ШАНС

(Очередной годовщине Победы)

От оно как бывает - стоит себе на бетоне где-нибудь в райцентре, а то и просто в деревеньке, танк. Обычно - Т-34. "Здесь, в боях за Родину...". Бывает - пушка дивизионной артиллерии, бывает - газон-полуторка, бывает даже самолет - но это реже, за ним смотреть надо, да и не простоял бы оригинальный Ил-2 до сих пор: у него деревянный хвост от самых ушей к бронекоробке фюзеляжа болтами прихвачен, провис бы и переломился... и на этом выиграли войну... уму непостижимо. Постижимо одно - выиграли. Люди. Это правда. И теперь торчат то там, то сям танки, пушки, самолеты, напоминая людям - здесь когда-то было не до голубей и мороженного.
А в морских городах на таких же вот бетонных подставках иной раз ставят катера. Крейсер на такую подставку просто не поместится, да и не блеснули они в ту войну ничем, крейсера-то наши. Так что обычно - катерки. Стоят, смотрят печально выбитыми стеклами рубок. Крохотные, утлые и до ужаса простые. И я понимаю, что они говорят людям - отсюда когда-то уходили мы в море, да вот только возвращались сюда не все. И люди думают - надо же, какое жестокое оно, это море, да еще когда война... что-то в воюющем море есть от Судьбы: в однозначности приговоров и укрытости от большинства самих событий...
Стоят себе катера. Шевелит ветерок лоскуты облезшей краски, и их шелест напоминает неслышный шепот, беззвучное шевеление губ глубоких стариков. Все его содержание - там, в прошлом.
В нашем прошлом.
Два с небольшим десятка катеров типа МО-2 в то время охраняли советские границы на внутренних морях. На них во многом и легли когтистые лапы этой войны, с первого дня прорезав на картах Балтики и Черного моря длинные полосы минных банок, выставленных Люфтваффе и Кригсмарине.
Сказать, что катера эти были совершенными боевыми машинами - сильно погрешить против истины. По нынешним меркам на них и в море-то ходить опасно: 50 тонн всего, бензиновые двигатели, неказистые стальные корпуса, почти все - "глухари": без гидроакустики... Две полуавтоматические пушки 21-К годились только для салютов: переделанные из знаменитой противотанковой "сорокапятки", они были совершенно бесполезны в море: по морским целям недостаточно мощны, по воздушным - недостаточно скорострельны. Глубинных бомб было 8 штук, но 130 кг тротила в каждой из них создавали больше проблем себе, чем неприятелю: не было почти его, подводного неприятеля, ни на Балтике, ни на Черном море, зато детонация этих глубинок от близких разрывов бомб и снарядов означала верную смерть для 21 члена экипажа... И оставалось на все про все - два ДШК да умелое маневрирование... и конечно, оставались люди.
Не хочу сказать, что все они были смелыми и умелыми. Нет, конечно. Но чуть живые ветераны 2-го Балтийского отряда пограничных судов НКВД, который был с началом войны передан в состав КБФ, часто рассказывали: до полного закрытия немцами горла Финского залива минами "мошки" часто конвоировали транспорта с беженцами и войсками из Прибалтики.
- Не случалось, - спрашивал меня маленький и ужасно старый капитан 2 ранга, даже сидя сгибавшийся под тяжестью орденов и прожитой жизни, часто прерываясь отдышаться, - наблюдать, как бомба попадает в палубу парохода, на которой и яблоку-то было негде упасть - кровавые бинты вперемежку с белыми бантиками? Сначала все быстро-быстро летит в разные стороны: такие полосы, почему-то серо-черные всегда...а потом они замедляются, и распадаются на отдельные куски.. тел, и куски эти становятся сначала цветными, по лохмотьям одежды, а потом красными - прямо на лету - а следом все тонет в клубах черного дыма. А потом - вой, человеческий вой...
- ... этот "юнкерс" запомнил так, что и сейчас по миллиметру нарисую. А ведь там молодой мальчишка сидел - на Балтике до конца 1941 только учебные части воевали - да и мне было двадцать два, но я подумал: дай мне кто силы догнать его своими моторами. Так бы и оторвался от воды... Улети он тогда - ну что бы я мог сделать? Но он вернулся - в такой двухмоторный "юнкерс" четыре бомбы влазило. Он вернулся добить пароход. Но сначала ему пришлось пройти над "мошкой" - мы и хотели все, чтобы он нами занялся, нам было все равно. Но ему нужен был транспорт. Только на палубе - тыщи полторы человек, не меньше. С учетом кусков после первого захода...
- ... пулеметы лаяли несколько секунд - за три атаки они расстреляли весь свой боекомплект, но вызвали-таки ответ - от самолета отделилась черная точка... упала метрах в двадцати от борта. Что за бомбы - она сразу взорвалась. Меня на палубу бросило - хорошо каска на голове была, и тут столб воды рухнул на рубку - все, думаю, конец. Лежу, а спина дрожь моторов чувствует. Неужели жив? Поднялся, на бак смотрю - на носовой пушке наводчик-заряжающий скрючился, пальцами в лицо вцепился, а между пальцев красное все. Нет лица.
- ... зашел еще раз. С кормы все смело, и всех. Самолет улыбался своей стеклянной мордой - улыбался по-настоящему. За нами шипел, выл и рыдал в голос транспорт - люди. Я ничего не мог поделать, окостенел весь, не двигался, как вышел и смотрю со стороны. Последний заход - бомба, и все, хана. Сколько я приму с воды? Если там будет, кого принимать...
- ...и тут рявкнула носовая. Там в фугасе взрывчатки-то всего грамм 300, но ему хватило. В крыло между мотором и фюзеляжем. Так, улыбаясь, он и врезался в воду между катером и пароходом.
- ... все кончилось. И стало тихо. Я думаю - чего так тихо, поворачиваюсь - на баке никого нет. Одна пушка в зенит смотрит, и все...
- ... и хоронить было нечего... только залитый кровью казенник.
Нет уже этого капитана 2-го ранга. И катера его нет, и транспорта, который он тогда конвоировал, да и свидетели, если есть, уже вряд ли что отчетливо помнят. Да это и неважно. В море много всякого бывает, просто обычно это мало кому доступно. Но тем, кто чего-то очень сильно хочет, море дает шанс, может быть, не дает, а меняет на что-то - иной раз на жизнь. Но такой шанс есть. Отчетливый и негаданный, как слепое попадание снаряда, которого не может быть.

