Записки дежурного по оформлению.
ОКПП 'Одесса'. Второй отдел.

Записка N1.
Этот пароход был из Новой Зеландии. Груз - масло сливочное. Понятно, что весь отдел жрал масло в неограниченных количествах, сложность заключалась только в том, что ящики с маслом хранились в трюме при температуре минус 18С, если не ниже. Докеры таскали их из трюмов на поддонах предварительно заштабелевав. Штабеля этих ящиков с маслом накапливались на причале, а потом водружались погрузчиком на платформу, которая следовала на портовый холодильник. Вот в этом самом промежутке, между бортом и платформой, и осуществлялись набеги. Ножовкой на штык-ноже от ящика отпиливался угол масляно-ледяной глыбы, ныкался, а потом, на самом ОКПП, уже оттаявшее маслице, размазывалось по хлебу, бросалось в каши и т.п. Ночная картошка жарилась только на нем. Масло, свежее душистое масло высшего сорта. Праздник этот продолжался около двух недель. Но вот пароход разгружен, пришла пора его 'толкать' от родного причала. Ну, правильно, что ему 'врагу' тут делать. Помощником был я, а старшим Гена Солодков. Зашли на борт всей комиссией: мы, таможня, инфлотовец и лоцман. Что лоцман так рано приперся, я не знаю, но решили, что до конца комиссии пусть с нами сидит, не фиг по пароходу шляться. Ну, мы паспортный контроль с Геной проводим, штампы ставим, а у таможни с инфлотом шум какой-то. Закончили с экипажем, сидим, а у кэпа с нашими коллегами по комиссии просто чуть ли не дракой попахивает. Спрашиваем: 'Что случилось?' Отвечают: 'По коносаменту и по факту 356 ящиков масла не хватает' Я аж вспотел. Ну, нифига себе! Потом ор, шум и крик нашего таможенника: 'Да не могли погранцы за две недели столько сожрать!' И инфлотовец это переводит. Мы с Геной аж подпрыгнули на диване, ну я-то понятно от чего, а Гена от возмущения. Гена поворачивается к инфлотовцу и спрашивает: 'Это он, гад такой, наших пацанов обвиняет?' Тот ему: 'Угу!' Гена встает, принимает официальную позу и заявляет от лица официальных пограничных властей протест капитану, тот офигивает, потому что это серьезный ЧеПок, а инфлотовец уже протокольчик положенный пишет. Протокол подписывается, вручается кэпу и комиссия гордо сваливает с парохода. Граница закрыта. Только два человека, присутствовавшие при всей этой процедуре, были в ступоре. Я, ошарашенный цифрой недостачи и невозможностью сопоставить ее со сроком разгрузки судна. Мы же сами охраняли тот груз, приемка осуществлялась на причале и сколько с борта разгрузили, столько и было всего, а 'углы' мы пилили с принятых портом ящиков. Ни фига себе, 356 ящиков пропало! Вторым был 'вражеский' кэп, который не мог поверить своим глазам при сравнении акта и коносамента и офигевший окончательно при протесте. Ему не позавидуешь, с грузоотправителем будет разборка по коносаменту, а с судовладельцем по протесту.
В отделе я поведал ребятам о недостаче и наше мнение с мнением таможни сошлись полностью: 'Не могли мы столько сожрать, ну ящика три от силы!'
Спустя две недели я в разговоре с тем же инфлотовцем спросил его о судьбе недостачи. 'А! Масло! Да, фигня все, его просто недогрузили, а он прощелкал, грузоотправитель подтвердил. Спи! Сегодня полночи по рейду шастать будем, отход на приходе.' - сказал он.

Записка N2

Оформляли приходом танкер 'Ункас'. Ладненький, аккуратный немец. Любо-дорого посмотреть, весь экипаж немцы-фргэшники. Все на месте, дисциплина железная. Кэп - настоящий морской волк, пожилой, но крепкий мужик, подчеркнуто вежлив, да к тому же неплохо говорящий по-русски. В процессе комиссии, вежливо нашептывает, что-то таможеннику, тот улыбается и говорит: 'Ну, это вон к ним, к погранцам!' Кэп подходит к нам, протягивает свой паспорт, проверяем, все в норме: 'Биттэ!'
Он говорит: 'Господа офицеры! Извините, я после войны был в России в плену и еще тогда очень заинтересовался вашим языком. Вы не поможете выяснить значение нескольких слов?' Мы: 'Да, пожалуйста!' Он достает шикарный альбом, объясняя, что во время войны был подводником, но в Кёнигсберге в госпитале его пленили, и он сидел в лагере, потом открывает альбом, а там одни матюги и их вариации. Мы в ступор, а инфлотовец с таможней ржут: 'Ладно, мужики! Не жмитесь, помогите лингвисту!' Подставили, говнюки! Но, делать нечего, уж больно кэп приятный, пару фраз я ему добавил и в расшифровке значений помог.

