет напрочь забывают, что категория "культура" бывает не только Высокой Штабной.
Но культурой Василек считал и свое увлечение военно-морской историей, что создавало резкий диссонанс со взглядами его старого командира-бакинца, который не был способен отличить авианосец от ракетного крейсера и считал само Васильково увлечение полной ерундой:
- Слышь, штурман... сходил бы ты, что-ль, поебстись... а то сперма в голову-то стукнет, не выживешь. А, лейтенант? - говорил командир, стоя проеме крохотной помощниче-штурманской каюты в спортивном костюме и с кружкой кофе в руке.
- Знаете, товарищ командир, я безмерно благодарен Вам за совет, но у меня в Питере осталась леди...
- А скажи, ты с ней по телефону когда говорил последний раз?
- Да... вчера.
- Рассказывал ей про Вентспилс? Про культуру и брусчатку, да?
- Рассказывал.
- Скажи, она буквально вот такой вопрос не задала: "А метро там есть?"
- Задала, но какое...
- Ты, Василий Николаич, лучше сходи-ка попарь кончик. Ждать ты свою фройляйн будешь до ... зам! Зам, скажи, сколько пришествий уже было? Как это кого? Одно? Точно? Может, тебе не довели по партийной линии, хе-хе? А ты, литинант, иди - мне злобный дилетант на границе не нужен. Злобный дилетант не способен учиться. Вали, поделись с гражданками гормонами. Это, дружище, приказ.
В море было не легче:
- Пеленг... дистанция... шведский самолет-разведчик типа "Дракен"!
- Хуякен... немец это...
- Никак нет, тащ командир, швед. Вот силуэт.
- Слышь, лейтенант, а девка-то твоя, там, в Питере, как с точки зрения силуэта? А? Рассказывай...
И вот уже неделю тянулась эта летняя граница. Строго говоря, не слишком сложная в служебном смысле, но весьма доставучая для молодого штурманца, потому как судоходство в центральной Балтике в это время года напряженное.
И Василек слегка ошибся. Ну, в смысле, кораблик оказался немножко не там, где нужно было бы. А началось все с того, что на светлеющем горизонте нарисовался шведский корвет типа "Стокгольм" и побрел параллельным курсом с 205м. Василёк, как очарованный пацан, два часа проторчал у БМТ, разглядывая особенности архитектуры иностранного кораблика. Хотя красивым шведа назвать было нельзя, возможности корвета, согласно справочникам, внушали уважение. Текущие слюнки молодого штурмана имели конкретный результат - вахтенный замполит, как обычно, в вопросах контроля места корабля положился на мнение штурмана, а это мнение привело ПСКР-6хх в полной исправности и боевой готовности N2 в территориальное море шведского острова Готланд, что со шведской стороны сопровождалось фотографиями наших кораблей на фоне острова, а с нашей вот эти снимки диппочтой довольно сильно наказывались. Просто фотографии обычно делали самолеты, но тут, видно, шведы решили развлечь команду своего корвета.
А получив такое право, викинги позволили себе немножко самодеятельности, а именно: на корвете включили аппаратуру постановки радиопомех....
Система управления кораблями Морчастей на службе устроена просто примитивно: на одной и той же частоте в коротковолновом диапазоне сидят все корабли границы; обычно здесь выручает УКВ "в голос", обладающее куда большей пропускной способностью и обеспечиваемое гораздо более простой аппаратурой. Одна проблема - электромагнитые волны этого, ультракороткого диапазона, не отражаются ионосферой планеты и свободно убегают в космос пугать марсиан. По этой причине максимальная дальность связи - километров 70. Васильков кораблик же ушуршал гораздо дальше, и вся связь с ним обеспечивалась одной КВ-частотой на день и одной на ночь. Нет, были , конечно, всякие там действия на случай войны с переходом на резервные частоты, но в Морчастях они всегда существовали чисто теоретически.
