БреднЯ третья: про дядю Мишу и картошку.
________________________________________
Приключилась эта история в том же, тысяча девятьсот восемьдесят морозном году. Свет, правда, починили, отопление тоже. Жизнь потихоньку налаживалась. С подружкой Леной мы расстались, так как на мои попытки объяснить ей, что все рассказанное дядей Мишей - не более чем сон, она заявила: "Да что ты из меня дуру-то делаешь?", на что я очень удивился и дал понять, что винить в этом ей надо маму и папу, но никак не меня.
С горя я пошел в кино и там познакомился с милым хрупким (как оказалось, когда она сняла шубу) большеглазым существом.
Были ж времена! Можно было просто пойти в кино и просто познакомиться с девушкой, причем она не интересовалась с ходу - а какой у тебя автомобиль, а сколько ты получаешь... Да-да, ей-Богу не вру, спросите хоть у своих мам и пап!
Был у нее, правда, недостаток - она была комсоргом группы в одном высшем учебном заведении, а до этого комсоргом класса и школы... После того как мы пришли ко мне на пару па....эээ...чашек чаю, она слегка оттаяла и оказалось, что она обладает великим даром красноречия, и очень мечтает со всем пылом нерастраченной молодости рассказать мне о проблемах комсомольских будней, причем тут же эту мечту стала воплощать в жизнь. Я же грустно жевал бутерброд "Былое величие" - большой кусок черствого хлеба с маленьким кусочком заплесневелой колбасы и ждал, когда же сварится картошка, чтобы поесть хоть по-людски, раз с личной жизнью мне не повезло на данном конкретном отрезке времени. Комсомольские будни меня интересовали мало, так как в комсомол я торжественно вступил самым последним, а через полгода так же торжественно из него выступил, точнее - вылетел, радостно размахивая комсомольским значком и с песней "Орленок, орленок, взлети выше солнца...", но это совсем другая история. В небольших паузах, которые делала это милое совсем недавно создание, я отчетливо слышал зловещее щелканье клюва птицы обломинго. Поэтому я отключился от рассказа и стал думать свои черные думы, в частности что подаренный мне кем-то комнатный термометр в виде красивой старинной башенки, похоже не пережил катаклизма - как во время квартирного мороза столбик спрятался вовнутрь своей ёмкости, так там недоверчиво и остался, боясь высунуться на белый свет и убедиться, что уже тепло; впал в столбняк, короче. И как это всегда бывает в историях подобного рода - и вдруг...
И вдруг в подъезде раздались шаги явно дяди Миши! Извилины мои, запутавшиеся было в огромный клубок немого отчаяния, дружно расплелись и выпрямились навстречу старшему товарищу. Да-да! Предчувствия меня не обманули! Это был он, и как всегда не один, а в обществе знакомо позвякивающей авоськи (которую в те полуголодные годы называли "нихераськой").
- Ну, здорово, что ль, мужики! - радостно загудел дядя Миша, - и... бабы! - закончил он, увидев мою подружку.
- Здравствуйте...- растерянно пролепетала подружка, которую так грубо вырвали из воспоминаний о светлых буднях комсомола в суровую хмарь действительности.
- А при свете ты лучше, чем при темноте! - изрек дядя Миша, загромождая свободное пространство кухни собой. Подружка растерянно моргала глазенками, не соображая уже абсолютно ничего.
- Ирина, - встрял я, - это дядя Миша! Дядя Миша, это - Ирина, я с ней только сегодня познакомился!
- А-а-а-а! - допетрил дядя Миша, - новенькая! - и, разливая водку по стаканам, произнес: - Ну, значит, с новосельем тебя!
Как я, наверное, уже говорил, юмор у старого капитана был простой как параллельные прямые и тяжелый, как баллон с ацителеном.
