БОРТЖУРНАЛ N 57-22-10

Памяти ВВС СССР посвящается

КОМАНДИРОВКА

В конце зимы 1986 года борт N22 послали в командировку в город Белогорск. Вертолет потребовался для парашютной сборной авиаторов дальневосточного округа. У сборной на носу были всеармейские соревнования, но почему-то не оказалось воздушного транспорта для тренировок.
Командировка для летчиков - тихая радость. Для холостых - удаленность от начальства, утренних зарядок на морозном стадионе, построений, словом - бесконтрольность. Для семейных - все то же самое плюс удаленность от дома и полная бесконтрольность. Один экипаж, трое единомышленников, глядящих в одном направлении - где бы отдохнуть, как следует.
В принципе, командировочный экипаж обладал полной властью над теми, из-за кого прилетел сюда. Смелые и жадные парашютисты готовы прыгать сутки напролет. Но летчик может остановить их одним мановением руки:
- Смотрите, где нижний край, энтузиасты.
- Какой нижний край? Это легкая дымка, сейчас все рассеется.
- Вот когда рассеется...
А когда рассеивалось, наступал обед. А зимой после обеда и до темноты недалеко. Так и работали. Ну, иногда под яркое солнце и бодрящий морозец, в охотку разве что. И если голова не болела.


***
Но на второй командировочный день с утра все было по-честному. Повалил снег. Прыжки, конечно же, отбили. Экипаж даже не выезжал на аэродром.
- Третья готовность, - объявил командир. - Потаскаем кровать на спине с перерывом на обед, и если снег не перестанет, после обеда мы свободны.
Снег после обеда только усилился. Лежать надоело.
- А пойдемте-ка, прогуляемся, я познакомлю вас с городом нашей дислокации, - предложил командир.
Борттехник Ф. задержался, потому что нежился в постели. Поднявшись, он надел (следите за очередностью!) гражданскую рубашку, зимние кальсоны, джинсы, накинул меховую летную куртку и выскочил вслед за уходящими летчиками.
Командир быстро и уверенно шел сквозь мягкую метель. Конечно же, он, бывавший в этом городе не раз, вел своих лейтенантов на центральную улицу Белогорска, где находились рестораны «Томь» и «Восток».
В один из них они и вошли. Отряхнули от снега шапки, воротники, сняли куртки, сдали их в гардероб. Борттехник задержался, получая номерки, потом подошел к зеркалу, где уже причесывались командир с праваком. Командир перевел взгляд на отражение борттехника, и выпучил глаза. Сдерживая смех, он прошипел:
- Отойди от меня, безумный китайский летчик!
Борттехник Ф. посмотрел в зеркало, и увидел... ОН БЫЛ В ДЖИНСАХ, ИЗ-ЗА ПОЯСА КОТОРЫХ ТОРЧАЛИ ГОЛУБЫЕ КИТАЙСКИЕ КАЛЬСОНЫ, НАТЯНУТЫЕ ПОВЕРХ РУБАШКИ ПОЧТИ ДО ГРУДИ.
Приводя в порядок форму одежды, борттехник проворчал:
- Ты же не сказал, что мы в ресторан! Прогуляемся, прогуляемся...

***
Экипаж хорошо отдохнул, и наутро все его члены чувствовали себя очень плохо. Но закосить было невозможно - погода стояла прекрасная. Все необходимые условия - солнце, мороз и синее небо - были в наличии. Экипаж притащился на аэродром, и прыжки начались.
Прыгуны загрузились, вертолет по-самолетному оторвался от полосы и пошел в набор. Когда набрали необходимую высоту, командир, страдальчески морщась, сказал:
- Я бы сейчас без парашюта выбросился. Зря мы вчера погоду сломали. На землю хочу. Пусть вываливают, и мы сразу вниз.
Борттехник отстегнул парашют, развернулся лицом в грузовой салон. Выпускающий подкорректировал курс, вышли в заданную точку, прыгуны повалили из вертолета. Выпускающий махнул борттехнику рукой и лег грудью на поток.
В пустом салоне гулял морозный ветер трех тысяч. Нужно было закрывать дверь. Борттехника тошнило. Поискал глазами свой страховочный пояс и нашел его. Пояс болтался на тросе для вытяжных фалов там, куда его отодвинули парашютисты - в самом конце салона. «Скоты», - процедил борттехник и встал.
Он сразу понял, что до страховочного пояса ему сегодня не добраться. Если же нацепить парашют, то один случайный толчок висящего под слабыми коленями твердого ранца способен в настоящий момент свалить с ног. Выпадать ни с парашютом, ни без оного борттехник не хотел. «Шарапуты ёб#ные», - сказал он, и, уцепившись правой рукой за проем входа в кабину, мелкими приставными шажками начал двигаться к двери, в проеме которой трепетало бездонное небо.
Борттехник уже почти дотянулся до дверной ручки...
И тут вертолет вошел в левый разворот с хорошим креном - командир торопился вниз. Учебники механики в один голос утверждают, что сила инерции является ненастоящей силой. И вот эта ложная, несуществующая сила схватила больного и слабого борттехника, как волк ягненка, и толкнула к открытой двери. Когти его правой руки, царапнув металл, сорвались, подледеневшие подошвы его унтов заскользили по металлическому полу. Борттехник успел схватиться левой рукой за ручку двери, поймал полусогнутой правой рукой обрез дверного проема, и уперся обеими руками, сопротивляясь выволакивающей его силе.
Его лицо уже высунулось в небо, щеки его трепал тугой воздух. Он увидел далеко внизу белую небритую землю, над которой скользила «этажерка» из разноцветных куполов...
И тут вертолет вышел из виража.
Когда борттехник вернулся в кабину, сил ругаться не было. Он закурил и сказал тихим голосом:
- Вы чуть меня не потеряли.
- И так хреново, а тебе всё шуточки, - сказал командир, борясь с автопилотом. - Потеряешь такого, как же.