- Тащ командир, - сказал радист медленно осознающему свою навигационную ошибку и рассуждающему, надо ли радовать кемарящего перед МР-220 зама и будить командира, Васильку, - А тут на бригадной частоте чего-то трещит...
Василёк на этом кораблике числился еще и командиром боевой части связи, но опять-таки чисто номинально, на пойди-подпиши-у-флагманского-связиста-вот-эту-хень, вот и все реальные обязанности. И если старшина по третьему году жалуется на жизнь, то дело плохо... Василек скатился по трапу
- Чё у тебя?
- Да вот..., - радист вывернул потенциометр, и динамик огласил приборный почти мелодичной трелью тональных частот. Мда.
Командир, протирая глаза, выбрался на ГКП как был - в пижаме.
-Ну, за фотку на фоне Готланда в отпуск поедешь зимой, это ясно. А вот что со связью... радист!
- Есть радист!
- Базу вызвать можешь?
- Могу попробовать.
- Пробуй.
- Есть, - и трансляция донесла до ГКП серию пробежавших в эфире букв "Ж"
- Ой, тащ командир, завизжало громче и еще вой какой-то появился!!
- Ясно. Помехи ставят. Ох, Василий Алибабаевич, чую я, что одним отпуском ты не отделаешься. Вот что мне теперь делать? Нарушен пограничный режим сопредельного государства. Сорвано управление кораблем на охране границы. И всё - по твоей, бля, вине. Может, тебе пойти застрелиться для начала? А? Или на "вы" с тобой перейти? Это хуже, дружище, хуже стократ...
Василёк молчал, признавая и вещдоки, и крах своего реноме военно-морского интеллектуала а-ля Морской Кадетский Корпус. Детство и любимые игрушки ляпнулись в большую выгребную яму. Было обидно и жалко, но поделать ничего было нельзя.
- ...получается, что терять, в общем-то, нечего. Так, - сказал командир заму, - С мудаком этим под тремя лилиями связывались? А почему? Я и вас тут учить должен? - и взяв гарнитурку "Сейнера", включил 16й канал.
- Слушай меня внимательно - твердо сказал кэп в эфир, - Я вот всю это херню о правилах радиообмена для краткости опущу, и английский вариант тоже. Я тебя только честно предупреждаю - пока ты не выключишь эту вот свою ХУЕТЕНЬ, которая гробит мне связь, я буду стучаться в тебя корпусом, куда попаду. Я - не флот, чтобы выполнять какие-то там правила взаимоотношений, протокол и церемониал. Я - советский погранец, и мне наплевать на международные последствия. Так что будь готов. Alfa Romeo, - отжал тангенту и тихо произнес уже своим:
- Управление кораблем и машинами - на ЗКП.
После чего напялил на пижаму реглан, надел фуражку и, грохнув броняшкой, исчез наверху.
Если следующие полчаса времени шведы снимали на видео, то они должны этому командиру-бакинцу минимум годовую профессорскую ставку своей Военно-Морской академии, потому что вряд ли у расчета ГКП корвета Королевских ВМС Швеции К11 "Стокгольм" был еще один шанс так попрактиковаться в управлении маневрами корабля по уклонению от столкновения. А когда швед, аки давеча под Полтавой, не выдержал натиска, и когда кэп на седьмом галсе, на всех 33 возможных узлах, в пене, мыле, мате и масле почти попал, срубив стойки лееров правого борта о транец едва успевшего переложиться на встречный курс корвета, на ЗКП снова заголосил радист:
