Завертелось колесо Фортуны,
Прогремели выстрелы приказов...
Вновь Разлука песнь поёт в порту нам,
Вновь Разлука нам дурманит разум.

Разбрелись друзья по белу свету,
Впереди и сзади - равнодушье.
Ночь вокруг тебя - и нет рассветов...
Сталь вокруг тебя - и нет отдушин...
(Н.Баженов. ВВМУ им. Фрунзе-73)

НЕУДАЧЫЙ ШИФР.

"...Две золотых слезы капнули на погон. Осень дождём косым гасит в груди огонь..."

Грустно... Хоть и учились они в разных ленинградских Системах, но у них была своя "стая", и слетались они совсем недавно по первому зову в дымные питерские бары, какие-то квартиры и дачи, где читали стихи, пели песни и делали всё то, что, по их мнению, делали славные гардемарины ушедшей эпохи.
Но вот разбросало друзей по флотам, кораблям и субмаринам, и поклялись они встречаться в любимых местах, чего бы им это не стоило. Ведь не все же разъехались! Кто-то служил в Кронштадте, кто-то строил корабли на питерских верфях, кто-то приезжал на учёбу, в отпуск, в командировки. Но время, пространство, ответственность - всё в других координатах, непривычных и жёстких...
Как "состыковаться"? Это было время, когда ещё не было "мобилок" и пластиковых бутылок. Поэтому, договорились звонить маме гусарствующего поэта Шуры Александрова, с которым я в то время строил бпк "Адмирал Исаченков", и сообщать координаты очередной встречи. Любой позвонивший друг мог затем от мамы узнать место, время и форму одежды. Но продолжаться так долго не могло, потому что Шура после таких звонков часто возвращался "в жвак", что маме решительно не нравилось.
После очередного и последнего предупреждения мой друг собрал своих единоверцев и сообщил, что звонить больше нельзя, так как он не может ставить под угрозу драгоценное мамочкино здоровье. Друзья с этим согласились, но отсутствие других средств связи и оповещения не позволяло просто так раз и навсегда отказаться от заветного телефонного номера.
- Ребята, а давайте всем нам присвоим псевдонимы, а ресторанам, кафе и барам, которые мы обычно посещаем, условные наименования, - предложил самый умный.
На том и порешили...
Принцип: зарплата офицерская, а мозги всё ещё курсантские, - в очередной раз воинственно торжествовал.

Сойдя с корабля на очередной сход, Шура застал любимую маму в слезах:
- Шура, звонил какой-то Кабан и сказал, что верблюды ушли на водопой. Если сегодня опять напьёшься, ты мне больше - не сын!

Шантаж.

Понимаю, что история эта вызовет крайне противоречивые комментарии. Оттого-то я её и не рассказывал раньше. Ибо шантаж, как ни крути, есть явление гнусное. Однако же, прошу учесть, что это была самооборона. И допустимые пределы, на мой взгляд, превышены не были. Впрочем, судить вам.

Отношения с ротным у меня не сложились. Не у меня одного, но у меня особенно. Не из-за моего разгильдяйства, как это часто бывает. Наоборот. В самоходы я не ходил, не пил, не безобразничал. Служил честно и без залётов. Более того, тянул на себе многие вещи, которые никто другой сделать просто не мог. В том коллективе и в тех условиях. Казалось бы, чего ещё надо командиру? Но нашему всё это было не важно. Самым главным для него было видеть восхищение в глазах личного состава. А восхищаться им я никак не мог. А наоборот, презирал немного. Не сильно. Чуть-чуть совсем. Но, наверное, это было заметно. Может и нет, но отсутствие восхищения было заметно точно. В общем, чувства наши были взаимны. И когда через много лет мы встретились в самолёте, летевшем в город Париж, то только кивнули друг другу головами. Говорить было не о чем.
До Приказа оставалось совсем недолго. В воздухе стоял запах близкого дембеля, который пьянил и кружил голову. Будучи человеком доверчивым и наивным, я сделал три дембельских аккорда и когда понял, что и с третьим меня бессовестно кинули, решил, что пусть всё идёт своим чередом, а я больше напрягаться не буду. То есть службу тащить буду, а сверх того извините. Дембель неизбежен по любому. Ну неделей раньше, неделей позже... Дольше ждали. Хотя, не скрою, кто служил тот поймёт - каждый лишний день был ещё тягомотнее предыдущего. Душа рвалась на волю. Отслужил солдат службу царскую. И вот в этот момент ротный нанёс удар. Подленький, прямо скажем, удар. Беззащитным, на его взгляд, полностью беззащитным людям. С ехидной улыбкой он объявил на построении, что увольняться группа товарищей будет 31-го числа за два часа до Нового Года. Потому что. Такого его волевое решение. Разойдись. Когда тебя бьют надо или бежать, или драться. Бежать мы не могли. Драться тоже. Но! Было одно маленькое «но» - шёл год 1989 от Рождества Христова. «Московский комсомолец» вовсю поливал армию грязью. Печально известный ни дня не служивший эксперт Дима Холодов ваял нетленку рекордными темпами. Страна бурлила.

