А когда на море качка...

Вы любите, когда вас качает на широких океанских просторах?
Где-нибудь в Бискае, например.
Волна подхватывает ваше суденышко и легко, как пушинку посылает вверх на своей широкой ладони...
Дух захватывает, сердце замирает и, кажется, перестает биться. Пища... этот жалкий комочек не до конца переваренной субстанции, который ты давясь съел на обед, не может смириться с заточением в тесном, темном желудке и устремляется своим эфемерным телом на свежий воздух... но ты борешься, ты делаешь мощное глотательное движение и загоняешь её обратно... до следующей волны... а потом...

В общем, морская практика у нас.
Идем на ОИСе по бескрайним просторам необъятного Мирового... проходим Бискайский залив.
Пароходик белый, красивый... эх, сейчас бы на палубе, в шезлонге, с коктейлем в руках...
Но нет. Мы карту чертим. Нам практика, начальнику службы - прибыль. Ему эта карта до зарезу нужна. Ну, действительно, сам же не будешь с карандашом, раскорячившись... А тут дармовая рабочая сила, курсант называется.
А карта большая, красивая, много всяких линий значимых успели за неделю нанести. Каплей, которому нас троих выделили, ходит вокруг и сладострастно потирает руки.
Получается цветок каменный!
Экая хреновина выходит! Давай-давай, веселей!
«Да аккуратней ты, ебтить! Ну, куда чиркаешь?!»
А тут, блин, попробуй не почиркай, когда тебя как желток в миксере вокруг этой карты мотает. Только прицелился линию нанести - волна. И бежишь вдоль этой проклятой карты, пытаясь застопориться грифелем карандаша и ломая его при этом безжалостно.
«Жопоручка! Что ж ты тычешь так в неё?!! Ноги! Ноги шире раскорячь! Носить не будет!»
Раскорячь! Сам бы попробовал!... Ща полежать бы...
Опять качнуло, да сильно-то как, отрываешься от карты и бежишь боком к переборке.
«Ну, куда тебя опять понесло, моряк хренов?!»
Вот сука, бежит рядом, крабиком, и еще спрашивает. Достигаем, синхронно стукаемся, бежим обратно.

Так и трудимся сменами, даже ночью. Привыкаем, так сказать, к морскому вахтовому методу.
А ночью... Вы пробовали заснуть в сильную качку?
Утверждаешься на спине, упираешься руками и ногами в детали интерьера и в таком напряженном состоянии пытаешься уснуть. Заснули? Опа! Вас переворачивает на бок!
ТВОЮМАТЬ!!!
Опять упираешься - утверждаешься... напрягаешься... держишь положение... задремываешь... расслабляешься... Опа! Опять на боку. Муки адовы! А скоро на смену, карту эту гребаную чертить!
В общем, кручусь полночи как сарделька на костре. В полузабытье.
В темноте открывается дверь, вваливается Серый и бухается на койку.
«Серый, чё там? Уже менять пора?»
«Не-а» - невнятно.
«Чего? Отменили, что ли, экзекуцию из-за шторма?»
«Ну да... спи».
Счастье-то какое! Опять упираешься...
.....
«СУКА!!!»
Б... Подскакиваем, ничего не понимая. На пороге наш каплей с каким-то большим комком в руках. Орет.
«Где эта больная сука!!!»
Что случилось-то? - интересуемся.
«Твари...- заплачет сейчас, - какие же вы твари, я целую неделю с вами тут...рисовал...»
Ни хрена не понятно. Серый шмыгает носом.
«Я не специально...»
«Это ты, гад, сделал?!!»
Тычет в него вонючим комком бумаги.
«Малевич херов! Ты что тут изобразил?!! Скульптурную композицию - хорошо погуляли?! Неделя кропотливого труда бабушке в жопу! Наблевал паскуда... в самом центре...Атлантики! Просто взял и обильно наблевал на нас всех!»

Хм. Не получился, значит, цветок каменный...