- ЗКП - БП-2/4, тащ командир, пропал свист и вой. Эфир чист.
- Это ты молодец. И я тоже. И мех - мех, слышь? - ты тоже молодец, бля. Ваще, все молодцы. И даже штурман, который теперь будет за свои деньги искать у купцов на рейде аргонную сварку, чтобы восстановить леера до прихода в базу. Ясно тебе, Василий Алибабаич? Сергей, - обратился командир к помощнику, - В журнал ничего не заноси пока. Или нет... иди да. Листик мне оставь и чирикай дальше. Я так полагаю, что свидетели и пострадавшие суть одни и те же подданные жовто-блакытного королевства, посему быстрого заклада не будет. А там что-нибудь придумаем.
- Не уверен, - произнес пом, постучав ногтем по зеленому экрану РЛС МР-220 "Рейд", - вот здесь рыбачок есть.
- Да? Ну и хуй с ним. Хотя нет - осмотрим щас кораблем и спишем леера под навал на волнении. Штурман, рассчитывай курс сближения.
Однако это, как оно в жизни и бывает, оказался не совсем рыбак, вернее, совсем не рыбак. То есть рыбак, но только внешне. Этот "рыбак", средний разведывательный корабль БФ, вслушиваясь всей своей кучей приемников в эти вот салочки у Готланда, и пас шведа уже третьи сутки.
- Тьфу, блядь, - сказал на это кэп, - И здесь флот. Заложит, нет?
- Как пить дать. Сто процентов. Наверно, уже заложил, - высказался зам.
- А мы щас узнаем. Бугель-039 Вельботу-012, прием.
- Здесь Бугель-039
- Фаза-6
- Исполняю.
- (ту-у-у)Металл нужен
- Здесь командир ГС-19
- (ту-у-у)Это командир ПСКР-6хх. Корешок, честно скажи, баталии наши со шведюками писал?
- Ну, писал
- Донес?
- О чем?
- Ну, что я, мол, угрожал словом и действием, мол, я погранец, тупой я, и мне все до звезды?
- Ну... нет... меня другие вещи интересуют.
- Ага, понятно. Давай договоримся: пока не спросят тебя - не свети. Идет?
- Ну, отчет по службе писать буду, так придется указать
- Вот когда придется, тогда и укажешь. Договорились?
- Ну давай.
- Спасибо. Где в Балтийске стоишь?
- 24-й Внутренней.
- Добро. С меня причитается. Конец связи.
И советские вояки разошлись левыми бортами в безопасной дистанции, как положено по МППСС.
- Василий Алибекович, слышишь меня?
- Да, товарищ командир
- Ну ты понял, что это с тебя причитается, а не с меня?
- Так точно.
- Нет, ты скажи просто: "Понял"
- Понял.
- Ну вот, молодец. А бабу-то твою как зовут?
Через два дня ПСКР получил добро на заправку в Балтийске, куда кораблик прибежал уже почти затемно. Трудно сказать, насколько сдержал слово командир ГС-19, но именно в этот момент навстречу из гавани выходил другой разведчик, который вместо того, чтобы прижаться к правой стенке гавани, зачем-то сыграл боевую тревогу, застопорил машину и бухнул оба якоря прямо посреди канала бассейна. И на вопль диспетчера поста рейдовой службы, что, мол, вы создаете аварийную ситуацию, с этого разведчика резонно заметили, что, мол, в бассейн входит пограничный корабль, которому, как известно, все правила МППС глубоко до пиZды и который сам по себе для нормального мореплавания - сплошная аварийная ситуация, поэтому не грех и перестраховаться. Диспетчер промолчал.
- Ва-а-а-ай, вот это и есть блестящая морская практика! - заорал кэп на все ГКП, - Когда не знаешь, что делать, воткнуться на якоря посреди фарватера. Просто писк. Штурман, никогда так не делай - теперь надо ждать, когда этот придурок снимется. Тоже, поди, фрунзак... Слышь, Василий, а вот признайся честно - с теткой-то своей как познакомился?