Короткое отступление. Об использовании солдат в качестве дармовой рабочей силы на генеральских дачах.
Было ли такое явление во время моей службы? Наверное было. Я не встречался. Мы работали только на полковничьих. Ага! - воскликнете Вы, - правду писал «Московский комсомолец» - наживались папахи на рабском труде солдат! Наверное наживались. Но не на нашем. Да, ездили мы несколько раз поработать. Помогали отставникам вещи на новую квартиру перевезти, или заброшенную дачку привести в порядок. Ну некому им было помочь. Обращались с просьбой к бригадиру. Тот отряжал нас. А нам в радость - работа не тяжёлая. Какая-никакая забава в рутине ежедневной. Да и кормили там по-домашнему и щедро. Что тоже немаловажно. Так оно, по уму, и должно быть. Своих бросать - последнее дело. И чего бы молодым здоровым солдатам не помочь старикам? Помогали. И с удовольствием помогали. А что было особенно досадно ротному, так это то, что после первых опытов бригадир стал распоряжаться, кого отрядить обязательно. И делал это без учёта личных симпатий ротного. Что того сильно сердило.

Вот эта самая помощь и была выбрана в качестве оружия возмездия. После очередной отсыпки в ленинской комнате в столе было оставлено недописанное письмо. В письме я писал своему другу, дембельнувшемуся на полгода раньше, чтобы он это письмо придержал, а по моему звонку переправил в редакцию «Московского комсомольца». В письме смачно рассказывалось, как ротный сдавал нас в аренду для работы за пределами части, намекалось на незаконность и небескорыстие этих действий. В конце письма указывались даты, время и свидетели. А в самом конце была приписка, что копию этого письма я уже отправил второму товарищу. На случай, если на момент моего звонка, этот адресат будет в отъезде. Молодому взводному лейтенанту, которого ротный гнобил безжалостно, было оказано высокое доверие это письмо «найти» и ротному передать. Без посвящения в детали операции, естественно. И ротный клюнул. Ещё бы он не клюнул! Письменных приказов от бригадира он не получал. Только устные и без свидетелей. В случае прокурорской проверки вид его обещал быть бледным. Ибо бригадир, как настоящий полковник, свалил бы всё на него стопроцентно. Построив дембелей, ротный решил не мудрствуя лукаво прибегнуть к старой проверенной тактике «Разделяй и властвуй». В сочных эпитетах он описал какая сволочь завелась в роте. И предложил этой сволочи сознаться, явно ожидая в ответ молчания. Но ожидаемого эффекта не получилось. Группа товарищей, обречённых на встречу Нового Года под забором части, искренне созналась в наличии преступных намерений. Раскаяния в голосах не слышалось. Дело приобретало неприятный оборот. Натравить на меня одного своих доверенных любимчиков не получалось. Тогда в ход пошло запугивание. Нам подробно разъяснили, что в случае приезда прокурорской проверки, никто никуда не уволится до её окончания. И кроме того, нас будут таскать к этим самым прокурорам каждый божий день. Пламенная речь его имела успех. Но не тот, на который он рассчитывал. Мы заявили, что если уж нам тут всё равно до Нового Года торчать, то торчать будут все. А беседы с прокурорскими и наблюдение процесса уестествления ими нашего любимого командира скрасят наши суровые армейские будни. Какая-никакая, а забава. И тут он сломался. Как-то так сразу. Резко. Мне даже стало его по-человечески жалко, когда он как-то жалобно сказал в том смысле, что мол, ребятушки, не губите. Это уже был разговор. Договорились, что мы уходим первым паровозом. После проверки. Требовать невозможного было нельзя: до проверки бригадир никого бы не отпустил. На том и порешили.
