Хроника последнего «тряпочного».

Зима 1942 года, блокадный Ленинград.

(Рассказываю со слов автомеханика, ветерана войны, бывшего лётчика).
Наш полк стоял тогда на Комендантском аэродроме, на севере Ленинграда. Аккурат за Чёрной Речкой, где Пушкин на дуэли стрелялся с Дантесом. Эх, бедолага Александр Сергееич, на войну б его, тут бы вволю настрелялся, отпала бы охота дуэлировать.
На вооружении у нас всё больше старые самолёты были. Все новые, вроде МИГ-3, ЯК-1 и ЛАГГ-3, как известно, перед войной на приграничных аэродромах собрали. Там их и пожгли в основном, прямо на стоянках. А нам остались «тряпочные» - И-153, И-16, И15бис и прочее старьё. Не, и на них можно воевать. Горизонтальная манёвренность у них очень уж хорошая была. Бывало, зайдёт немец в хвост, а ты - рраз - на месте круто разворачиваешься и почти в лоб его расстреливаешь. Да только перевелись скоро такие дураки среди немцев. Атаковали они сверху, а после тут же свечой взмывали снова вверх, и хрен ты его там достанешь. Пока на чахлом ишачке поднимешься к нему, он тебя ещё десяток раз сбить успеет. Вобщем, воевать на «тряпочном» можно было только, если немец сам на тебя полезет. А если не захочет - то ничего ты с ним не сделаешь. Уж очень большое у немецких мессеров было превосходство в горизонтальной скорости и скороподъёмности, на чём и выигрывали. Единственное - их бомберы мы могли догнать и сбить, да и то не всегда, и не всякие. Опять же - из дюраля у них машины. А у нас - «тряпочные».
Поясню, что это значит. Главная силовая ферма самолёта варилась из стали, остальной каркас и нервюры крыла - из дерева. И всё это обшивалось фанерой и перкалью: полотном, покрытом тканью. Со временем лак пооблетал, ткань растрёпывалась, При полёте за самолётом развевались лохмотья. Техсостав тщательно наклеивал новые куски ткани взамен растрепавшихся, заново лачил их, да только со временем это опять становилось лохмотьями. Даже неудобно было перед врагом, честное слово. Не будет враг уважать противника в лохмотьях.
Но тыл потихоньку налаживался, заводы наращивали выпуск новых машин. К нам стали приходить ЯКи, ЛАГГи, Да ещё союзники подкидывали свои «Харрикейны» и «Томогавки». Ничего машины, но наши Яки всё ж лучше были. А старые машины куда? Да никуда, кто ж позволит списывать исправные боевые машины, пусть и устаревшие, перед лицом превосходящих сил противника. Летали эти «ястребки», пока не собьют. Наконец, осталась из старичков лишь одна «Чайка», И-153. Пилот, тяжело раненый в бою, убыл в госпиталь, и встал вопрос - кому отдать бесхозную машину? Посадить лётчика на старую машину, в то время когда все на новых летают - значит смертельно обидеть его. И тогда на «Чайку» сел командир нашей авиадивизии, генерал, у которого Золотая Звезда ещё не то за Халхин-Гол, не то за Финскую войну была. «Пусть», - сказал он, - «молодёжь учится: неважно, на чём ты летаешь, важно как. Всё от пилота зависит». И продолжал сражаться с фрицами также геройски, как до этого на «Харрикейне».
