Тяга к знаниям или минет по-молдавски
«Обслуживание на приемах типа фуршет организуют исходя из того, что гости за стол не садятся...»
(Военно-морской протокол и церемониал. Изд. МО СССР 1979 г.)


Старший мичман Мирчу Владимир Иванович слыл служакой, человеком простодушным до наивности, но упрямым до упертости. Одним словом, настоящий молдаванин. Внешние национальные признаки выпирали из Мирчу со страшной силой. Крупный острый нос, пышные цыганские усы, шевелюра цвета вороньего крыла, специфический акцент - все это позволяло безошибочно узнать в обладателе пылкого сына бессарабских степей. Мичманом флота Владимир Иванович стал традиционным путем. Призвали, служил на лодке матросом, остался навсегда. Лет пятнадцать потел Вова на ниве «королей дерьма и пара» (для несведущих: дивизион живучести БЧ-5), устал и решил сменить профессию. Благо минимальную пенсию он уже заслужил. Офицерам такой финт практически не под силу, а вот мичман рапорт настрочил, и глядишь, вечером механик, а утром уже связист. Поразмыслив, Владимир Иванович остановил свой взор на ракетной боевой части. В перерывах между войнами ракетчики заботливо мыли и чистили свои отсеки, протирали пыль и совершенствовали теоретические знания. А так как ближайшая война кончилась очень давно, учебные стрельбы становились все реже, а новые войны, к сожалению, никак не намечались, то и ракетчики добросовестно стояли на вахтах и имитировали безумную занятость. В особенности мичмана и матросы. Что-что, а создавать видимость работы Мирчу научился давно. Сказано-сделано. Переход из одного состояние в другое прошел гладко, и вскорости Мирчу единовластно командовал отдельной выгородкой в 4-м отсеке, обладая ко всему прочему огромным объемом свободного времени. Времена продувания гальюнов, многочасовых поисков протечек гидравлики и потерявшихся тонн воды канули в лету. Теперь на вахте Мирчу, болтая ногами, записывал каждые полчаса показания трех приборов в вахтенный журнал и жалел, что не знал такой службы раньше.
Разительная смена образа жизни быстро развратила добросовестного мичмана. Вскорости он перетащил матрас из каюты в выгородку и стал там жить, пусть это и запрещалось официально, но не возбранялось практически. Лучше спать и жить на боевом посту, чем не прибегать на него по боевой тревоге.
Результаты такой вальяжной жизни не заставили себя ждать. За считанные месяцы худосочный мичман превратился в монстра весом за центнер. Народ поражался Вовиным метаморфозам, Вова же был спокоен как мрамор, и в ус не дул. Маленькие служебные обязанности порождают дефицит занятости. В и так неотягощенном доселе мозгу мичмана безделье пробило еще более зияющую пустоту. Отоспавшись за первые два месяца на всю оставшуюся жизнь, деятельная натура начала искать занятие по вкусу. Совершенно случайно Владимир Иванович обнаружил абсолютно неисследованную им область: книги. До этого открытия познания литературы Владимира Николаевича ограничивались ежевечерним прочтением телевизионных программ и по необходимости инструкций по обслуживанию механизмов, не считая конечно изучения азбуки в школе. Такой вопиющий непорядок разозлил Володю, и сорокалетний мичман со статью борца сумо взахлеб начал загружать свои мозговые извилины информацией. Причем совершенно бессистемно, той, что на глаза попадется. Покупать книги практичный мичман считал ничем не обоснованным барством, и в целях экономии подбирал все клочки бумаги с буквами, пригодными для чтения. Время шло. Словарный запас молчаливого до того мичмана заметно вырос. Фразы вроде «...я сегодня с апломбом, как никогда...», «...