***
Кроме экипажа вертолета в четырехместной гостиничной комнате живет пехотный полковник. Он все время ходит в туалетную комнату - стирает носки, трусы, майку, чистит китель, ботинки; перед сном развешивает свои многочисленные одежды на плечики, на спинки стула и кровати. Очень аккуратен, всегда причесан и выбрит.
За окном идет снег. Послеобеденный отдых экипажа. Борттехник Ф. лежит на кровати, читает «Братьев Карамазовых». Полковник сидит на кровати, смотрит на читающего борттехника. Потом оглядывается на стол. На столе лежит тряпка. Полковник обращается к борттехнику.
- Лейтенант, все хочу спросить. Насколько я понимаю, работа в воздухе требует особенной внутренней и внешней дисциплины. Так?
Лейтенант кивает, не отрываясь от книги.
- Тогда объясните мне, как вот этот постоянный бардак, вас окружающий, может сочетаться с такой ответственной работой? Как вы можете спокойно читать Достоевского, когда на столе с утра валяется тряпка?
Лейтенант отводит книгу от лица, смотрит на полковника.
- Все дело в том, товарищ полковник, - говорит он, - что тряпка - вещь совершенно несущественная, а посему определенного места не имеющая. Тряпка - она на то и тряпка, чтобы валяться - именно это наинизшее состояние характеризует ее как последнюю ступень в иерархии вещей. Она всегда на своем месте, куда бы ее ни бросили. Но нам-то с вами не все равно, верно? Одно дело - тряпка на столе, и совсем другое - под капотами двигателей вертолета. В этом случае она может стать фактором летного происшествия, - однако, называться она будет уже не тряпкой, а предпосылкой. Улавливаете разницу? - он строго поднял указательный палец. - Здесь-то и зарыта философия боевой авиации.
- Я. конечно понял, что вы надо мной издеваетесь, товарищ лейтенант, - сказал полковник, вставая, - но еще не понял, где именно. Однако, у вас подозрительно неармейский склад ума. И это сильно навредит вашей дальнейшей карьере.
Он взял бритву и полустроевым шагом покинул комнату. Когда дверь за ним закрылась, командир с праваком, притворявшиеся до этого спящими, зашлись в поросячьем визге.

***
Вечер того же дня. Пьяный командир экипажа только что потерпел поражение в попытке соблазнения дежурной по гостинице. «Вы пьяны, капитан, а у меня муж есть», - вполне обоснованно отказала она. Расстроенный командир поднимается на второй этаж и входит в свою комнату.
На кровати лежит пьяный борттехник Ф. и одним глазом читает «Релятивистскую теорию гравитации». Командир присаживается на краешек его кровати, смотрит на обложку, морщит лоб, шевелит губами, потом спрашивает:
- Что за хуйню ты читаешь?
- Очень полезная книга для всех летчиков - про тяготение.
Командир долго и напряженно думает, потом резким движением пытается выхватить книгу из рук борттехника. Некоторое время они тянут книгу в разные стороны. Наконец командир сдается. Он горбится, опускает голову, обхватывает ее руками и говорит:
- Ну, как еще с тобой по душам поговорить? Пойми, командир обязан проводить индивидуальную работу с подчиненными...
- Ну что ты, командир, - говорит с досадой борттехник.
- Нет, ответь мне - почему ты, лейтенант, не уважаешь меня как командира, как старшего по званию, и, - командир всхлипывает, - не любишь просто как человека?
Растроганный борттехник откладывает книгу, садится рядом:
- Прости, командир... Вот как человека я тебя очень люблю...
Обнявшись, они молча плачут.
Входит трезвый правак с полотенцем через плечо, смотрит на них и говорит брезгливо:
- Опять нажрались, нелюди.
И снег лепит в темные окна.