Ротный ротным, а бригада бригадой. Военные не дадут соврать как сложно было получить хорошую аттестацию в Перестройку. Большие штабы плыли в русле требований времени - то есть в потоке дерьма. Все выявляли недостатки (перестройка!) и орали о них как резаные (гласность!). Но на нашу итоговую проверку прибыл Полковник. Я пишу иго с заглавной буквы, потому что он не был «настоящим полковником», а был именно Полковником. Каким тот должен быть - слуга царю, отец солдатам. Лет ему было примерно 42-43. Выглядел он постарше, но очень бодро. Невысокий, лысоватый, крепкий. На груди внушительный набор колодок. Нешуточных. Среди них иностранные. Последним местом службы, по его словам, была Африка. Ударить в грязь лицом было стыдно. И мы не ударили. По вопросам тактики, топографии, выживания и жизнеобеспечения, маскировки и пр. вёлся не экзамен, а бурный обмен опытом. Полковник был бывалый, но и у нас ребята были с разных концов страны. И специфику своих регионов знали, конечно, временами лучше. Беседы велись бурно, с наглядной демонстрацией и даже спорами. Начштаба (классический сухой военный педант), который однажды решил поприсутствовать при этом едва не лишился рассудка, когда увидел солдат с расстёгнутыми воротниками (проверяющий распорядился), спорящих и перебивающих полковника. Изменившись в лице, он выбежал и больше не появлялся. Оставалось два зачёта: стрельба и тактика на местности. До места сдачи тактики мы так и не дошли. Путь пролегал через жилую зону офицерского городка. После того, как взвод просочился через неё среди бела дня так, что даже играющие дети нас не заметили, полковник сказал: «Достаточно. Отлично». И мы вернулись в расположение. Оставалась стрельба. На стрельбище надо было ехать. Одновременно куда-то потребовалось ехать оркестру, состоявшему из сверхсрочников. Перед штабом стояли крытый брезентом «Урал» и тёплый автобус «ПАЗ». Оркестр привычно залез в автобус, а мы полезли в Урал. Тут на крыльцо вышел бригадир и, опередив на несколько лет Ельцина, заявил, что не так уселись. Мы были единственные в округе, кто шёл на «отлично». Жест был оценен. Оркестр, тихо матерясь, стал карабкаться в кузов «Урала», а мы расселись на мягкие сиденья и поехали как белые люди. Надо сказать, стрельба была самым трудным для меня испытанием. Зрение у меня не очень... Особенно, как раз, правый глаз. И стрелял я нестабильно. Ну, положительную-то оценку, я бы настрелял наверняка. Но нужно было только «отлично». Пришлось сбегать в санчасть и взять пару ампул кофеина. Минут за 20-30 до подъезда к стрельбищу, я под хохот и подколки товарищей, выпил этот кофеин. Наше прибытие на стрельбище на автобусе вызвало фурор и бешеную зависть у стрелявших там до нас. Было холодно и ветрено. Вышли на рубеж. Ротный встал со мной в паре, чтобы свалить мои мишени, если я не попаду. Однако, кофеин в комплекте с адреналином, сказался: я, сам того не ожидая, завалил мишени на подъёме. И, из хулиганских побуждений и «форсу бандитского», завалил ещё и мишени ротного. Он бежал и кричал: «Где мишени?! Не вижу мишеней!!!». Потом он признался, что сильно испугался, что подъёмники застыли и сейчас начнётся тягомотина, которая скажется на результатах. Проверку мы сдали на «отлично». На другой день, по представлению ротного, бригадир с построения бригады уволил нас в запас. Я зашёл в каптёрку, одел свою «гражданку», простился с ребятами и ушёл из части. К ротному заходить не стал.

