Капитан Новиков.

Ахренеееть!!! - сказал капитан Новиков, инспектор ГАИ.
Сказал он это, тормознув меня в начале лета посреди поселка Угольные Копи, на левом берегу Анадырского пролива. Изучив права и путевку, капитан вежливо спросил:
- А какого хрена ты тут на гусках рассекаешь?
- А на чем тут рассекать? Что есть, на том и рассекаю! - максимально вежливо ответил я.
- Ты читал в ‘Магаданской Правде’ постановление Облисполкома о запрете движения гусеничного транспорта по городам и поселкам Магаданской области?
- Нет, извините, я ‘Магаданскую Правду’ не читаю, я читаю исключительно журнал ‘Тайм’. Кстати, Вы журнал ‘Тайм’ читаете?
- Нет, не читаю, но дырку в талон тебе сейчас влуплю! Читатель...
- А за что? Запрещающих знаков на въезде в поселок нет, в журнале ‘Тайм’ о запрете не писали, об обязанностях водителей начинать день намазом или чтением ‘Магаданской Правды’ в ПДД ни слова...Знак стоит - я не еду, знака нет - еду, однако!!!
Капитан скрипнул зубами.
- Огнетушитель!!!
- Пжжжлст. Без огнетушителя на плавающих вездеходах только шашлыки возить.
- Аптечку!!!
- Пжжжлст! - ставлю на капот кофр от кинокамеры.
- Так. Лампы в фары, сальник, контакты прерывателя, конденсатор, ротор, свечи зажигания, крышка трамблера, какая-то хреновина, патроны 12 калибра дробь 00, патроны к ракетнице, бинт, йод, анальгин - перечислял капитан, выкладывая все это живописной инсталляцией в духе Вознесенского, на капот... - Всё. Аптечка некомплектная, вездеход на арестплощадку! Завтра будем разбираться, как можно в тундру с такой аптечкой ездить!!!
Конечно, где-то он прав, надо бы в аптечку добавить чего-нибудь от желудка, да хоть пару жаканов. Но это он в тундру ездит. Иногда. Недалеко. На охоту. А мы в тундре, живем. Далеко и постоянно. Мы не в тундру, мы из тундры ездим!!!
- Товарищ капитан, гляньте сюда - сказал я ему, выдернув из-под солнцезащитного козырька пачку накладных и откидывая тент над задним бортом. Вот, согласно накладным, у меня здесь 20 ящиков яиц по 260 штук в каждом, ну и там еще по мелочи... Будьте добры, акт приемки на ответственное хранение - и забирайте на арестплощадку, я хоть высплюсь первый раз за полгода...
- Проваливай нахрен - подобрел вдруг капитан, отдавая документы.
Хорошо сказал! В те времена яйца, я имею в виду куриные, на Чукотке были в большом дефиците. К утру на арестплощадке его коллеги оставили бы только обрывки упаковки. Менты-с!
Через неделю приехал снова. На въезде в поселок, пугая бакланов, красовался новенький знак ‘Движение гусеничного транспорта запрещено’. Контора и склады Севсмешторга теперь надежно прикрывались с земли, вертолета у меня не было. Капитан Новиков где - то в засаде. Но поставленную задачу - добыть тонну тушенки ‘Великая Стена’ надо выполнять. Я потянул на себя левый фрикцион и спустился к речке Шаманке, протекающей по краю поселка и погнал по реке. В одном месте от речки до Смешторга метров двести, проскочу.
Обратно ехал по поселку и напоролся-таки на засаду. - Что, опять груженый? Я молча кивнул, капитан зачем-то постучал своим жезлом по отполированному траку, повернулся ко мне спиной и махнул рукой в сторону синеющих сопок. Жизнь моя начала наполнятся новым смыслом. Главное было проскочить эти двести метров от речки до складов. Проскочу - обратно еду спокойно. Не проскочу - посажу наших на голодный паек. Тут капитан сожрет, там - толпа голодных шахтеров. Дуализм! Единство и борьба противоположностей!! Диалектика однако!!!
Однажды, только я выскочил из тундры на трассу, ведущую от аэропорта в поселок, как заметил впереди ГАЗ-69 капитана. Пристроился сзади, метрах в ста, едем потихоньку. Капитан остановился, я тоже, сохраняя дистанцию. Вроде тут мне ездить можно, но беседы с капитаном - не мое хобби. Капитан вылез из машины, я, не вылезая и не глуша двигателя, закурил. Постояли пару Беломорин. Капитан сел, поехал, я за ним, сто метров - как привязанный. Перед поселком снова перекур. Опять капитан поехал, нырнул в поселок. Я к складам шмыг. Обошлось. Даже в засаде капитан не стоял. Обедал, наверное.