Деду


У всех нас были деды. У кого-то есть. Кто-то их никогда и не видел. Но почти у всех остались фотографии. Разные фото разных лет. Молодые цветущие парни в костюмах и рубашках с огромными отложными воротничками. Посерьезневшие в миг, но все еще молодые в новеньких гимнастерках. Молодые мужчины с запавшими в уголках глаз мудрыми морщинками, на застиранных гимнастерках первые медали, ордена и нашивки. Уставший мужик на берегу Влтавы. В глазу тоска. Второй смотрит прямо искусно сделанный чешским мастером-протезистом. На гимнастерке к орденам и медалям добавилась нашивка «за тяжелое».
Рука с ППШ вверх, так что погон сложился смешно пополам, на лице счастье, какое бывает у отцов и людей, сделавших в жизни то, чего лучше уже не сделаешь. Потому что лучше уже и не придумать. Что может лучше ПОБЕДЫ?
****************************************

Дед вообще не любил рассказывать о той Войне. Все время отшучивался смешными армейскими байками, каких сами знаете, даже в том ужасе и хаосе, можно было набрать на многотомник. То они загрузили в полевую кухню два ящика сублимированного трофейного горохового концентрата. Каша разбухла так, что кухня взорвалась. То они при протяжке полевого кабеля заблудились в лесу и в панике начали метаться по сторонам, пока не вспомнили про сам кабель.
Но стоило пристать к деду с расспросами о самих боях, он долго молчал. После паузы он обычно говорил надоевшую мне тогда фразу о том, что ничего хорошего в той Войне нет и, слава Богу, что нам не привелось ее увидеть. Каким я тогда был наивным молокососом... как обижался втихую на деда. Я почему-то думал, что он мне не доверяет. Думал, что вот вырасту большим, стану военным и сам все узнаю.
Но одну историю я все же услышал. Услышал не от деда, а от его однополчанина. На встрече фронтовиков в далеком сибирском селе Парабель. Деды, по этому случаю выпившие, стали более разговорчивые. И вот один из них начал этот рассказ как очередную смешную историю...
Молодой сержант-связист разведвзвода, с простым русским именем Иван, был назначен в тот день для доставки питания на выносной НП. Под это дело был приспособлен двухсекционный трофейный термос с лямками для заплечной переноски. Выход к НП практически полностью проходил по овражкам и низинкам, так что ничего опасного в этом не предвиделось. Почти... Кроме одного участочка метров 40-50, который надо было проскочить на рывке. Проскочить это легко. Но зима в тот год под Сталинградом выдалась холодная и снежная. Поэтому быстро скакать в полушубке и валенках, со здоровым термосом на спине и автоматом в руках, мягко говоря, неудобно. Но где наша не пропадала! Выдвинулся к участочку, выглянул, осмотрелся... Тихо. Ну, с Богом! Только рванул, как через пятнадцать метров выстрел винтовочный. Кругом все ровное как на футбольном поле и только одна мелкая ложбиночка полметра в глубину и столько же в ширину. В нее и вжался. Лежит, не повернуться, не оглянуться. И тут еще два подряд... в термос...
Я не знаю, каких сил человеческих стоило деду тогда не встать. Суп и чай, полчаса назад разлитых заботливым поваром в оба отделения термоса (чтоб горяченького мужикам на НП) быстро пропитал кипятком всю шинель на спине и начал запускать свои жгучие щупальца под бока. Когда я спросил об этом деда, он ответил, что просто очень хотелось жить... И о другом просто не думал. Дед пролежал до темноты. Дело и так было после обеда, темнеет зимой рано. Да и пока разобрались что к чему... Выносить его пришлось на руках. От ожогов на спине и обморожений на животе и руках он потерял сознание. Потом был госпиталь, был сладкий зуд заживающей кожи. Были завистливые взгляды других бойцов. Ведь по их разумению парень легко отделался, вот если ранили, тогда да...