НЕ ДРОВА ВЕЗЕШЬ!

Помните про моего друга, рядового Величко? Писал я как-то, что мы еще с ним встретимся. Вот и держу слово. И хочу в начале добавить, что ни в коем случае своим рассказом не пытаюсь оскорбить кого-то из персонажей, выделить какую-то национальность по отношению к другой. Можете мне поверить, что про межнациональную рознь я знаю не понаслышке. И делю людей на "хороших" и "плохих" отнюдь не по разрезу глаз или форме носа. Но - что было, то было.

Случилась эта история на моих глазах и при непосредственном моем участии. И, в силу некоторых обстоятельств, знал я о ней даже больше, чем остальные. А обстоятельства были связаны с тем, что любимый мой замполит, капитан Х., надумал сделать из меня молодого коммуниста и всячески провоцировал на подачу заявления. Уж не знаю, из каких побуждений он это делал, то ли считал, что я этой чести достоин, то ли просто для поступления в академию нужно было ему представить рост партийной организации, но факт остается фактом. Пока мы ездили на какие-то там небольшие учения, оказалось, что в партийной организации батальона этот вопрос уже обсудили, одобрили и следующий этап - принятие решения на уровне полка.

Рисковал капитан Х., ой, рисковал. Не говоря уже о моем ко всему этому отношении, был у меня еще один недостаток - пятая графа. Время-то было какое - начало семидесятых. Я, конечно от всяких войн на Ближнем Востоке был далек, но... А вдруг? Но, видимо, желание поступить в академию и вырваться из этой рутины армейской жизни на оперативный простор было сильнее. Должен добавить, что вырвался-таки, и уже много позже узнал я от кого-то, что дослужился мой замполит до полковника, стал начальником Политотдела учебной дивизии, а теперь, если не ушел в отставку, может, уже и генерал. Ну и на здоровье! Человеком он был неплохим, и я за него только рад. А мне на партийной комиссии в дивизии все-таки ровесники Владимира Ильича задали вопрос, как я отношусь к Израилю. На что я, зная тогда об этой стране очень и очень мало, нашел, как мне кажется, гениальный ответ. Я им ответил: "А так же, как и вы!" Чем, по-моему, снял дальнейшее развитие темы. А пусть не задают! Так я стал молодым коммунистом. Вернее, еще кандидатом в члены КПСС. До коммуниста мне еще предстояло дорасти, показывая пример в боевой и политической подготовке.

Так вот, в силу таких обстоятельств, будучи рядовым (а это высокое звание. Как у нас говорили - с чистыми погонами и с чистой совестью), в отличие от своих товарищей присутствовал я на партийных собраниях вместе с офицерами и знал кое-что из той кухни, которая между ними варилась. В том числе и последствия истории, которая случилась уже в последние полгода моей службы в нашем полку и затронула всю дивизию. А началась она вот с чего.

Полк наш был мотострелковый, и личный состав двух его мотострелковых батальонов составляли призывники из азиатских республик. Жили они своей жизнью, нас она касалась мало, у нас свои задачи были, но как их учили этой самой армейской жизни - это надо было видеть. Да они, в общем-то, этого и заслуживали, не вписывались их обычаи и законы в строгие рамки Устава. Да и сами не очень хотели честно служить Родине. Мы ведь все видели и понимали. В Армии распространены землячества. Встретил где-то вдали от своих мест земляка, пусть даже из соседнего города или области, и уже совсем другие отношения. Но среди славян, земляк ты или нет, поблажки по службе небольшие. Если ты молодой солдат - "салага" или «фазан», земляк тебе если и поможет, то только до того момента, когда его понятия о службе не будут идти вразрез с общепринятыми нормами. И это правильно, солдат должен сам "переносить все тяготы и лишения воинской службы". Иначе все рухнет, если каждый начнет делать поблажки своим землякам. У нас, кстати, не было таких уж страшных неуставных отношений, о которых пишут сейчас, хотя некоторые проявления, конечно же, присутствовали. Люди-то разные. Но чтобы "молодой" сачковал, когда старослужащий работает - такого не допускалось.

По иному было у солдат, прибывших из Средней Азии. Национальностей в полку было много. Узбеки, таджики, казахи, я уже не знаю, кто еще, но замполит называл порядка двадцати. Был один воин, на вид лет четырнадцати, откуда-то с горного аула. Шутили, что он за брата служит. Шутка шуткой, но доля правды в этом, может быть, и была. И, вроде бы, в своей республике они делились на кланы, роды или как это называется, а здесь очень даже между собой дружили. Прибывает новое пополнение, славяне еще друг к другу присматриваются, иногда даже отношения выясняют на предмет того, кто тут "вожак стаи", а азиаты пошушукались между собой и, смотришь, уже по-другому себя ведут. Кто из нас бегал в другой полк искать земляков? А они прибегали, сидели на кровати и разговаривали. И это, в общем-то, понятно, все-таки родные места далеко, обстановка непривычная, на обед кусок свинины дают, молиться нельзя, еще и оскорбят за то, что не знаешь хорошо русский язык. Надо было приспосабливаться.

