ПРАВИЛЬНАЯ АЭРОДИНАМИКА

Однажды летом 1986 года борт N22 был запланирован на ночные полеты. (Отвлекаясь от темы, должен заметить, что ночные полеты - чудесное зрелище, настоящая цветовая и звуковая феерия. Правда, если смотреть на них не с высоты прошедших лет, а из тех армейских буден, то участвовать в очередном чуде борттехнику Ф. не очень-то и хотелось. Но план есть план.) После утреннего построения борттехник Ф. поплелся готовить борт. Единственное, что грело душу, так это перспектива предполетного дневного отдыха. Борттехник даже ускорил шаг, прикидывая, что если поторопится, то успеет на штабной автобус, и доедет на нем до железнодорожного переезда. А оттуда до общежития рукой подать.
Борт N 22 стоял у самого края стоянки - дальше за колючей проволокой тянулся ряд законсервированных Ми-6 - их хозяева сейчас нарезали в афганском небе. Уже издалека борттехнику что-то не понравилось в профиле его машины. Подойдя ближе, он увидел, что носовой чехол накинут не на верхний люк кабины, как обычно, а натянут «по самые брови» - на двигатели. Борттехник вспомнил, что вчера вечером, торопясь на машину, поручил зачехлить вертолет механику Разбердыеву. Навредить при зачехловке невозможно в принципе, и когда механик, спустившись почему-то не из верхнего люка, а снаружи, по ферме, доложил, что дело сделано, борттехник только кивнул. Тем более что в кабине стало темно, а это доказывало присутствие чехла на носовом остеклении.
Сейчас же, вздохнув («мудак Разбердыев»), борттехник полез по борту наверх. Расчехлить из кабины не представлялось возможным - открыв верхний люк, вы бы оказались под сенью чехла, закрепленного где-то на двигателях. «Интересно, как он его там закрепил?» - карабкаясь, думал борттехник.
Оказалось, Разбердыев поступил гениально просто. Он затянул верхний край чехла на открытые двигатели, и закрыл капоты, надежно придавив ими чехол. Но когда борттехник, взобравшись на двигатели и стоя на коленях, потянул на себя рычаг замка, стягивавший два капота, ему ответило не привычное упругое сопротивление, а безвольное звяканье. Рычаг болтался, похоже, ничего не стягивая. «Блядь!» - простонал борттехник, догадываясь.
- Разбердыев, твою мать! - крикнул он.
- Я тут, - сказали внизу.
- Ты вчера вот эту штуку ногой забивал?
- Забивал.
- Зачем?
- Он нэ закрывался, твердый был.
Борттехник сбросил чехол и попробовал стянуть капоты, надеясь на чудо. Но чуда не случилось - замок не работал. В полете не стянутые капоты могут отвалить в стороны при любом крене, их оторвет набегающим потоком и швырнет - ну куда еще может швырнуть эти ёб#ные капоты? - конечно в несущий винт. И ничего не поделаешь - аэродинамика! Борттехник застонал - вот тебе предпосылочка. Накрылись ночные полеты. А, впрочем, что же тут плохого? - подумал борттехник, и лицо его прояснело от хитрого плана.
- Знаешь, что, мой милый Разбердыев, - сказал борттехник, - а зачехли-ка ты борт опять. Сегодня ночные полеты, я должен как следует отдохнуть.
Разбердыев зачехлил борт и был приятно удивлен, что на этот раз рычаг не пришлось забивать пяткой - он упал в свое гнездо, как боец в кровать.
Борттехник закрыл дверь, поставил печать и отправился на отдых. Он рассчитал, что, явившись на полеты, обнаружит неисправность, доложит о ней инженеру, борт снимут с полетов, но вот ремонтом он займется только завтра с утра. Если же доложить сейчас, перед ним поставят задачу ввести борт в эксплуатацию до вечера. Кстати, устройство замка было для борттехника тайной. Он предполагал, что там внутри лопнула какая-то пружина- типа дверной, - обеспечивающая тугую стяжку. «Вот завтра и заменим - делов-то» - успокаивал он себя.
Первым, кого борттехник встретил, явившись на аэродром вечером, был инженер эскадрильи.
- Слушай, Ф., выручай! Заступай в дежурный экипаж - больше некому! С ночных снимаешься.
Это было настоящее везение. Дежурный экипаж предназначен для экстренных случаев, которые случались крайне редко (на недолгой памяти лейтенанта Ф. вообще ни одного не было, кроме пролета Горбачева на высоте 11000 метров, когда пришлось сидеть в первой готовности два часа). Опробовался, доложился, и целые сутки с перерывом на завтрак, обед и ужин валяйся на кровати, читай, спи, играй в шахматы - профилакторий! И, самое главное, можно не злить инженера докладом о сломанном замке. Спокойно переночевать в уютной комнате для дежурного экипажа, а завтра сходить в ТЭЧ, взять пружинку и тихо поставить. «Со стоянки на дежурную подрулим, ну или подлетим невысоко - всяко без кренов», - прикинул борттехник, и пошел расчехлять вертолет.