Ранили деда позже. В Чехословакии, где он и закончил войну связистом при штабе. Потому что уже был не строевым, но еще не демобилизованным. Немецкая разведгруппа, забросав блиндаж гранатами, внаглую уволокла раненого офицера-связиста языком за линию фронта. Не у одних нас были хорошие разведчики. Дед был в том же блиндаже. Выжил чудом. Шестнадцать осколочных, пять из которых прооперировали только в 68-м. Минус один глаз. Помню, как внуки и внучки клянчили подержать глазной протез и, если дед по доброте душевной, давал, то не было на свете счастливее ребенка.
Я вырос и стал офицером. Приехав к деду в первом лейтенантском отпуске я решил сделать деду приятное. Уговорив теток в аэропорту, переоделся в отведенной мне комнатухе в заранее прихваченную парадную форму. Да так и пошел. И вот я на пороге дедовского дома. Дома, где я когда-то сам родился. Форма с ателье, фура омской фабрики на заказ, на погонах шитые золотом звезды... А дед почему-то захмурел и как-то оробел что ли. Это был последний раз, когда я его увидел.
Закрутило меня потом... Служба, своя война, потом дела всякие. Мать перевезла деда после смерти бабушки в Новосибирск. Собирался летом в отпуск вырваться к ним, правнуков показать. Не смог. А через два месяца его не стало. Поужинал, лег отдохнуть и все...

Вот и пришло наше время отшучиваться от сынов разными смешными историями...
Но в эти весенние дни мы будем вспоминать те крохи, что узнали о той Войне. И тосты будут все о них. О наших дедах.
Слава им и память! Вечная...

100 МИЛЛИОНОВ КАЛАШНИКОВЫХ - СТРОЙБАТОВСКАЯ ВЕРСИЯ
Весна 1988 г., военно-строительная часть под Оренбургом….

Младший сержант Рахматуллоев, которому до родного аула (или кишлака?) оставалось не более двух месяцев, уже обладал почти всеми атрибутами уважаемого и уважающего себя черноглазого дембеля стройбата, как то: ПШ немыслимо флуоресцентного цвета свежераспустившихся капустных листьев (рецепт: зеленая тушь плюс какой-то химикат, замачивать в тазике двое суток, потом прополаскивать цистерной воды и отутюживать через ткань с хлоркой); аксельбанты из красно-золотого макраме с таджикским национальным узором, которые сделали бы честь главному маршалу Туркмен-баши, если бы таковой согласился украсить себя двумя килограммами проволоки с синтетическими нитями; пригоршня значков, как официально имевших хождение в ВС СССР, типа "Парашютиста-подводника" и "КМС по прыжкам в сторону", так и созданных оригинальной дизайнерской фантазией Рустама Абдуллова, слесаря с 51-ой точки (цена одного такого ордена - две банки тушенки и коробок наса, присылаемого таджикам сердобольной родней из дома); фуражка с тульей высотой почти в полковничью папаху и обшитая практически тем же мехом нерожденных ягнят, но черного цвета; сапоги… На них моя лира умолкает, ибо только чеканная классическая латынь Вергилия способна описать сие творение инженерной мысли, смекалки и высоких военных технологий, несправедливо именуемое "сапогами кирзовыми солдатскими, артикул ХХХ". Честное слово, итальянским обувным дизайнерам haute couture следовало бы повнимательней присмотреться к тому, что выходит из-под умелых рук простых таджикских парней, имеющих необходимые инструменты и прорву свободного времени. Может быть, влияние на мировую моду … Но я отвлекся.