В другой раз в сумерках напоролся на капитана перед самыми складами. Успел увидеть его, стоящего возле своего ГАЗика. Я крутнул на месте на 180 градусов, дал полный газ, высунулся в люк и убедился, что капитан припустил следом. Перед речкой был спуск. Подумал, что капитан за перегибом дороги на несколько секунд потеряет меня из виду, погасил фары и нырнул в переулок, идущий вдоль речки. Но переулок оказался перегороженным строящейся теплотрассой, пришлось развернуться и убедиться, что капитан меня по-прежнему имел в виду. Рванув фрикцион, проделав ворота в каком-то заборе, я плюхнулся в спасительную речку.
В этих заботах прошло полгода. Однажды у себя в тундре, закончив ремонтные дела, я не нашел на привычном месте своего дома. Верней, дом еще стоял, но уже слегка горел. Деревянные дома в 55 градусов мороза горят быстро и красиво. В доме остались все документы.
Человек без паспорта, Михаил Самюэльевич, не жил в погранзоне. А мне пришлось брать справку от пожарников, ехать в Анадырь восстанавливать документы. Военный билет выдали через 15 минут. Паспорт через месяц. А за правами я поплелся к капитану Новикову.
Обманув мои ожидания, капитан не выхватил ПМ и не пристрелил меня на месте, к чему я был вполне готов. Немало подивившись этому и не найдя объяснения столь странному капитанскому поведению, я показал капитану справку. Капитан сотворил запрос о моем личном деле на материк, в ту ГАИ, где я получал права. В те времена личные дела хранились так.
- Месяца через четыре, может пять придет ответ, будешь ловить комиссию из Магадана, прилетает раз в два - три месяца на денек.
Я поблагодарил и растворился.
Комиссию я ловил полтора года. Все это время, работая без прав, проезжая по поселку на гусеницах и на колесах и встречая капитана, я сбрасывал газ и внимательно смотрел на него. Капитан заинтересованно разглядывал идущую за мной или передо мной машину, а в отсутствие таковой - кончики своих сапог или считал полоски на жезле.
Недавно права, которые мне в 1978 году вручил Капитан Новиков, пришлось поменять. На новые, международные.

Где ты, Капитан?

Ст. лейтенант Борович. Здоровый такой мОлодец. И башковитый. Закончил сельхозинститут, в армию пришёл пинжаком. Пригрелся, остался. С таким командиром не грех было послужить. Во всё чудак врубался. От теории сверхпроводимости до автоматических трансмиссий, существовавших в то время только с неправильной стороны ржавеющего железного занавеса. Он был командиром ремроты. Лучше всего разбирался и тяготел к транспорту. Иногда даже одевал комбез и махал ключами. С нами за работой часто болтал о том, о сём. Безоговорочно следуя литературным штампам был строг но очень справедлив.
Контингент у нас пёстрый был. Тупых почти не водилось, а вот педагогически запущенных - скажем политкорректно, - иногда наблюдалось их...невооружённым взглядом. Как-то поехал наш полк на окружные манёвры. Первый день. Клиенты дорогие ещё порвать-поломать ничего не успели. Мы с "летучками" недалеко от палаток штаба тусуемся, на пригорке. А внизу, под скалой, вписывает в поворот свои воды река Урал. Вечером спустились на пляжик малюсенький. Костёр развели, картошку печём. Хлопцы на гитаре тренькают, старые поношенные анекдоты травят. Борович тоже спустился, позади уселся. Народ глубоко дышит. Хорош воздух, свеж. Солнышко уже за косогор прыгать собралось. Лягушки где-то крякают, рыба плещет, комары позванивают. Идиллия. Самый романтический вечер в армии. Сидит народ, лясы чешет. Долго ли, коротко ли, на Василь Иваныча Чапаева перешли. Борович громко смеялся, а потом возьми да скажи, -
-А вы знаете, ребяты, легендарный комдив вот где-то в этих местах и утонул. Так рассказывают.
Олесик, из педагогически запущенных, немного смутился, но переборол робость и спросил:
-Кто, какой комдив, товарищ командир?
-Чапаев, Чапаев, какой-же ещё.
Олесик призадумался. Телега анекдотов продолжала бежать вперёд, но Олесь из неё уже выпал. Ему явно что-то мешало.