Режим есть режим, или
Через нашу проходную.
Лето 1989 года, Ленинград, ЛНПО «Позитрон».

1. Здесь вам не тут.
И вот устроился я тогда работать по своей институтской специальности, в цех, выпускающий радиоэлектронное оборудование. Цех находился в ну оч-ч-чень строгом режимном предприятии.
Тяжко мне было привыкать к строгостям режима. Как-то так сложилось, что прежние мои места работы никак не способствовали строгой организованности и дисциплине. Не, прогулов и опозданий на работу у меня не было, но разным там проходным-пропускам не привык. Судите сами: тракторист в колхозе, шофёр в карьере, крановщик на стройке - всё это как-то не накладывало ограничений на свободу перемещений. Да и служба в стройбате, на лесоповале, тоже не ограничивала нас. Ближайший КПП от нашей части был в 50 километрах... на государственной границе с Финляндией. Иди куда хочешь, военный строитель, хоть в самоход - кругом лишь тайга и болота.
И вдруг - режимное предприятие. Не то, чтобы злостно забивал на внутренний распорядок - попросту не знал всех его многочисленных заморочек. Сам тогда учился на вечернем отделении Политеха, после работы бежал на лекции и лабораторки. Потому с собой в холщовой сумке (дипломат - низ-зя, тока сумку, типа пакета для продуктов) носил учебники, конспекты, ручки-карандаши, калькулятор. Вот с калькулятором-то и попался. Полгода носил его с собой в сумке, пока не прихватили с ним. Оказывается - низ-зя! И составили на меня рапорт. Да ещё хотели хищение пришить мне по акту, но я принёс потом из дому паспорт калькулятора со штампом продавшего его магазина вместе с кассовым чеком (слава те яйца, что не выбросил!) и тем отмазался.

2. «Кошелёк, кошелёк... какой кошелёк?»
Дальше - хуже. На работе нам еженедельно выдавали спирт, наладчиком тогда работал. Вот получил его на складе, положил в сумку, да-да ту самую, с которой в Политех ходил! А выложить спирт в цеху забыл. Так и попёрся с этим спиртом на проходную, как осёл!
Признаюсь, как на исповеди: если б захотел его вынести - вынес бы, не вопрос. Спрятал бы понадёжней, хоть за пазуху, всего-то 200 грамм там было. Но я ж не собирался выносить, потому и лежала у меня бутылочка с шилом в сумке прямо сверху, открыто. Разумеется, попался на проходной. А чего не попасться - спирт на виду лежал.
Ох, как обрадовались вохра! Тут же акт составили, о хищении. Но к тому времени я уже учёный был - твёрдо стоял на своём: выносить не собирался, просто забыл выложить. А потому - нет никакого хищения, обыкновенная халатность. Уж как прыгали вохры вокруг меня: и по-хорошему уговаривали акт о хищении подписать, и угрожали, что начальнику цеха сообщат (как будто он и так не узнает!) Но я твёрдо стоял на своём: умысла на хищение не имел, а нет умысла - нет и хищения, простая халатность. Так и не подписал им ничего. Да, самое главное, при задержании у меня сразу изъяли пропуск. Я же, лох этакий, сразу отдал его им, когда строго так потребовали. И всё - без пропуска ты никто и звать тебя никак, ты теперь улитка без раковины, черепаха без панциря. Никуда ни денешься, пока тебе пропуск не отдадут - даже уйти домой не сможешь, не выпустят. Но выводы из этого сделал. Вообще, при каждом столкновении с Режимом извлекал из этого полезные уроки.
Потом, понятно, в цех телега пришла, цеховым товарищеским судом меня разбирали. Там уже начцеха с замом и примкнувшие к ним мастер с профоргом коронные разряды высекали, кипятком писали, кричали «Расхититель социалистической собственности!» Но я упёрся рогом: забыл выложить спирт, умысла на его вынос не было. Так и порешили: вынести выговор за халатное хранение материалов. Хотя и не поверили они моим объяснениям.
Потом я из цеха в отдел перешёл, разработчиком (хотя и был ещё на 4-м курсе), дочку в ведомственный садик устроил, рядом с проходной. Да, тут такой нюанс, моя жена вслед за дочкой в садик устроилась, нянечкой, в одну группу с ней, чтоб присматривать за ней. Так что в садик дочку жена возила, и забирала тоже. Устроился, короче, неплохо: Политех рядом с работой, и садик дочкин рядом, жена тоже рядом, за дочкой в садике приглядывает. Всё нормально. Пока не наступил день Д.