Все прошло гладко, как и рассчитал. Ночные полеты, наблюдаемые со стороны, были великолепны. Стоя на теплой рулежке возле своего борта, борттехник Ф. смотрел в черное небо, где рокотали винты, горели елочными гирляндами красные и зеленые АНО, чертили неоновые дуги концевые огни лопастей, вспыхивали посадочные фары - смотрел, подставляя ночному ветру лицо, и громко декламировал:
- Выхожу один я на дорогу, под луной кремнистый путь блестит, ночь тиха, пустыня внемлет богу, и звезда с звездою говорит...
И слезы счастья текли по его щекам.
Утро прошло спокойно. Небо затянуло, заморосил мелкий дождик. «Сегодня уж точно никуда не полетим», - сказал, глядя в окно, командир экипажа капитан Шашков. Борттехник лежал на кровати и читал «Буржуазную философию», за «потерю» которой уплатил пять рублей библиотеке. Временами он проваливался в сон, просыпался, пил чай, курил, снова читал. Надвигался обед...
Но вдруг в коридоре послышался топот, дверь открылась, и кто-то проорал:
- Дежурный экипаж, на вылет!
- Какого черта? - пробормотал Шашков, обуваясь. - Нижний край по земле стелется...
Борттехник Ф. рванул к борту первым, надеясь к приходу экипажа изобразить внезапную поломку. Но когда он подбежал к вертолету, его уже встречала команда солдат-ПДСников с парашютами во главе с начальником штаба, майором Вельмисовым (тоже любителем прыжков). Вся команда сучила ногами от нетерпения. Борттехник хотел вежливо осведомиться у товарища майора, - какие, мол (туды вашу мать), прыжки в такую погоду, - но начштаба опередил:
- Давай к запуску, Ан-2 в тайге сел на вынужденную, люди гибнут!
Борттехник оглянулся - экипаж уже бежал, прыгая через лужи. Команда спасателей лезла в грузовую кабину. Отступать было некуда, никого не хотелось огорчать, всех рвало на подвиг. «С нами бог!» - подумал борттехник и, отломив от мотка приличный кусок контровки, взвился к двигателям. Приоткрыв капоты, зацепил тройной петлей проволоки слева изнутри какой-то крючок, вывел концы наверх, придавил капоты, обмотал концы вокруг замкового рычага на правом капоте, скрутил проволоку косичкой, и нырнул в кабину.
После запуска борттехник по внутренней связи попросил:
- Командир, ты уж больше пяти градусов не закладывай...
Шашков удивленно посмотрел на бледного лейтенанта:
- Имею право все пятнадцать... Ты чего такой белый? Вроде не пили вчера.
- Съел что-то, наверное. Постарайся аккуратно, а то... - Борттехник изобразил выброс обеда в кабину, для убедительности - ближе к правому колену командира.
Они взлетели. Нижний край был триста метров, пошли на двухстах над тайгой. Вестибулярный аппарат борттехника сообщал хозяину не то, что о градусах крена - даже о секундах. Сердце замирало, когда вертолет проваливался в воздушную яму - а небо над тайгой было прямо изрыто ими. Борттехник представлял, как инерция приподнимает капоты, набегающий поток врывается в щель, капоты распахиваются, отрываются, их швыряет в винт, - треск, провал, свист, удар, тьма... Он оглядывался в грузовую кабину и тоскливо думал, что с двухсот метров просто не успеет выпрыгнуть, пока толпа спасателей будет ломиться в дверь. Скорее бы этот самолет... А. может, сегодня день катастроф, и им суждено лечь где-то рядом... Потом комиссия по расследованию запишет, что капоты двигателей были связаны миллиметровой контровкой - и, несмотря на трагедию, члены комиссии не удержатся от смеха - он бы еще ниткой связал, - обязательно скажет кто-то.
- Вот он! - завопил правак, показывая вправо и назад. - Разворачивайся, командир, он на траверзе справа!
И командир, забыв о предупреждении, заложил афганский вираж с креном крепостью все 40 градусов - глаза борттехника, прикованные весь полет к авиагоризонту, зафиксировали этот преступный крен. Он даже привстал от ужаса, готовясь откинуть сиденье и при первом ударе быть готовым броситься к двери. Но все было тихо. Они уже снижались по прямой к «кукурузнику», - он лежал, слегка приподняв хвост, на ровной зеленой лужайке среди чахлого кустарника. Дверь самолета была открыта, людей вокруг не наблюдалось.