Было это очень давно. Ещё в те давние времена, когда от армии косить было стыдно, когда все сдавали нормы ГТО и в школе предмет "Начальная военная подготовка" изучался со всей серьёзностью.
Мне повезло, сию дисциплину у нас преподавал бравый капитан - бывший морской пехотинец. Весельчак и балагур, быстро ставший душой всех мальчишек-старшекласников и научивший нас всем премудростям, которые знать надлежит каждому молодому бойцу.
К службе я готовился серьёзно: АКМ разбирал и собирал с завязанными глазами, магазин снаряжал как жонглёр. Дегтярёв, Макаров и Стечкин, мне казалось, были моими лучшими друзьями. Физподготовке уделял серьёзное внимание. Сдавал всяческие "нормы", бегал, плавал, стрелял. В ДОСААФ закончил курс водителей грузовых машин и за неделю до призыва получил заветные "корочки". Жутко завидовал Вовке Уткину, который там же учился на локаторщика и при норме, кажется, 6 целей, мог следить за 12 - феномен эдакий...
Призвали меня, однако, в воинскую часть, где в моих способностях нужды особой не увидели, а сразу направили на ремонт крыши клуба- помогать дедам исполнявшим "дембельский аккорд" - работу, по завершению которой, была обещана немедленная отправка домой. Двое работали на крыше, а ещё трое делали широкие ступеньки - подход к постаменту, на котором был водружён бюст дедушки Ленина, и красили всё это сооружение...
Через пять дней дембеля отправились в родные места, а меня оставили при клубе. Честно говоря, поначалу я жутко расстроился и переживал, ведь совсем не так я представлял себе службу, а потом привык. Рисовал плакаты к праздникам, оформлял наглядную агитацию, "крутил" кино на разболтаных кинопроекторах, выдавал муз-инструменты из кладовки и.т.д...
К зиме крышу я наладил, благо, рубероида было вдоволь, и до весны она достояла без проблем, а вот с памятником конфуз получился немалый...
Постамент с бюстом, как и полагается, стоял на краю плаца. Часть моя была относительно небольшая, занималась ремонтами всяческой военной техники и по занятости своей ежедневной не уделяла строевой подготовке особого внимания. Только ближе к праздникам, в предверии парада топала по плацу "коробка", ведомая сорокалетним лейтенантом. В тот год впервые решили возлагать венки к подножию постамента. После первого же восхождения четырёх человек по ступенькам обнаружилось, что дембеля просто сложили доски стопками в виде ступенек и, разведя жиденько цемент, обмазали вениками и присыпали мелкой мраморной крошкой. Всё это выглядело очень монументально, только с другого края плаца...
Доски пришлось унести, а подкрасить памятник поручили мне. При ближайшем рассмотрении постамент оказался металлическим баком для воды. Даже два "уха" по бокам и краник позади оказались на своих местах. Правда, покрашен бак был на совесть. Сам бюст выглядел хуже. Привычные нам черты Вождя мирового пролетариата несколько смазались, хотя, нос гордо торчал еловой шишкой, а борода, похожая на старый валенок, была на своём месте. Я предположил, что это произошло в результате многочисленных реставраций, когда слои алебастра и цемента нагромождались кое-как неудачливыми умельцами. Пошкрябав чуток шпателем плосковатую лысину и странно выпирающий вперёд революционный лоб, я обнаружил множество трещин. Оказалось, что весь бюст в жутком состоянии. Пришлось обращаться в хозчасть, чтобы те достали хорошей шпатлёвки. Заполнил соответствующую заявку и стал ждать...