Подружка, не понимая что происходит, скользила взглядом по нашим мужественным лицам, не зная за что зацепиться. От предложенного стаканА она гордо отказалась ("Я не пью!"), и явно начинала чувствовать себя не в своей тарелке, небезосновательно подозревая, что со строителями светлого будущего мы имеем очень мало общего, скорее всего мы - простые пахари настоящего. На ее отказ пить дядя Миша удивленно вскинул свои брови на меня, требуя пояснений. Надо сказать, что у нас на районе пили все, включая бродячих собак, кошек и крыс, которых было в изобилии.
- Да ей, дядь Миш, обстоятельства не позволяют! - успокаивающе сказал я, - семья, то-сё... Общее состояние здоровья организма...
Это дядя Миша понять мог, поэтому настаивать не стал. Тут, наконец-то, поспела и картошечка, чему я был рад до поросячьего визга, так как за два дня кроме вышеупомянутого бутерброда ничего не ел. - Дядь Миш, картошечку вот сейчас... горяченькую, с маслицем да лучком! - жизнеутверждающе провозгласил я, но тут заметил, что моя жизнерадостность поимела обратный эффект. Дядя Миша посмурнел и углубился в себя, видимо в поисках смысла жизни.
- Картошечка, говоришь? - проворчал дядя Миша, - ох уж эта картошечка мне!
Я даже растерялся от такого вступления. Дядя Миша, хватив стакан водки, продолжал:
- У меня тут помполит, мля, что учудил, кадрило лысое! Говорит, пока не ушли в рейс, надо картошку посадить! Вот же блин, сирота потомственный в четвертом поколении!
Я опешил, проглотив целиком горячую картофелину. Конечно, когда дело касалось помполитов, можно было ждать чего угодно, но такого? Я недоверчиво покосился в окно - может мне было так хорошо, что я впал в зимнюю спячку, и на дворе уже весна, так сказать, конец мая месяца, когда снег уже сошел и энтузиасты с песней высаживают на камнях картошку. Но нет, на оконном стекле успокаивающе блестел пятисантиметровый слой льда, да и пар при дыхании привычно вырывался изо рта.
- Ээээ... дядь Миш, - проблеял я растерянно, хватив очередную порцию пития, чтобы залить пожар, разгорающийся внутри, - сажать? Картошку?!
- Ну да! Этот инвалид умственного труда, небось со своим ампутированным мозгом с пионеров в секретарях ходил, ни на что большее и негоден! Я ему - мол, пока может не будем, а в рейсе я б ему мозги прочистил да на место поставил! А он уперся рогом, лось таёжный, и ни в какую!
- Дядь Миш! - чувствуя, как какая-то мысль блуждает в темноте извилин моего сознания и не спешит высовываться на свет, - ты-то надеюсь, не собираешься ее сажать?
- Нет, конечно! - угрюмо сказал дядя Миша, ловко откупоривая новую бутылку, - что я, больной что ли, как этот, уроненный в детстве? - он сделал паузу, опрокидывая стакан и закусывая картошиной.
- Уфф! - вздохнул я с облегчением, про себя, - хоть один нормальный человек в этом дурдоме!
- ...хотя, может и следовало б, да я наоборот, - продолжал дядя Миша, - вытаскивать ее буду! Не идти ж в рейс совсем голодными, если помполит - совсем дурак?
Тут я почувствовал, что водка, только что радостно разбегавшаяся по жилам животворным теплом, замерзла напрочь и упала куда-то на дно меня. Вся волосатость моя зашевелилась и встала дыбом. Краем глаза я заметил, как комсомолка Ира дрожащей рукой взяла отклоненный ранее стакан и единым духом опустошила его.
Н-да, - мрачно констатировал я факт, - явно я сплю и вижу кошмар!
- Дядь Миш! Что он у вас, совсем-совсем? - озадаченно спросил я, - она ж пропадет на фиг!
- Ну пропадет-не пропадет - это уж не наше дело, но пока эту посадють, пока новая появится, что мой экипаж - голодным будет ходить?
- Я... это... Пойду, "Время" может посмотрю? - неуверенно прошептала Ирина, по-видимому совсем теряя нить разговора, - А то завтра политинформация, а я о последних новостях не слушала...