2. Диспозиция.
У нас было две проходных. Одна ближе к метро, другая - возле ведомственного садика. Через какую проходную входить-выходить - без разницы было. Поначалу. Но вот внедрили новшество: ячеечная система хранения пропусков. То есть, сразу за турникетом оставить пропуск в ячейке хранения. И всё, писец, каждый закреплён за своей ячейкой и за своей проходной. А от одной до другой - на троллейбусе добираться, или пешком. И так вышло в тот день, что надо мне было в обеденный перерыв сбегать в родной Политех, выкупить там в книжном магазине заказанную дефицитную тогда книгу «Популярная цифровая схемотехника» (фамилия автора - Шило, как ни удивительно), заодно купить дочке альбом для рисования в детский сад (всё тогда было дефицитом, кто-нибудь помнит про это?) А сразу после этого надо было смотаться к дочке в садик, это уже к другой проходной, отдать ей альбом, обратно на троллейбусе, и через первую проходную, через всю территорию предприятия, обратно в отдел. И всё за часовой обеденный перерыв, не успеешь к проходной - всё, попался, злостный нарушитель трудовой дисциплины, со всеми последствиями. Жить в советской стране было трудно, но не скучно.

3. Везде режим.
Когда подошёл, точнее прибежал, времени-то мало, к Политеху, то узнал неприятную новость. В связи со вступительными экзаменами свободный вход в Главный корпус Политеха временно прекращён, только по специальным пропускам. Поскольку из-за летних каникул студенты не учились, то входили туда лишь абитуриенты, преподаватели и обслуживающий персонал. Но мне ж надо заказанную книгу выкупить, не успеешь - продадут, оторвут с руками! Дефицитная литература. Авотхуй, без пропуска не войти, и по фигу им мои книжные страдания.
Блин, и тут режим! На входе сидел какой-то парень, читавший книгу, явно не по электронике.
- Пропуск? - Спросил он у меня.
Я небрежно махнул перед его носом своим позитроновским пропуском и строго так ему:
- Не читайте на посту!
Парень сразу захлопнул книгу, но палец на прочитанной странице заложил, чтоб потом снова её открыть в нужном месте. И я прошёл в здание. Наглость - второе счастье, а для кого-то - единственное. По длинному коридору в самый конец - опять бегом, выкупил свою книгу, купил альбом, снова бегом - обратно по коридору, потом на улицу, на троллейбус, доехал до другой - главной проходной, оттуда к садику, отдал дочке альбом... Ух, забегался! Глянул на часы - до конца перерыва 10 минут. А главная проходная - вот она, в ста метрах. А от неё ещё сто метров - и здание, в котором я работаю. Но вместо этого придётся ехать обратно к метро, а оттуда снова через всю площадку практически обратно. М-м-мар-р-разм-м-м!!!!
А, была - не была! Рвану со своим пропуском через эту проходную, один раз повезло мне сегодня уже, пробился в Политех, может, и в этот раз повезёт?

4. «Круто, ты попал...»
Обеденный перерыв заканчивался, через проходную валом пёр народ. Люди выходили на перерыв за проходную, чтобы успеть чего-нибудь прикупить в магазинах из продуктов. Дефицит, ети его за ногу. Это хорошо для меня, что через вертушку толпа прёт, может вахтёрша не просечёт, что пропуск у меня не кошерный, с другой проходной.
Она и не заметила, спокойно прошёл я через вертушку, возликовав в душе. Но как справедливо гласит украинская поговорка - не кажи гоп, поки не перескочешь (прошу прощения за русский акцент, забывать стал мову). За вертушкой для усиления наряда стояла сама начальница караульной смены. Она то и усекла, что пропуск моей не с этой проходной.
- Стоять!
И она вцепилась руками в мой пропуск.
- В чём дело? - Включил я дурочку, но также цепко вцепившись в пропуск за другой конец.
Хорошо, что пропуск был в пластиковом футляре, а то разорвали бы его.
- У вас пропуск с другой проходной, не имеете права здесь входить!
- Пропуск-то отдайте.
- Не отдам, вы задержаны!
И она снова попыталась вырвать его у меня. Ну, это не так то просто.
- Отдайте мне пропуск!
- Не отдам, это мой пропуск.
- Но вы задержаны!
- Вот и держите на здоровье, а пропуск я вам не отдам.
- Почему?
- Это пропуск на режимный объект, и я отвечаю за него головой. И если отдам его вам, то вы можете его порвать, потерять, продать, передать шпионам или диверсантам, а те проникнут на объект и совершат диверсию. А отвечать за это буду я, это же мой пропуск.
Пока ей втолковывал это, она ещё пару раз пыталась вырывать у меня многострадальный пропуск, но безуспешно.
- Но вы - задержаны! И обязаны отдать пропуск мне, начальнику караула! - она уже перешла на визг.
- С чего это вы взяли? Где это написано? Вон на стене висит выписка из Приказа о проходной, там это не сказано.
- Это я вам сказала, начальник караула.
- Ах, вы сказали... Ну, вы можете сказать, что я вам и часы свои должен отдать, и бумажник, и ключи от своей квартиры, и ещё много чего. Ваши полномочия строго расписаны Приказом, а там об изъятии пропуска у задержанных ничего не сказано. Всё, что не предусмотрено Приказом - превышение вами служебных полномочий.
- Так вы не отдадите мне пропуск? - Её голос стал угрожающим. - Вы нарушили режим, да ещё и не подчиняетесь начальнику караула?
- Вам - не отдам! И вообще, этот пропуск я получил не у вас, а в бюро пропусков. Вы к пропускам вообще не имеете отношения. Вот в бюро пропусков я его и отдам.
- Ладно, - сбавила она тон. - Идёмте в бюро пропусков.
И мы пошли обратно через вертушку, к бюро пропусков, вход туда был с улицы. При этом начкар крепко держала меня за рукав, чтоб не убежал. Ох, родная, бежать-то я не собираюсь, но тебе от этого будет не легче! И как только мы вышли на улицу, я сразу плюхнулся седалищем на асфальт.
- Ты чего? - Строго прикрикнула она, уже перейдя на "ты".
- Да что-то сердце схватило, переволновался, наверное. Дальше не могу идти.
Она топнула ногой, теряя терпение:
- А ну, вставай сейчас же, ты задержан, не смей бежать!
- А я никуда и не бегу. И собственно говоря, я уже больше не задержанный.
- Это ещё почему?
- Задержанный я был на территории, а сейчас вы меня сами выпустили, выведя на улицу. За проходной режим не действует.
На неё было жалко смотреть. До неё только сейчас дошло, как крупно она лоханулась.
- А ну вставай, а то счас оттащу тебя сама, по асфальту.
- Тащите, если здоровья хватит, - процедил ей в ответ уже с нескрываемым цинизмом.
Мой вес уже тогда был этак за сто килограммов. Запаришься тащить.
- Я счас приведу весь караул, и мы тебя все вместе затащим! - крикнула она уже от безысходности.
Поскольку понимала, что пока сбегает за караулом, я на месте сидеть не буду. И пригрозила напоследок:
- Учти, я тебя запомнила.
В ответ - молчание. Сразу после её ухода побежал к телефонной будке, позвонил завлабу:
- Меня сегодня после обеда не будет, подробности потом.
- Хорошо, - ответил шеф.