Так вот, у товарища младшего сержанта военного строителя Рахматуллоева было все это и многое другое, но кое-что оставалось доделать. Например, дембельский альбом. Вообще-то, фотографии там были и было их немало. Фотографировался Рахматуллоев в обнимку с собратьями на фоне ракетного ангара, небрежно попирал развалины списанного БТРа, маршировал во главе строя при всех аксельбантах и регалиях (что стоило двух котелков плова для таджиков, участвовавших в марше на плацу и двух нарядов по роте от некстати попавшегося начштаба)… Не было только САМОЙ ГЛАВНОЙ фотографии. Репрезентативной, так сказать (разумеется, Рахматуллоев такого слова не знал - но он его чувствовал!). А именно фотографии с фуражкой набекрень и автоматом наперевес на фоне Красного Знамени. Знамени, кстати, в части не было. Но его роль вполне мог сыграть флаг СССР в учебной комнате роты. Вот с автоматом было сложней… Автоматов в нашем стройбате не видел практически никто и никогда. Даже присягу здесь принимали с черно-коричневым деревянным муляжом, вытертым до седой от старости древесины и одним на всех присягающих. Что позже закономерно подводило бывших новобранцев к умозаключению - как присягу принимали, так и служим. Муляж службы, в общем. Логичней было бы давать клятву на древке лопаты. Как-то честней, что ли…

Однако автоматы были. В каждой роте имела место оружейная комната - этакий аппендикс в конце бетонки, забранный толстыми решетками с амбарным замком. Вот там-то в синих железных ящиках и находилось искомое. Полы в оружейке мыли раз в неделю, тогда же и протирали пыль с ящиков - нашему старшине роты, прапорщику с дивной украинской фамилией Наливайко, вменялось в обязанность не оставлять открытую оружейку без присмотра, но усидеть на месте целый час, наблюдая за монотонными возвратно-поступательными движениями половых тряпок в руках дневальных и не менее монотонным колыханием их задниц - это, согласитесь, каждый день выдержать весьма сложно. Старшине это удавалось раз в неделю. Он звонил в штаб, сообщал, что открывает оружейку, отпирал замок, отключал начинавшую трезвонить сигнализацию и загонял убираться сразу двух дневальных. Ключ от оружейки всегда был на связке у дежурного по роте. На случай атомной войны, не иначе.

Как-то Рахматуллоев в очередной раз дежурил по роте. И… не выдержав зияющей пустоты в дембельском альбоме, замыслил страшное. Открыть оружейку, взять один из автоматов, сфотографироваться в учебной комнате (благо штабной фотограф спал в нашей же роте), а потом вернуть автомат на место. Тем более что по специальности был он электриком и как-то раз после побелки потолков чинил звонок той самой сигнализации, а потому знал, что один из проводков можно поддеть отверткой и сигнализация не сработает. Осуществить такой детально разработанный план было уже парой пустяков. Отправив одного дневального на шухер перед дверью, а второго отсыпаться, таджикский диверсант подтащил тумбочку к стене и обезвредил сигнализацию. Затем открыл замок. Звонок безмолвствовал.

Наверное, тут внимательный читатель уже приготовился поднять средний палец и ехидно вопросить - постой-ка, а как он собирался открывать ящики с оружием? Мол, это такие толстые опломбированные сейфы с цифровыми замками, которые не каждая взрывчатка… На что я могу так же ехидно ответить - в стройбате вы не служили, внимательные мои. Оружейные ящики были сделаны из стального листа-тройки, а у крайнего слева ящика была слегка отогнута внизу задняя стенка, что знали даже дневальные, вытиравшие с него пыль. Отогнуть ее ломиком дальше, а потом сделать как было - на это хватило бы ума даже у какого-нибудь Ачпочмак-оглы, а не то что у нашего сообразительного младшего сержанта. К чему он и приступил. Даже не догадываясь, что к ящикам проведена еще одна цепь сигнализации…

