Молочный магазин (сериал).

Когда-то очень давно, еще в восьмом классе школы, я прочитал в сельской библиотеке невзрачную книжечку голубого цвета, которая называлась примерно так: "Материалы комиссии по расследованию преступлений немецко-фашистских захватчиков на территории Крымской области".
Нам ее рекомендовали как дополнительное чтение к Дню Победы.
Никто из нашего класса этой книги не читал, а я по привычке совать нос куда не следует зачем-то взял ее.
Несмотря на трагичность материала, читать ее было совсем не увлекательно. Сухие документы: акты, протоколы, возвания, листовки, газетные статьи, экспертизы. Но вот я набрел на инструкции представителям немецких оккупационных властей по работе с местным населением.
До чего же интересно оказалось! То есть, как сволочи-фашисты представляют себе советский народ. Изверги-фашисты, ненавижу их! Но все-таки, давайте прочтем, что они про нас пишут:
"Славяне - особая нация. Культурного европейского обращения они не понимают, считая это признаком слабости. Поэтому разговаривать с ними нужно резким, грубым, не допускающим возражений тоном."
Интересненько... Не такие уж они были глупые, эти сволочи-фашисты. А вот как нужно привлекать местное население к сотрудничеству с местными оккупационными властями:
"Не следует вести с местным населением идеологические дискуссии, объясняя преимущества национал-социализма и ужасы сталинизма. Нужно создать для лиц, сотрудничающих с оккупационными властями, обширную программу незначительных льгот, поблажек, помощи и т. д. При этом общий объем льгот может быть невелик, но очень подробно и детально расписан и разбит на множество видов."
Вам это что-нибудь напомнило? Мне да. В советские времена существовали обширные льготы для участников войны, блокадников и лиц, приравнянных к блокадникам или участникам. Но реальная помощь ветеранам войны была незначительна. Многие из них так и простояли всю жизнь в очередях на квартиру, машину, телефон и т. д.
А вот как регулировалось прохождение службы всяческих пособников-предателей в полицейских и карательных формированиях:
"Нужно разбить прохождение ими (карателями-полицейскими) службы на множество промежуточных ступеней, так чтобы дальше фельдфебеля поднялись немногие, но была видимость продвижения по службе. Практиковать также вместо присвоения очередного звания выдачу разных знаков отличия."
В 1981 году в Советской Армии ввели звание "старший прапорщик", как раз я служил срочную и нашему начпроду присвоили это звание. Его моментально окрестили "страшным прапорщиком". То есть - непрерывное восхождение по служебной лестнице: старшина - прапорщик - старший прапорщик - ... - (главный прапорщик рода войск:)) ). Да только все равно не офицер!
И вот в магазине я как-то снова вспомнил эту неглупую книжицу.
Моя смена ночного приемщика начиналась с того, что я должен был придти за пятнадцать минут до закрытия магазина и встать на дверях.
Задача простая - всех выпускать, никого не впускать. Покупатели, которые в торговом зале, должны быть непременно обслужены, таково правило торговли. А кто не успел - все, приходите завтра. Для этого я и стоял на дверях, чтобы грозным видом, грозным рыком, а если надо - то и действием пресекать попытки проникнуть в магазин опоздавших
И вот как-то раз я задумался: а почему на робкую попытку покупателей войти в торговый зал после 18.45 я ору на них, как оглашенный: "Назад! Закрыто!"? Люди ведь, не скоты. Ну неужели, если к ним по-человечески обратиться, они не поймут? Ведь любой вопрос можно решить спокойно, без крика, надо только уметь объяснить...
И вот я решил начать новую жизнь. Даже побрился перед этим, одел чистую рубашку и 18.45, мое табельное время, встал в дверях магазина.
Входит мужчина. Интеллигентным голосом обращаюсь к нему:
- Простите, пожалуйста, но магазин закрыт. Будьте любезны, выйдите, пожалуйста.
Мужик глянул на меня, как на свихнувшегося, и пошел дальше. Следом вошли молодожены.
- Простите, но сюда нельзя, - говорю им, - магазин закрыт.
Эти даже и головы ко мне не повернули.
А из зала продавцы кричат:
- Саша, почему у тебя люди заходят? Ты почему их пропускаешь? Мы так никогда домой не уйдем сегодня!