5. «Империя наносит ответный удар».
Если вы думаете, что на этом всё закончилось, то сильно заблуждаетесь. Как верно заметил один завсегдатай нашего сайта: любого одиночку, даже самого шустрого, любая контора бьёт в два хода, в силу своей организованности и массовости. И последнее слово осталось за вохрой: через неделю на обеих проходных вывесили новые выписки из Приказа. Последним пунктом там стояло:
«Задержанные нарушители режима должны отдавать свой пропуск контроллеру».

Межнациональная дружба
Как-то во время очередного потепления отношений между Западом и СССР в одно образцово-показательное военное училище наведалась комиссия в составе с натовским полковником. Как и положено, проверили показатели стрельбы у курсантов, состояние классов, уровень знаний. Ну, а после полковнику приспичило посмотреть на аудиторию, в которой курсантов обучают английскому языку. Надо сказать, что во время всей экскурсии полковник прослушал пламенные речи о братстве народов, межнациональной любви и т.п. Так вот, первым делом взгляд полковника упирается в плакат с основными командами на английском языке, отдаваемые военнопленному (в натовской форме). Недоуменно поворачиваясь к сопровождающим, встречает следующий плакат: "Методы допроса англоязычного военнопленного (с иллюстрациями)"...

Цунами.

Хорошо. Солнышко яркое, зелень свежая, - возьмешь в рот травинку и она тает будто молочная. И место хорошее. Песочек чистый, горячий и ветер не сильно докучает. Красота, одним словом. Или, как говорится, «жизнь удалась». К вечеру ближе девчонки ждут, повеселимся по холодку. Вот только интересно, что это за гул такой? Ох как лениво глаза открывать....

***
Открытые в ужасе глаза, разорванный в беззвучном крике рот...Вода переворачивает на спину, попадает в горло, желудок... Всё. Темнота.

***
Прапорщик Юрков присел на корточки и отложил в сторону поливочный шланг. Две мысли мелькнули у него в голове, когда он увидел лежащего на спине тритона, судорожно делавшего последние глотки воздуха: «Не повезло мужику. Интересно, а у мертвого хвост тоже отстегивается?»
- Оль! Представляешь, я тут ящерицу утопил, - проглотив стопку водки и привычно увернувшись от мокрой тряпки, доложил он.
- Вот ведь судьба-то какая, - по-бабьи пожалела живность хозяйка. - Ты его хоть пошевелил?
-Ага! И искусственное дыхание сделал. Рот в рот, - заржал Юрков.
- Ну хоть за хвостик потряси, может и выльется вода-то, - ему вдогонку пробормотала жена...