Записка N3

К нам на нефтегавань впервые пришел китаец. Здоровый танкер, не менее здоровый экипаж. Поднялись на борт, оформляем приходом. Проверили паспорта, закончили работы. Таможня, инфлот, санитарный врач, карантинка и ветеринарка еще возятся. Ну вот вроде и они заканчивают. Берем в оборот инфлотовца, ну и чисто протокольно задаем вопрос: 'Товарищ капитан, вы готовы сделать заявление об отсутствии на борту запрещенных к ввозу в СССР предметов?' Таможенник, который до этого сидел с личными декларациями, навострил уши. Капитан: 'Что является запрещенным к ввозу? Я впервые в советском порту'. Мой старшОй: 'Оружие, наркотики, антисоветская литература, контрабанда'. 'Оружие и наркотики есть!' - спокойно отвечает кэп. Мы с таможней ох:ли.
- Что-о?
- Девять автоматов Калашникова, семь пистолетов ТТ, сигнальные пистолеты - два, патроны к ним.
- А наркотики? - интересуемся мы, придерживая руками отвалившиеся челюсти.
- Вот список. И подает два листа.
- Предъявите, пожалуйста, комиссии.
- Идемте.
Нас провожают в помещение, которое представляет собой серьезную 'оружейку' с сигнализацией и прочими делами, потом отводят к врачу, который открывает свой сейф и показывает препараты, которые являются наркосодержащими. Нам приходится все это сверять, считать и опечатывать двумя печатями, таможни и своей.
Объяснение всему этому мы получили немного позже. Оказывается, у них все экипажи вооружают, на случай пиратства. Во как!

Здоровый образ жизни.