-Тащ командир, так это о нём все анекдоты? То есть я хотел сказать, он настоящим был, Василь Иваныч-то?
-Настоящим, самым настоящим!, - отвечал ст.лейтенант.
-И чо случилось с ним? Фашисты убили?
-Да нет же, нет , Олесь. - Чапаев, - он в гражданскую войну воевал, задолго до фашистов. Я ж говорю, утонул он.
-Ну?
-Гну! Ты что, серъёзно, про Чапая не знаешь?
-Ну, анекдоты знаю. Про Анку, про Петьку, про Фурманова ещё.
-Понятненько! А что, бойцы, кто расскажет нам о Чапаеве?
Кто, что знает?
Бойцы что-то помычали себе под нос, потом утихли постепенно, на Борю (Боровича) уставились.
-Ну хорошо, расскажу я!
И повёл командир длинный рассказ. Интересно рассказывал, захватывающе. Кажется, даже лягухи заткнулись в округе. А когда про последний заплыв комдива речь повёл, некоторые совсем опечалились. И Олесь тоже. Костерок притух понемногу, прохлада подступила из темени. Боря встал, потянулся.
-Ну что, бойцы, отбой, вроде. Сегодня пехота в карауле, а завтра мы. Отдыхать, пока работы нет!
Ребятушки стали лениво подниматься, песок отряхивают. Настроены все благодушно. Хорошо посидели. Тихо переговариваясь, неспеша карабкались по склону. И никто не обратил внимание на Олеся, тихо присевшего у воды и всматривающегося в темноту.
Олесь, вообще неплохой парень, но с учебниками в детстве старался не перебарщивать. Родители особенно и не настаивали, считая, что главное - чтоб хорошим человеком был. А что пъёт, - ну так все пъют. Все разговоры с Олесем каким-то неуловимым манером вечно сбивались на "А вот мы с пацанами горилки нажрались, на ставкИ пошли, а там бабы голые....", или "Да я всех у нас в городе знаю, уважение имею, понял?", или "Эхх, косячок забъёшь, на пригорке сядешь, - всё равно как за рулём самолёта летишь". Надо добавить, что выпивка у Олеся была всегда. Где он её доставал, где ховал, - никто не знает, но если наступала тоска на душу и сухо было в арсеналах, - прямая дорога тебе к Олесю. Правда топливо было у него вечно сомнительного вида и качества. Вот и на этот выезд в поле Олесь позаботился о товаре. Прослушал он про Чапаева, затосковал, выпить решил. А мы спали уже, похрапывали себе в палатке, восьмые сны видели. Олесь среди нас помотался, компанию поискал, но так и не нашёл. Вынул запас свой откуда то, вернулся на пляжик и хорошенько так, в полном одиночестве дрябнул.
Нас капитан какой-то чужой разбудил. Из пехоты.
-Эй, орлы, у вас все на месте?
Мы спросонья ревизию провели, - видим, нету Олеся.
-Нету одного, тащ капитан.
-Выходите, искать будем, дозор на пляже вещи нашёл. Как бы не утоп засранец ваш.
Сон как рукой сняло. Оделись быстрее чем по тревоге, вывалились в ночь. Стоим, поёживаемся, что делать, куда идти точно не знаем. Потом пришёл Боря, зверем зыркал.
На пляж спустились. ХэБэшка лежит. Смотрим, точно, его, Олеся одежда. И пузырь рядом, почти пустой, в песок вкопан, аки монумент несостоявшемуся человеческому счастью. Скорлупа от земляных орешков интеллигентно, на газетке "Гудок", разложена.
Кто вверх по течению пошёл, кто вниз. Мы с парочкой бойцов и Боровичем около одежды стоим, что делать решаем.
-Костерок надо развести, - говорит Борович. - И за осветительными рекатками сгонять надо в летучку.
Веток набрали, подпалили, стоим, ждём чего-то, к звукам прислушиваемся. Слышим, как кустарник внизу трещит. А сверху мат доносится. Кто-то во что-то коровье влез. Вдруг со стороны реки всплески послышались. Вроде как гребёт кто-то. Всматриваться стали. Точно, зверь какой-то приближается. Из приматов, кажись. На пляж вышел, качается. Трусы до колен, улыбка до ушей.
- Олесь, ты что-ли? - спрашиваю.
-Я, - гордо звучит в ночи. - Слабак этот ваш Чапай. Я одним махом туда-обратно слетал.