А был тогда у наших врагов, немцев, один очень заслуженный враг. О нём легенды по обе стороны фронта рассказывали. На своём пикирующем Ju-87 он атаковал зенитные прожектора! Не верите? И наши лётчики не верили тоже, когда им зенитчики об этом рассказывали. Если ночью самолёт попадёт в столб прожекторного света, то лётчик ощущал просто физический удар по глазам. После этого не то, что вести самолёт - соображать трудно. А тут - рассказывают, «Юнкерс» пикирует прямо в луче света на прожектор и сбрасывает бомбу на него. Да ещё вторым заходом может пулемётами по нему же полоснуть, если промахнулся бомбой. Не верили наши лётчики, но расстрелянные прожектора говорили сами за себя. И вот на партсобрании наш комдив, когда вспомнили об этом «прожектористе», встал, поправил ордена и дал всем присутствующим честное слово офицера и коммуниста, что собьёт этого сумасшедшего «прожекториста». Все завозражали: «Да тебя ж самого ослепит», но генерал стоял на своём.
И вот как-то ночью начался очередной налёт. Все блокадники хорошо помнят сухое щелканье метронома по городской радиосети. Если он защёлкал вдвое быстрее обычного - значит началась бомбёжка, всем в бомбоубежища. А если щёлкает редко, один удар в секунду - всё, граждане, отбой воздушной тревоги.
По тревоге сел генерал в свою двукрылую «Чайку», подъехавшая машина-автостартёр раскрутила через кардан его винт, и мотор, почихав, завёлся.
Взлетев, направились было к Кировскому заводу, в последнее время немцы его повадились бомбить. Ан нет, в этот раз они летели к центру, к Дворцовой площади. Неясно, что они там разнести хотели: Эрмитаж или, скорее, штаб Ленинградского военного округа, что напротив Зимнего Дворца.
И вот, видит генерал, один из вражеских самолётов отделился от строя, и камнем падает на прожектор, что в скверике возле Адмиралтейства. И только тут генерал спустил на лоб свои лётные очки с закопчёнными стёклами. Понял он секрет, почему немец так бесстрашно летит на прожектор, не ослепляясь, и сам также сделал. А прожектор что, он ведь отстреливаться сам не может, беззащитен. Подбил комдив немца, не до конца, правда, тот, задымив, потянул к своим. Ну, генерал, ясное дело, за ним в погоню. И как раз возле Исаакиевского собора по нему стали шарахать наши зенитчики. Один из неопровержимых законов войны гласит, что по своим зенитчики бьют гораздо успешнее, о промахиваются реже. Законов Мерфи тогда ещё не написали, но они и тогда уже работали, потому как это законы самой жизни, а Мэрфи лишь сформулировал их. Осколками 85-миллиметрового зенитного снаряда тряхнуло машину так, что она, застонав предсмертно, стала разваливаться в воздухе.
Вобщем, приземлился генерал на куполе парашюта на Исаакиевскую площадь, аккурат перед Мариинским дворцом, сбросил его, отстегнув подвеску, и сразу бегом - к зенитчикам.
- Где командир зенитной батареи?! - заорал он зенитному расчёту.
И невзначай как бы так кожаный реглан на груди распахнул, чтоб эти недоделки его Золотую Звезду Героя на груди увидали. Чтоб поняли, с кем имеют дело, засранцы. Невинное такое фронтовое кокетство. Потому как на реглане погон нет, пусть хоть награды его заценят.
Вышел один старлей, бледный, трясется весь, как бы не пристрелил его генерал сгоряча.
- Ты сбил меня? - строго так ему генерал.
- Я, товарищ... э-э-э... командир.
Генерал горячо схватил его ладонь двумя руками, потряс, и произнёс радостно:
- Молодец! Хвалю! Последний тряпочный сгорел. А то боялся, что до конца войны мне на старье летать.