- Никто не встречает, - проорал над ухом начштаба. - Неужели всем хана?
Снизились над лужайкой и по зеленым волнам и брызгам, которые поднял ветер от винта, поняли, что под ними вовсе не поляна, а болото.
- Сесть не могу, - сказал командир борттехнику. - Подвисну рядом, а ты сбегай, посмотри, что там. Здесь мелко, кусты, - вон и у самолета верхушки пневматиков видны. А мы потом в «Красную звезду» сообщим о твоем подвиге.
Выбрали место без кустов, зависли метрах в двадцати от самолета с черной дырой двери. Борттехник отстегнул парашют, завернул штанины до колен, снял ботинки, носки, укоризненно посмотрел на сидящих плотным рядком спасателей в парашютах и грамотно прыгнул в зеленую воду. Грамотно, потому что смутно помнил о статическом электричестве, наводимым на массу вращающимся винтом, и не хотел стать проводником между бортом и водой.
Он сразу ушел в воду по пояс. Неожиданность такого длительного погружения, которому, казалось, не будет конца, заставила борттехника крикнуть:
- Ну ни хуя себе мелко!
Как ни странно, дно было почти твердым, вода - теплой, и борттехник радостно продвигался вперед, подгоняемый в спину ветром винта. О своей скорбной миссии он вспомнил только возле самой двери самолета. Остановился, перевел дыхание, и приготовившись увидеть гору трупов, осторожно заглянул за обрез двери.
В салоне стоял большой деревянный ящик. На нем сидели четверо - двое пилотов и двое мужчин в штатском. Все четверо были без носков - их разноцветные клубочки были рассыпаны по полу. Все четверо молча смотрели на борттехника.
- Все живы на борту? - спросил борттехник.
Мужчины переглянулись, один пожал плечами:
- Да как сказать...
Борттехник, стоя по пояс в болоте, начал выходить из себя:
- Ну, и хули вы, мужики, сидите? Мы что здесь, час висеть будем? Давайте, выходите, выносите, кто идти не может. Быстро, быстро, а то меня уже засасывает!
Первый пилот спрыгнул с ящика, и, похлопав по дереву, спросил:
- Это взять сможем?
- А что это?
- Да вот, груз 200...
- В смысле - гроб? - уточнил борттехник, и замотал головой. - Нет, никак. Он в дверь не пролезет.
- А ты створки открой.
- Да вы что, охуели? - крикнул борттехник («мне еще трупа-неудачника не хватало на борту!» - подумал он). - Во-первых, у меня створки заклинило, - на ходу сочинил борттехник, - они только на полметра открываются. А во-вторых, открывать их на висении да стоя в воде? Вас так током долбанет, что болото вскипит. Быстро спрыгнули и - за мной. А за ним гражданский борт пришлют - мы договоримся.
Когда борттехник, а за ним четверо спасенных, поднялись на борт по стремянке, услужливо поставленной начштаба, борттехник вспомнил, что всех должно было убить мощным наведенным электричеством. «Странно», - подумал он и тут же забыл об этом, потому что в памяти уже всплыли незастегнутые капоты.
Долетели нормально, несмотря на все переживания борттехника. Подсели на гражданскую полосу, высадили потерпевших, перелетели на дежурную стоянку. Выключились.
Поднявшись к капотам, борттехник открыл их одним движением и увидел, что проволока была перерезана капотами сразу после их закрытия перед вылетом.
Он благодарно и облегченно помолился и, опасаясь очередного непредвиденного вылета, решил больше не тянуть с признанием. Тем более что внизу уже бегал инженер, обнюхивая борт.
- Как все прошло?
- Нормально, - скромно сказал борттехник, демонстрируя болотную грязь на комбезе. - Вот только, сейчас, когда садились, вверху что-то щелкнуло. Поднимаюсь, замок на капотах двигателей не работает.
- А что там могло щелкнуть? - удивился инженер.
- Ну, пружина замка лопнула, наверное.
- Да нет там никакой пружины. Что-то ты темнишь, - прищурился инженер.
- Что это я темню?! - искренне возмутился борттехник. - Только что прилетели, когда бы я успел сломать? Не думаете же вы, товарищ капитан, что я летал с незамкнутыми капотами - да их оторвало бы набегающим потоком, и - в винты!
- Да уж, - почесал в затылке инженер. - Вы бы на первом вираже посыпались. Ну, что ж, давай, снимай замок, покажешь мне.
- Прямо сейчас?
- А когда? Бери отвертку и раскручивай капот, пока светло.

