Байка совсем короткая, расказана ЗНЗПЧ, замполитом в общем.
В бытность лелика-замполита курсантом, отправили его на стажировку на персидскую границу. Начальник заставы взял курсанта на офицерское наблюдение для ознакомления с участком. На вышке НЗ навел трубу на сопредельную сторону и дал посмотреть. На верхушке персидского минарета большими буквами, по-русски, было написано "ЗДЕСЬ БЫЛ..". По словам НЗ, кто был, с нашей стороны не просматривается, и особый отдел решает, кто же все-таки был, уже второй год.

ЗЫ Привет погранцам.

История эта еще раз доказывает, что военные мыслят совершенно по-другому, чем гражданские.
Случилось это зимой 1995 года.
Служил я в одной из частей, каких на территории Украины не так уж и много и которые напрямую подчиняются только двум лицам, Президенту и главе трехбуквенного ведомства, причем совершенно игнорируя такое явление, как Министр Обороны.
Так вот, сама история.
Ваш покорный слуга был водителем продовольственной машины "УРАЛА" (то есть, вторым после Бога человеком в части). Машина (вместе со мной, понятно)постоянно была в разъездах и командировках. И вот, однажды после трехдневной командировки вертаюсь я в родную часть и, как обычно, заруливаю на КПП2, а ворота закрыты, что я за 14 месяцев службы видел только один раз. Ну, делать нечего, я рулю на КПП1, которое, как и у всех практически частей, находится возле штаба (причем, тут ворота открыты настежь!). Заезжаю, останавливаюсь возле штаба, возле которого расположен плац (Обставленый щитами со всякими рисунками, это важно, потому как из машины не видно, что делается на плацу) и, пытаясь привести свой внешний вид в порядок (это после трехдневной командировки-то), собираюсь идти за пропуском, так как часть секретная, режимная и т.д и т.п.Проезд по территории части только с пропуском. Итак:
1: Выхожу из машины
2: Слышу крик СМИРНААААААААААААА!
3: У меня возникает самолюбивая мысль (с кем не бывает), что команду подал дух-дневальный по КПП.
4: Во весь свой професионально поставленый голос (закончил перед армией музучилище по класу вокала) ору ВОЛЬНАААААААААААА!
5:Оборачиваюсь на плац и замечаю... весь полк, выстроеный на плацу и уже расслабивший одну ногу, Главу трехбуквенного ведомства и нашего командира полка, замершего на половине строевого шага с рукой, отдающей честь и челюстью, находящейся приблизительно на уровне колена. Оказалось, Глава приехал в часть с неожиданной проверкой.
Что было дальше вы, надеюсь, представляете?
Я был немедленно изнасилован морально прямо перед всем ржущим полком, мне было обьявленно 45 суток ареста (причем офицеры чуть не дрались, чтобы мне что-нибудь обьявить) и я был немедленно препровожден на губу.
Так вот, к чему я заикнулся про образ мышления военного человека?
Отсидев на губе 7 суток (без продмашины в части наступит голод), меня выпустили и я был немедленно вызван командиром полка.
Явившись и представившись, мол, сержант такой-то по вашему приказанию прибыл (мысленно попрощавшись и со званием и с горячо любимым "Уралом"), я трепетно ожидал своей участи. Командир как ни в чем не бывало занимался своими делами, не обращая на меня ни малейшего внимания, отвлекшись только на то, чтобы по селектору вызвать писаря. Я стоял по стойке "смирно", меня никто не расслаблял. Приполз писарь, отобрал у меня военник и через 10 минут притащив его обратно, дал на подпись командиру. Поставив свой автограф, командир встал и сказал такую фразу (она еще до сих пор у меня в ушах стоит, хотя уже прошло 8 лет):
Генерал, уезжая, сказал, что сержант, который может расслабить весь полк в присутствии двух высших офицеров без ихнего согласия, достоин звания повыше (Думаете лейтенанта дали? Ага, как же!) и поздравил меня с присвоением мне звания старшего сержанта. Вот так вот. Где, как вы думаете, на гражданке подобное могло случиться?
Благодаря обмыванию моего звания на следующий день уже весь автовзвод был на губе.
Но это уже другая история. Спасибо за внимание.