СВЕЧА

Все-таки надо заниматься по Бутейко. Все-таки что-то надо делать. Больше некому - Серёженька еще слишком маленький, чтобы понимать, как все серьезно. Не понятно, в чем дело, но все-таки, наверно, не в климате. Астма - есть астма. Никто не виноват. Вернее, Женя не виноват.
Господи, какая же это у него боевая? Пятнадцатая? Или четырнадцатая? Командиром - четвертая, это точно. И она только началась. Нет, он не виноват. У нас трое детей, и старшую, и младшего мне удалось вытащить с Севера без проблем. А вот на Серёжке судьбинушка оторвалась - и грыжи эти, и сердечко... теперь вот астма... что-то я сделала не так. Что?
Спи, малыш, спи мой родной. Сейчас я пока ничего не могу - гормоны могут, а я нет. Но это пока. Спи. Я все слышу.
Она тихонько встала и на цыпочках вышла из комнаты, где хрипло, тяжело, натужно дышал десятилетний мальчик. Тщательно закрывала за собой двери. Она только что уколола сыну преднизолон - сейчас будет легче. Сейчас, милый. Потерпи...
Город спал. Косой тяжелый снег ранней весны упорно наносил на безмолвный мир за окном ученическую косую линейку, и по этому мокрому, тяжелому, темно-серому полю кто-то всевышний невидимыми чернилами выводил вязь человеческих судеб - чаще казалось, что без связи друг с другом, но она, глядя в ночь из одинокого кухонного окна, знала, что это не так. Или не знала - чувствовала тем обычным чувством, которое даруется в одном конверте с тяжестью бабских страданий, и лежат в том конверте еще и легкое коварное безверие, и надежда... просто надежда. А на темном стекле плясали два огонька - приземистая, похожая на миниатюрную египетскую пирамидку свеча с высоким фитилем на столе и огонек сигареты в чуть дрожащей кисти, на фоне неясной, скрывающей острые плечи тени такого банального и такого незаменимого пухового платка.
Никто не виноват - выбирали вместе. Она - его, он - судьбу офицера подплава. Все остальное, выходит, выбиралось тоже - в том самом конверте. Упреки? Их, конечно, было много. И друг другу, и кому-то еще. Однако они обычно оставались до какой-то черты. До какой-то тонкой линии, за которой кончалась ее раздражение и начиналась его уверенность в собственной правоте. Наверное, так...
Наверху, этажом выше, послышалась возня, голоса, глухие шаги... Там молодежь - помощник откуда-то с «велосипедов», каплей, с молодой женой. Она улыбнулась - у них с Женькой тоже когда-то начиналось так: от «где ты, дружок, так набрался?» до косых взглядов командирской супруги - синего чулка, что корпела над детворой за дверьми напротив... ну, так кто у нас теперь синий чулок?
Прислушалась - дыхание сына стала чуть плавнее. Хорошо. В конце концов она тоже научилась такой уверенности, которая заставляла очень многих вокруг безоговорочно верить. Просто верить, и всё. Женька шутит, что жена командира лет через десять становится способной заменить самого командира. Наверно, в чем-то это правда. Самого же большого труда ей стоило перестать считать его службу игрой. Игрой невзрослеющих мальчишек. Но она этому научилась - просто потому, что увидела много другого, не пряталась и не оставляла попыток понять, и поняла, что все остальное - такая же игра. Вернее, почувствовала, и в доказательствах не было нужды. И вот с этого момента, как ей казалось, между ними, мужем и женой, возникла какая-то связь, которая держит людей не менее сильно, чем любовь. А может, это и есть любовь. Кто знает?
И сейчас, отражаясь темной тенью с двумя дрожащими огоньками в ночном окне, здесь, за двадцать тысяч километров от висящего в где-то там, в черной воде огромного океана подводного ракетоносца, она чувствовала эту связь, чувствовала на другом конце этого моста такую же ответственность за чью-то жизнь и такую же усталость от этой ответственности. И она готова была держать этот мост на своих тонких, острых плечах так долго, как это будет нужно Жене, потому что опять-таки чувствовала, что ее здешняя опора этого моста над бездной пространства важнее той, другой, под которой в темной глубине медленно проплывали потухшие вулканы...
Ночь...
Сверху стукнула дверь и по лестнице быстро-быстро зашлепали задники тапочек, простучали и смолкли у ее двери. Ткнув сигарету в пепельницу, Тамара стянула с плеч платок и тихо ступая, пошла в прихожую, приоткрыла дверь. Так и есть - на лестнице сидела Людмила, соседка сверху, и была она больше всего похожа на побитую кошку, жмущуюся под батареей в подъезде лютой зимой.