Раздевшись до трусов и повесив мокрый комбез сушиться на лопасти, борттехник, целый час, матерясь, отвинчивал сто сорок (!) винтов. А именно это количество требуется, чтобы разъять капот и добраться до замка, который, по замыслу конструктора (незнакомого с Разбердыевым) был вечен, и его замена не предусматривалась. Натерев кровавые мозоли, борттехник, наконец, добрался до замка и вынул из него железяку сложной конфигурации, у которой был отломлен хвостик с резьбой. Никакой пружины не было.
Инженер, осмотрев сломанную деталь, хмыкнул:
- Действительно, трещинка на полвитка уже была, видишь на сломе ржавчинка по краю? Хорошо, что на посадке отломилось, а не то... Дуй в ПАРМ, пусть быстренько выточат, ставь и закручивай.
Прибежав в мастерские, борттехник обнаружил, что токарный станок работает, но работать на нем некому. Порывшись в железе, выбрал что-то похожее. Вспоминая школьные уроки труда, вставил в патрон, затянул, выточил, вынул, нарезал плашкой резьбу, выпилил напильником несколько выемок... Деталь встала на место как родная! Борттехник ликовал - это был первый полноценный ремонт боевой машины, проведенный им лично!
Вечером, за дружеским столом, употребляя спирт, добытый на МИ-6, лейтенант Ф. поведал борттехникам офицерского общежития о своем приключении. В конце он сказал:
- А что касается набегающих потоков - херня все это. Что бы ни говорили всякие инженеры эскадрилий. Я вот ссал весь полет, а когда ничего не случилось, подумал - ведь этот поток и прижимал капоты, не давая им отвалиться даже в крене. Машина-то идет, наклонив нос, и встречный поток создает отрицательную подъемную силу. Да плюс давит нисходящий поток от винта! Так выпьем за нее, родимую, - за правильную аэродинамику!
...Через неделю ему показали свежий номер «Красной звезды». «Экипаж капитана Шишкова (через «и» - Ф.), - говорилось в крохотной заметке, - обнаружил потерпевший аварию самолет в глухой тайге. Умелые действия группы десантников во главе с начальником штаба майором Вельмисовым обеспечили спасение людей и перевозимого груза...».

