Опять к вопросу о политработниках...

Боевой корабль, стоящий на приколе, становится местом бурной деятельности зама командира по воспитательной работе. А зама хлебом не корми - дай устроить какую-нибудь экскурсию.
К нам на корабль, например, часто ходили скауты. Практически каждую субботу они приходили в гости и вечные с ними возникали проблемы.
Вот однажды на двух катерах приехали три десятка девушек 14-16 лет, посмотреть на корабли вероятного противника (дело происходило в Севастополе).

Девушка в 14 лет это квинтэссенция романтичности. Море. Корабли. Тельняшки. Храбрость. Два капитана.
Спрашивается - кто их просил приезжать на час раньше назначенного времени?
Пока девочки, незамеченные вахтенными, выпрыгивали на причальную стенку, на всех кораблях нашей дивизии проходил телесный осмотр. В теплое время года он, как всем известно, проводится на юте и с причала всё очень даже видно. Тем более, что именно этот телесный осмотр был приурочен к появлению на Черноморском Флоте сифилиса.
Какая-то причальная бабочка опылила шестерых моряков с Графской пристани, и они в результате намотали себе на пестики. А всё потому, что недостаточно ведётся замами воспитательная работа среди личного состава.
Да... Вот, значит, девочки высыпали на пирс, и внимательно смотрят на наш корабль, а там стоит 250 бравых моряков в трусах и тапочках. И в этот момент звучит команда дежурного по кораблю: «К медицинскому осмотру на предмет сифилиса трусы спу-стить!». И все 250 человек в две секунды остаются в одних тапочках. Очень красиво получилось. То есть я хотел сказать - некрасиво.
Мне аж страшно представить, какое впечатление произвёл этот военно-морской стриптиз на неокрепшие детские умы. Говорят, что на корабль их потом еле загнали.

А ещё раз к нам привели скаутов из 2 класса средней школы. На ют зашло 62 человека, а до бака дошли только трое, остальные рассыпались по кораблю. И все мы, как один, вместо послеобеденного сна лазали по кораблю в поисках этих мелких негодяев. Большой противолодочный корабль это же просто лабиринт ужасов какой-то, там может защемить люком, ударить током, и ещё детей запросто напугает до мокрых штанишек вахтенный по живучести, который где-то в трюме, дико матерясь прёт какой-то насос, весом в 80 кг.
Детей искали в течении часа, а двух маленьких мальчиков нашли даже в ракетном погребе ЗРК «ФОРТ», который представлял собой абсолютно тёмное помещение, размером со спортзал. В палубе там зияли дыры, в которые прыгали юркие крысы, все пакетники были давно украдены шустрыми мичманами и на переборках там и тут торчали оголённые провода...
Пока скаутов наконец согнали в одно стадо, пересчитали и вытерли носы, уже была пора ужинать. Провожали всем экипажем и дежурный по кораблю считал их по головам. Последний, самый маленький скаутеныш, пыхтя, обнимая двумя потными ручками, тащил огромную латунную гильзу. Эта гильза была произведением искусства - начищенная до блеска, украшенная гравировками и корабликом, гильза служила парадной пепельницей в офицерской кают-компании. Поступок скаута выглядел как попытка украсть урну из фамильного склепа, причём на виду у родственников усопшего.
Дежурный по кораблю - капитан III ранга Крайнев, остановил балбеса крепкой рукой и между ними произошёл такой диалог:
- Ты где это взял, сынок?
- Это мне моряк подарил, дяденька!
- Какой моряк?
- В столовке офицерской. Я его спросил: «можно потрогать?», а он говорит: «да забирай её себе насовсем, только окурки выкинь за борт!».
Пепельница была бездушно отобрана. Щедрый вестовой из офицерской гарсунки, на все матюги дежурного по кораблю, моргая невинными глазами говорил: «Тащ капитан третьего ранга! Ну я же знал, что вы бдите и мимо вас он её не пронесёт... Она уже полная была, а мне что-то так в лом было её выкидывать. Тут как раз и пацан этот подвернулся...».