Летом в Амурской области бывает нечеловеческая жара. Сейчас середина июня, а дышать уже нечем. Это на улице. В кабинах аппаратура прогревается до 60, тогда наступает конец света. Это нам в ближайшее время не грозит. Комиссия с округа проверила готовность, на подведении итогов направленцы долго и нудно читали списки недостатков, но всё перечисленное на боеготовность никакого влияния оказать не могло. Поэтому полковник мрачно сказал: 'Боеготов, четвёрка. Все свободны'. Мистер Лёня, зам командира по вооружению доволен, командир сияет - до этого комиссия наставила по всему округу троек, а где и банан. Чтобы хоть как-то испортить ему настроение полковник кивает в сторону Серёги: 'Постричься!' и в мою: 'Усы сбрить!'. Однако командир настолько ошалел от счастья, что даже пытается возражать: 'Им на дембель через месяц, двухгодичники:'. Двухгодичники на ПВО действуют двояким образом - с одной стороны они напрочь разлагают дисциплину, с другой - крутят аппаратуру поддерживая её в божеском состоянии. Приходится выбирать между усами и боевой готовностью, побеждает здравый смысл. Полковник молча машет рукой, что трактуется окружающими как команда 'отставить' и идёт с командиром в окружении челяди в столовую искать компромисс. Плотно отужинав комиссия уезжает, мы сваливаем в вагончик.
Часа в 4 нас будит дневальный. Оказывается, выпив и закусив, вместо того, чтобы забуриться в Хабаровск комиссия налетела на второй дивизион - известных раздолбаев. Последний двухгодичник дембельнулся у них ещё зимой, как следовало ожидать дивизион небоеготов, снят с боевого дежурства, это пиздец и Мистер Лёня гонит нас туда крутить аппаратуру. На случай, если придётся заночевать мы берём с собой бутылку водки из НЗ и едем. Реальность превосходит самые мрачные предположения. Кроме параметров за границами допуска обнаруживается ещё куча неисправностей и обеду мы уже никакие. Шкафы прогреваются до 70.
Дышать нечем. Короме всего прочего в кабине без толку слоняется старлей, командир старта. Намёки на то, что он потребляет кислород на него не действуют. Серёга в упор смотрит на него: 'Тебе чего?'. 'У меня два изделия от одной кнопки летят'- горестно сообщает старлей. Про эту неисправность до нас слухи доходили ещё полгода как. 'Ну так хорошо. Одна ракета лётчика отвлекать будет, а второй мы с божей помощью аэроплан собъём. Сейчас определение координат накручу и можно сбивать'. Старлей юмора не понимает. Ему светит служебное несоответствие и прощай мечты об академии и переводе на запад. Мы по старту не спецы, но чтобы отделаться от него Серёга поворачивается ко мне: 'Саш! Они там что - диодные развязки ставят?' 'Ну а что же они ещё придумают'. 'Точно!', оживляется стартовик ',-есть там диоды'. Он начинает судрожно рыться в портянках схем. 'Эй диод. Брось схемы. Разбалчивай пульт, тащи прибор, они там где-то возле кнопок должны быть'. Спустя пять минут пробитый диод найден, заменён, счастливый стартовик исчезает, возвращается с бутылкой водки и снова исчезает. Я убираю бутылку с глаз долой. Она оказывается неожиданно лёгкой, хотя полная. Встряхиваю и смотрю как поднимаются пузырьки. Так и есть - спирт. Вечер приобретает угрожающие очертания. Между тем 2 часа дня и шкафы прогрелись уже до 73.
Звоним Мистеру Лёне и говорим, что за сегодня не успеем - 2 часа еблись со стартом. Лёне пофиг - он через месяц сваливает советником в Мозамбик. Будет там сидеть на берегу океана в пробковом шлеме и курить сигары. К его красной роже это подойдёт, а вообще специалист он классный и как мужик просто замечательный. Лёня соглашается и даёт распоряжение разместить нас в общаге в городке под горой.
Вечером мы там. Будем пить спирт и запивать водкой. Городок как городок. Электростанция, какой-то заводик. Медучилище. В рабочей общаге часть комнат выделили военным. Мы попадаем в комнату с каким - то старлеем погранцом. Накрывается стол, стихийно возникает праздник Границы, мы пьём за братство воздушных и сухопутных, за нерушимость рубежей. Старлей из казаков. Но не местных амурских пропоиц, а настоящий станичник с Юга Росии. Он невысок, сухощав, жилист. Весь день, в отличии от нас, он бегает по границе на свежем воздухе. Поэтому он загорел, свеж, у него отличный аппетит как у жеребца и спирт на него не действует. На меня спирт действует, а закусывать не могу - не лезет. Сказывается день проведённый рожей в экран осцилографа, в духоте, жаре и вое вентиляторов. На Серёгу тоже действует. Чтобы не скопытиться выходим на балкон - хоть какая-то прохлада.
Напротив ещё одна общага - медучилища. Улица узкая, солнце на закате бьёт медичкам прямо в окна. Прямо напротив нас вход в общагу, над крыльцом козырёк, над козырьком комната, по дурной общадской традиции рамы выставлены напрочь, в комнате сидят за столом 4 девки с книжками. Наверняка к экзаменам готовятся. Мы обсуждаем их прелести и решаем - хороши девки. Правда хороши. Девки периодически отрываются от учебников и стреляют в нашу сторону глазами. Переговариваются, хихикают. 'Я вот эту буду' - неприлично показывает пальцем погранец на сидящую слева ближе к нам. Я смотрю на него. Из одежды на нём красные спортивные трусы и кроссовки, лучи солнца играют на загорелых мускулах. Хорош. Ну а что, на ближайших танцах познакомится, прогуляется, туда-сюда и даст она ему, шансы высокие. Мужик хоть куда, и старлей всё-таки. В следующую секунду оказывается, что я его неправильно понял. Погранец легко перемахивает через перила балкона, цепляется руками за прутья и повисает в воздухе. Мы на втором этаже. Он быстро перебирает руками, сокращая расстояние до земли, доходит до конца и разжимает руки.
Приземляется он на газон как кот, только на 2 ноги. Он даже руками земли не касается. Поворачивается и не спеша двигает в сторону входа общаги медичек. Девки перестают читать. Одна из них откладывает книгу, подходит к окну. Она поднимается на цыпочки, но увидеть погранца ей мешает бетонный козырёк над подъездом. Погранец доходит до подъезда и вместо того чтобы идти в дверь вдруг прыгает вверх и цепляется пальцами за бетон козырька. Мгновенно подтягивается, выходит силой, он уже на козырьке, два шага через окно, он в комнате. Он садится на стул рядом с избранной, что-то ей говорит, она смеётся. Она что-то отвечает, смеются все в комнате. Минут через пять она складывает учебники, оба уже через дверь выходят на улицу и исчезают в недрах нашей общаги. Мы возвращаемся к водке. Весь вечер по одному месту за учебным столом напротив и нашим - праздничным пустует.
Я рассказывал эту историю женщинам с которыми был близок, всегда задавая один вопрос - 'Ты бы пошла?'. Только одна ответила: 'Нет'. Я ей не верю.