А теперь представьте себе, как оживился весь этот народ, когда командиром полка к нам назначили подполковника Н., узбека по национальности. Был он молод, красив, с большими черными усами. Вылитый бывший тренер сборной России по футболу Г. И принялся наводить свои порядки. Вместо подготовки танков затеял строить забор вокруг части, выгоняя на него почти весь личный состав. И сразу что-то незримо изменилось, как-то по-другому стали вести себя наши представители азиатских республик, особенно узбеки. Начали происходить какие-то мелкие стычки, драки. Мы-то вначале всего не понимали, до серьезного не доходило. И командиры наши не обращали на это никакого внимания. Но один раз провинился узбек, и ему это сошло с рук, другой раз... Несправедливость же, она чувствуется. Почему одного драчуна отвезли на гауптвахту, а другого нет? Все же видно, все на глазах. И это попустительство не могло не сказаться. Так оно и случилось.

В полку, как и везде, была авторота. Обслуживала она и мотострелков и наш танковый батальон, отвозя то на полигон, то на стрельбище. И служили в ней водителями, в большинстве своем, солдаты именно из азиатского региона. И вот однажды, во время такой поездки по пересеченной местности (а дорога на полигон сами представляете, какая) на автомобиле марки ГАЗ-66, уж очень неосторожно вел машину водитель. Нас бросало в кузове, как бильярдные шары по столу. Какими эпитетами мы там этого горе-водителя осыпали, тоже объяснять не надо, все-таки русский язык многие знают. И, когда приехали, кое-кто принялся выяснять с водителем отношения.

Помните рядового Величко? В отличие от принятого мной правила не называть фамилии действующих лиц, здесь я должен называть вещи своими именами для понятия дальнейшего повествования. Ибо был мой друг Паша, с которым мы служили еще в учебке, ростом, как я уже писал, полтора метра вместе с десятиметровыми каблуками, но характер имел задиристый и вечно попадал в какие-то переделки. Может быть, как раз и по причине этого маленького роста. Как Наполеон.

Без него, конечно, и тут не обошлось.

Водитель был тоже не Шварценеггер. Окруженный со всех сторон разъяренной толпой своих сослуживцев, не понимая половины из того, что ему кричат по поводу дров и всего остального, он только пятился к кабине. Но когда от того же Паши услышал кое-что в адрес своей мамы, до него дошло, что это оскорбление. И, не говоря ни слова, доблестный джигит достает из кабины монтировку и ласково прикладывает ею Пашу по плечам.

Величко взвыл, народ несколько отхлынул от размахивающего монтировкой, как Горец саблей, водителя, но быстро пришел в себя. В общем, тому досталось. А тут нарисовался командир взвода, и мы пошли выполнять боевую задачу.

Приехали вечером в полк, привели себя в порядок и пошли на ужин. Я уже говорил, что службу заканчивал, пользовался уже некоторыми привилегиями, а так как с ужина роту в часть вели, в основном, сержанты, то старослужащим негласно разрешалось идти не строем, а как заблагорассудится. Вот я и пришел с кем-то в казарму и занялся своими делами.

Паша служил в третьей роте, я - в первой. И, хотя казарма была одна, разделена между ротами только стенкой с проходом посередине, но перед глазами он у меня не мелькал. Нужно было - я к нему шел или он ко мне, но у каждой роты свой распорядок, свои заморочки в виде старшины. Этот уже что-нибудь, да придумает, чтоб служба медом не казалась. Так и в этот вечер. Рота пришла, старшина нас построил, и что-то втолковывал о порядке в тумбочках. Типа: "Спишь в этой тумбочке, а говоришь: "Не мое!" Или: "Форма одежды любая, но не трусья". Он таких выражений много знал.

Так вот, залетает в казарму солдат из третьей роты и кричит:

- Там за казармой Величко бьют!

Мы, конечно, несмотря на старшину, рванули с места. Прибегаем, сидит Паша, весь в крови, гимнастерка порвана. Рядом никого, все разбежались. Пришел старшина, начались расспросы, кто, почему. Ну, почему, допустим, мы знали. Но вот кто? Говорит Паша, что незнакомые, не из нашего полка.

Назавтра прибежал замполит Х. Прочитал лекцию о дружбе народов. Но разве могло это так закончиться? У Паши глаза не открываются. Естественно, назавтра они не открывались у водителя. Око за око. И пошло-поехало. То одного побьют, то другого. То нашего, то не нашего.