За три дня до праздника ещё никакой шпаклёвки мне не дали. Пришлось всё заделывать обыкновенным алебастром, а потом красить под бронзу. Вышло очень даже красиво.
Настал праздник. Весь личный состав в/ч выстроился на плацу в парадной форме. Командир произнёс замечательную речь. Наш самодеятельный оркестр выдувал какие-то звуки, смутно напоминавшие попурри из военных строевых маршей, но барабан и тарелки звучали вполне ритмично, что позволило "коробке" довольно стройно два раза обогнуть плац. Учитывая, что по такому случаю была вскрыта витрина на Посту N1 и вынесено Знамя части и оно гордо развевалось на лёгком ветру во главе "коробки", то зрелище было вполне подобающим случаю.
Настал момент возложения венков. Впереди шёл подполковник-начштаба с настоящей шашкой наголо, за ним четверо солдат, сопровождаемые шестью прапорщиками, несли два венка. Твёрдо печатая шаг, они подошли к постаменту, опёрли о него венки и разом повернулись лицом к стоящему напротив личному составу части. Оркестр играл что-то неправдоподобно напоминающее "Прощание славянки". Момент был необычайно торжественным. Всё шло как по маслу, как вдруг....
Мне показалось, что бюст как-то странно шевельнулся. На головы стоящих у постамента посыпался какой-то мусор, взвилось белое облако пыли. Венки упали на землю, прапорщики и солдаты инстинктивно отпрянули в сторону, оркестр сбился с ритма и затих. Я увидел сидящего на земле начштаба. По его лицу текла кровь...Его быстро подняли и повели в санчасть... Торжество было скомкано, личный состав развели по подразделениям...
На всё это безобразие из огромного белого кокона-капюшона взирало чёрно-зелёное, всё в благородной патине лицо .....генералиссимуса Сталина!
Оказалось, что когда-то, наверное, в году пятьдесят третьем, на бронзовый бюст Сталина был нанесен тостый слой скульптурного гипса и вылеплено лицо Ленина. 30 лет это изделие простояло и вот в такой неподходящий момент обрушилось. Поскольку Сталин был в фуражке, то стала понятно, откуда у Ленина такая плоская лысина и шишковатый лоб.
Наш начальник штаба, к счастью, отделался просто глубокой царапиной, а остальные не пострадали.
С особистом, приехавшим по такому случаю из округа, имел короткую беседу как последний "реставратор". Благо, нормальный человек попался. А ведь мог и на "яйцереза" нарваться...
Бюст Сталина отвезли на вещевой склад....
Через месяц привезли нам новый бюст Ленина. Установили его на том же постаменте, и прапорщик Петренко оприходовал его за нумером 4988....
Служить мне оставалось ещё полтора года....
С этим особистом(уже, правда, бывшим), я встретился ещё раз уже через много лет, но это уже совсем другая история.
P.S. Вовку Уткина в локаторщики не взяли, а все два года он пробегал с собакой на Дальнем Востоке.