P.S. Если бы ротный хоть немного интересовался теми, с кем он служит и хоть чуть-чуть знал бы своих солдат, то он бы знал, что волноваться ему не следует. Никогда, ни при каких обстоятельствах, я не отправил бы такого письма. Тем более, в газету «Московский комсомолец».

Мои заметки об армии...
(продолжение)

Прыжки.
Вот где куча адреналина,стекающего в ботинки.Состояние перед первым прыжком очень своеобразное!Адреналин есть,а страха нету.Есть интерес!Прыжки проходят так-собирается вся дивизия на аэродроме(около 2000 человек),на них на всех есть 10 кукурузников,каждый из которых берёт на борт 9 десантников.Вот и посчитайте-сколько стоять в очереди тем подразделениям,которые приехали на прыжки позже всех.Около 8 часов на морозе,одетым в валенки и парашюты.Парашюты,когда оденешь и их проверит служба ПДС снимать уже нельзя.Если снимешь-с прыжка тебя снимают.Вот и приходилось плясать по аэродрому по пять-семь часов в ожидании двух минут "десантирования".Кайф тоже ниже среднего.Везёт весеннему призыву!Но вот подходит наша очередь грузиться в легендарный АН-2.Заходишь в него,цепляешь карабин стабилизирующего парашюта за трос,и садишься.4 человека на один борт,пять на второй.Самолёт начинает громко тарахтеть,трястись по полю,взлетая!Ощущения непередаваемые!Самолёт в воздухе плющит и колбасит не по-детски!Он летит,вгрызаясь своим винтом в небо,проваливаясь в воздушные ямы и снова карабкаясь в верх.Наконец раздаётся сирена приготовиться-резкий,пронзительный звук.Хотя-если сравнивать звук сирены от АНа и ИЛа-76,то АН просто лёгкий детский будильничек.В ИЛах такая сирена стоит,что выпрыгнуть хочется побыстрее,лишь бы её не слышать.А если учесть-что в ИЛе сидишь от взлёта до десантирования около пары часов(в АНе минут 10 максимум),за которые успеваешь задремать-то от звука этой сирены подскакиваешь в таком трансе,что сердце из горла вылезти пытается!И хочется бежать,всё-равно куда-лишь бы не слышать этот вой.Но,мы снова отвлеклись.После звонка-приготовиться встаёт выпускающий офицер,открывает дверь и говорит приготовиться.Встаёт борт,который сидит по двери.Загорается зелёный свет с сиреной,мы над зоной десантирования.Выпускающий Хлопает каждого по плечу-давая знак-лети,птичччка!С интервалом в три секунды.Как только последний с того борта вывалится,встаёт противоположный борт.Я был первым в этом борту,провожал взглядом первую четвёрку,шагнувшую в небо.Потом втаёшь перед дверью и заглядываешь за край,туда где 800 метров неба вниз и немеряно вверх.Но вверх лететь не получается.Сердце колотится,ощущения очень незабываемые.Чувствуешь хлопок по плечу и знаешь,что должен сделать ШАГ.Мысленно перекрестившись,отдаёшься небу.Первое,что чувствуешь-свист ветра,жуткая болтанка,мельтешение и ощущение падения.Считаешь,как учили:501,502,503-кольцо.Дёргаешь кольцо-и помнишь,что оно осталось у тебя в руке и надо его не прое..ть...В армии(это так,кстати) ничего не теряется и не находится.В армии всё проё...вается и рожается.Вот тут я второй раз армию опустил-я заныкал это кольцо,и сказал-что отпустил его под натиском эмоций.А кольцо отдал в присягу маме,чтоб увезла его домой.Хотел его на слив унитаза приделать-чтоб каждый раз в туалете армию вспоминать.После того,как дёрнул кольцо-падать начинаешь ещё быстрее-купол вышел из ранца и унёсся в высоту,пытаясь раскрыться.И вот,пока он не раскрылся-и происходит это заметное увеличение скорости падения.Вдруг резкий рывок и...тишина.Как будто весь мир поставили на паузу!Как будто ты завис на одном месте и вся жизнь остановилась.Только через несколько секунд начинаешь слышать звуки:звук улетающего самолёта,вопли радостных парашютистов,у которых открылся парашют.К счастью-воплей огорчённых парашютистов,у которых парашют не открылся-мне слышать не приходилось.Зато приходилось видеть после приземления,как у людей,у которых только открылся в небе купол-от рывка слетают с ног валенки,плохо привязанные подвязками к штанам.Это очень комично.А если учесть-что валенок падает вниз почти вертикально,а парашютиста несёт очень далеко-то потом они затрахиваются ползать по полю,искать свой валенок.Когда приземляешься-чувствуешь,что от холода,терзавшего тебя несколько часов,не осталось и следа.Адреналин кипит,тебе жарко!Остаётся только пожалеть,что путешествие по небу было столь коротким,собрать купол в сумку, иползти в сторону пунка сбора,где тебе дадут чашку горячего чая.А в первый прыжок ещё были нам вручены значки десантника парашютиста.И ещё на сержанты перевели в "десАНчики".Это с размаху по заднице запасным парашютом плюшка.Вот тут хорошо-что зима на дворе.Много штанов спасают пятую точку от удара.Ура-мы десанчики.Хотя-после прыжка с ИЛа нас уже будут переводить в десантники-три раза по заднице запаской.Но когда это ещё будет?