- Драки шахматными досками не будет? Партия отложена до утра? Заходи - у меня дети спят, и мне совсем не нужно, чтобы вы ее доигрывали именно сейчас.
Свеча на столе задрожала, по кухне запрыгали тени, и вместе с девушкой в квартиру нырнул с лестничной площадки тонкий, едва заметный запах ландышей - не парфюма, а свежих цветов. Тамара, послушав дыхание Сергея (стало уже почти нормально), плотно затворила дверь в спальню - новые запахи были опасны...
- Тамара Михална, можно, я у вас покурю?
- Можно. Чай будешь? Крепче не предлагаю - тебе помешает, а мне нельзя.
- Буду...
- Хоронил предыдущее звание?
- Да... нет... наверное. Не знаю...
- Чего ж так-то?
- Да он часто... как будто не знаете...
- И каждый раз со свежими цветами?
- Ох, - Люда издала такой вымученный стон, что пламя свечи испуганно метнулось в сторону окна, как будто хотело убежать вместе с сигаретным дымом в приоткрытую форточку, - Эти ландыши! Твою мать, век бы их не видеть, это же я...я..., - и спрятав лицо в ладонях, она глухо зарыдала.
- Тише, тише. Успокойся, - Тамара присела рядом, - Ну? Есть о чем поведать присяжным заседателям? Надо тебе найти кого-то, кому можно излить душу. Иначе не получится. Лучше всего, конечно, мужу. Но лучше всего не подойдет, потому что... да?
- Да... Майор один с ТТБ... не знаю, я как-то не хотела ничего такого. Знаете, как это бывает...
- Догадываюсь.
Люда смотрела с изумлением, и только растекшаяся по щекам тушь не давала повода заподозрить в этом взгляде недоверие и издевку.
- Да, догадываюсь. Мысли были. Действий - нет. Я посчитала это лишним.
- Что...никогда?
- Никогда.
- А Евгений Васильевич...
- Нет, он не был первым. Но он - последний. Безумно давно. А если вопрос касался его поведения - вот вернется, тогда и спросишь. Петр знает?
- Не знаю... я Юре, ну, тому, с ТТБ, сказала, дура, что ландыши люблю. Петька вчера уходил - на несколько дней, и Юра должен был прийти... ой дура, я дура... щас Петр заходит - у меня шампанское в морозильнике, поляна... Ехал, говорил, сейчас с майором одним, разговорились, он мне вот ландыши подарил... как раз, грит, думаю - Людкины любимые цветы... вот уж, грит, не думал, что ты без меня праздники устраиваешь...
- Так. Сейчас его не трогай ни в коем случае, но тебе надо вернуться домой. Десертов, я так понимаю, у тебя там нет?
- Нет...
- Сейчас сделаем торт - скажешь, что просила меня помочь заранее. И что о том, что в море они не пошли, ты узнала от меня сегодня днем. Это первый и это последний раз. Ясно?
- Да, ясно. Спасибо вам, Тамара Михайловна...
- Масло достань из холодильника и яйца - это сейчас нужнее всяких спасиб... и не шуми - детей разбудишь.
Когда воодушевленная соседка с большим блюдом в руках выскочила за порог, Тамара аккуратно приоткрыла дверь спальни. Серёжка спал, лоб мальчика покрывала холодная испарина, дыхание чуть частило, но было свободным - наверное, сыну снился сон...
Она устало прошла на кухню, села за стол. Протянув руку, потушила бра. Посидела в темноте и тишине. Нет, не то. И там, далеко в море, в прочном корпусе вокруг ее мужа, и здесь, вокруг нее, теплилась жизнь, трепетала, отражалась на бездушных поверхностях плясками оттенков, билась, пульсировала... чиркнув зажигалкой, она зажгла свечу на столе.
Будет рассвет, новый день, новые заботы. Все будет хорошо.
Она облокотилась на стену и, медленно откинув назад потяжелевшую голову, прикрыла глаза...
А на рубке атомной подводной лодки, где-то там, в центре необъятного, великого и ужасного океана, гидравлика аккуратно повернула на всплытие рули глубины - ракетоносец пошел к поверхности встречать летящий с материка спутник, который несся через океан как добросовестный почтальон, подгоняемый чувством долга, и как предвестник восхода, подгоняемый лучами Солнца...
Старший на борту заместитель командира дивизии, проходя мимо командирского кресла, удивленно скользнул взглядом по записям в черновом вахтенном журнале, обыкновенной вотчине старпома.
Там, в верхней части страницы, был изображен рисунок - на чистой равнине стола, в плоской чашке, горела похожая на египетскую пирамидку, приземистая свеча с высоким фитилем.