я что, параноидальный альтруист...», или «...моя концепция-приборка до полной чистоты...» уже не вызывали тревогу корабельного доктора. Все привыкли и не удивлялись. И вот однажды корабельный книжный развал подкинул ему знаменитого Поля Брэгга с его не менее знаменитым «Чудом голодания». Вот тут-то и наступил очередной перелом в жизни любознательного мичмана. Идеи Брэгга, помноженные на деятельную натуру Владимира Ивановича упали на щедрую ниву. Свою роль сыграло и то, что в последнее время жена стала частенько выражать недовольство животом мужа и сократила ночной доступ к своему телу. С элементарной мотивацией: мне тяжело. Вот этого-то Владимир Иванович вынести никак не мог! И закипела работа. Уже через месяц благородное название выгородка «Снегиря», людская молва переиначила на «Мирчеву сральню», да простят меня за это выражение. Бесчисленные клизмы, месячные голодания, ведра с водой, да еще легкие обмороки на первой стадии стали для Мирчу делом естественным и горячо любимым. На этом этапе все радости бытия Владимира Ивановича трансформировались в кружку Эсмарха. На мой взгляд, все это напоминало скрыто-изощренную форму садомазохизма. Удивительнее всего то, что уже менее чем через год Владимир Иванович был худее чем прежде. Достигнутые успехи его не остановили, клизмоманию он не оставил, и каждые полгода постился, перемежая клизмы гантелями и запивая все дела теплой, кипяченой водичкой по инструкции Брэгга. И был счастлив. Мирские утехи Володя тоже не забывал, и в перерыве между издевательствами над организмом баловался и алкоголем и другими «вредными» продуктами. Откровения Брэгга Мирчу посчитал пиком самообразования и перешел исключительно на детективы, правда, перелистывая изредка свою настольную «Библию прямой кишки».
В тот раз, как и всегда, выход в море планировали задолго, а получилось экспромтом. Еще утром ничего не предвещало неожиданностей, а на послеобеденное построение прискакал взмыленный командир и спел арию о завтрашнем вводе. Народ приуныл. Пора шла осенняя, семьи возвращались с югов, надо было встречать, готовиться и все такое. А тут на тебе! На две недели раньше. Утром следующего дня затаренные сигаретами и прочим походными пожитками экипаж сел на корабль. Оперативно завели установку и стали ждать сигнала. Не тут-то было! В головах флотских «лаперузов» замкнуло какие-то контакты и к вечеру стало ясно - выход только через четверо суток. Зря старались. Командование, пораскинув мозгами, мудро решило: выводиться не будем, посидите на корабле всем экипажем, поотрабатывайте организацию, сплотите экипаж, море слабых не любит. Народ обиделся еще больше и полез по рундукам за фляжками заливать несправедливость. Ничто не развращает так, как бессмысленное сиденье на борту ради перестраховки начальников.
Старший мичман Мирчу в этот промежуток времени заканчивал очередной курс клизмоголодания и к происходящему отнесся философски. Он тоже ждал жену из Молдавии, приехать она должна была через три дня, аккурат вечером за день до обещанного выхода. Спокойствие Владимира Ивановича было оправданно: дом убран, желудок чист, а к фокусам по изменению планов Мирчу за годы службы привык относиться стоически. И жену приучил. Три дня он размеренно стоял на вахте, чистил прямую кишку и поглощал Чейза в больших количествах, пока все остальные уничтожали запасы корабельного спирта. В потаенном пьянстве Владимир Иванович замечен не был. Но в день приезда жены ветеран сломался: то ли гормоны заиграли, то ли еще что, но вечерком Владимир Иванович решил сгонять домой повидаться с супругой.