- Иди, иди, деточка, - хмуро проворчал дядя Миша, - там как раз сейчас "Спокойной ночи, малыши" должны начаться.
Оставшись на кухне вдвоем мы молча пили водку под уже остывшую картошку. Дядя Миша что-то все бурчал под нос, а я все не мог отделаться от картины великого художника Репина "Досрочная посевная в условиях вечной мерзлоты", причем в реальности происходящего я уже перестал сомневаться, ведь были же когда-то вполне серьезные планы сажать у нас кукурузу и рис, для чего и надо-то было всего повернуть северные реки вспять... Но очень печально было воображать, как одни долбают мерзлую землю кирками и ломами чтобы закопать в нее картошку, а другие потом так же целенаправленно долбают, чтобы выкопать... Прям "Как закалялась сталь"...
- Ну что молчим, как на собственных поминках? - не выдержал дядя Миша, - что, случилось чего?
- Да я, вот, дядь Миш, представляю как вы эту картошку... Одни сажают, а другие тут же выкапывают!
- Кого выкапывают? - вытаращился на меня дядя Миша.
- Ну..., - опять почувствовав себя где-то не здесь, неуверенно промямлил я, - картошку... из-под снега...
- Чего-то ты мне тут не то говоришь! - озадачился дядя Миша, - какого хрена я буду выкапывать картошку из-под снега? Как она там окажется-то?
- Ну так... - совсем теряя связь с реальностью почти прошептал я, оглядываясь, - так ведь сажать же ее собрались!
- Ну! - так же, оглядываясь, прошептал дядя Миша, - а под снегом-то чего она делать будет?
Я молча хлопал глазами, пытаясь привести разбежавшиеся мысли в порядок. Ничего не получалось, видимо разбежались они далеко.
- Не, - проворчал дядя Миша, извлекая еще один пузырь из не-авоськи, - без бутылки тут не разобраться! Давай, выпей, и внятно, так сказать, членомраздельно, объясни старому тупому капитану, что за муть ты тут несешь!
Выпив для приведения себя в более-менее осмысленное состояние еще стакан водки, я, зажмурившись, наполовину жестами начал объяснять старому ...гм... капитану - что же привело меня в замешательство:
- Ну так это ж... - жест рукой на окно, - январь же на дворе! (Знамо дело, не июнь! - кивком подтвердил мои слова кэп). Мороз же, едрыть его, - щелкнул я для наглядности по бутылке, - за сорокет градусов! (снова согласный кивок). Ну тык! А вы! Картошку сажать! - сделал я жест, как будто лопатой копаю землю, - и выдергивать! - соответствующий жест.
Дядя Миша вылупился на меня в немом изумлении, забыв про полный стакан в руке.
- Ты чего - того? - покрутил он пальцем у виска. - До такого и наш помполит бы не додумался! Все проще, Игорюха, все проще! Есть у нас там такая, завпродбазой, Картошкой мы ее зовем... Ворюга - жуткая!.. Вот ее сажать собрались! В тюрьму! А не в землю! Ну ты вообще - того!
Радостно тут стало мне на полегчавшей вдруг душе, что дядя Миша, оказывается, нормальный; и я - нормальный, может даже и вожак комсомольской стаи Иришка, и та - ничего! На радостях мы с дядей Мишей вытащили комсорга на кухню, заставили выпить еще стакан водки (Я не пью! - слегка заплетающимся языком сообщала она нам. - Я вообще против пьянства! "Ничего! - взрыкивал дядя Миша, - надо бить врага его же оружием!"). Третий и четвертый стаканы комсомольская красота пила уже без принуждения...
В мире и согласии ушел от нас дядя Миша, похлопав меня на прощание по плечу: "Ты это, Игорь, мозгами своими займись, какие-то они у тебя стали стылые!"; Ирина две недели пыталась наставить меня на путь истинный, сделать из меня идейного комсомольца, я же тем временем толкал ее на тропу близости с народом... В результате мы разошлись, так как пути у нас оказались все-таки параллельными.
А параллельные линии, как известно, не пересекаются...