КАК ВАСИЛИЙ ПЕТРОВИЧ ДИСПЕТЧЕРОМ БЫЛ.

Такая уж штука жизнь, столько в ней всяких хитросплетений и повторов, что, подумав немного, решил я написать еще одну, отдельную, историю про великого крысолюба и крысолова Василия Петровича, чья жизнь заслуживает, безусловно, более детального изучения. И, только по причине краткосрочного с ним знакомства и отсутствия достоверной информации, что является основным условием появления на свет очередного моего опуса, историй с его участием немного. Конечно же, в силу документальности излагаемого материала, не мешало бы кое-что и объяснить, чтобы ясно было читателю ху есть ху. Все-таки, несмотря на новые названия, истории мои ни что иное, как автобиография вашего покорного слуги, написанная им собственноручно и с некоторыми потугами на последовательность. Но повторов и объяснений не будет. Кто заинтересуется, найдет время прочитать предыдущее. Итак...

Прошло несколько лет. Давно отзвучали раскаты смеха при воспоминаниях об истории с крысой, зажили раны на интересном месте нашего многострадального начальника. И снова «созрели вишни в саду у...». Я хотел сказать - снова появились кактусы на окне в кабинете, который мы с такой пунктуальностью опять стали посещать по понедельникам.

Так вот, приехал я по своим делам на какое-то предприятие и встретил там своего знакомого. Работал он на одном из предприятий легкой промышленности, разговор завертелся вокруг этого и, между делом, он спросил:

- Слушай, а у вас не работал на заводе такой-то?

И называет фамилию Василия Петровича.

Я, ради интереса, поинтересовался, чем он сейчас занимается, этот светоч гальванических наук, укротитель крыс и борец за права трудового народа. Знакомый ответил, что работал он у них диспетчером, а сейчас находится в хирургическом отделении 1-ой городской больницы по причине перелома нескольких ребер и переносицы. Про челюсть, кажется, речи не было, но, возможно, я просто забыл.

Я посочувствовал, человек все-таки знакомый, и спросил, как это ему так не повезло. В автоаварию, что ли, попал? Нет, ответил мой собеседник, избили. И, видя мое любопытство, вкратце рассказал вот такую историю.

Не знаю, на каком предприятии и кем работал Василий Петрович после громкого ухода с нашего завода, но, в конце концов, попал он на комбинат, где изготавливают всевозможные нитки для легкой промышленности. В основном - из хлопка. Устроился туда наш герой на должность диспетчера. Не знаю, что конкретно входило в его обязанности, что он «диспетчировать» должен был, но журнал ему выдали. И он туда исправно что-то постоянно записывал. Я не знаю, когда эти записи прочитали. На мой ум, так диспетчеры передают этот журнал друг другу по смене и ведут его вместе, продолжая записи предыдущего. Может быть, на этом предприятии все было по другому, может быть, у каждого диспетчера был свой журнал и он его никому не показывал, а данные отдавал на бумажке. Может быть, всего один раз и записал, и тут же его записи прочитали. Не знаю и придумывать не буду. Просто расскажу суть, да и то, с чужих слов.

Так вот. Представьте себе огромный цех с ткацкими станками, где работает большое количество женщин. В основном, судя по фильму «Москва слезам не верит», молодых и симпатичных. И представьте себе, что работают они в три смены, а в цехе жарко, так как никакая вентиляция спасти от горячего воздуха, нагреваемого несколькими сотнями станков, не в состоянии. Жарко в цехе, одним словом. А работать надо. Так что вполне можно понять, что наши милые дамы работают у станков даже не только в халатиках, возможно, на этой же фабрике и изготовленных, но, как бы это получше выразиться, предельно обнаженными. Нет, я не могу с достоверностью заявить, в каком виде они работали, я там не работал. Но допустить могу, что некоторые элементы белья на них отсутствовали. Халатики, как, правило, были, а вот белье... Причем, отношение у каждой женщины к охлаждению некоторых частей тела тоже разное. Смотря у кого что в первую очередь греется.

Впрочем, тема хотя и очень интересная, но к нашей истории отношение имеет косвенное. Дело не в одежде. Картину вы представили, девушек тоже. И вот, работают они на этих станочках, двигаются туда-сюда, наклоняются, поправляют что-то у себя, снимают по ходу. Особо, между прочим, не стесняясь, потому что их много. Я это по себе знаю, хотя и не учился в пединституте. Другие примеры были. Они работают, а Василий Петрович сидит в своей конторке, за ними наблюдает и что-то пишет себе в журнальчик, что-то пишет. И ключик у него имеется от склада, где находятся всякие тюки с пряжей, которую ткачихам подвозят несколько грузчиков или подсобных рабочих или просто рабочих-ремонтников, уж не знаю, кто. Но подвозят. А Василий Петрович им эти тюки выдает и ткачихи в каком-то там другом журнале (или в этом) расписываются.