ЛЮБОФЬ И ВАЛЕРА БОБЁР.

Служил себе солдатик один. Звали его Валера Бобёр, а в прошлом он был студентом политеха. Харьковского. Посидел в альма-матер два годика, умных слов нахватался и призвался. Аккурат, значить, в погранцы. Мужичонка был талантливым, спорым на мысли и лёгким на руку. А потому, Родина решила оставить его прямо в стенах учебки и всячески обласкать. Воспользовался Валерка ласками и стал позволять себе инакомыслие различное. То дембелю в скворечник накатит, то сотню крыс наловит и в казарме с рассветом выпустит, то занятия связистам собьёт, частоту засрамши. Продолжать можно долго, потому как долго его развлечения в казенном доме терпели. Однако, всему приходит конец.

Потому что влюбился Валерка в Оленьку. И так, и эдак знаки внимания оказывает, то стих ей сочинит, то в кино сходить предложит и вроде бы, гладко шло дело, пока он, ради Оленьки, в самоход не пошёл. И там был отловлен Ольгиным родителем, который (ах, судьба) начальником учебки оказался. Для начала был отправлен на гауптическую вахту для профилактических работ по очистке головной коробки, а затем призван к Самому в кабинеты. А Сам кипел тогда шибко. Даже на приветствие не ответил. Сам лишь каблучком в паркет стукнул и говорит,
-Ещё раз с Ольгой увижу, угодишь в Забайкалье. Оно большое, примут с радостью.

Умный пацан, Валерка. Чертежи читает, на программируемом калькуляторе запросто клацает, а фишку не просёк.

Обманул начальник. В Забайкалье прапорщик Устюгов уехал, за хронические пьянки и безалаберность на службе. А студент, спустя немного дней отвалил в неизвестном направлении на Украину. И стал где-то там, в горах карпатских, генераторами заставскими заведовать. Сам-то во Львове сидел, а как что-то случается, - садют его на «козлика», и приказания дают.
-Починяй!

И чинил он, чинил. И дочинил бы до сладкого дембеля, да только пришла как-то раз Оленька к Самому и говорит,
-А знаете ли, папаша, дочка-то ваша - в залёте. Уж третий месяц как.
-Вон!!! - заорал папаша и слёг в госпиталь в полнейшем смятении чувств.

В учебке всем сказали, что в командировке он, в Москве, али в Питере.
А он лечился, да кричал целыми днями:
-Ах студент, ах сукин сын, ах альма-матер, ебитвоюмать! Ну, харчок, ну стервец, попрыгаешь ты у меня, я тебе кокушки ликвидирую!!!

В общем, злился он, злился. На Валерку злился, на Ольгу, на жену с тёщей и тестем. Из госпиталя - прямо на службу, домой ни ногой. С дочкой словом не обмолвился. Изредка звонил домой
-Ну что? - спрашивал
-Плачет! - говорила жена
-Пусть плачет! - говорил Сам и вынашивал планы мести.

Ну, а чтоб тушканчика кастрировать - надо тушканчика поймать. И стал Сам рычагами двигать, костьми скрипеть, да в телефоны разговаривать. В общем, Валерку назад требует.

А Валерка уже спецом заслыл. Требуемой персоной стал. Со всеми команчами перезнакомился, со всеми зампотехами-дУшками заставскими, со всеми старшинами и замбоями. В общем, хоть и не по уставу это, и офицерскому кодексу противоречит, а свою рюмашку завсегда получал. Да так, что обратно с почестями провожали, полулёжа (а может, врёт).
И стали Валерку прикрывать, по горам нарочно гонять, чтоб до Львова он не добрался и назначение не получил. Но, сколь верёвочке не виться, а однажды, обнаружил себя старший сержант в столь знакомом кабинете с паркетным полом.