ДМБ-79.
Это - ещё одна из баек, рассказанная моим родственником и другом, отставным офицером-мотопехом. Для реализьма изложено от первого лица.

У нас всё ещё было очень хорошо. Был развитой социализм, Варшавский дОговор, не было безработицы и бедности. Был конец 70-х годов. Одним из символов той эпохи, воплощением братской дружбы и т.д. и т.п., для многих офицеров являлись учения "Щит"-сколько-то-там. В том году часть нашей дивизии отправилась на экскурсию в Венгрию.

В объединённом штабе "наших" войск, одним из представителем дивизии был некто капитан Переспел. Среди прочего, капитан был ответственным за оперативную связь между штабом и самим подразделением. Переспел был отчаянным шахматистом и временами, когда решал шахматные задачи из журналов, от действительности отрекался полностью и бесповоротно. В остальном был он офицером грамотным и собранным. В один из первых дней учений он взглянул на оперативную карту, постучал костяшкой пальца в излучину какой-то речушки и пробормотал в воздух, - "Здесь я бы расположил штаб". Никто в пылу подготовки его не услышал, да и он сам не придал своим словам никакого значения. Потом он обнаружил у одного из польских коллег их, польский, шахматный журнал и ушёл с головой.

В ту ночь разведвзвод получил приказание прошить некоторый район на предмет наличия сил условного противника. Разведвзвод, набранный, в основном, из старослужащих, матёрых и подготовленных, отправился в темь. С тем, чтобы через несколько часов в районе разведки, наткнуться на сводный штаб противоборствующих подразделений противника. Ребята лихо провели время и под утро развернули перед своим командованием три "вражеских" знамени. Сначала в штабе царила эйфория и Переспел получил прозвище Паганель, потому что коллективный ум военнначальников предполагал разведать другой квадрат. Затем звонили наблюдатели участка, говорили пошлости, объясняя, что необдуманные действия повлекут за собой отмену всей оставшейся части учений. И решили это дело замылить под шумок всеобщего бардака. Глубокой ночью, под звёздным венгерским небом, был проведен обмен трофеями. С вражеской стороны прибыл грузовик ИВА, гружённый десятком ящиков вишнёвой наливки, а с нашей - ГАЗ-66, с тремя знамёнами.

Дальше праздник шёл по плану, как будто бы ничего экстраординарного не произошло. Победила дружба. На заключительном мероприятии, в одном из учебных центров Варшавского Договора прошёл мини-парад частей, после которого говорили речи и клеймили буржуйскую военщину. Мероприятие затянулось, а один из чешских генералов сидел на трибуне и раздумывал, что обозначают белые русские буквы ДМБ-79 на одном из знамён его парашютистов.

Пробежка

В один из ранних вечеров осени 1992 года по улице города Советска бежали два морских пехотинца. Впереди бежал боец коренастого телосложения, одетый по полной форме. Его скуластое лицо было напряжено, желваки так и ходили на нем ходуном. В метрах в двух от него бежал высокий, плечистый морпех; что он принадлежал к этому роду войск, указывали только камуфлированные штаны и тельник. Высокий, его звали Игорь, бежал легко. Ноги Игоря не отягощали уставные сапоги, вместо них были надеты кроссовки фирмы «Reebok». На загорелом и обветренном лице играла надменная улыбка.
Пробежка продолжалась около двадцати минут. Их путь лежал из города Советска на берег Балтийского моря, где дюны и пляжный песок усложняли бы бег, особенно для коренастого бойца, вынужденного передвигаться в армейских сапогах.
Дыхание Игоря было ровным, эта прогулка по берегу моря доставляла ему одно удовольствие. Игорь был дембелем и почти два года службы в войсках, где практически все делается бегом, сделали из него марафонца. Смотря на спину бегущего впереди бойца, которого звали Алексей, он был уверен, что угадывает каждую его мысль и каждое его чувство. Игорь вспоминал себя: он так же в начале службы не мог понять, почему он крепкий, уверенный в себе парень должен подчиняться какому-то молодцу, который был всего лишь на год-полтора старше его. Но эти мысли быстро улетучились и виной тому были деды.