Итак, от слов надо переходить... к более решительным словам.
Вошла тетя средних лет и выше средней упитанности.
- Сударыня, - обратился я к ней, - магазин закрыт. Будьте любезны выйти!
"Сударыня" уставилась на меня изумленно, а кто это там мявкнул таким просительным тоном? Видимо она ожидала увидеть хлипкого интеллигентика в очках, потому что увидев перед собой здорового парня в метр восемьдесят с лишним и под центнер весом, она на минуту опешила. Но потом здраво рассудила, что человек, разговаривающий вежливым тоном, не может быть опасен. (Правы были сволочи-фашисты!) И пошла себе мимо.
Я забежал вперед ее и встал перед ней столбом.
- Я прошу вас, выйдите, пожалуйста немедленно, магазин закрыт.
Она обошла меня и пошла дальше.
Я еще раз обогнал ее и встал перед ней со сжатыми кулаками и сверкая глазами, заорал дурным голосом:
- Ты, корова, а ну вали отсюда на хер, а то щас как грохну об асфальт - костей не соберешь! Хули вылупилась,коза дранная, плохо всасываешь?!!
Она аж присела. А потом у нее прорезался изумленный голос:
-Ты... ты чо орешь-то?.. Ты чо, нормально не умеешь разговаривать? Вы тут совсем озверели в магазине, орете на людей, как на собак. Нормально разговаривать разучились. Чуть-что - сразу орать!
И пошла к выходу.

ВОЙНА И МИР
Я лежу на койке в комнате дежурного офицера. Койка появилась на свет, наверное, в эпоху динозавров и ее скелет украсил бы экспозицию палеонтологического музея. При малейшем движении она отвратительно лязгает, а железные кости впиваются в бока. Койка застелена липким бельем с черными расплывчатыми печатями. Подушка, похоже, набита древесными опилками, но парадоксально воняет псиной. Одеяло когда-то было синим, но теперь я бы определил его цвет как светло-черный. Родина постаралась, чтобы спать на ложе военно-воздушного Прокруста было невозможно. И правильно, нечего дрыхнуть, тащи службу, старлей!
Стараясь не шевелиться, я лежу на спине и разглядываю свои владения.
Справа от меня угрюмой глыбой на тонких тараканьих ножках высится сейф. Он окрашен суровой зеленой краской и больше всего похож на башню танка КВ. В таком сейфе можно спрятать половину библиотеки Ивана Грозного, небольшую атомную бомбу или золото партии, на любителя. На самом деле, ничего интересного внутри нет. На верхней полке лежит мой пистолет и три штык-ножа, один сломан. (Свинская собака рядовой Манкуш кидал его в забор и, конечно, нож обломился у самой рукоятки). Теперь придется выкатывать литр тыловикам, чтобы его списать. Но это проблемы ротного. Еще в сейфе лежит пара технических описаний, книга документация начальника смены и пакет с бутербродами. Сейф - единственное место на точке, куда не могут забраться крысы. Пока не могут. Однажды я по неопытности оставил бутерброды в 'дипломате'. Крысы прогрызли в нем дырку и устроили оргию. Оскверненный 'дипломат' пришлось выбросить.
На сейфе стоит бюст Вождя. Как и положено, он производит впечатление тяжелой и могучей глыбы марксистско-ленинской мысли. Но это обман: внутри бюст пустой. Его приволок на точку комсомолец части, готовясь к очередному политкарнавалу. В ленкомнате ему места не нашлось и теперь это забиркованное чудо торчит на сейфе. Один раз я чуть не нажил инфаркт - проснулся ночью и сослепу, без очков, увидел, что сверху на меня пялится белое и безглазое привидение. С тех пор ночью я на Ильича надеваю свою фуражку. Замполит увидит - убьет.
Сегодня полетов нет и делать нечего. За стенкой в ленкомнате бойцы смотрят аэробику, сопровождая каждое новое упражнение ведущей в купальнике сладострастными возгласами. Надо бы встать и разогнать их по станциям, но, во-первых, лениво, а, во-вторых, 'Не трогай технику в мирное время и она тебя в бою не подведет'. Радиолокаторы у нас старые и, чем меньше по ним шарят бойцы, тем спокойнее. Лучше я сам перед полетами посмотрю.