***
Пробуждение было ужасным. Отплевываясь от песка и воды, ящер поспешно смылся с грядки. «Интересно, - подумал он. - Научатся люди когда-нибудь по-настоящему ценить природу или так и останутся «дачниками?»

(авторство неизвестно, взято с anekdot.ru)

В детстве все мечтали поскорее стать взрослыми. И найти себе
увлекательную работу. Мальчики бредили космосом или на худой конец
просто синим небом, девочки старательно подчеркивая свои материнские
инстинкты, играли в «дочки-матери», то есть работать в светлом будущем
вовсе даже не думали, ну или врачихами там, учительницами. Была, правда,
у меня знакомая, Светочка, она мечтала стать крановщицей. Но это
исключение. К тому же Света вскоре попала под поезд и натурально
потеряла ногу. А без ноги в крановщицы не принимают.

Ну, в общем, хотели мы все стать летчиками, космонавтами, моряками.
Героями хотели быть. Время тогда такое было. Благородное и героическое.
Должен признаться, что лично мне с детства не везло с героическими
профессиями. Кем бы я не желал стать, обязательно появлялись
непреодолимые препятствия и прочие всякие разные пиздецы. А начиналось
все с неба.
Посмотрел я в глубоком энурезно-менингитном детстве кинофильм «В бой
идут одни старики» и решил, что всенепременно стану самым шустрым и
бесстрашным пилотом. Недели две я носился, растопырив руки-крылья.
Подзаебал все свое многочисленное семейство. Вдобавок, я повадился
совершать тараны, как героический летчик Талалихин. В результате чего,
на моем лбу появились боевые отметины. Равно как и на жопе, потому как
папа был хоть и героической личностью, но к небу равнодушным. Зато он
очень распереживался, когда я протаранил шкаф с хрустальными реликвиями.
Но, несмотря на гонения со стороны взрослых, мои полеты продолжались. За
неделю я уничтожил, преимущественно таранным способом, шкаф с хрусталем,
телефонную стойку в прихожей с самим аппаратом, три горшка с домашними
растениями. Хуле: скорость высокая, маневренность слабая. Вот и врезался
во все что можно, и пиздюлей от отца получал, только тягу к небу ремнем
не перешибешь.

Поняв, что самостоятельно справиться с моей летной страстью им не
удастся, родители определили меня в детский сад с пятидневным режимом.
Типа в понедельник сдают, в пятницу забирают. Не знаю, есть ли сейчас
такие заведения. В детском саду быстро выяснилось, что все парни нашей
группы тоже смотрели замечательные фильмы про отважных летчиков, и
потому вскоре начался охуенный патриотический пиздец. Мы все
объединились в эскадрилью Нормандия Неман. Даже Гоша Кульман, который
вообще то обычно играл больного ребенка при игре в дочки матери,
неожиданно стал пикирующим бомбардировщиком. Немного потренировавшись на
девочках из своей группы, на следующий день мы подвергли жесточайшей
ковровой бомбардировке весь сад. Стаей злобных карликов мы носились по
территории с растопыренными руками, подвывая и кидаясь камушками во все
встречное, включая окна и воспитателей.
Наверное, это был единственный случай массовых беспорядков в дошкольных
учреждениях. Нас даже хотели расформировать и раскидать по разным
группам. Не раскидали, потому как запретить, вот так вот запросто,
сражаться с фашистами, в советском детсадике было сложно, если не
сказать опасно. Могли вполне придти ответственные товарищи и спросить у
воспитателей строго, какого хуя они препятствуют патриотическому
воспитанию у детишек. Поэтому полеты не отменили, но запретили совершать
тараны, а также летать во время тихого часа и ночью.

Но для меня скоро все закончилось. Причем самым наигнуснейшим образом.
Поехали мы всей семьей на экскурсию в телецентр. На предмет порезвиться
на Останкинской телебашне и пожрать в ресторане «Седьмое небо». Это был
в советское время такой ресторан. Прямо в башне этой и находился и вроде
даже, как крутился. Только это конечно, пиздеж - не мог он крутиться,
это же не карусель детская, чтобы крутиться. Он бы, скорее всего ебнулся
на землю вместе с башней. А этого допускать никак было нельзя, потому
как башня эта была самой высокой и пиздатой башней на свете. Гораздо
пиздатей и выше, чем все эти сраные небоскребы в Нью-Йорке, даже если их
друг на друга поставить. Эта башня - символ могущества советского
народа. И не хуй ей было крутиться, как шлюхе помоечной.

Ну, в общем, пожрали в ресторане в этом. Еда, к слову, так себе была. Не
сказать, чтобы говно полное, но и не шедевр. Мама моя гораздо лучше
готовит. После еды, пошли на смотровую площадку, типа балкончик такой,
откуда всю Москву видать, а при хорошей погоде и море даже в бинокль
зацепить можно. А бинокль я на этот случай взял. Настоящий такой,
военный. Железный весь, окуляры больше моей головы, в него даже
космонавта срущего в ракете разглядеть можно, не то что море.