Как известно любому подводнику, сход на берег при введенной установке ГЭУ строго-настрого запрещен. Но если очень хочется, то правила нарушаются легко и уверенно. Отстояв вахту, Владимир Иванович, воодушевленный надвигающейся встречей с истосковавшейся супругой, клизманулся еще разок, переоделся, напялил поверх формы грязное РБ и поднялся якобы покурить на пирс. Подготовительная работа с сослуживцами была проведена им безукоризненно: любой самый зачуханный матрос на вопрос, где Мирчу, отторабанил бы по уставному четко: курит наверху. Верхний вахтенный на аналогичный вопрос ответил бы уклончиво: где-то здесь... А на самом деле за пределами пирса РБ было снято, уложено в пакет и красавец-мичман по полной форме одежды убыл домой партизанской тропой Хо Ши Мина. Расчет был прост: двадцать минут домой, час дома, двадцать минут обратно. В успехе и безнаказанности мероприятия Владимир Иванович был уверен железно. Но история человечества показывает, что самые грандиозные планы ломались по слабости характера того же человечества. Подробности встречи супругов остались неизвестны для широких масс, но судя по результатам, она прошла содержательно и конструктивно. Донельзя ослабленный клизмотворчеством и временным холостячеством, организм Владимира Ивановича недолго сопротивлялся могучей атаке зовущей и жаркой супружеской плоти, терпкому молдавскому вину и деликатесам с родины. Разгоряченная семейная пара минуты не считала, и встреча потихоньку из часовой переросла в двух, затем трехчасовую и постепенно в нескончаемую. Глубоким вечером более здравомыслящая жена поставив мужа на автопилот выдворила Владимира Ивановича на корабль. Пошатываясь от обилия эмоций, старый служака эллипсоидными траекториями побрел на пароход. На свою беду ноги вывели его на патруль. По большому счету патрулю в нашем поселке офицеры и мичмана до балды. Только не орите, не буяньте и не справляйте естественные надобности на стены Дома офицеров. Для выполнения плана задержаний матросов хватает с избытком. Скорее всего, амплитуда колебаний тела Мирчу насторожила начальника патруля. Тот проявил бдительность, Мирчу - несговорчивость, и пошло-поехало...Недостаток фосфора в мичманской голове компенсировался избытком адреналина, и в итоге минут через десять Мирчу, заботливо поддерживаемый под руки патрульными, направился в комендатуру.
Дежурным по гарнизону стоял седовласый сорокапятилетний капитан 3 ранга с ПРЗ, погруженный в вечность по причине невозможно долгого служения Родине «на страже Заполярья». Причем седина осталась только над ушами, а остальная часть головы блестела как рында на образцовом крейсере. От непрерывного и многолетнего ношения фуражки лоб дежурного пересекала профессиональная складка от козырька. Мундир украшал полный набор колодок медалей «За песок» всех возможных степеней. Крест «За взятие Измаила» на этой груди смотрелся бы очень гармонично и к месту. Вахту «майор» воспринимал как неизбежное зло со всеми вытекающими последствиями. Поэтому бурной деятельностью себя не обременял, ограничивался фиксированием задержанных и остальное время тупо смотрел все подряд по телевизору, стоящему в дежурке. Стоял «майор» на вахте часто, насмотрелся всякого, и на внешние раздражители реагировал вяло.
Владимир Иванович же на полпути к комендатуре отрезвел, и положение свое осознал четко и ясно. Налицо был полный набор: самоход, пьянка, грубость с комендантской службой, и все на фоне введенной ядерной установки перед выходом в море. Неизбежные финансово-репрессивные выводы из всего напрашивались сами собой. Попытки объясниться с начальником патруля закончились плачевно. Оскорбленный в лучших чувствах нетактичным поведением мичмана, старший лейтенант на слезы и сопли перепуганного Владимира Ивановича не поддавался. В поисках выхода из положения серое вещество Вовиного мозга бурлило и фонтанировало, разве что не испаряясь. Как все нормальные люди, наказаний Владимир Иванович не любил, был законопослушен до безобразия и даже фуражку носил уставную, произведенную обществом слепых, что удостоверялось этикеткой и ее внешним видом. Обстановка требовала активных действий, и в комендатуру Владимира Ивановича привели готового на все...
- Кого привел? Что нибудь интересное? - не отрывая глаз от экрана, спросила рындоподобная голова.
- Да вот, мичман из экипажа Белякова. Говорит, завтра в море, а сам надрался в лохмуты, да и хамит, негодяй. Пускай посидит до утра, остынет.
Дежурный потерял чуть было не проснувшийся интерес, зевнул и махнул рукой.
- Понятно: документы, шнурки из ботинок, все из карманов в фуражку. Сам в камеру. Утром начальники разберутся.
Если не сейчас, то никогда - решил Владимир Иванович, и, наклонившись к дежурному, бурно, с молдавской горячностью и убедительностью зашептал:
- Командир... Завтра в море... Всех подведу... Пойми меня, сам ведь плавал... Отпусти командир... Я тебе такой минет сделаю... Всю жизнь помнить будешь...