На 'точке' тихо и сонно. Где-то стучит дизель, у тумбочки переминается дневальный, в батарее булькает вода. Вдруг, боковым зрением у двери замечаю какое-то неположенное шевеление. Так, здравия желаю, у нас гости. Крыса. Сидит на пороге и нахально умывается. Крысы - наша беда. Летом их не видно, а зимой, как выпадет снег, эти твари лезут в тепло, к человеку. Жрут все, даже кабели и свечи для аварийного освещения, на шапке ротного отъели уши (у шефа привычка, закусывая, вытирать руки о шапку). Ну-с, что будем делать? Пистолет в сейфе, да и не попаду я в крысу из ПМ, пробовал уже... На столе только полевой телефон и серый кирпичик Уставов. ТА-57, конечно, тяжелее, но от него тянется кабель и вообще... Значит, как всегда. Медленно, не сводя глаз с цели, тянусь за книгой и резко без замаха швыряю. Крыса с негодующим писком переворачивается через голову и скачет в спальное помещение солдат. От удара передние лапы у нее бегут рысью, а задние - галопом. Уставам достается больше, часть страниц, наподобие листовок, рассыпается по комнате
- Дежурный! Дежурный! Де-жур-ный, твою мамашу!!!
- Трщ старший лейтенант, сержант Курбанов по вашему приказанию...
- Почему в расположении вверенного мне объекта крысы?!!
Курбанов видит, что я ору для порядка, его широкое лицо расплывается в хитрой улыбке:
- Очень умный зверь - крыса, ой какой умный! А хитрый какой, вот у нас в Ташкенте...
Рассуждения Курбаныча по крысиному вопросу внезапно прерывает треск телефона.
- Случаю, начальник дежурной смены!
- 'Дренаж', я 'Коршун'. Тревога! Как поняли? Тревога!
(Продолжение следует)

Рождественская история. Продолжение.
Через пятнадцать минут, мигнув красными огнями габаритов, с криком 'Смены не будет' наша 'шишига' скрылась за воротами нефтегавани. Все, теперь шесть часов мучений, потом час 'смена-дорога-жратва' и спать. Твою мать! Какой спать, только на службу приперлись! Э-эх! Ладно, что там у нас. МладшОму, что ли фонариком мигнуть? На тебе! Смотри-ка, отвечает! Ладно, не спи, замерзнешь. Бля, а и вправду холодно! Что-то я не заметил, а лебеди-то как там у нас?
У нас на нефтегавани зимовало две пары лебедей, возле знаменитого на всю страну дежурного буксира 'Циклон', (его снимали в фильме 'Берегите женщин', там Антонов свои песни пел), был сброс горячей воды с сахарного завода, и вода в этом месте не замерзала, образовывая довольно приличную полынью. Этой полыньи хватало не только для лебедей, но и для разгона самого 'Циклона', который якобы осуществлял постоянную аварино-спасательную готовность на нефтегавани для эвакуации судов при пожаре. Фигня все это, американский буксир тридцатых годов хрен бы сдвинул какой-нибудь тридцатитысячник, но по штату было положено, и он, буксир, стоял. Лебеди эти регулярно подкармливались и нами и работниками нефтегавани. Красивые, да и жизнь нам разнообразили хоть как-то.
Опа! Что шипим? Это 'Айва', радиостанция моя.
- Ну?
- Х… гну! Я внешний. Как дела?
- Нормально!
- Ну и у меня тоже.
- А какого хера шипишь? Это я тебя должен спрашивать про дела!
- Да скучно и холод собачий!
- Смотри мне там!
- Добро, до связи!
Вот и поговорили. Сколько там натикало, блин, только час прошел. А где дозор? Час прошел, а они еще не появлялись, а вон они прутся. Свиснуть что ли? Нет, Вовка ко мне на причал не пойдет, он с Жужей, а причал железный, она себе лапы поморозит. Кто там у него младшим. Ой, держите меня! Он же сейчас еб…ся с причала. Спит на ходу. Нужно свистеть. Пальцы в рот, блин, холодно! Сви-ии-и!!!
- Не спи, замерзнешь!
А-а, нет, ты видал? Видал? Как он от причальной кромки ломанул! Салабон!