ЖЕЛЕЗНЫЙ ФЕЛИКС

Через неделю непрерывных полетов жизнь на войне вошла в свою колею. Уже не болела голова от посадок в стиле «кленовый лист», когда вертолет просто падает по спирали со скоростью 30 м/с, уши закладывает, а при их продувании (зажав пальцами нос) воздух сквозит из уголков глаз...
Личный состав из палаток переехал в модули. В комнатах гнездилось по пять-семь человек, старые помятые кондеры работали в основном в режиме вентиляции, гоня с улицы пыльный воздух. Но главной проблемой стали клопы - как и любая насекомая живность в этой местности (например, десятисантиметровые кузнечики) клопы были огромны. Насосавшись крови, клоп раздувался в лепешку диаметром с двухкопеечную монету. Ворочаясь в кровати, спящий вертолетчик давил насекомых, и утром, расчесывая укусы, с изумлением рассматривал на простыне бурые - уже величиной с пятак - кляксы. Возникла проблема частой смены постельного белья - спать на заскорузлых, хрустящих простынях было не очень приятно. Единственная стиральная машина не справлялась, стирали в больших армейских термосах для пищи. Эта процедура утомляла, да и в умывальной комнате на всех желающих не хватало места.
И вот под самый Новый год борттехнику Ф. повезло. С утра борт N 10 загрузили под потолок разнообразным имуществом - теплыми бушлатами, коробками с тушенкой, консервированной картошкой, сухпаями, - но главной ценностью были тугие тюки с новым хрустящим постельным бельем. Все это добро в сопровождении двух пехотных офицеров вертолеты должны были забросить на высокогорный блок-пост.
Лейтенант Ф. потирал руки. Ни один борттехник не упустит шанс, везя казенный груз, кинуть на створки ящичек тушенки или того же сухпая. Но теперь ему был нужен всего один тюк постельного белья. При торопливой разгрузке считать никто не будет, а если и спохватятся, то тюк сам закатился за шторку.
Но вылета все не давали. Близился обед. Борттехник начал чувствовать неладное. И предчувствия его не обманули. Прибежал инженер, приказал разгружать борт - срочно нужно досмотреть караван, только что обнаруженный воздушной разведкой. Барахло подождет. Инженер пригнал с собой двух солдат и лейтенанта М., с которым лейтенант Ф. не только делил в первый месяц борт N10, но и койки их стояли голова к голове.
Быстро разгрузили борт, складывая имущество в кучу прямо на стоянке возле контейнера. Досмотровый взвод уже пылил к вертолету. Борттехник, увидев, что двое солдат-помощников с голодными глазами стоят возле кучи и уходить явно не собираются, прогнал их.
- Слушай, Феликс, - сказал он лейтенанту М. - Мы сейчас улетим, и ты провернешь полезную операцию. Возьмешь один тюк с постельным бельем и незаметно сунешь его в контейнер. Если пехотинцы при погрузке спросят тебя, что и где, все вали на меня, - улетел, мол, не знаю, не ведаю. Потом отнесешь в комнату. Представляешь, теперь мы на весь год обеспечены чистыми простынями - а грязные будем на тряпки рвать.
Лейтенант М. молча выслушал и кивнул. Борттехник Ф. улетел на караван в хорошем настроении, предвкушая вечернюю баню, и сон на свежей простыне. (Этот караван заслуживает отдельной истории.)
Когда пара вернулась, вещей на стоянке уже не было, лейтенанта М., естественно тоже. Борттехник Ф. заглянул в контейнер - тюк там не наблюдался. «Уже унес в модуль», - подумал лейтенант Ф. и, улыбаясь, пошел домой.
- Ну, где? - спросил он, входя в комнату, у лежащего на кровати лейтенанта М.
- В Караганде! - злобно ответил лейтенант М. - Ничего не получилось.
- Что, застукали, что ли?
- Да при чем тут это! - махнул рукой лейтенант М. - НУ НЕ СМОГ Я, ПОНИМАЕШЬ, СОЛДАТИКОВ ОГРАБИТЬ!

Из "Истории морских операций США во Второй Мировой войне" С. Е. Морисона (т.VI):

Командир дивизиона эсминцев во время боев за о. Бугенвиль издал приказ, датированный 21 января 1944 года:

"Unless urgency demands, vessels of this Squadron will not use speeds in excess of 25 knots in Blackett Straight. It has been observed that wake from this speed gives the Army privies a good flashing without damaging them. Practice of painting a hash mark under picture of privy on the bridge for each one knocked out will be discontinued.
Captain Roger W. Simpson"

Прежде чем дать перевод этого приказа, хочу дать несколько пояснений.

Во время боев, эсминцы часто проходили пролив Блэкетта на высоких скоростях, поднимая высокую волну. Эта волна нередко смывала напрочь солдатские нужники , построенные армейским гарнизоном о. Арундел по "японскому образцу" - "скворечник", свешивающийся над водой.
Офицерам кораблей это занятие настолько понравилось, что они превратили это дело в своего рода спорт.
Вот перевод приказа, поставивший вне закона этот вид "спорта":
"За исключением чрезвычайных обстоятельств, кораблям дивизиона запрещается проходить пролив Блэкетта на скоростях, превышающих 25 узлов. Было установлено, что на этой скорости волна производит хорошую чистку армейских сортиров, не вызывая при этом повреждения последних. Обычай рисования отметок на мостике под изображением сортира числом, равным числу уничтоженных армейских - запрещается."

Подпись: Капитан Роджер У. Симпсон