Длилось это, может быть, с месяц с переменным успехом. Доставалось сначала Паше, потом уже и тем, кто вместе с ним ходил. Потом дошло до того, что ночью, после отбоя, в казарму пришли человек двадцать и начали его искать. Может, чтобы поговорить спокойно, не знаю. Во всяком случае, прогнали их табуретками от одной входной двери до другой (а это добрых 60 метров) и ночь почти никто не спал. И самое главное, днем как будто никто этого не замечал. Никаких разборок, вызовов на ковер. Хотя и дежурный докладывал, это уж точно, и ротный спрашивал, но кардинальных мер не принималось. Пока в один из выходных, после обеда, стояли мы возле столовой, чтобы вместе идти в казарму, по одному ходить не рекомендовалось. И видим, что идет толпа, человек сорок. И, прямо возле столовой, завязалась драка. Пока не прибежал дежурный по полку и не пальнул из пистолета пару раз в воздух.

Тут уж никуда не денешься. Рапорт, по-видимому, пошел далеко вверх, патроны нужно списывать, писать объяснительную и так далее. Это уже ЧП, которое никакими силами не скроешь. И пошли разбирательства. Таскали нас по одному и проводили беседы в полном составе. Искали зачинщиков и читали лекции. Замполит несколько ночей ночевал в казарме. А потом, на партийном собрании, я стал свидетелем того, как замполит полка, он же секретарь партийной организации, выдавал "на орехи" подполковнику Н. Припомнилось все: и попустительство своим землякам, и строительство забора вместо обслуживания танков после учений и многое другое. Но в центре внимания стоял, конечно, наш конфликт. Ведь это нешуточное дело - неуставные отношения в армии на межнациональной почве. Здесь можно и должности лишиться.

Командир полка еще пробовал сопротивляться. Все-таки командир, его приказы не обсуждаются, он - единоначальник. На этом вся армия держится. Но есть еще и сила, на которой весь Советский тогдашний Союз держался. И она победила. Признал командир свои ошибки, получил положенное взыскание без занесения в учетную карточку, отправлены рапорта куда надо и все пошло своим чередом.

Синяки у Паши прошли, раны зажили. Водителя отправили дослуживать куда-то в другую часть, и через некоторое время об этой истории уже никто не вспоминал. Некогда было. Дембель на носу, пора альбом дембельский готовить, брюки ушивать, значки вешать на парадную форму. Не до драк.

Прошу не судить строго - что-то изливается из души после общения с людьми, которые сейчас воюют...

На кухне жжём свет,
И водки стакан...
Ты дай мне ответ,
Пока ты не пьян...

Зачем ты пошёл
Туда воевать?
И что там нашёл,
Что нам не понять?

Пойми, братец мой -
Не мог я смотреть
На то, как домой
Привозит их смерть...

Они же юны и не знают они,
Что это их самые лучшие дни...
И тратят мальчишки бездарно их свет,
И нам всем за это прощения нет...

Ведь мы же солдаты,
Война - наш удел...
Не можем, пойми ты,
Мы бросить задел...

Афганские горы
Ты помнишь, братан?
Как там, у забора
Засел тот душман?

Ты спас меня брат,
Преградив пуле путь,
Теперь же твердят:
Обо всём позабудь...

Но я офицер, хоть и не рядовой,
И эта война никому не нужна...
Хоть кто-то за мой счёт вернётся домой,
Пусть даже погибну - не плачь, старшина...

Цена мне на свете -
Их жизни, не тронь...
Когда на рассвете
Веду их в огонь...

Когда я бросаю
Под пули их, брат...
И пальцы кусаю,
И жизни не рад...

Не знаю, когда я
Вернусь насовсем...
Жене: Дорогая,
Подъём завтра в семь...

Он сгинул навеки в чеченских горах,
И гулкое эхо откликнулось: «Ах...»,
Когда, прикрывая своих пацанов,
Взорвался гранатой, хоть был не готов...

О перебоях в работе сайта и привратностях судьбы военного писателя.

Рецензия на рассказ Кадета Биглера "Армия" (выпуск от 26.05.04 г.).