Только ничего я не увидел. Потому как, выйдя на площадку, заглянул вниз.
Отчего весь мой ресторанный обед ломанулся прочь (вот если бы это были
домашние макароны с мясом, то хуй бы они куда убежали), сам же я
растерянно повтыкал взглядом в окружающих и ебнулся в обморок. Таким вот
не самым приятным практичным способом, у меня обнаружилась боязнь
высоты. Больше я летчиком не мечтал становиться. И придя в понедельник в
садик, я мрачно просидел весь день, созерцая, как остальные маленькие
идиоты утюжат друг друга, со слюнявыми заунывными визгами, которые
должны были означать рокот моторов и звуки горячего боя. Для меня же все
кончилось. Отлетался, блять, сокол.

Придя домой, я даже всплакнул от обиды. Мама это заметила.
- В чем дело, сынок? - спросила она меня, думая, что я опять протаранил
что-нибудь ценное.
- Мама, я никогда не смогу летать! - с трудом сдерживая слезы, прошептал
я.
- Но сыночек, есть масса других, не менее почетных профессий.
- Нету мамочка! Я так хотел стать летчиком и спасти мир от проклятых
фашистов! - тут уж слезы прямо таки хлынули мощным потоком из моих глаз,
перемешиваясь в районе носа с соплями. Мама моя, натура очень тонкая и
сильно переживающая неудачи ее детей, тоже заплакала. При виде плачущей
мамы, не разбираясь в чем дело, но, интуитивно чувствуя, что надо,
захныкала и сестра, которая разбудила брата. Тот зарыдал уже в полной
несознанке, зато громче всех. Если мои слезы - это были слезы отчаяния,
мама плакала от любви к детям, сестра из солидарности, то брат, мелкий
гаденыш, ревел просто так, от не хуй делать. Причем требовательно так.
Вызывающе. В общем, пришел папа. Который реветь не стал, а
поинтересовался, что это за херня в доме творится, которая мешает ему
сосредоточиться в написании научного труда. Мама объяснила, что это не
херня, а ребенок, то есть я, остро чувствует и переживает свою
неполноценность. Папа был мужчиной суровым, но справедливым. К тому же
он не любил небо, точнее был к нему равнодушен, впрочем, я это уже
говорил.
- Ну, это хуйня, сынок, не думай, что быть летчиком это так почетно, -
успокоил меня папа. - Подумаешь, сбрасывать с верху бомбочки! Да это
как на муравьев срать - легче легкого!
- Но папа, они герои! - утирая слезы, прокричал я, от волнения картавя
букву «р».
- Тоже мне герои выискались! Пидарасы они, а не герои. Вот моряки - это
герои. Недаром твой дедушка был моряком в войну. Хочешь, мама тебе
почитает перед сном книжку про моряков?
- Хочу! - я даже плакать перестал от такого резвого оборота событий. По
цепной реакции перестала плакать и сестра, а за ней и брат. Успокоилась
и мама.
Довольный папа, напевая себе под нос: « По морям, блять, по волнам»,
ушел писать свой научный труд, а мама вытащила из шкафа книжку «морская
азбука» и стала нам читать про корабли, про море, про бесстрашных
моряков.

На следующий день, придя в садик, я сдвинул вместе четыре стула, а пятый
поставил сверху. Спиздив из туалета швабру, я уселся верхом на
конструкцию и невозмутимо наблюдал, как кучка идиотов в спущенных
колготках носится по игровой комнате, изображая из себя эскадрильи
истребителей. Как только один из таких козявочных истребителей
приблизился ко мне, я ловко уебал ему шваброй по сопатке с воплем:
- Ты убит! Я тебя подстрелил!
- А ты кто? - изумленно спросил меня подстреленный ас. Остальные тоже
подлетели, уставившись потными хряками в мою сторону.
- Я теперь, - при этом я скорчил неибательски сложную физиономию,
которая должна была обозначать мое тотальное превосходство и полное
бесстрашие, - я теперь линейный корабль «Севастополь»! И у меня очень
мощные пушки и много зениток! Пиздец вам всем, короче.

Поскольку эти имбецилы ничего не поняли, мне пришлось пересказать
содержание вчерашней книги. Естественно я припиздил в три короба, для
более красочной картины. Стоит ли говорить, что уже через полчаса, вся
игровая комната превратилась в море, с кораблями-стульями посредине.
Причем все они были линкорами. Пять носили гордое название
«Севастополь», еще четыре назвались банальной «Авророй». Только близнецы
Федоровы решили воевать на ледоколе «Арктика». В летных же войсках
остался один Гоша Кульман, который вскоре был сбит доблестным линкором,
а потом и отпизжен морским десантом.