http://www.vizbor.org/proza.html
(C) ЮРИЙ ВИЗБОР

ЧЕСТНЫЙ БОЙ

- Илья Киреич, доверни-ка пять градусов влево! - сказал штурман.
- Понял.
Командир протянул руку к пульту автопилота. Черное дно атмосферы с разбросанными созвездиями городов медленно плыло под рукой командира, под автопилотом, под невидимыми из кабины гигантскими крыльями. В темноте кабины, где светились, как сотни марсианских глаз, только приборы - оранжевым светились, зеленым и фиолетовым, и стрелки на одних покачивались, словно вынюхивая нужное деление, а на других по-строевому показывали на главную цифру, - в этой темноте кабины прочно существовало понятие, сколоченное из светящихся стрелок, проплывающих под ногами городов, ровного гула турбин, вечных шуточек бортинженера, заспанного голоса очередного диспетчера, переклички и добродушного переругивания дальних и близких бортов, несущих в эту ночь людей на север и с севера. Штурман называл это понятие "нормально", командир - "порядок".
Двумя пальцами командир взялся за маленькую - как кружок настройки приемника - ручку и легонько повернул ее влево. И вдруг добрая сотня тонн полетного веса грозно наклонилась влево, пол ушел из-под ног, созвездия городов стали медленно карабкаться вверх по иллюминатору, а капот поплыл в сторону по ночному горизонту.
- Хорош, Киреич! - сказал штурман.
- Понял... Так о чем мы с вами говорили?
- Вы сказали - вот это встреча была. Про кого-то хотели рассказать.
- Да, действительно была встреча... Шли мы на Гавану при отличной погоде. Движки работают отлично, курс штурман держит точно - у меня Николай Федорович ас! Встал я - пройтись по самолету. Как-никак шесть часов в кресле отсидел, взлет был тяжелый. Да. Наших почему-то этим рейсом мало летело. Все иностранцы. Иду и вижу, что с краю сидит здоровенного роста мужчина и глядит на меня. Ну, знаете, по-всякому можно глядеть на человека. А в самолете, так тем более Кто лишнего перед посадкой хватит, кто от болтанки сам не свой. Отвел я глаза, прошел мимо. Но в конце салона не выдержал - обернулся. И он вслед смотрит. Загадка. Спустился в кухню, на первый этаж, с бортпроводницами покалякал, а человек этот все у меня не идет с головы. Пошел обратно. Смотрю - он уже с места своего встал, стоит у двери, проход загородил. Курит. Подхожу ближе - вдруг он прямо к носу мне подносит большой палец, а сам смеется, и слезы на глазах. И стоит на пути. И я стою...
- Илья Киреич, Ленинград запрашивает, сколько топлива на борту, - раздалось по бортовой сети.
- Инженер!
- Тридцать... тридцать девять тонн.
- Понял, - сказал радист.
- Да, и вот мы так друг перед другом и стоим. И он все палец держит свой. И вдруг - вот не поверите - я узнал его. Узнал я его. Узнал я его так, что как будто меня молния какая поразила - и лицо его увидел, и палец вот этот самый. Тогда я кулаком повертел - вот так, как пропеллером. Он взмахнул руками, слезы текут, говорит что-то. Я тогда его в кабину отвел, ребятам представил, посадил на вот это место, на котором вы сейчас сидите. Даже за штурвалом он немного посидел.
Не отвык...
Я с ним познакомился в сорок третьем году. Впрочем, даже сказать так нельзя. Нигде я с ним не знакомился. Но узнал я его хорошо. Надо вообще-то все по порядку рассказать. Под Харьковом прошил меня "мессершмитт" довольно основательно. До аэродрома дотянул на ангельском газу, а уж когда из кабины вынимали, так все хлюпало от крови. Полгода по госпиталям, и бумажка в зубы - "к летной работе не годен".
Действительно, рука у меня не сгибалась, а на военных машинах штурвал приходилось с силой тянуть. Иной раз даже ногой упираться приходилось. Но я мысли не бросаю, знакомые люди к командующему на прием устроили. Он на мои бумаги глянул и - от ворот поворот. Героя Советского Союза, говорит, заработал, и марш в тыл. Без тебя обойдемся. Такая меня злость взяла, что он хочет без меня обойтись. Я кулаком по столу! Он тоже! Отличный мужик! Договорились мы с ним так: полгода я полетаю у кого-нибудь в стрелках, а как шкура заживет - опять на истребитель. Так я и стал стрелком-радистом.
Попал я в экипаж, который очень большие неприятности фашистам доставлял. Лучший экипаж в части. Летал только в нелетную погоду, бомбил в дождь и в туманы, и в снег. Два Героя Советского Союза летали на этом бомбардировщике - пилот и штурман. Замполит полка уж больно хотел, чтобы был у него в части "экипаж Героев". А тут я как раз подоспел. Вот так меня и определили к ним. И любил очень замполит, чтобы звезды на борту - сколько танков разбомбили или эшелонов - поярче и покрупнее рисовали. Ну, а у нашего экипажа этого добра было достаточно. Так что летали мы, выкрашенные как в цирке. Штурман особенно сердился - демаскировка все это, дескать. Но порядка этого не сломал.
Летали мы на машине иностранной марки. Как у нас говорили: "два мотора, два киля, а дефектов много". Или "на "бостоне" летать - что тигра целовать: страшно и никакого удовольствия". До смешного доходило: представьте, приходит боевой бомбардировщик, так к нему даже штучки для чистки ногтей придаются - это чтобы экипаж гигиеной занимался. А вот бомболюк, вот на моем лично самолете - открывался так, что чуть ли не ногой его проталкивал, чтобы кассеты с бомбами подать. Поскольку это дело было в моей компетенции, я после первого же боевого вылета - намучался я с этим люком до крайности - раздобыл багор и горюшка не знал. Как заел механизм, я багром створку - р-раз! - и все в порядке.
Так вот. Вся эта история началась с того черного дня, когда к нам приехал в полк корреспондент. Вы только, пожалуйста, не обижайтесь, но так было, что же делать. Замполит, конечно, ему "экипаж Героев" показывает. Вот они, дескать, соколы. Корреспондент с нами минут десять посидел, машину нашу, разрисованную этими звездами, сфотографировал и на командирском "виллисе" укатил. Три дня жили мы как и раньше, вдруг приходит газета, и в газете про нас такое написано, что весь полк два дня воевать не мог - у всех колики от смеха. Такие мы были в его заметке раскрасавцы, что просто девать некуда. Ну ладно. Посмеялись, и все. Вдруг через неделю над аэродромом на бреющем полете "мессершмитт" проходит и что-то бросает. Все, конечно, на землю. Лежим, взрыва нет. Вымпел немец бросил. Саперов начальство вызвало вымпел вскрыть, - а ну как там адская машина. Но ничего не взорвалось. Письмо там было. "Прочитав в газете "За Родину" заметку "Экипаж машины боевой", капитан фон Гротт вызывает на честный поединок старшего лейтенанта Соловьева и его экипаж Героев. Бой состоится в районе деревни Печки в пятницу, 12 июня, в 13.00 по среднеевропейскому времени. С германской стороны освещать бой будут корреспонденты газет и кинохроникеры. В случае нелетной погоды бой переносится на субботу, на то же время".
Представляете? Как к немцам в руки эта газета попала - понять никто не может. Но, с другой стороны, какой же это честный бой - истребитель против бомбардировщика? Но Костя Соловьев говорит - ничего, дескать, не одного Ганса сбивали на своем гробу, как-нибудь и в этот раз сдюжим. Но командир полка в гнев пришел. "Тут вам не рыцарские турниры, а война! Видали плакат "Убей немца"? Так вот иди и убей его! А в джентльменство играть нечего!"
Так мы в пятницу и не вылетели. Стояла прекрасная погода, а летал наш экипаж на бомбежки только в нелетную...