А у сам трясётся от холода, синеет в темноте. Боря сзади тусуется, Олесь его не видит ни фига, куражится. Как увидел, - приумолк.
-Чтож ты делаешь, трихомоноз говнючий? Жить надоело? А если б утоп? Чтоб я мамке твоей говорил?
-Я, тащ командир стопами героев пошёл. Дух свой решил проверить.
-Стопами героев, говоришь, - зашипел Боря, набычился и подобно бетонной глыбе стал надвигаться на Олеся.
Олесь не дурак, решил спасаться и сделав круг по пляжу принялся карабкаться в гору.
-Чапаев раненым был, когда плавал тут. Щас, сучонок, я тебя тоже подраню, для чистоты эксперимента, - танковым дизелем ревел Борович, хватая Олеся за мокрые трусы. В сполохах костерка заблистали Олесевы ягодицы. Я на всякий случай за ними двинул. Они уже наверх выбрались, товарищ старший лейтенант бежит, матерится, трусами размахивает, впереди голый боец бежит, галсы меняет. А навстречу офицер какой-то, датый по самое как надо. Остановился, на бегущих смотрит. И я мимо него пробегаю.
-Эй, чо сучилась? (что случилось?- перевод автора)
-Чапая, говорю, ловим, тащ.....(безуспешно всматриваюсь в погоны)
-Подпконик, - помогает он мне, еле ворочая языком. -Чапая? А он же утонул! Вроде.
-Да не, выжил!
-Чудеса! Чапаев! Василиваныч!,- довольно проворковал офицер, почему то обнял меня, облобызал троекратно и покачиваясь пошёл прежним курсом.

P.S. Боря и Олесь ещё долго бегали, пока у обоих не закончились силы. Олесь потом демонстрировал огромные синяки на ягодицах, но говорил, что не злится. Потому что, если бы Борович костерок не развёл, он, Олесь никогда обратно не доплыл бы. Ориентацию потерял. У Олеся я случайно гостил году в 1994-ом, на его родине, под Ростовом.
Ничего особого. Только запомнилось, что встречные-поперечные называли его Чапаем.

5 суток ареста.
Навеяло байкой про объяснительную в выпуске от 14.05.
Преамбула. Благодаря "мудрым" решениям московских начальников из 23 дома ("23 дом" - Главный штаб ВВС - КБ) набора курсантов в 19... г. на наш факультет не проводилось, вместо них набрали офицеров-слушателей, и т.о. наш курс второй год подряд оставался младшим курсом на факультете. Пренеприятнейшая ситуация для свежеиспеченных второкурсников! Помимо того, что тяжко быть еще год "затычкой" во всех факультетских "дырках", помимо общего увеличения числа нарядов, что самое обидное, опять пришлось, второй год подряд, ходить в кухонный наряд вместе с первокурсниками с "соседнего" факультета. Нам только уменьшили число выделяемых людей (было 5 к 7, стало соотношение 4 к 8). Несмотря на двукратное численное превосходство первокурсников, заправляли всеми делами в кухонном наряде мы - второкурсники. Мы занимали 4 самых "блатных" должности: помдеж, хлеборез и два посудомойщика, не чистили картошку и перекладывали решение текущих задач на плечи младших. Вот такая была "дедовщина". Существующее положение устраивало всех, кроме первокурсников. Ну, что поделаешь - "минус" он и есть "минус".