Второй прыжок(память для меня!!!) Да,второй прыжок-это для меня одно из самых сильных воспоминаний о прыжках.Слабонервных и брезгливых прошу не читать!Ничего не предвещало беды.Нас,второй раз привезли на аэродром,где уже было много народу впереди нас.Значит-до самолёта нам стоять долго.Одели мы парашюты,нас проверила служба ПДС и мы встали в большую очередь на самолёты.Вот тут мне мой живот начал подавать сигналы сос!А парашют уже не снять!А меня уже скрутило не по-детски.Я понял-что я буду ни разу не десантник,если откажусь от прыжка сняв парашют.Нет,я не пошёл на поводу у желудка!Я пять с лишним часов с ним боролся!Он меня крутил,я его.У меня уже задница стала болеть от жестокого напряжени-попробуйте столько времени сдерживать несколько атмосфер давления,рвущихся на свежий воздух.В самолёт я сел,наверное уже сине-зелёный.Синий от холода,зелёный от внутреннего давления.Я готов был выпрыгнуть ещё на взлёте.А второй прыжок уже идёт с оружием и ранцем десантника(РД).Которые тоже привязываются определённым образом к парашюту.Второй прыжок с парашютом,обычно,самый страшный.Первый-волнующий,но не страшный,а вот второй и третий страшные.Но не для меня.Мне было уже на всё насрать(во всех смыслах этого слова).В дверь я сиганул быстрее молнии.На высоте метров 400 у меня уже было расстёгнуто и развязано почти всё,что меня держало на парашюте.Оставалась только грудная перемычка,которая тоже была расстёгнута в нескольких метрах от земли.В итоге,как только я коснулся её,родимой-я выскользнул из парашюта,бросил моментом автомат и РД в сугроб,стащил с себя штаны и оттопырился по полной.Это был самый большой кайф(из этого направления кайфа) за всю мою жизнь,так до сих пор и непревзойдённый.Это было просто райское блаженство,после которого задница болела ещё несколько дней-видимо от мышечного перенапряжения.Я спустил на свою задницу большинство конспектов,которые я старательно записывал на занятиях.Вот так солдаты Уставом задницы подтирают,в общем-кладут на устав,как только могут.А могут не слабо!В итоге я выжил,а память о "втором прыжке" навечно врезалась в мою память и историю...