Ткачих много, Василий Петрович один, ходят они за тюками довольно часто. И жалко им Василия Петровича каждый раз с его рабочего места поднимать и заставлять склад открывать. Вот они ему и говорят: «Ты, мол, Василий Петрович, себя не утруждай. Чайку попей, газетку почитай. Мы с Ваней (Петей, Васей, Федей...) быстренько на склад сходим, тюк себе выберем и подойдем. А ты запишешь. Ты нам только ключик дай, хорошо? А сам чай пей. Хорошо? И газетку читай. Хорошо????!!! А мы быстренько. Минут так за 10 и справимся. Или уж, если тюк быстро подходящий не найдем, то за 15. Там же тюков много. И тяжелые попадаются, сразу не подымешь». Хотя Вани (Пети, Сергеи, Коли...) парни молодые, на подъем быстрые. Но всякое бывает.

Не знаю, через какое время после прихода на работу стал Василий Петрович ткачихам ключик доверять. Может, сначала сам ходил, да уставать стал быстро. Ткачихи-то часто подходили. Их много. Да и молодые, работают быстро. Им тюки только давай и давай. А где на всех наберешься? Сам-то уже не молоденький. Тем более, что не каждой тюк, который Василий Петрович достает, подходит. Некоторые побольше хотят. А где возьмешь? Вот и пришлось доверять.

Все это, конечно, сказка. Которую я вот только сейчас, чтобы вас немного повеселить, придумал. Но... Как говорил когда-то А.Райкин в одной из своих миниатюр: «Ой, было, было, было». Дыма без огня не бывает. Иначе, откуда бы у Василия Петровича оказалась переломана переносица? Чихнул, что ли, от пыли? Не верится как-то.

Сколько это дело длилось, я не знаю. Может быть, одну смену всего. А может - больше, пока Василий Петрович не заболел, уехал в командировку, напился и не пришел на работу... Короче, до тех пор, пока этот злосчастный журнал не попал в руки кому-то постороннему. Вернее, не постороннему, а просто в чьи-то руки. И когда этот посторонне-непосторонний прочитал то, что написал в диспетчерском журнале диспетчер Василий Петрович, он долго не мог прийти в себя и потом, конечно, сначала одному, потом другому своему знакомому этот журнал показал. Через некоторое время про то, что написано в журнале, знала вся фабрика, потом все, кому не лень, а потом и те, кому бы это и знать не хотелось бы. А именно:

(Как вы понимаете, записи в журнале в вольном изложении автора. Но, думаю, документальная основа была бы не хуже. Думаю, что фантазии моей не хватит, чтобы пересказать все то, что видел и вообразил себе наш бывший коллега. Честно скажу, притащить крысу и бросить на стол начальнику завода я бы не додумался. Так что, подозреваю, что записи в журнале были гораздо интереснее. Но, ближе к телу, как говорил Мопассан).

Журнал учета работы цеха N ... ПНК г. Г-о.

«...» .......бря 198.. г.

00.00. Принял дежурство. Замечаний нет.

00.30. Приходила ткачиха Б. Спрашивала, когда в цехе отремонтируют вентиляцию. Говорит, что в такой жаре невозможно работать. По-моему, она и так работает в одном халатике. Или только без бюстгальтера? Уточнить.

1.00. Приходили ткачихи С. и П. Говорят, что, если не сделают вентиляцию, они за себя не ручаются. Хотел уточнить. Послали. Послал к ткачихе Б. По-моему, зря. Уточнить.

1.25. Пришел электрик З. Говорит, что у ткачихи Б. сгорела катушка. Я так понял, что на станке. Попросил посмотреть катушку на складе. Не знаю, где она там лежит.

1.30. Пришла ткачиха Б. говорит, что знает, где катушка лежит, но одна не достанет. Попросила помочь электрика З. Дал ключи.

1.45. Принесли ключи. Катушку не нашли. Наверное, закончились. Электрик З. говорит, что попробует соединить напрямую. По его словам, контакты он уже зачистил. Молодец! Доложить начальнику ЭМО.