Алексей начинал уставать - морской пляж делал свое дело. И даже не столько дюны и песок, сколько душившая его ненависть сбивали дыхание. Но надо было бежать, надо было показать этому жлобу, орущему сзади: "Быстрей матрос,"- из какого теста он слеплен. Сил оставалось все меньше и если уж делать то, что задумал, еще когда выбежал из казармы, то делать это надо сейчас.

2
Причину этой пробежки можно узнать, вернувшись на час назад в расположение взвода особого назначения морской пехоты, к которому и принадлежали уже знакомые нам два бойца.
Игорь занимался в спортивном зале, служить ему оставалось недолго, все обязанности по службе он с себя сложил, на что командиры смотрели сквозь пальцы. Рычагов давления на дембеля у них не оставалось почти никаких. За прошедшие два года службы Игорь заслужил уважение не только у своей братвы - матросов, но и у командования.
Поэтому под конец службы его не напрягали, а дали заняться любимым делом - посещением спортивного зала. Во время очередного подхода к тренажеру в спортивный зал постучали, и прозвучал вопрос: «Разрешите войти?». В открытую дверь вошла высокая и нескладная фигура. Это был Семен. Он был годовик, то есть матрос, отдавший службе Родине один год. Во взводе у него была кличка Пиночет, хотя внешность Семена ничем не напоминала этого диктатора, но манера разговаривать мрачным голосом, нависая при этом над собеседником (роста он был огромного), делала кличку, по мнению Игоря удачной. Игорь закончил упражнение и недовольно спросил: «Зачем потревожил, Пиночет?». Семен робел перед Игорем. Причиной тому была, прежде всего, разница в сроке службы, но даже если ее отбросить, в Игоре чувствовалась сила. Которая подавляла даже «диктатора Пиночета». А теперь еще та просьба, с которой он пришел. Она касалась одного из призывников и показывала неспособность Семена разобраться самому. Где-то за месяц до описываемых событий во взвод поступило пополнение, одного из прибывших бойцов и касалась его просьба.
-Игорь, как тебе новые чижи? - начал Семен. Чиж - это на сленге морской пехоты «человек исполняющий желание». И так звали матросов. Которые не отслужили еще полгода.
-Ты же знаешь, мне с ними не служить, - отвечал дембель, - вашим воспитанием я назанимался достаточно, и надеюсь, ты, Пиночет, это помнишь. Так что и приглядываться мне к ним ни к чему.
Семен помнил Игорево воспитание и помнил его с благодарностью. Это была тяжелая школа, но в ней не было унижения или несправедливости. Основной принцип этой школы: «Делай как я. Если не можешь - подчиняйся и учись. Смог - вставай рядом и помогай учить других». Но главное, почему Семен пришел к Игорю, это твердая вера дембеля в дисциплину. Неоднократно, построив молодых, Игорь говорил им, что дисциплина в нашем взводе - это главное. Каждый должен твердо понимать, кому он подчиняется и кем руководит. Затем следовал вопрос: «Кто хочет руководить, шаг вперед». Ни разу, никто из молодых не отважился сделать этого шага.
Это все так, - ответил Семен,- но даже те несколько недель, которые отделяют тебя от дома, я думаю, ты не захочешь смотреть, как все наши традиции рушатся. Помнишь, сегодня приезжал здоровый качок, который добивался встречи с одним из бойцов?
Игорь кивнул головой.
-Так вот, этого бойца зовут Алексей, а качок, приезжавший к нему, это его тренер по бодибилдингу. Этот тренер наговорил Леше, что не сегодня-завтра заберет его в спортроту. Надо сказать, что этот боец и так не отличается дисциплиной, после визитв качка и вообще отказался что-либо делать, да еще и ребят баламутит.