Новый год.
(от меня-ненавижу Новый год)
На новый год мы с ротой скинулись(За прыжок давали по 15 рублей) и купили всяких пряников и печенья.До часу ночи это уничтожали,потом были отправлены спать.Но на этом "подарки" не закончились.Утром нас,15 человек погрузили в Урал и ни слова не говоря куда-то повезли.Мы думали-может на экскурсию какую...Ага,хрен там был.На склады армейские.И выпала нам честь в столь чудесный праздник разгрузить и перетаскать на склад железнодорожный вагон мешков с мукой.900 штук,если быть точным.По 60 мешков на рыло!Вот тебе и новый год.Мы с десяти утра и до пяти вечера горбатились с этими мешками.Без обеда.В итоге,когда нас привезли в часть в столовую,где нам оставили обед(праздничный-то есть обычная гнилая картошка,как обычно и плюс коржик)а так же подоспел ужин,да плюс ещё мы были награждены за труды банкой тушёнки каждый.Вы думаете-мы наелись?Фигушки.Зато я на всю жизнь запомнил этот Новый год,и эту банку ледяной,замороженной тушёнки,которую мы грызли с хрустом льда на зубах.Сгрызли,даже зубы не сломали.Вот так мы встретили новый,1997 год.

Присяга.
Скажи-ка дядя,ведь недаром...
Вот и прослужил я целых два месяца!Осталось ещё всего 22.И ровно через два месяца была у нас присяга.И ходили мы строем,и горланили мы песни,и читали мы всякие обещания Родине...Приехала ко мне моя мама,отчим,девушка и её мама.И привезли они ЖРАТВЫ!И отпустили меня в увольнение(их у меня было всего три за два года службы).И пошли мы в пансионат,и сняли комнату,и началась ЖРАТВА ВЕЛИКАЯ.Как ни странно-ни живот потом не болел,ни плохо не было.Но всё хорошее быстро кончается-и нужно было нам расставаться.И опять тоска.Набрал сумок с едой и поплёлся в роту...А на душе пустота и кошки скребут...Так прошла присяга.

Ностальгия.
До армии не знал и не верил в ностальгию!Я не знал,как можно быть привязанным к городу,к какому-то месту...Как я был молод.В армии я в полной мере понял,как я тоскую по своему городу,по набережной Невы,по сфинксам и Петропавловке.Не так хотелось увидеть родных,как хотелось посмотреть развод мостов.Я прекрасно помню момент,как стою я в воскресенье в роте,смотрю в окно-а там закат малиновый,и снега ,ярко-белого снега глубокие сугробы.А мне хочется домой так,что слёзы в глазах стоят...Но это проходит.Трудно первые пять лет.

(продолжение следует)

Мы сидели и глупо улыбались в холодном вагоне. Обниматься, целоваться и прочее не очень принято у мальчиков, тем более мы никогда не были друзьями. Поэтому сидели и тупо пялились друг на друга. Я был рад его видеть, да и он меня.
Три года после 1995-го года я старался не спрашивать, что случилось с двумя десятками призывников, двоих из которых направили в Тверь, 10-х - в учебку, а потом в Чечню, и 10-х сразу в Ростов-на-Дону в формирующуюся часть. В автобусе Игорь увидел меня и пьяно полез обниматься, крича всем «это Тимурыч, он английский знает, мы с ним из одной школы!» Мне было странно, что я, родившийся на два года раньше подавляющего большинства новобранцев оказался не самым старшим - Игорь был на три класса меня старше.
Пока добрались до областного военкомата, я вытащил его из пары драк, мы распили бутылку водки, закусывая холодными яблоками и солёной кониной. Мерзкий привкус водки и холодные куски яблока мне казались вполне уместными - всё-таки нормальная жизнь закончилась, что будет дальше, мы не знали.
По командам нас тоже разобрали быстро - мы едва успели попрощаться с Игорем. Меня забрал капитан Маслов с красными капиллярами на лице, он сразу начал договариваться со мной об электроинструменте для части.
И вот весной 1998-го года мы сидели в промёрзшем вагоне первой электрички на Москву и скалили зубы. Чего говорить-то? Он увидел, что я жив и здоров, я увидел, что он вернулся, да ещё и с полным комплектом рук и ног. Я отслужил полгода в Твери, а он бегал как джейран по горам, завоёвывал свою медаль.
Я учился на пятом курсе, а он работал могильщиком на Хованском. Мы сидели и улыбались.