Обращаюсь к молодым авторам! Сегодня у вас, наши начинающие дарованья, редкий случай! Вам предоставлен урок мастерства... Посмотрите, как четко выписан образ, какая глубина и выразительность. Буквально двумя словами автор вгоняет читателя в глухое чувство тоски и безысходности происходящего. Но при этом он мастерски меняет стиль в таком коротком произведении. От официально-военного (В связи с тем, что завтра, 26 мая 2004 г., по техническим причинам ...) до поэтически-чувственного (Ведь будет жалко....). А финал! Вы посмотрите, какой финал. Ведь в этой фразе так много сказано. Тут и невозможность что-либо изменить в ситуации самим читателем, и величественное склонение головы (с одновременным прищуром.... как я вас!!! й-еессссс), и сигнал к тому, что все... господа... бал окончен! По крайней мене на сегодня...
Да господа, финал говорит нам об истинной гениальности автора. Это отмечают многие критики. Ведь не секрет, что буквально сегодня написанное произведение, уже вызвало бурю откликов, как в среде простых обывателей, так и у профессионалов от литературы. Я не побоюсь высказать свое мнение, но это произведение будет, пожалуй, самым интересным событием текущего литературного года.
Трудно представить себе современную русскую литературу без этого автора. В своих произведениях он раскрывает всю романтику службы, единство людей с техникой, изображает характеры, завораживающие своей силой, первозданностью, естественностью. Само название произведения призывает читателя подумать о своей душе, о жизни, о том, что он оставит после себя на земле (обратите внимание на интересный ход автора, названием он выбрал заголовок рубрики). Ведь не секрет, что основной задачей литературы всегда была задача отношения и разработки наиболее актуальных проблем: в XIX веке была проблема поиска идеала борца за свободу, на рубеже XIX-XX веков - проблема революции. В наше время наиболее актуальной является тема военной службы. Отражая проблемы и противоречия нашего времени, мастера слова идут на шаг вперед своих современников, освещая путь к будущему. Автор пишет о будничной жизни военных, что типично для мирного времени. Его герои не выделяются из серо-оливковой толпы, а сливаются с нею. Показывая простых военных, страдающих от несовершенства окружающей жизни, автор ставит вопрос о русской душе, о своеобразии русского характера. Все писатели нашей страны, так или иначе, пытались решить этот вопрос.
Писатель пытается растревожить души читателя. За мелочами, описывающимися в этом произведении, скрывается поставленная проблема: как помочь людям? Жизнь вызывает сочувствие и жалость. Автор прошел военную службу, и ему, как никому другому, знакомы эти чувства. Увиденное на службе вряд ли может оставить кого-то равнодушным, не вызывать сострадания, душевной боли и временами приступов хохота. Описываемые события происходят в мирное время, но нельзя не почувствовать сходство, связь с армией, ибо показанное не менее тяжело. Вместе автором мы задумываемся над судьбами людей и задаемся вопросом: как мы дошли до такого? Название "Армия" мало о чем говорит. Но если вдуматься, то можно заметить, что приходящее действительно похоже на армию. Отзывчивый и сердобольный автор готов откликнуться на любую беду, крик о помощи, пожертвовать собой ради блага совершенно незнакомых людей.
Проблемы его жизни напрямую связаны с противоречиями общества. Он не может быть не печальным, потому что видит, какова жизнь людей, окружающих его, каковы их судьбы. Автор не просто офицер, он приносил пользу людям не только по долгу службы, но и по зову души, у него доброе сердце. Поэтому через название дал характеристику происходящему. События, описанные в рассказе, могли бы происходить где угодно. Но в России военным всегда было нелегко. Не указано время, события которого описаны в книге. Можно только догадываться, что это было после войны. После какой войны догадываться можно тоже.
Мне кажется, что к "Армии" подходят слова И. Репина: "В душе русского человека есть черта особого, скрытого героизма... Он лежит под спудом личности, он невидим. Но это - величайшая сила жизни, она двигает горами... Она сливается всецело со своей идеей, "не страшится умереть". Да господа, именно так!

Рассказ был написан в стиле жесткого реализма и поэтому вызвал всплеск критики. В основном отзывы были положительными. События рассказа актуальны будут и завтра, как актуальны всегда произведения о чести и долге, о добре и зле.

С чем, господа, и поздравим автора! Качать его... качать!