Игорь понимал тревогу Пиночета. Если бы Алексей оставался во взводе, то со временем он бы понял, что здесь пытаются сделать из него воина, а не машину для уборки казарм. Но если его скоро заберут в спортроту, а до этого Алексей будет вести себя как дембель, то это очень плохо скажется на остальных молодых бойцах.
-Что же ты сам его не обломаешь? - спросил Игорь.
Семен опустил глаза - ему не хотелось признаваться, что этот парень ему не по зубам.
-Ладно я все понял, - сказал Игорь, - пойдем в расположение.
Они вышли из спортивного зала и пошли по коридору, ведущему в центральный кубрик (в морской пехоте названия помещений и многих бытовых предметов как на флоте). Время было вечернее, в центральном кубрике находились одни молодые годки, а деды жили в других помещениях. При появлении Игоря и Семена раздалась команда «Смирно!» Все бойцы вытянулись у своих кроватей. Игорь подошел к Алексею, выдержал паузу и сказал: "Через 10 минут у входа в казарму". Затем Семен отдал команду: "Вольно", и дембель и годок вышли. Оставшиеся ребята посмотрели на Алексея. Между молодыми бойцами еще только начали возникать приятельские отношения. Они присматривались друг к другу, кто-то даже пытался найти товарища, кто-то просто осмыслял события, которые произошли с ним за последний месяц. И в этом, конечно, была главная их слабость перед дедами и годками, которые были как один сжатый кулак со своими четко выделенными лидерами. Что касается Алексея, то он был человеком, быстро ориентирующимся в обстановке и не завел никаких приятельских отношений только потому, что был уверен в скором его переводе в спортивную роту. Визит Игоря и Семена произвел на него сильное впечатление. Алексей не был трусом, но сейчас почувствовал, как страх сдавил его сердце. За тот месяц, что молодые бойцы провели во взводе, их сильно не нагружали, давали втянуться в армейский быт. Но старослужащие в самом начале, уже на пятый день пребывания нового пополнения, уже дали понять, что они здесь хозяева. Это произошло в субботу вечером. Офицеров в расположении не было. В центральный кубрик к молодым зашел Семен и приказал им всем идти в спортивный зал. Спортивный зал состоял из двух просторных помещений. В одной части находились тренажеры, а в другая часть служила для спаррингов: в нем на полу был сделан настил из упругих досок.
У одной из стен лежали стопкой маты, которые складывались в татами, покрывающие весь пол, когда проходили тренировки по борьбе.
В этом зале с настилом были проведены рукопашные бои между старослужащими и молодым пополнением. Эти спарринги показали неоспоримое превосходство старослужащих. Это превосходство было не столько физическим, сколько психологическим.
Алексей хорошо помнил этот день. Жгучая досада на себя жгла его при этих воспоминаниях. И не только обещания его тренера, но и эта досада делали его поведение вызывающим. Как и большинство молодых людей, он был гордец и переоценивал свои силы, поэтому тяжело переживал свое поражение и в глубине души был уверен, что оно было случайным.

Но вернемся на пляж, по которому бегут наши герои. Погода начала портиться. Небо затянуло пеленой и сквозь эту пелену был еле виден диск солнца, приближающийся к горизонту. По морю катилась невысокая волна. Начал накрапывать дождь.
Для Игоря море было прекрасным в любую погоду. Раньше, когда он прослужил еще меньше года, и их, молодых бойцов, гоняли по дюнам, он научился растворяться в окружающей красоте. Это придавало Игорю сил и позволяло выдерживать тяжелые марш-броски. Но сейчас ситуация требовала полного самоконтроля, от Алексея исходила явная угроза, и надо было быть готовым к стычке, которая, как полагал Игорь, была неизбежна.