Начальник за столом сидел, личное дело Валеркино листал. Про родителей читал, социальный статус семейства заценивал.
-Ну что, боец, будем за поступки свои отвечать?
-Дык!
-Любишь Ольгу?
-Дык!
-Молчи, старший сержант! Сколько тебе осталось?
-Шестьдесят дней!
-Посидишь у меня, в штабе. Уйдёшь в нулевой. Переедешь сюда. Перевод в институт оформим. Дочь тебе вручаю. Чтоб холил и лелеял! Всё ясно?
-Дык!
Сам нажал кнопочку на столе и гаркнул в сторону двери:
-Засовывай!

Тяжёлая дверь открылась и в кабинет зашла Ольга. С красным заплаканным лицом, размазанными тенями, и уже пузатым брюшком.
-Любовь вам, да этот......совет, - с трудом припомнил поговорку начальник и указал жестом на Валерку.
Ольга ойкнула, на стуле осела.
.
.
.
-Не рада, что ли?
-Не он это! Не он отец ребёнка - глухо ответила дочь.
-Не понял, - почти пропищал начальник.
-Устюгова это малыш. Прапорщика Устюгова. Которого ты в Забайкалье сослал.

В кабинете, да и во всей учебке повисла гнетущая тишина. Спустя десять минут начальник сказал:
-Не пущу за прапора. Сами воспитывать будем. Сами.
-А ты....., - сказал он Валерке, - пропиздишься - насильно родственником сделаю.

И дослуживал Валерка в штабе. Как сыр в масле катался, да хулиганства затевал. В нулевой ушёл, однако, как обещано. И рад был несказанно, что из родного Политеха переводиться не придётся. А любовь? Что любовь? Завяли помидоры! Дюже разнесло девку по ходу.

хоть история и не из жизни ВВС, а из суровых будней ГВФ, но...

Работал как-то в теплой Африке российский Ил-76 с экипажем из холодного города М. - на Родине в то время зарплаты такие были, что глист с голодухи сдохнет, вот и двинули в гастарбайтеры. Летали, возили черт знает что и черт знает как (не в смысле некачественно, а в смысле, что нередко по каким-то непонятным аэродромам, не фигурирующим на картах и лишь примерно догадываясь о содержимом ящиков). В общем, натуральная «Эйр Америка», только матерящаяся по-русски и без участия отечественного аналога ЦРУ.
А места там дикие, такие что песка и жары очень много, а цивилизации очень мало. В принципе нет там почти цивилизации - разве осталось еще что-то с времен белых колонизаторов, а при независимости добавились только доллар США и автомат Калашникова.
И вот прилетают они в очередную «Бантустанию». Обычный рейс, не первый раз там приземлялись, все как всегда - и загадочная «взлетка», и приводов нет, и навигация вся целиком на штурмане, и аэродром не отзывается: то ли диспетчер снова празднует независимость своего маленького, но очень суверенного государства, то ли просто дрыхнет где-нибудь в тенечке. Приземлились, но с полосы сходить не стали, остановились у рулежки, движки на малый газ - почуял спинным мозгом командир что-то недоброе (сам потом объяснить не мог, что именно ему не понравилось; интуиция, однако!). Стоят, озираются. Поначалу все спокойно было, даже радиостанция очнулась, прохрипела сквозь треск помех что-то в таком духе, мол, освобождайте полосу, рулите к аэровокзалу (барак с вышкой, заменяющей КДП), давно вас ждем, заждались уже.
Не поддались летчики на эту провокацию и злобную инсинуацию, только озираться стали еще бдительнее. И видят они - Господи - твою - мать! - что от «аэровокзала» по направлению к полосе отъезжает несколько автомобилей разных типов, но одинаковой обшарпанности - от «УАЗика» до грузовика. И что особенно интересно, в машинах битком «чернокожих братьев», одетых колоритнее махновцев, но зато вооруженных. Тут уже не только командир, но и остальные стали подозревать, что непонятное что-то вокруг творится, и самое время смотаться подобру-поздорову.
Легко сказать «смотаться»! Ну, развернулись кое-как почти на месте - а ведь полосы-то может и не хватить. К тому же «семьдесят шестой» груженый, хоть топливо и выработалось, но все равно тяжела машина... да и жара уже, двигатели «не тянут» - неспроста вылетать обычно стараются по утренней прохладе. И оставаться не хочется - как-то недружелюбно аборигены выглядят, и кое-кто уже постреливает в сторону самолета... пока мимо, но в упор по Илу промахнуться трудно... уж очень его много.
Для приличия осведомился КВС у «бортача» - мол, потянут ли движки, взлететь сможем или где? Подумав, БИ дал весьма уклончивый ответ, типа, хрен его знает, командир, но вроде бы должны, хотя вообще на все воля Всевышнего. А в аэроплане уже появилось несколько непредусмотренных конструкторами и технической документацией дырок от калибра 7,62... Ну и пошли они на взлет, перекрестившись и молясь оригинальными народными словами. Оторвались в самом конце полосы.
Топлива почти нет, что делать, куда лететь - непонятно. Врубили «бедствие» и, оглашая эфир автоматическим SOS, рванули в соседнее царство - государство, благо ближайший аэродром именно там. Где благополучно и приземлились на последних литрах керосина.
Оказалось, пока они с утра в небесах парили, в той «Бантустании» приключилась революция, и аэропорт контролировали повстанцы, охотно захватившие бы бледнолицый экипаж. Съесть бы, конечно, не съели, но рандеву с апостолом Петром устроили бы запросто.
Бортинженеру наливали вдвойне...
- ...За то, что двигатели не подвели. - закончил свой рассказ ***.
Улыбающийся, довольный, броско-загорелый среди бледно-зимних лиц киевлян...