В израильской армии отношение к оружию чрезвычайно интересное. С одной стороны - трепетное, с другой пофигистическое...

"Оно мне как подруг, да!"

Курс молодого бойца в израильской армии - это тема для бесконечных историй. Чего стоит только КМБ длительностью два (!) дня для секретуток и писарей. Называется - "тиранут 00". Говорящее название, не правда ли? Но в 1998г. минимальный КМБ составлял около одного месяца и назывался 02. Уровень подготовки не хочу обсуждать, скажу прямо - выходцы такого КМБ поступали в нестроевые части, и единственное, что требовалось от них, это не перепутать ствол автомата с прикладом. Но жизнь штука странная, и среди серой массы халявщиков, болезных, туповатых и т.д. попадались жертвы военного психолога (КАБАНа - кацин бриут нефеш - офицер здоровья души). Зачастую мнение его основывалось на двух предпосылках: В армии служить должны все. Но тот, кто хочет в боевые части - сумашедший. Не хочу оспаривать мнение дипломированного специалиста, но встретить бы этого товарища на темной улице...

Одной из жертв такого специалиста был парень кавказкого происхождения, отдававшийся службе всей душой. Не знаю, был ли в тот призыв на нестроевом КМБ более исполнительный и физически подготовленный солдат. Приказы командира воспринимал буквально, во время марш-бросков волок на себе 2-3 малохольных будущих писарей или програмистов вместе со всем их снаряжением, на стрельбищах стрелять мог с закрытыми глазами. К винтовке (М-16-А1), старенькой, потертой, измученной бесчисленными поколениями солдат, он относился предельно трепетно. Легче было найти посреди пустыни воду, чем нагар в казеннике его винтовки. Он правдами и неправдами сменил у оружейника треснушее цевье (мадпесим), купил за свои деньги хороший ремень, купил специальные чистящие средства и отдраил от ржавчины все детали... Перечеслять можно долго, однако такое отношение к оружию еще не выходит за рамки обычной любви к своему (пускай и временно) оружию. Всю глубину его любви к нему мы выяснили несколько позже.

На КМБ мы спали в стандартных, 20-местных палатках. Изголовья раскладушек стояли возле стенок, а так как автомат солдат во сне должен хранить под подушкой, зацепив ремнем за раскладушку, то наш сержант проверял правильность хранения очень просто - он просовывал руку в щель палатки (их оставляли для вентиляции) и касался ствола. Если есть ствол - есть солдат. Нет ствола - нет солдата. Или это не солдат... И в одну из ночей он таким образом попытался нащупать автомат кавказкого (читай - горячего) еврея. Не нащупав его, он попробывал определить, на месте ли солдат, легким похлопыванием в окресностях изголовья...

Мы проснулись от страшного рева и шатания палатки. Парень, вообразив что его любимый автомат хотят похитить, ринулся на обидчика прям сквозь стенку палатки. На наше счастье (всех тех, кто спал с ним в одной палатке), палатка оказалась существом разумным и пропустила кавказца сквозь стенку. Те кто жил в таких палатках, должны понять, насколько это героический поступок - проломиться через ее стенку. Мы же, проснувшиеся от страшных звуков, выскочили наружу спустя несколько секунд через выходы. Не совсем было понятно - где, кто и кого бьет - но звуки были характерные. Наконец один из нас, видимо более проснувшийся, сообразил, что жестокая битва идет между палаток, в тени. После этого он выволок из тени упирающегося и кричащего «Я убью эту ****, этот террорист мой автомат украсть хотел!» На шум уже подбежал другой сержант, и после короткого разбирательства стало ясно, что не было террориста, не было похощения, а было неправильное хранение автомата в обнимку под одеялом. Результат: один сильно побитый сержант, один оставленный на выходные на базе солдат.

Правда, нам было не совсем понятно, для чего спать в обнимку с автоматом, и на прямой вопрос, типа зачем ты спишь с автоматом, он тебе что - друг?:) Мы получили не менее прямой ответ - «Оно мне как подруг, да!»

"Мерзкий тип"

А вот обратный случай отношения к оружию. Спустя два с лишним года, стал я на одной базе сержантом караульного взвода. Солдат постоянных у меня в подчинении не было, но способом ротации ко мне попадали все служащие базы - офицеры (и приравненные к ним прапорщики) как начальство, солдаты как подчиненные. База наша была хоть и не большая, но не смогла избежать присосавщихся трутней. В израильской армии трутни называются "спортаи мицтайен" (отличившийся спортсмен). Эти солдаты службу не несут, она их с трудом выносит. Но если на крупной базе несколько таких трутней теряются в общей массе, то на небольшой даже парочка таких начинают разлагать коллектив. Пример - несение караульной повинности. Саша - механик-электрик башен танка Меркава. Так как электрики в башнях много, а ломаться она любит по поводу и без повода, приходится ему кататься по разным базам, где расквартированны эти танки и чинить их на месте. Но время поездки - вещь гибкая. И порой, только вернувшись с одной базы, ему приходилось заступать в караул (это после суток тяжелой и грязной работы) вместо уехавшего на спортивные сборы спортсмена, а сразу после сдачи поста уезжать на другую базу. Но все-таки человек - не блоха, и сколько не прыгай, а приземляться нужно.