За всю свою нелегкую службу дежурный наслушался всякого, монолог мичмана прослушал вполуха, даже не задумываясь над смыслом слов. Но дремлющее сознание из беспорядочной череды фраз отфильтровало только одно слово - «минет».
-Что, что? Что ты сказал? - Дежурный мгновенно вышел из нирваны.
Мирчу схватил офицера за руки, присел перед ним на корточки и зашептал еще проникновеннее:
- Командир... Минет будет что надо! Мы с женой постараемся! У меня все натуральное, свое, доволен будешь!
«Майор» испугался. В его практике подобных случаев не было, да и в сексуальном плане ветеран ПРЗ был консерватором. Приглашение поизвращаться застало его врасплох. Так сразу он был не готов.
- Начальник патруля! Патрульные! Ко мне, засранцы!!! - дежурный сорвался на визг.
- В камеру этого недоноска, этого.....! Развели на флоте гомосеков! Шагу ступить нельзя!!!
В дежурку на вопли дружно вломились патрульные. Матрос - существо мстительное, своего не упустит, поиздеваться над пьяненьким мичманом или офицером - радость неземная. Да еще официально, при исполнении. Бравые патрульные молниеносно заломали стенающему мичману руки и поволокли в коридор. Цепляясь из последних сил, Мирчу прохрипел дежурному:
- Бесчувственный ты... деревянный... Не человек... Такой бы минет сделал...
Когда крики и проклятья стреноженного Мирчу стихли и его тело воцарилось в камере, «майор» отер пот и крепко задумался. Вырисовывалась нелицеприятная картина: патрульные слышали все, наутро надо докладывать. При мысли о том, что он будет писать в рапорте, дежурного снова пробил холодный пот «...настоящим докладываю, что ....августа.... года... мне дежурному по гарнизону капитану 3 ранга... задержанным в состоянии опьянения мичманом Мирчу от имени его и всей его семьи было открыто сделано интимное предложение вступить...». Дальше дежурный думать побоялся. То, что утром история выйдет из-под контроля и во всяческих интерпритациях растечется по поселку, он не сомневался. Гарнизонная служба ОБС (одна баба сказала) работала без замечаний. Перебрав все возможные варианты, дежурный порешил историю эту похоронить. Возрастная категория «майора» позволяла кары не бояться, а вот позориться... Выстроив очевидцев событий в одну шеренгу и прочитав монолог о соблюдении военной тайны, дежурный пообещал всем муки адские если что просочится, и чтоб молчали, и чтоб забыли, и что не было ничего. Задержанным больше, задержанным меньше. Затем, поискав в справочнике телефон корабля, позвонил и попросил к телефону старпома.
Старший помощник капитан 3 ранга Пашков занимался любимым делом: спал в каюте. Утром ему предстояло взобраться на мостик и куковать там до вечера. Обняв подушку, старпом набирался сил. Когда вахтенный разбудил и пригласил к телефону, Пашков поднял трубку очень недовольным и раздраженным. Но услышанное обратило его в соляной столб.
- Сергей Валентинович, дежурный по гарнизону беспокоит. Мирчу твой мичман?
- Мой.
- Слушай, Валентиныч, пришли кого-нибудь, заберите его к... матери!!! Он тут мне чуть ли не перепихнуться предлагает! Минет хочет мне сделать, подлец!!! Да я...
- Ты что, сбрендил что-ли?
- Cам ты сбрендил! Понавоспитывали, твою мать, голубых, на вахте уже спокойно не постоишь! Обосремся на весь флот, если узнают, забирай и забудем. Я его отовсюду вычеркнул. Не было его у меня, и точка!!!