Началась новая, морская эра в моей жизни. Кстати, тут надо заметить, что
закончилась она еще плачевнее, чем летная. Но до этого трагического
финала, мы успели потопить немало вражеских судов. Самая успешная
операция - это была ночная атака на фашистскую базу и подрыв военного
склада. В общем, мы опрокинули котел с супом на кухне. После этого нас
всех злостно отпиздили родители и поставили в сухие доки. А потом
наступило лето. И я впервые поехал на море. И вот там то меня и постигла
очередная злостная неудача - я с удивлением обнаружил, что не умею
плавать. Мало того - я и в воду-то не особенно хочу залезать, боязно мне
туда заходить стало. Вдобавок к боязни высоты, у меня выявилась злостная
водобоязнь.

Тут уж я совсем раскис. Хуя себе - летать не могу, по морям ходить, тоже
не могу!
С отчаяния, я даже подумал, что никогда не вырасту. И что так и останусь
сопливым задротом. Так и проходил целую неделю. И только вернувшись
домой, меня снова осенила новая идея.
Я решил, что когда вырасту, то стану пограничной собакой Рекс! А что?
Вполне героическая профессия. Буду гнаться за преступниками, и спасать
всяких мудаков, типа раненых оленей или крестьян заблудившихся в лесу.
Чем дольше я думал об этой идее, тем она мне больше нравилась. Еще бы -
собака, это вам не летчик и не моряк. Надо только шустро бегать и
кусаться. Ну, бегал то я как таракан, а вместо кусания, вполне можно и
переебать врага ногой в челюсть. Радостно лая, я побежал поделиться
своими идеями с мамой и папой. Но те, к великому моему сожалению,
восприняли это совершенно неадекватно. Папа даже рассердился на маму.
Они долго шипели друг на друга.
- Я тебе говорил, что нельзя ребенка после менингита возить на море! Ты
посмотри на него - кретин, бля! Уже собакой стать захотел. А завтра кем
он захочет стать? Почтовым голубем?!
- Не захочет, он высоты боится. Андрюша, - пыталась заступиться за меня
мама, - у мальчика очень развитое воображение. Нельзя с ним так строго.
- Развитое воображение?! Таких развитых знаешь куда помещать надо? Ох,
ужас! Просто ужас! Я так хотел, чтобы мой сыночек захотел стать, как и
его отец, географом, ученым. А он собакой хочет быть! - папа сокрушенно
вздыхал, глядя на меня. Я же, как ни в чем не бывало, сидел рядом,
пытаясь понять, о чем они разговаривают.
Наконец, родители успокоились, и папа спросил, как можно ласковей:
- Сынок, а не хочешь ли ты стать танкистом?
- Танкистом?? - я не знал еще, что такое танки и танкисты, поэтому
слегка прихуел услышав новое слово, - а что такое «танкистом»?
- Танкисты - это самые отважные люди в мире. Они ездят на больших очень
мощных машинах с пушками и стреляют по врагу.
- Но ведь мне, наверное, нельзя? Я боюсь высоты и воды! - спросил я на
всякий случай.
- Да танкам все по хуй! Там ни надо не летать уметь ни плавать. Едешь
себе, да хуячишь во все стороны из пушки. В общем, поедем в музей,
покажу тебе, что такое настоящие, блять, танки!
На следующий выходной мы поехали с папой в музей Вооруженных сил, и я
вдоволь насмотрелся на стальные чудища. Даже умудрился проебать сандалик
внутри КВ.
Новый выбор профессии был определен. Тут уж ничего не могло меня
остановить. Никакие фобии и всякая другая, омрачающая молодую жизнь,
хуйня. Теперь я твердо знал, что стану танкистом!

Начиная с осени, в саду разразилась непрекращающаяся Курская битва,
которая окончилась гибелью двух волнистых попугаев и моим отчислением.
Дома мне вкатили пиздюлей за поведение, но похвалили за настойчивость.

А танкистом я так и не стал. Потому как спустя год после моего
увлечения, мы поехали в Крым и там при посещении одной из пещер,
выяснилось, что у меня клаустрофобия, причем неебических масштабов. Я
даже в метро с тех пор боялся зайти. К героическим профессиям я начал
резко остывать. Еще какое то время мечтал стать бородатым геологом,
потом суровым лесничим. Был период, когда я собирался стать инспектором
милиции, и даже ходил общаться со старым генералом, знакомым бабушки,
который мне рассказывал о героических буднях милиции, при этом каждые
десять минут норовил заснуть, так что мне даже пришлось несколько раз
ебнуть по нему, дабы дослушать увлекательный рассказ.

Но время шло, я взрослел, а вместе со мной взрослели и мои мечты. Скоро
я уже мечтал просто найти несколько тонн золота и ни хуя потом не делать
всю жизнь. Кстати, это желание оказалось самым живучим, я до сих пор
мечтаю об этом.
В результате, как и многие другие, я стал распиздяем и алкашом. Но танки
люблю до сих пор. Чего и вам желаю.