(продолжение следует)

В конце июля 96 года к нам в ОсБОН прилетел САМ командующий Внутренних Войск генерал Куликов для вручения наград отличившимся в сантехническом ремонте конституционного строя. Весь батальон за день до его приезда был переодет в новые камуфляж и берцы. В общем батальон в полном составе, в новой форме по уставу, стоит на плацу и слушает приказ о награждении отличившихся бойцов. В это время мимо плаца топает из туалета боец в трусах тельнике и тапочках ( стояла жара +36 в тени) и забив член на все происходящие пытается скрыться в казарме.
Но Куликов его замечает и дальше следует диалог.
Куликов- рядовой ко мне!
Боец подбегает и докладывает.
Боец - я не рядовой товарищ генерал!
Куликов- а кто же вы тогда?
Боец - ефрейтор!
Куликов - а-а-а ну если ефрейтор то понятно, можете быть свободными.
Весь БОН загнулся от хохота, боец быстро смылся в казарму, переоделся, а через 4 минуты встал в строй и получил из рук командующего орден Мужества за свои проделки с 95по 96 годы в горах Чечни .
P.S Руся привет тебе если читаешь эти строки позвони мне.

Гамак

ЖЗО

В силу принадлежности к 'рюмочным' войскам, сборы в нашем ВУЗе имели свои неповторимые особенности. Время примерно поровну было распределено между переносом 'раненых' с одного конца футбольного поля в другой и развертыванием различного типа госпиталей.
Итак, в одно солнечное летнее утро, заровняв глубокие борозды на поле, оставшиеся после вчерашней отработки переноса друг друга в положении лежа, был получен приказ развернуть пункт по приему в\с с лучевыми поражениями.
Ставить палатки в ОЗК и противогазах на время, мягко говоря, несколько утомляет. Развернули, доложили о готовности. Тщ. п\пк идет с проверкой, по пути спрашивая для чего какой объект предназначен. Подходит к стойке для крепления носилок. Форма у нее, кто видел, достаточно своеобразная. Тщ. п\пк показывает пальцем на деталь этого сооружения, - металлическое кольцо на цепочке, - и спрашивает, мол, 'что сие есть?' Прикинув расположение, диметр и прочие ТТХ, один воин мычит сквозь противогаз: 'ЖЗО'. 'Что-что?' - на лице подпола возникает одинокая эмоция. 'женщинозаменитель общевойсковой, тащ подполковник' - рапортует курсант.