Алексей чувствовал в себе неуверенность. Тот страх, который охватил его после прихода в кубрик Игоря и Семена быстро прошел. Алексей явился в указанное время к выходу из казармы, он понимал, что если бы деды хотели применить физическую силу для усмерения непородного бойца, то его вызвали бы в другое более неприметное место. Когда же Игорь скомандовал: «Бегом марш» и указал маршрут, по которому взвод бегал каждый день, Алексей даже обрадовался перспективе остаться с Игорем вдвоем и взять реванш за постыдное поражение в спортивном зале. Правда, на смену этой мысли пришла тревога. Вызвана тревога была тем, что на гражданке средства массовой информации да и многие его товарищи, прошедшие армию, внушили Алексею, что дедовщина проявляется только как избиение одного молодого бойца несколькими старослужащими. И теперь Алексей уверил себя, что когда они с Игорем добегут до моря, где-нибудь в дюнах их будет поджидать еще пара дембелей. Но эта мысль не деморализовала его, а только еще более разозлила. И все же Алексей чувствовал неуверенность. В нем не было четкого осознания своей правоты.
Когда матросы пробежали около километра по берегу моря, Алексей понял, что никакой засады не будет. Если бы она была, то все уже должно было произойти. Каждая минута бега увеличивала преимущество Игоря, но Алексей все раздумывал. Отсутствие засады не ободряло его. Злость и досада под действием физической усталости постепенно оставляли его. Мысли стали склоняться от нападения к тому, чтобы остановиться и как-то замять назревший конфликт. Успокоенный, охлажденный Балтийским морем Алексей стал находить все больше доводов в пользу дедов.
«И наконец,- раздумывал он- зачем вообще мне все это надо, если не сегодня- завтра я уже буду служить в другом подразделении?» В таком смятенном состоянии духа Алексей решил наконец остановиться и далее действовать по обстановке.
В противоположность Алексею, Игорь не чувствовал никаких колебаний. Он знал, что если будет драка, он победит, другого окончания поединка он даже не рассматривал.
Когда Алексей остановился и развернулся, пытаясь что-то сказать, Игорь, не раздумывая, сильно ударил его в грудь. Молодой боец упал на пляжный песок. Когда он встал, взгляды морских пехотинцев встретились. Взгляд Игоря выражал спокойствие и решительность. В глазах Алексея на мгновение вспыхнула ненависть, затем он побледнел - давало знать перебитое ударом дыхание.
«Почему остановился без команды, боец? - донесся до Алексея, как издалека, вопрос Игоря. Что-то в молодом матросе еще призывало у борьбе, но перелом уже наступил. Он отвернулся и продолжал бег. На смену тревожным чувствам пришла апатия и внутренняя пустота.
Пробежка матросов подходила к концу. В вечернем осеннем сумраке были видны очертания казармы. Когда до входа оставалось не более 200 метров, Игорь скомандовал: « Шагом марш». Бойцы вошли в расположение и подошли к кубрику, где уже спали молодые.
«Если еще раз услышу жалобу на тебя от годков, будем бегать так каждый вечер» - сказал Игорь.
Воцарилась пауза. «Ты понял?»-медленно, но четко повторил Игорь. «Да»- буркнул Алексей.
«Все, а теперь отбой» - произнес Игорь и направился в свое расположение.
Когда он вошел, дембеля еще не спали. Один из них спросил: «Где пропадал, Игорян?»
«Да так.. по дюнам бегал» - ответил он.


Через неделю после описываемых событий к казарме, где распологался взвод Игоря и Алексея, подъехала новенькая «девятка». Из нее вышел качок, о котором рассказывал Игорь Семену в разговоре в спортивном зале. Уверенной походкой он вошел в казарму и направился на второй этаж, где находилось командование взвода. За всем этим наблюдали три дембеля, которые сидели на скамейках в курилке, находящейся недалеко от входа в казарму. Один из этих дембелей был Игорь. «Да, - подумал он. - с минуты на минуту одним морским пехотинцем станет меньше и одним качком больше». Эта мысль была ему неприятна. Хотя Игорь был уже почти гражданский человек, он понимал, что два года, проведенные во взводе, ему не забыть никогда.
И любые победы или поражения этого рода войск будут переживаться им как свои собственные, сколько бы лет не прошло. Теперь же, когда один из лучших бойцов, а Алексея он считал таковым, покидает взвод дембель думал: «Качаться это хорошо, но кто же будет воевать?»