Лишние люди

После 250 часов налета полагалось две недели профилактория в Дурмени под Ташкентом.
Лейтенанты Ф. и М. выбрались в Союз в конце мая. Ночной Ташкент был прекрасен - веяло влажной зеленью, на темных дорогах стояли тихие машины с открытыми дверцами, в машинах сидели добрые заторможенные ребята и курили травку. Таксист долго искал названное место, - наконец, перед рассветом они уперлись в железные ворота с крашеными звездами, и постучали.
Двухместные номера, тенистый парк, пруд, маленькая столовая с ресторанным ассортиментом... Несмотря на все эти прелести, никто в профилактории не засиживался. Отметив прибытие-убытие, летчики ехали в ташкентский аэропорт, совали в окошечко кассы свой служебный паспорт с пятьюдесятью чеками, получали билет и летели домой, чтобы вернуться через две недели. То же самое сделали и лейтенанты - они улетели в Уфу, откуда лейтенант М. убыл в родную деревню Норкино.
Прошла неделя. Лейтенант Ф. в красно-зеленой футболке «Монтана», в джинсах-«бананах» той же фирмы и в кроссовках «Пума» сидел со своим старым другом на скамейке в сквере Ленина. Отдыхая в тени высоких тополей, друзья беседовали о сверхчеловеке Ницше и «Единственном» Штирнера. Лейтенант Ф. с трудом возвращался от простых радостей войны к сложному философскому прошлому. Трудности действительно были немалые - временами лейтенант Ф. невпопад отвечал, а то вдруг и вовсе замолкал, глядя вдаль. Его друг заглядывал в пустые глаза лейтенанта и раздраженно говорил:
- Нет, ты все-таки отупел. И зачем ты в армию пошел?
Во время одной из таких посиделок лейтенант Ф. увидел, что в сквер с улицы заворачивает не по сезону загорелый молодой человек. Это был лейтенант М. Он подошел, поздоровался, улыбаясь.
- Иду, вижу, что это за красно-зеленый петух сидит? А это ты.
- А это я, - сказал уязвленный лейтенант Ф. - А ты что здесь делаешь?
- К сестре приехал.
- Знаешь, Феликс, - морщась, сказал лейтенант Ф. - Я только-только войну забывать начал, а тут ты, как живое напоминание...
- Ладно, - пожал плечами лейтенант М. - Я пошел. Только поздороваться завернул.
- Встретимся через неделю, - сказал ему вслед лейтенант Ф., и, обращаясь к другу: - Ну, вот, напомнил мне, кто я на самом деле и откуда. Скорей бы этот дурацкий отпуск кончился!