В армии государства Израиль увольнительные (пасы) выписывают на различные сроки. Максимальный - полгода. Но даже хотя бы раз в полгода тебе придется явится на базу для продления увольнительной. И в этот момент, пока старая увольнительная уже закончилась, а новая еще не началась, можно хитрого огурца взять за жабры. Что и было проделано. Заявив прапору (расару), что кровь из носу нужны новые батареи для раций, я упросил его сьездить на главную базу за ними именно в тот день, когда должен был вернуться спортсмен (назовем его Ицик - имя значения не имеет). Составил список караульных и подсунул его на подпись в тот момент, когда ему уже некогда было вчитываться в фамилии. И вписал в него Ицика! Правда, если бы я знал, чем это закончится...

Ицик явился на базу, как всегда в гражданском, на автомобиле, без оружия (его можно хранить дома под двумя замками, либо в полицейском участке) и сразу направился к кабинету расара за новым пасом. Его сопровождали ухмылками все ребята, которые были в курсе событий, то есть полбазы. Наткнувшись на запертую дверь, он совершил глупый поступок - зашел в кабинет командира базы. А у того на столе лежал список караульных на те сутки. В результате Ицик вылетел через 15 минут, сопровождаемый матами командира (не в форме! без оружия! а тебе в караул!) и судорожно сжимая в руке увольнительную на ПОЛЧАСА для того, чтобы сьездить домой за формой и оружием. Сразу за дверью Ицик заметил все рускоязычное население базы, которое лежало пластом от хохота, и понял все... Он пригрозил мне всеми карами небесными, в ответ я спокойно показал на часы. Оставалось двадцать минут. Ицик сообразив, что карать меня пока некому, а его вполне могут, и вместо очередных сборов он вполне может загреметь на губу, принял стратегически правильное решение и полетел на машине до дому...

Через два часа я вместе с командиром, довольно потирая руки, ждал его на КПП. Командир оказался свойским человеком, когда я ему обьяснил суть комбинации сказал:
- Хорошо придумал! Может, этот футболист куев подаст рапорт о переводе, и нам наконец пришлют еще одного механика взамен...
Мысленно прикидывая, какие статьи упомянуть в рапорте на этого опозданца, я ждал. Ицик не появился через час. И не появился через два. И только на исходе третьего часа из подьехавшего автобуса вывалился измятый Ицик в форме. Как оказалось, кошелек с правами он забыл на столе комбазы и по закону подлости доблесные ДПСники тормознули его и мурыжили до выяснения обстоятельств. Пока он обьяснял это комбазы, я пытался понять - чего же с ним нету... Вроде, и беретку прицепил на плечо... И ботинки военные... И автомат...А ГДЕ АВТОМАТ?!!!

-Ицик! Где оружие? Ты как в караул заступать собираешься?!!
-Автомат? Какой автомат? Ах, автомат... ААААА!!!! Водила! Мерзкий тип! Я же просил его напомнить мне, чтобы я забрал из багажника автобуса автомат!!!!

То что случилось дальше, это уже совсем другая история...

Почти анекдот, рассказанный знакомым.

Дело было в восьмидесятых, в те времена, когда студентов призывали в армию.
Группа студентов, достигших призывного возраста, прошла медкомиссию и получила все необходимые бумаги. Не знаю как сейчас, а в тот исторический период последнюю точку в деле распределения призывников по родам войск и месту службы ставил почему-то непосредственно военком, к которому и заходили студенты по одному, в порядке живой очереди. Наступила весна, и погоды стояли отменные. Военкома слегка разморило на теплом солнышке, он расстегнул китель и, вальяжно откинувшись на спинку стула, вершил судьбы будущих рядовых. Вошла очередная жертва призыва. Военком небрежно перелистал дело, и, ничего интересного в нем не обнаружив, лениво спросил:
- Где хочешь служить?
Студент придвинул второй стул к столу, сел, скопировал полную задумчивой неги позу военкома и лениво ответил:
- В военкомате!

P.S. Военком, увы, шуток не понимал…