По несколько истерическим интонациям дежурного старпом понял: с ним не шутят. Немедленно был снаряжен помощник командира, проинструктирован дальше некуда и отправлен в комендатуру. Старпом разбудил командира, и как можно мягче поведал о инциденте. Командир раскачивался недолго, и дал команду будить всех причастных, а лично сам наорал заму по каштану слова «поддержки». Оповещенный замполит бросился по кораблю проверять вахту, ненавязчиво расспрашивая вахтенных об увлечениях земляка, заранее прикидывая, как прикрыть свой зад от возможных осложнений. Сонный корабль зашевелился, не понимая в чем дело. Через десять минут в центральном посту собрались оба старпома, командир БЧ-2 и вахтенный механик. В качестве громоотвода был вызван непосредственный начальник мичмана старлей Волдухин. Он зевал спросонья, и никак не мог врубиться в происходящее. Командира ждали молча. Во избежание лишних слухов вахтенного ЦП выгнали погулять. Беляков влетел в центральный пост и в траурной тишине плюхнулся в свое кресло. Вопреки фамилии, командир был ярко рыж, а когда злился багровел до зубов. С сексуальными проблемами в рамках служебной деятельности он столкнулся впервые, ощущал неуверенность, и от этого просто бесился. Обозрев присутствующих волчьим взглядом, командир остановился на зевающем Волдухине.
- Ну что, командир сосательно-лизательной группы, доигрался!!! Ракетчики-минетчикиииии!!!!
Свои соображения Беляков высказывал Волдухину минут пятнадцать, остальные деликатно молчали. Спустив пар, командир поискал глазами предусмотрительно непришедшего зама и растерянно спросил:
- Куда наступать будем, начальнички?
Плотину прорвало, и все заговорили, чувствуя, что беседа перешла в более мирное русло, и гроза прошла мимо. Даже замполит немного погодя чудесным образом проявился в центральном посту, правда, за спиной командира. К возвращению блудного Мирчу все сошлись во мнении, что если тот и занимался до сей поры этим делом, то маскировал свое увлечение вполне профессионально.
Центральный пост не сейф, прослушивается со всех сторон. Короче говоря, когда Мирчу ступил на борт корабля, от него шарахались словно от прокаженного, и очень недвусмысленно подмигивали. Мирчу же был доволен и счастлив столь благополучным завершением дела, радости не скрывал и странного поведения сослуживцев не замечал.
Пересказывать разговор в ЦП нет смысла. Скажем одно: закончился он гомерическим, утробным хохотом перекатывавшимся потом по поселку несколько месяцев. Неуемная тяга к знаниям слишком запутала мозги простоватого сына солнечной Молдавии. Одному богу известно как слово «фуршет» поменялось местами с «минет» в осоловевшей от умища голове Владимира Ивановича. Командир и свита, дружно давясь от смеха, простили Мирчу, тот не совсем понимая всеобщее веселье, тоже радовался и хохотал чуть ли не громче всех.
Утром корабль благополучно ушел в море. А после возвращения в базу Мирчу ждала слава. Большая и громкая, превратившая его в местного Бориса Моисеева и Сергея Пенкина в одном лице. Неизбалованное сексуальными скандалами население поселка тешилось как могло. Поначалу Мирчу пытался объяснить всем свою лингвистическую ошибку. Потом сообразил, что дело гиблое, плюнул и зажил спокойно, не обращая внимания на уколы. Истины ради надо сказать: Брэгг не был заброшен, но второй настольной книгой Мирчу стал толковый словарь. Да и говорить он стал очень осторожно и обдуманно. Раз и навсегда.
Много позже, по секрету Владимир Иванович рассказал мне, что до этого случая, приходя домой со службы, он кричал с порога жене:
- Марина!!! Минет мне!!!
И та накрывала ужин, выставляла все на стол и садилась рядом, с любовью глядя как муж поглощает этот самый «минет»...