История. Происходило это в один из редких то ли позднемартовских, то ли первоапрельских дней, когда вдруг начинает светить, чуть пригревая, обычно не сильно ласковое в это время года солнышко и в воздухе чувствуется ожидание близкой весны и желанного летнего отпуска. Мы с Лукичем несли службу посудомоями в кухонном наряде. Посуда после завтрака была вымыта, до обеда было еще часа два-полтора и мы имели полное право (по нашему разумению) слегка передохнуть. Погода подвинула нас вместо отдыха в одном из укромных уголков выползти на солнышко..., где мы и были пойманы начальником столовой прапорщиком А., вздрючены и тут же озадачены. Попытки уйти от поставленной задачей апеллированием к начальнику столовой со словами о наших непосредственных (посудомоечных) обязанностях, а также переложить выполнение задачи на плечи первокурсников успехом не увенчались. Мы были буквально за руки отведены в одно из подсобных помещений и переданы в подчинение средних лет и неопрятного внешнего вида женщине. Перед нами была поставлена задача помочь ей грузить закуску к обеду. Предполагаемая закуска представляла из себя прогнившую сквашенную капусту, находившуюся в огромном, метра 2-3 в диаметре, утопленном в пол деревянном чане. Запах от капусты стоял ужасающий. Перекладывать ее предложено было сомнительного вида лопатами в большие алюминиевые кастрюли. Но окончательно нас добило то, что эта, с позволения сказать женщина, для убыстрения "процесса" залезла в чан с ногами в тех же резиновых сапогах, в которых она разгуливала по грязному весеннему двору. Мы перегружать "закуску" категорически отказались и покинули помещение. Естественно, не прошло и пары минут, как мы предстали пред грозными очами пр-ка А. О, этот человек достоен отдельного упоминания! Несмотря на свою скромную должность и небольшое звание, он был достаточно весомой фигурой в училище. Сам охотник, охотился вместе с начальником училища, обеспечивал пикнички после охоты (самому пришлось однажды снаряжать генеральский "козлик" такой выпивкой и закуской, которую я раньше в жизни не видел). Делалось ли это за счет курсантских желудков? Вопрос риторический. Но был начальник курсантской столовой строг и спуску курсантам не давал, с начальниками курсов держал себя ровней, а во всех мне известных случаях коллективного отказа от пищи виноватыми оказывались "зажравшиеся" курсанты, а не персонал столовой во главе с ее начальником. Ну вернемся к нашей байке... Первым делом мы были им сняты с наряда, затем он при нас позвонил заму начальника училища по МТО и, называя его по имени-отчеству, сообщил что мол тут у меня два курсанта отказываются выполнять мое приказание. Положив трубку, А. радостно нам сообщил: "Полковник .... за невыполнение... объявил вам по пять суток ареста. Доложите начальнику курса".
Покинув территорию курсантской столовой и подождав начала третьей пары, чтобы начкурса сдуру не отправил нас учиться, мы поплелись на курс. Перспектива была безрадостная. Обстановка на гарнизонной губе была такова, что провести там пять суток, мягко говоря, не хотелось. Доложили начкурса. Получили свою порцию ебуков с брызганием слюной и нечленораздельными угрозами в свой адрес по поводу перспектив будущих увольнений и летнего отпуска. В этот момент позвонил начальник факультета, по-видимому, свою порцию получил и начкурса, т. к. после звонка интенсивность потока нелитературной словесности в наш адрес резко возросла. Наконец, устав сам от себя, он буркнул: "Пишите рапорта!".
Хором сказав: "Есть", мы через левое плечо поплелись в ленкомнату с выданными листами стандартной бумаги в руках, по два на брата. Что писать? Формально - невыполнение приказа старшего по званию, да еще будучи в наряде, самое страшное нарушение Устава, т.е. наказание будет беспощадным. И тут мне пришла в голову идея. Дело в том, что Лукич обладал недюжинным даром красочно описывать события на бумаге. Роли были распределены. Я пишу на первом своем листке краткий рапорт по существу, Лукич на своих двух плюс мой - поэму в прозе на трех листах.
Это было что-то (поэма Лукича). Жаль, что для истории этот рапорт не сохранился. Я помню только общую канву и отдельные моменты (в кавычках). Рапорт начинался лирическим описанием весенней погоды на дворе, куда мы вышли "надышавшись паров посудомоечных машин", было там и что-то по поводу наших "опухших от горячей воды пальцев", мрачное описание подсобного помещения, чана с капустой, "тяжелых миазмов", самой этой женщины, ее "грязных сапожищ, с прилипшими на подошву частицами грязи и помета чаек". Мне больше всего запомнилась фраза что-то вроде: "Когда эта бабища в своем засаленном халате и грязных сапожищах стала ходить по перегнившей капусте и пытаться перегружать ее совковой лопатой, я подумал о нежных курсантских желудках, в которые может попасть эта закуска...". Ну, и в общем, на три страницы такой лирики. Внизу подпись, к-т Л., дата. Начкурса начал читать рапорта. Прочитал несколько раз. Не понял. Схватил их и побежал к начфаку. Вернулся через двадцать минут довольный и смеющийся. Сработало! "Идите на обед, вернетесь с обеда с курсом, с училищным патрулем я договорился, вас не запишут", - буркнул начкурса на пути в канцелярию. Как потом он нам всем рассказал на послеобеденном построении, начальник фака долго смеялся над нашими рапортами. 5 суток нам простили, но до 1 мая начальник курса вычеркивал нас из списка увольняемых. А капусту в тот день на обед не дали, заменили чем-то съедобным.