- Мирза! Ты блин, за младшим следить будешь? Уйдет с причала на хер, фиг достанешь!
- Э-э! Боец! Кому спим! Твою мать!
Уссаться, Мирза ППР провел, а у самого харя заспанная, гад, он в трубах кажись морду рвал. Нефть греют на нефтебазе, что бы не густела при погрузке, трубопроводы в гавани все теплые, градусов 50. Вот, что его час не было. А сам скажет, что собаку грел, ей и вправду через два часа обогрев нужен. Везет же собакам! Курнуть, что ли. Я тут 'Примой' киевской разжился, табачок сладенький, душистый. Это тебе не черкасская. Кайф! Опа, младшОй семафорит. Димон, ты достал, ну-ка, дуй ко мне ножками! Младшие совсем оборзели, делами у старшего интересуются.
- Товарищ, сержант! По вашему приказанию прибыл!
- Ты, чо? Оборзел?
- Товарищ сержант, поссать бы!
- А дозор ты видел?
- Ну!
- Ну и…
- …
- А подмениться нельзя было?
- Так я сперва вам доложиться хотел!
- Хер с тобой, шуруй, только быстро! И сразу 'на концы'.
Ага, быстро, он пока писюн свой из под одежды достанет, полчаса пройдет. Ладно, не сдохнем.
- Внешний! Я, Пятый, усилить наблюдение!
- Добро!

Ну, вот, погадил, семафорит. Сколько уже на часах. О! Жить можно, два двадцать прошло. Скоро проверка! Опаньки, дозор прется обратно. Секи, секи! Это новое слов в охране государственной границе! Вовка выпустил Жужу на длинный поводок. Сам прется вдоль края дороги, а она вдоль причальной кромки. Рыбак хренов! Типа службу тащит! Ну, правильно, оба спят на ходу, а врагов на поводок ловить будут. Нет, слушай, они и вправду спят! Смотри, смотри, это не наряд это система противовесов. Они же оба в наклоне прутся. Так, 'Айву' сюда: 'Внешний, я, Пятый! Как слышишь? Прием!'
- На связи, внешний!
- Дозору не свисти без нужды, наблюдай за ними!
- А что?
- Смотри, сейчас увидишь! Они к юпитеру подойдут! Там посмотрим, если не очнутся.
- Понял! О, вот они, наблюдаю!
Интересно, кто из них сейчас в столб войдет, Мирза или Жужа. О-па, ты глянь, оба мимо! Секи, секи, сходятся! Поводок своей серединой плавно вошел в столб, тихий пограничный шаг делает свое дело. Оба легли в циркуляцию. Стоп, а младший его где? Хрен с ним с младшим. Ты туда посмотри. Не они точно не разойдутся встречными курсами левыми бортами. Нет, Лада прошла чуть левее, и Вовка споткнулся и грохнулся на карачки. Они замерли, морда к морде и, судя по всему, еще толком не поняли, что произошло. Первым заорал Вовка: 'Слышь, собака! Я тебя урою, спишь сука!?' Блин, можно подумать, он не спал! Нет, я сейчас сдохну! О, внешний проснулся, в матюгальник хрюкает.
- Пятый! Пятый! Я-я-я вне-ешни-ий! Ты видел?
- А ты думал я тебе зачем 'усилить наблюдение' давал?
- Это писец!!!
- Дозор, дозор! Ты, Жужу не убей там!
- Да, пошли вы!
Ой, нет, я сейчас сдохну! Во, опять 'Айва', так-с три зуммера. Район или отдел. Вот, опять повторился, отдел, точно. У него станция 'Сокол' пищит четче и громче, Гена на проверку выехал. У-у, ты глянь, уже три часа прошло!
- Вовка!!! Гена едет!
- Понял!
- А младшОй твой где? Хорош Жужу гнобить! Сам моргнул затяжным, а собаке нельзя что ли.
- МладшОй? Да я его поссать отпустил в сортир!
- Еб!!! У них, что сегодня недержание?
- Да салабоны, чая нахлестались, что бы спать не хотелось, уроды! Мозгов-то нету, по три кружки выдули, теперь мерзнут и ссут!
- Да уж!
- Ладно, я к НП до вышки попер!
- Давай!
- Гена появится, свисни!
- Добро!