Автор:Павел Ефремов

Быть дедом не так легко, как думают. Особенно, когда ты один такой на сто человек, а вокруг тебя восемнадцатилетние сопляки в очках, а дело происходит под Ленинградом, вернее, Волховом. Апрель, сырость, дикий холод, железная дорога, которую надо по болоту вести и ремонтировать заодно. К тому же если еще все эти сопляки оказались городскими, а ты мало того что деревенский, да еще и сирота с тринадцати лет. Тебе палатки на болоте - ничего, а вот молодые просто загибаются. Вот хоть ты и дед, а дрючит тебя командир, потому что знает, что ты успел на железке поработать до службы. Чуть что - вперед, и с песней. И не колышет никого, что ты дед, и что помоложе тебя есть, и что вообще без всякого сна-отдыха. Жрать нечего, не помыться, курева вообще нет. А чуть что, дергают именно тебя, деда. Вот и сейчас заглянул в палатку лейтенант. Так и есть , кто-нибудь один, пойдете в NN за шнуром. Ну мать твою! Только пригрелись, уставшие, грязные. А в NN через болото час пехом туда, а потом обратно. И смотрят эти восемнадцатилетние с такой тоской на тебя, что встаешь, молча собираешься и выходишь. А все мысли - о палатке. Час туда. Все мысли о палатке. Час обратно. Все мысли о палатке. Пришел, наконец. Все мысли о палатке. И о том, где она и где же все. И почему не осталось ничего, кроме воронки. И почему ты не слышал налета. И лишь потом - как тебе повезло.

Его всегда называли Дедом. В том апрелe 1943 года ему исполнилось целых 30 лет.

ГУБА*

Город-герой Севастополь. Мыс Хрустальный. С одной стороны, мерно покачивающиеся мачты красавиц флотского яхт-клуба, с другой - утробно гудящая дизелями паромов и пугающая сиренами причаливающих городских катеров Артиллерийская бухта. Внизу - бетон городского пляжа, вверху - бетон известного мемориала и знаменитая севастопольская гауптвахта. Перед воротами губы топчется офицер. Жарко. В потной руке записка об аресте, предписывающая за злостное нарушение корабельных правил ограничить свободу на трое суток. Белая тужурка, уставная фуражка, наглаженные брюки и начищенные ботинки подчеркивали серьезность намерений старшего лейтенанта. Но выполнить предписание не просто. Прежние попытки окончены неудачей.
- У вас, лейтенант, ПРУЖИНЫ В ГОЛОВЕ НЕ ХВАТАЕТ! - не желал давать «приюта» матерый прапорюга. Знал к чему цепляться - из двух положенных стальных колец, натягивающих чехол белой фуражки, имелось только одно. Не носят флотские столько металла на голове. Итог - возвращение на корабль и напоминающие причину ареста нравоучения старпома:
- На губу сесть, не штаны за бортом полоскать! Я вас за ручку туда не поведу. Не сядете сами, здесь сгною!
- Парадокс, - жаловался товарищам Царев, - сам идешь на губу, признаешь, что виноват, унижаешься, уговариваешь. Нет, не сажают... Может быть, им еще и коньяк за это дело выставлять?
- Зато когда не нужно, без проблем в камере окажешься, - возмущался корабельный химик, лейтенант Вдовин, - недавно совсем ни за что в комендатуре ночевал!
...«Бригантина», один из городских ресторанов. Последние аккорды ансамбля, развод. У выхода комендантский патруль. Помощник коменданта, остановив нетвердо шагающего офицера, вежливо предложил тому сесть в машину.
- Не надо, сам дойду, - испуганно тянул протрезвевший старлей.
- Товарищ капитан, в чем собственно дело!?- смело вступился за товарища возмущенный химик.
- А вы, собственно, кто такой?
- Я, собственно ... майор Вдовин!
- В машину майора!

И вот пятница. Снова приемная гауптвахты.
- Дам я вам, пожалуй, возможность отдохнуть,- намекая на выходные, делает одолжение прапор. Знает, крыса гарнизонная, чем достать, но не тот случай сегодня. Повезло!
Камера, оживленно встретившая новичка, весело смеялась над его рассказом о старпоме и забытых штанах, полоскавшихся за бортом заходившего в базу корабля.
- Да, насмешил,- утер слезы трюмный с «Несдержанного» БПК,- а я ведь тоже в некотором роде за нарушение корабельных правил сижу.
...Поздний вечер, уныло жужжит вентиляция. Из центрального коридора запахи корабельного камбуза и громыхание чайников. Вечернее чаепитие. Скоро поверка и отбой. Как все надоело! Тоска... Служить не хочется, рапорта на увольнение рвут. И куда только бедному трюмному податься?