Случилась эта история в дни моей армейской службы на ст. Жангиз-Тобе, что затеряна где-то в необъятных степях ныне суверенной республики Казахстан.
Часть наша была со всех сторон окружена сопками, так что куда бы ни пошел-ни поехал, все равно взбираться на гору. Так вот, автопарк тоже стоял под сопкой, причем дорога прямо с К.П.П сразу шла в гору.
Однажды стоя в наряде, выпускаем на выезд УАЗ 451(грузовой) .
Машина была стройбатовской, посему за рулем присутствовало лицо узбекской национальности.
Прапор, старший машины сидел с видом мученика, видно был с глухого бодуна.
Отворили ворота, УАЗ простонал мимо нас, рявкнул своим донельзя задроченным мотором и с натугой поперся в гору. Ворота ес-но закрыли и пошли вовнутрь КП.
На все про все ушло минуты 3-4. Вдруг нам навстречу вылетает наш старшой, и с воплем ``Счас ебнет, бегите нахуй!!!!!! `` выметается из помещения.
Поддаемся панике, хотя и не поняли куда бежать и что должно ебнуть. В общем, пока соображали со стороны ворот донесся грохот и стаей полетели ебуки.
Пошли смотреть. Ворота свернуты в поросячий хрен, но устояли. Жопой в воротах торчит недавно выпущенный УАЗик, а в сторону сопки бегут двое: первым бежит водила, а за ним с пистолетом прапор, поминая всех родственников ЕБАНОЙ ЧУРКИ вплоть до седьмого колена. Не догнал, запыхавшись вернулся и поведал историю, от которой весь наряд лег .
Лезет этот УАЗ в гору, рычит, вдруг взвывает и с ревом начинает ехать жопным ходом.
Водила тормозит, дергает ручник - там как обычно никто не живет. Он задумчиво смотрит на прапора, дергает рычаг коробки -передача включена, а машина едет, стоит только отпустить тормоз. Посмотрели друг на друга, почесались, нашли выход: прапор принимает позу обиженного бобра, перевешивается через капот двигателя (для тех кто не в курсе: у УАЗика мотор в кабине и добраться с пассажирского места до тормозной педали весьма затруднительно), и давит на тормоз.
Далее. Водила выходит из кабины, заглядывает под брюхо машине и орет:
``Товарич прапор, кардана ебнулся! ``
``Товарич прапор`` бросает тормоз и вылетает из машины с целью воспитания личного состава:::.. А дорога шла под уклон.......
УАЗ пришлось таки списать::..

Государственный Эрмитаж (сериал).
Санкт-Петербург, 1994 год, реконструкция Золотой кладовой Востока.

Тогда проводили полную реконструкцию этой кладовой. В частности, австрийская фирма ставила там витрины и прозрачную дверь из бронированного стекла, для монтажа и наладки специально были присланы рабочие фирмы из Австрии. Мы с напарником Витей работали вместе с ними.
И вот как-то приходит к нам в кладовую наш завмастерской Игорь и говорит:
- Саня, завотдела сказал мне, что сейчас в кладовую придёт сам генеральный директор австрийской фирмы со свитой. Специально прилетели, чтоб посмотреть, как идут дела. Сам понимаешь, Эрмитаж - это престижный заказчик. Про директора рассказывают, что ему лет семьдесят, в молодости он служил на оккупированной территории Украины, в фельджандармерии.
- Наш человек! - сказал я одобрительно.
- Что это значит: ваш человек? - остро зыркнул на меня начальник.
- Ну, я тоже с Украины.
- А-а, ну ладно, а я уж было подумал...
И вот в нашу запылённую и захламлённую строительным мусором Золотую кладовую вошла внушительная делегация. Важного вида солидный гендиректор-австриец с перводчиком, вокруг них вертелись наши эрмитажные чины с иностранного отдела, с отдела сигнализации, с отдела реконструкции и ещё кто-то.
Походив-посмоторев в кладовой, делегация подошла к нам. Австрийцы поздоровались с нами ("Гутен таг!") и переводчик представил нам директора. А потом сказал:
- Если у вас есть какие-то вопросы к господину директору, вы можете их сейчас ему задать.
- Есть к нему вопрос, - говорю.
- Пожалуйста, спрашивайте.
- Аусвайс, битте! - сказал я директору, мысленно держа в руках "Шмайсер".
...
Австрийцам шутка понравилась. Нашему начальству - не очень.
PS: Для тех, кто не в курсе: на оккупированных территориях СССР немцы задерживали и проверяли всех мирных граждан, говоря именно эту фразу. В переводе: "Документы, пожалуйста."