Они шли по спящему городу, два друга неразлей-вода, Сашка и Лешка. Шли, уперевшись друг в друга плечами, являя своими телами конструкцию, со стороны похожую на крышу домика. Шли, сопя и пытаясь напевать какую-то песню о море. Мотив не угадывался. Курсантские фуражки были лихо задвинуты на затылок, чудом зацепившись козырьками за вихрастые макушки.
Шли тяжело. Теплая водка, запитая пивом душным летним вечером, учитывая, что в организме она встретилась с попавшим туда чуть ранее дешевым портвейном, отбила напрочь почти все рефлексы, и врожденные и приобретенные.
Но настоящий моряк, да еще будущий полярник, никогда не позволит себе роскошь отключиться в канаве, настоящий моряк имеет для таких случаев автопилот. Автопилоты вели эти тела к теплым койкам общежития тогда еще ЛВИМУ, или, попросту, 'макаровки'. Пройти еще надо было ни много, ни мало - пол Васильевского острова.
- Табань, - сказал вдруг Сашка, с трудом принял вертикальное положение и остановился.
Лешка, внезапно оказавшись без дружеской поддержки, по инерции пролетел некоторое расстояние по сложной дугообразной траектории, ушел головой в кусты и засопел там, пытаясь включить задний ход. Удавалось плохо, даже можно сказать, никак не удавалось. Сашка, будучи более крепким на выпивку, выволок корешка из зарослей и нахлобучил ему фуражку козырьком на ухо.
- Слышь, - сказал он, - какого хрена мы потащимся в общагу, у меня в этом доме баба живет, - и ткнул чумазым пальцем в темные окна квартиры на пятом этаже.
Лешка, потоптавшись на месте, в несколько приемов повернулся в сторону дома, вскинул голову, уронив с нее фуражку, и попытался сконцентрировать блуждающий взгляд на том месте, куда указывал товарищ. Сашка поднял фуражку друга и напялил ему на голову козырьком назад.
- Заночуем здесь, понял?
Лешка опять в несколько приемов повернулся к товарищу и, икнув, сказал:
- Ага:
Потом подумал и икнул еще раз, преданно глядя повлажневшими от счастья глазами.
- Пошли, - коротко бросил Сашка, и походкой канатоходца, пытающегося удержать равновесие, направился к подъезду, подошел к нему, остановился, почему-то сделал несколько судорожных приставных шагов в сторону, ухватился за водосточную трубу и: полез по ней вверх. Лешка, во всем доверявший товарищу, пополз по трубе следом.
Почти на уровне третьего этажа секция водосточной трубы, по которой в этот момент карабкался Лешка, выпала и тот полетел в обнимку с ней вниз, громко грохоча жестью обо все выступающие части дома, и, приземлившись на клумбе, мгновенно отключился. Сашка оказался отрезанным снизу, и, несмотря на возникшие сомнения в слегка протрезвевшем от увиденного мозгу, мог продолжать двигаться теперь только вверх.
В это время в ближайшем к нему открытому настежь окне появляется на шум заспанная и помятая физиономия немолодой тетки. Увидев в метре от себя пыхтящего мужика, судорожно цепляющегося за трубу и источающего волны перегара, тетка хватает с подоконника горшок с цветком и с воплем:
'Воры!' швыряет его в Сашку. Тот, каким-то чудом перехватив летящий ему прямо в репу этот немалых размеров предмет, с криком: 'Ты чо, дура, делаешь!' почти без замаха отправляет его обратно. Грохот, крики, звон разбитого стекла, от неожиданности Сашка не удерживается на трубе и летит вниз, прямо на своего друга, лежащего в отключке на клумбе, все еще в обнимку с трубой.
О том, как они уходили от погони, как добирались до общаги и пробирались мимо дежурного офицера, можно еще долго рассказывать, но я удержусь от этого захватывающего повествования.
Расскажу только, что получивший наибольшие повреждения Леха долго страдал, спать он мог только на идеально ровной поверхности, а так как обычная панцирная койка таковой не являлась, напихав под матрац досок.
Когда садился, уморительно топтался, отклячив зад и держа спину в неестественно прямом положении. За все это и получил прозвище 'Ровный', которая приклеилась к нему надолго.

автор - Vic.
взято с http://www.anekdot.ru/an/an0212/o021216.html