В штабе двумя этажами выше дежурный по части лейтенант-срочник Бежбармаков проснулся от писка зуммера и осоловело уставился на мигающую лампочку. Посмотрел на часы - полвторого ночи. Пригляделся к пульту - первая рота, сработка в оружейке. Остатки сна слетели в момент. Расстегивая на ходу табельную кобуру (в которой мирно болталась пачка сигарет "Пегас" и коробок спичек), он ворвался в штабную каптерку, где, не подозревая о ЧП, играла в очко на сигареты местная штабная блат-компания - художник, почтальон и уборщик. "Вы трое - со мной в первую роту, быстро! Сработка, бл@! И… потяжелее че-нить возьмите! Бе-гом!"

Четверо неустрашимых воинов - во главе лейтенант, все еще рвущий застежку кобуры, за ним трое расхристанных бойцов, размахивающих деревянными ножками от телевизора "Горизонт" - ссыпались по лестнице до первой роты и отпихнули от двери испуганного дневального, все еще стоящего на шухере… Ворвались в роту… И ошалели.

За решеткой настежь распахнутой оружейной комнаты сидел на корточках младший сержант Рахматуллоев. Вокруг него были разбросаны какие-то металлические детали и с десяток поблескивающих черной и коричневой краской деревяшек, бездарно имитирующих автомат Калашникова. Позже недоброжелатели заявляли, что по щекам его катились скупые мужские слезы, а причитания были похожи на смесь арабского мата с русской поминальной молитвой. Но нет! Мы с негодованием отметаем подобные инсинуации! Наш герой не мог проявить такое малодушие. Он молча смотрел невидящим взором в далекую даль, на горные просторы родного Таджикистана, и даже появление доблестной четверки не заставило его отвлечься от тяжких дум о своей несостоявшейся САМОЙ ГЛАВНОЙ фотографии. В чувство его привел только срочно вызванный в роту прапорщик Наливайко, всыпавший ему горку звиздюлей с присвистом за сломанный оружейный ящик и отдельно - за поцарапанные запчасти своего "Москвича".

P.S. Однако информированные источники из штаба продолжали утверждать, что в одном из оружейных ящиков, где-то в самой середине, между деревянными подделками и различным прапорщицким хламом спрятаны несколько НАСТОЯЩИХ автоматов Калашникова (из тех самых 100 миллионов)! Может быть. Хотя я в это и не верю.

Когда то в древнем государстве СССР была созная республика УССР берега которой омывались Чёрным морем. По другую сторону этого же моря находилась
страна Турция входящая во враждебный блок НАТО и поэтому берега моря были смесью военых баз и баз отдыха , пионер-лагерей и других мест где отдыхал
советский народ.
Кроме этого на воде присутствовал непобедимый и могучий Черноморский Флот.
В общем как то этот самый флот решил поучиться были обьявлены учения но в то время я об этом ничего не знал потому что был пионером в одном из лагерей.
Вдоль берега были расставлены засечки для локаторов т.е металические болванки, в качестве болванок использовали корпуса ракет со сторожевых катеров.
Вот один из таких корпусов , стоящий на стабилизаторах нашла группа 8 летних стратегов недалеко от пионерского пляжа
Было принято решение что ракета должна летать но никак не стоять без дела для запуска решили найти кнопку обошли со всех сторон заглянули снизу , кнопки не было тогда по аналогии со знакомым устройством начали искть верёвочку за которую предполагалось дёргать. Верёвочки тоже не было . Напрягши знания пришли выводу что раз во время полёта сзади у ракеты вырывается огонь то стало быть нужно поджечь , для этого между стабилизаторами развели костёр и сели вокруг ожидая запуска
За этим занятием нас застал вожатый, так случилось что вожатым у нас был казах с трудно произносимым именем и для удобства его звали Борей , до этого момента Боря жил хитро прищуривщись, прищур пропал он ясно увидел свою карьеру, в случае успешного запуска ему оставалось только улететь на этой же ракете, как маленький Боря , а в Боре было роста на метр с кепкой, сумел дотащить в охапке до ближайшего углубления 7 человек до сих пор не знаю .
После этого последовали письма родителям отчисление из лагеря и все прелести положеные по заслугам.
До 14 лет наша компания ездила в этот же лагерь к нам прочно приклеилась кличка Отряд Космонавтов