- Пошли вы нах! - брякнул кому-то в пустоту и, погрузив акваланг в болтающийся у борта командирский катерок, махнул рукой,- поплыл я за границу.
Дизель взревел, и катер с левым поворотом помчался в темноту.
- Вы что, пьяны? - негодовал оперативный, когда дежурный по кораблю доложил о происшествии,- Какая заграница в Инкермане**?
Но погоню организовал.
То ли трюмный устал от бесконечной гонки, разворотов и галопирования на собственных и чужих волнах, то ли топливо закончилось, но катер заглох.
- Русские не сдаются! - усталый гонщик включился в аппарат, и как опытный аквалангист спиной прыгнул в грязные воды бухты «Голландия»...
- Ты что, Черномор хренов, делаешь!?- кричали чуть позже вылезающему на пологий берег офицеру.
Трюмач, вытащив загубник и перестав хлюпать дыхательным автоматом, внятно пояснил:
- Квалификацию офицера-водолаза подтверждаю!
...Трудно сутками сидеть в камере на деревянной скамье, развлекаясь игрой в покер слепленными из хлебного мякиша кубиками. На местном жаргоне эта забава, завершавшаяся отжиманиями проигравшего, именовалась так же как и передаваемое половым путем насекомое.
- Что-то у меня от мандавошки этой сидячей очко НА ВХОДЕ как-то странно чесаться стало,- бросая «кости», поделился своей проблемой похожий на Илью Муромца удачливый в игре связист.
- Действительно странно, - уставший от отжиманий строительный капитан задумчиво рассматривал результаты броска, - у нормальных мужиков вообще-то НА ВЫХОДЕ должно чесаться...
Снова весело. Опять воспоминания.
- Вышел я во время дежурства к ресторану за сигаретами, - рассказывал связист- здоровяк, - а там разборки какие-то комендантские. В машину и меня забрасывать стали. А куда мне в машину, я ж на дежурстве? Развернулся, чтоб объяснить - уронил хера с повязкой какого-то. Офицерик плюгавенький визжать стал: «Держите его!» А я не бегу никуда, куда бежать? Узел связи - вот он, рядом. Объяснить просто хотел. Нет, повисли на руках. А мне дежурить надо! Я ж за сигаретами только!
- Рубашку вот, суки порвали, - сквозь смех сокамерников улыбался добродушный рассказчик, - но ничего, я тоже в долгу не остался, отметился...
Воспоминания прерваны вошедшими караульными. Смена караула обернулась для компании приятной неожиданностью - новые охранники от экипажа Царева. Через минуту стол в камере заставлен корабельными «деликатесами» и разносолами, прикупленными вскладчину моряками.
- Спасибо, мужики, - улыбался благодарный старлей. Что-то едва уловимое и еще до конца не понятое радовало его более, чем перспектива предстоящего застолья.
- А я от своих такого бы не дождался,- удивился увиденному тридцатилетний лейтенант из полка РЭБ, бывший уже когда-то старлеем.
- И мои так бы не расстарались,- приступая к трапезе, констатировал краснопогонный капитан.
Задумался Царев. Может быть, не так уж плоха корабельная жизнь, как принято о ней говорить мечтающим о береге молодым офицерам?
- Дерьмо! - прервал затянувшееся молчание трюмач, разглядывая вынутую изо рта рыбную кость.
И было непонятно, то ли это ответ на прочитанные мысли Царева, то ли что-то другое расстроило трюмного...

* Гауптвахта (от нем. hauptwache, буквально — главный караул) - специальное помещение для содержания под арестом военнослужащих.
Название рассказа не оригинальное. Было уже на этом сайте. Уважаемыми авторами рассказывалось тут и о севастопольской губе, ее обитателях и приколах. Тема необходимости «ограничения свободы» в ВС с подачи МО не так давно обсуждалась даже в ГД. Но этот рассказ не об этом. Он даже не об обитателях офицерских камер, а о том, что иногда для того, чтоб понять, что имеешь, достаточно чуть споткнувшись, упасть... Это еще и запоздалое продолжение когда-то размещенного здесь рассказа «Штаны».
** Инкерман - пригород Севастополя, расположенный в устье реки Черной, впадающей в Севастопольскую бухту.