2.00. Пришла ткачиха К. Нужен тюк пряжи, у нее закончился. Но сама достать не может, говорит, тяжелый. Нужен подсобный рабочий Х. Предложил помочь сам. Отказалась. Говорит, нужен Х. Он знает, где искать. Тюк, что ли? Показала бы мне, я бы тоже нашел. Говорит, Х. быстрее найдет. Он уже знает. Ему не надо показывать.

2.10. Пришел Х. Ткачиха К. с ним поругалась. Говорит, где ты ходишь, я уже 10 минут простаиваю. Молодец! Доложить начальнику цеха. Дал ключи.

2.30. Что-то долго нет Х. и К. Уже приходила мотальщица П. Говорит, что ей срочно нужно что-то намотать. Где электрик З? Сказал, что меняет катушку у ткачихи Б. Говорит, раз так, то она и без него намотает. Не понял, что. Уточнить.

2.45. Пришли Х. и К. Принесли ключ. Записал на Х. тюк 25кг. Пока расписывалась, уточнил. Бюстгальтера нет. Дальше не уточнял. Х. сказал, что ему некогда.

3.00. Опять пришли ткачихи С.и П. Говорят, что работать не будут, пока не сделают вентиляцию. Сказал, что запишу в журнал, чтобы завтра прислали ремонтников. Говорят, чтобы позвонил в ремонтную службу, чтобы сейчас прислали. Не хотят простаивать. Говорят, что не выполнят обязательства по соцсоревнованию. Молодцы. Позвонил. Послали. Сказал С.и П.. Тоже послали. Предложили, чтобы сам отремонтировал. Потом подумали и сказали, что у меня разряд не подходит. Уточнить.

3.30. Пока ругались, пришли ремонтники. Говорят, у них новые запчасти есть. С. и П. пошли с ними показывать вентиляцию. Молодцы. Доложить начальнику цеха.

4.00. Обед. Пришла прядильщица М. с поммастера Ё. Говорит, ты пей чай, а мы пойдем, посчитаем на складе тюки. Вдруг, не хватит. Даже в обеденный перерыв работают. Молодцы. Дал ключ.

4.40. Пришла ткачиха Д. Говорит, что сейчас приедет автокарщик Г. и им надо забрать два тюка. Или три. Сказал, что на складе поммастера Ё. с прядильщицей М., пусть идут и забирают. Сказала, что придет позже, а то они собьются с ритма. Молодцы. Пусть считают.

5.00. Пришли пом.мастера Ё. с прядильщицей М. Попили чаю. Сказал, что приходила ткачиха Д. с автокарщиком Г. за тремя тюками. Ё.спросил: «А грыжи не будет?». Не понял. Он же на автокаре. Уточнить.

6.00. Пришли Д. и Г. Дал ключи.

7.00. Что-то долго нет Д. и.Г. Что они там, заснули? Погрузить на кару три тюка - пять минут. Пойду, посмотрю.

7.10. Так вот они чем там занимаются! Вместо того, чтобы бороться за звание победителя в социалистическом соревновании работники цеха N.. , а именно... (дальше идет перечисление всех фамилий. Е.) в рабочее время занимаются развратом, используя для этого состоящие на учете материально-технические ценности. Мало того, что они находятся на своих рабочих местах в виде, не соответствующем моральному облику строителя коммунизма, так они еще и нагло обманывают лицо, находящееся при исполнении служебных обязанностей. А ведь ткачихи... (дальше идет перечисление фамилий. Е.) имеют семьи, а некоторые из них и несовершеннолетних детей.

И так далее. И тому подобное.

Вы мне не верите? А я и не собираюсь вам доказывать обратное. Вполне возможно, что все было не так. Но то, что уважаемый Василий Петрович, будучи диспетчером на фабрике, следил за тем, что делают работники и потом записывал все это в диспетчерский журнал - 100% правда. За что и был пойман в укромном уголке и жестоко избит. Кем - не знаю. Может, электриком З. или пом.мастера Ё? Может быть, и ими вместе. Может быть, и мужья ткачих постарались за то, что ославил их на весь город, а, вполне допускаю, что и семьи чьи-то развалил. Может быть?

Как говорят, заставь дурака богу молиться. В подтверждение этой истории скажу, что позже я еще не раз ее слышал уже от других людей... А вы, хотите - верьте, хотите - нет.